НЕСЧАСТЬЕ НА ПЛОЩАДИ

Настал день фейерверка, и все мы с нетерпением ожидали наступления сумерек.

Арман сказал, что нам надо попытаться пробраться как можно ближе к площади Людовика XV, и они с Шарлем начали спорить, не лучше ли будет воспользоваться наемным экипажем.

— Нам ни за что не удастся проехать по этим узеньким улочкам, — сказал Арман, — там будет слишком много народу.

— Тогда мы пойдем пешком, если дамы не будут возражать.

Софи и я не возражали.

— Наденьте плащи, — посоветовал нам Шарль, — мы не должны выделяться в толпе. И будьте повнимательней, поскольку по улицам будут шнырять карманники. Я уверен, что они уже наводнили весь Париж.

Итак, договорившись обо всем, мы вышли на улицу. Я была рада, заметив, что к Софи вернулось хорошее настроение, и она была готова наслаждаться событиями наступающего вечера не меньше, чем я, но, будучи от природы робкой и застенчивой, вскоре стала побаиваться толпы.

— Лотти, — шепнула она мне, — мне не нравится весь этот народ. Мне хотелось бы оказаться дома.

— Но мы отправились посмотреть фейерверк.

— Здесь слишком большая толпа.

— Все будет хорошо, — уверяла я ее. Долгие годы я вспоминала этот диалог. Ах, если бы я тогда согласилась с ней, если бы нам удалось убедить спутников вернуться домой!

Нас начали толкать. Шарль подхватил меня под руку и покрепче прижал к себе. Софи заметила это, и на ее лице появилось обиженное выражение.

— Здесь слишком много народа, — шепнула она.

— А чего ты ожидала, моя дорогая? — спросил Шарль. — Праздник решили устроить для всего Парижа, а не только для нас.

Она ничего не ответила, а лишь отвернулась в сторону. Я была уверена в том, что в ее глазах стояли слезы.

Арман сказал:

— Сейчас начнут.

В небо взлетели фонтаны фейерверка, ярко осветив все вокруг, и толпа вскрикнула.

На площади собралось огромное количество людей, так что мы с трудом удерживались на ногах. А затем… произошло непонятное Что-то случилось с шутихами, взлетавшими в небо. Они взрывались с оглушительным звуком и падали… падали на толпу.

Наступил краткий миг тишины, а затем послышались крики ужаса. Началось настоящее столпотворение. Я почувствовала, что приподнимаюсь в воздух. Оказалось, что это Шарль подхватил меня и приподнимает над толпой.

— Софи! — кричал он.

Я не могла найти взглядом Софи, но видела Армана, его полные отчаяния и ужаса глаза.

Затем я увидела Софи. Ее вид испугал меня, искры попали на ее капюшон, и он загорелся.

Арман бросился к ней и пытался погасить пламя. Я почувствовала головокружение, мне стало дурно. Шарль кричал:

— Вытаскивай ее… нам нужно побыстрее отсюда выбраться!

Софи упала. Я отчаянно молилась:

— О Господи, прошу тебя, спаси ее. Ее сейчас растопчут насмерть.

Через несколько секунд я вновь увидела ее. Арману удалось поднять ее и перебросить через плечо. Она была неподвижна, но огня не было заметно.

Шарль закричал:

— Следуй за мной!

Он перебросил меня через плечо, словно мешок с углем. Люди, толпившиеся вокруг нас, кричали, бросались во все стороны, безуспешно пытаясь выбраться с площади. Я видела, как люди хватались друг за друга, видела их искаженные лица, и вокруг стоял непрерывный крик.

Шарль силой пробивался сквозь толпу. Я больше не видела Армана и Софи и страшно боялась, что их могли растоптать.

Видимо, в некоторых ситуациях у людей проявляются сверхчеловеческие силы. Я уверена, что в тот вечер с Шарлем произошло именно это. Теперь трудно вспомнить все подробности ужасных событий того вечера. Некоторые прибыли на площадь в экипажах и теперь пытались выбраться с нее. Лошади, казалось, обезумели, когда толпа надавила на них. Экипажи опрокинулись, что увеличило опасность, так как лошади стали рваться во все стороны, пытаясь высвободиться из упряжи. Шум и крики стали невыносимыми.

Я ожидала, что мы в любую секунду упадем под ноги толпе, но Шарль упорно пробирался вперед. В нем чувствовались безжалостная решительность, твердое намерение спасти нас любой ценой. Он был из тех людей, которые привыкли добиваться желаемого, а сейчас все его желания, все его усилия сосредоточились на одном: выбраться целыми с площади.

Я оглядывалась в поисках Армана и Софи, но их нигде не было видно. Лишь волновавшаяся масса охваченных истерикой и паникой людей.

Я не могу сказать, долго ли это длилось. В то время я сознавала лишь страх и беспокойство — не только за нас, но и за Софи с Арманом. У меня появилось какое-то ужасное предчувствие: теперь, после этого вечера, все уже станет иным, чем прежде.

Загорелись некоторые здания, что вызвало новый взрыв паники. К счастью для нас, они находились на противоположной стороне площади.

До сих пор в моих ушах звучат крики, рыдания, вопли — фон этого ужасного вечера.

Шарлю все-таки удалось вытащить меня в безопасное место. Я навсегда запомнила его бледное лицо, покрытое сажей… его разодранную одежду, сдвинувшийся парик, обнаживший его красивые темные волосы, так что он казался совсем иным человеком. Я понимала, что в этот вечер мне удалось выжить лишь благодаря ему.

Когда мы удалились от толпы и оказались в безопасном месте, Шарль поставил меня на землю. Я не представляла, где мы находимся, но знала, что нам удалось выбраться с площади Людовика XV.

— Лотти, — произнес он, и в его голосе прозвучали совершенно незнакомые мне нотки.

Я взглянула на него, и он заключил меня в объятия. Мы прижались друг к другу. Вокруг было множество людей. Некоторые из них выбрались из ночного кошмара на площади, другие были зеваками, вышедшими на улицу посмотреть, что происходит. Никто, судя по всему, не замечал нас.

— Слава Богу! — сказал Шарль. — Ты… с вами все в порядке?

— Я думаю, что да. И ты… вы спасли меня. Он попытался говорить со мной обычным тоном шутливой любезности, который был в данных обстоятельствах абсолютно неуместен.

— Я сделал это только для того, чтобы доказать, что вы всегда можете рассчитывать на меня.

Тут мы неожиданно оба расхохотались, но я чувствовала, что готова одновременно разрыдаться.

В следующий момент мы вспомнили о Софи и Армане. Мы оглянулись в сторону площади. К небу поднимался столб дыма, оттуда продолжали доноситься крики и стоны людей, пытавшихся выбраться с площади.

— Вы думаете?.. — начала я.

— Я не знаю.

— Я видела, что Арман выносит ее.

— Арман пробьется, — сказал Шарль.

— Бедная Софи. Я думаю, она серьезно пострадала. Ее капор довольно долго горел.

Несколько секунд мы молчали. Затем Шарль сказал:

— Нам ничего не остается, как побыстрее добраться домой. Боюсь, нам придется идти пешком. Никак иначе нам не добраться.

Мы направились в отель.

Мать сразу обняла меня.

— Ах, Лотти… Лотти… слава Богу…

Я сказала:

— Шарль спас меня. Он меня вынес.

— Боже благослови его! — сказала моя мать.

— Софи и Арман…

— Они уже здесь. Арман сумел найти экипаж, и они приехали домой, минут десять назад. Твой отец послал за врачом. С Арманом все в порядке. Бедняжка Софи… Но доктор вот-вот должен прибыть. Ах, мое дорогое, дорогое дитя.

Я чувствовала слабость, головокружение, изнеможение… мне трудно было стоять.

Когда мы вошли в салон, к нам бросился мой отец. Он заключил меня в объятия и крепко прижал к себе. Он вновь и вновь произносил мое имя.

Откуда-то появился Арман.

— Арман! — радостно воскликнула я.

— Я пробрался, — сказал он. — Мне повезло. Я сумел вытащить оттуда Софи и раздобыть экипаж. Я заставил привезти нас сюда.

— Где Софи? — спросила я.

— У себя в комнате, — сказала мать.

— Она?..

Мать молчала, а отец положил мне руку на плечо.

— Мы пока еще не знаем, — сказала он. — У нее тяжелые ожоги. Скоро придут врачи.

Я села на диван, мать присела рядом. Она обнимала меня и прижимала к себе, словно не желала отпускать.

Я потеряла счет времени. Я никак не могла избавиться от ощущения творившегося вокруг ужаса. Я продолжала думать о Софи, и ожидание казалось мне почти таким же жутким, как недавние попытки пробиться сквозь толпу.

Это была ночь, которую все мы — я имею в виду весь народ Франции — запомнили очень надолго. Никто не знал, что именно произошло с фейерверком, но если бы народ сумел сохранить спокойствие, тяжелых последствий, скорее всего, не было бы. Но толпа, впавшая в панику, отчаянно желавшая во что бы то ни стало выбраться с площади, привела к гибели ста тридцати одного человека, которые были растоптаны на месте. Еще две тысячи человек серьезно пострадали в эту ужасную ночь.

Вспоминая грозу в день свадьбы, люди начали задумываться — не был ли Господь недоволен этим браком. Позже они не раз припоминали то, что называли недобрыми знамениями.

Я горячо молилась за то, чтобы Софи осталась в живых, и обрадовалась тому, что мои молитвы были услышаны. Но иногда я задумывалась над тем, выбрала бы Софи жизнь, если бы ей была предоставлена возможность выбирать.

В течение нескольких недель она была прикована к постели. Уже миновал тот день, на который была назначена ее свадьба. Ее кости остались целы — Арман не позволил толпе растоптать ее, — но одна сторона ее лица была настолько обожжена, что шрамы на ней должны были остаться навсегда.

Моя мать ухаживала за ней, и я хотела прийти к ней на помощь, но как только я появлялась в комнате, Софи немедленно начинала протестовать.

Мать сказала мне:

— Она не хочет, чтобы ты видела ее лицо.

Итак, мне приходилось держаться в стороне, хотя очень хотелось быть с ней, разговаривать, утешать ее, если бы могла.

Даже когда Софи начала вставать, она не хотела покидать свою комнату, не хотела видеть никого, кроме преданной Жанны Фужер, с которой они очень подружились.

Жанна круглые сутки проводила с Софи, и мои мать с отцом были очень благодарны этой девушке, поскольку она, похоже, была единственным человеком, способным хоть как-то утешить Софи. Мне казалось, что я тоже могла бы помочь, но моя сестра недвусмысленно дала понять, что не желает этого.

У Жанны были очень умелые руки, и она смастерила нечто вроде чепца из голубого шелка, прикрывавшего половину лица Софи. К счастью, ожоги не коснулись ее глаз, хотя одна сторона пострадала очень сильно и волосы на голове, видимо, больше не будут расти. Ожоги изуродовали нижнюю часть лица. Чепец, сшитый Жанной, по словам моей матери, оказался полезным.

— Рано или поздно она выберется из своей комнаты, — продолжала мать. — Но твой отец полагает, что нам лучше вернуться в провинцию. Там Софи почувствует себя лучше. Чем скорее она уедет из города, где это произошло, тем лучше для нее.

Я сказала:

— Я полагаю, свадьбу придется на некоторое время отложить.

Мать задумчиво посмотрела на меня:

— Она не хочет видеть Шарля.

— Полагаю, она не хочет, чтобы он видел…

— Бедняжка. Возможно, теперь…

— Ты имеешь в виду, что он может не захотеть жениться?

— Я не знаю. Турвилям очень нужен этот брак. С ним многое связано.

— Какие-то договоренности? Деньги?

— Да, но и твоему отцу весьма желателен альянс с Турвилями. Между тем Софи сказала Жанне, что теперь она никогда не выйдет замуж.

— Но она еще может передумать. Она ведь очень любила Шарля.

— Ну, ты же знаешь, что она всегда была нервная, неуверенная в себе. Помолвка очень изменила ее. Теперь, конечно, ей хочется просто спрятаться от людей.

— Мне хотелось бы встретиться с ней.

— Я могу понять ее. Возможно, все дело в том, что ты очень хорошенькая. Я думаю, что она всегда была несколько… ну, скажем, не то чтобы ревнива, но уверена в том, что ты гораздо привлекательнее ее.

— Это… чепуха.

— Это вовсе не чепуха. Все это очень естественно. Она никогда не была особенно привлекательной; хотя после помолвки действительно изменилась.

— А Шарль не передумал?

— Нет. Он готов жениться, как только это станет возможным.

— Значит, все дело в Софи.

— Несомненно, она еще передумает. Нам просто надо подождать. А в данный момент твой отец считает, что лучше всего вернуться в провинцию.

Так мы и сделали. Софи сидела в карете, вжавшись в угол. Лицо ее было прикрыто чепцом, сшитым Жанной, и она плотно завернулась в плащ.

Я пыталась заговорить с ней, но она совершенно ясно дала понять, что не желает этого. Мне хотелось, чтобы здесь в карете оказалась Лизетта, но она, разумеется, не могла ехать вместе с нами. Она выехала в замок раньше, в обществе тети Берты.

Печальным было это возвращение.

Этот вечер фейерверка изменил всю нашу жизнь. Даже замок стал другим: казалось, привидения всех, кто когда-то страдал здесь, выбрались из своих укрытий, чтобы напомнить нам о жестокости жизни.

Бедная Софи! Я страдала вместе с ней и была глубоко огорчена тем, что дружеские чувства, которые она проявляла ко мне, похоже, исчезли. В замке ей были отведены особые помещения; она просила об этом, и отец не счел возможным отказать ей. И мать и отец, который, думаю, по-настоящему не любил ее, исполняли все ее желания. Так что, потребовав эти комнаты в башне, она их получила и вместе с Жанной устроилась в них. Я понимала, зачем они ей. Комнаты были на отшибе, и она могла чувствовать себя в полном уединении. Из длинных узких окон на верху башни Софи могла обозревать окрестности, наблюдать за всеми, кто приезжал и уезжал из замка.

Она ясно дала понять, что стремится к одиночеству и никого не хочет видеть. Она занималась своим любимым рукоделием и время от времени играла в карты с Жанной. Жанна стала в доме весьма важной персоной ввиду своего влияния на Софи, а мы все желали сделать все возможное, чтобы хоть немного облегчить жизнь Софи.

Мы с Лизеттой говорили о Софи:

— Очень странно, — сказала Лизетта, — что она не хочет видеть нас. В конце концов, мы были ее друзьями.

— Похоже, она возражает именно против моего присутствия, — предположила я, — видимо, это объясняется не только происшедшим с ней несчастьем. И раньше я замечала неприязненное отношение с ее стороны.

— Я думаю, очень вероятно, она заметила, что Шарль де Турвиль поглядывает на тебя.

— О нет. Он всегда прекрасно относился к ней, да и сейчас хочет на ней жениться.

— Ну еще бы. Ведь и сейчас она остается дочерью — законной дочерью — графа д'Обинье, — Лизетта говорила весьма резко, и я предположила, что она все еще обижается на то, что мы с Софи в Париже проводили в ее обществе недостаточно много времени.

— Ну, какой бы ни была причина, он продолжает желать этого брака. Не хочет именно она.

— А ты видела ее лицо?

— В последнее время нет. Но в самом начале я кое-что видела. Я знаю, что она сильно обезображена.

— Уж если она недооценивала себя раньше, то теперь у нее для этого есть все основания, — сказала Лизетта.

— Это трагично. Мне очень хотелось бы ей помочь.

Я рассказала Лизетте о том, как возили по улице мадам Ружмон, и она внимательно слушала меня.

— Я слышала, что она продолжает заниматься тем же самым.

— Да, я знаю. Шарль де Турвиль сказал мне, что она оказывает слишком много услуг высокопоставленным лицам для того, чтобы ее по-настоящему наказали.

— Если бы она держала у себя дешевых проституток, тогда все было бы совсем иначе, — сказала Лизетта. Ее губы крепко сжались. — Вряд ли можно назвать это справедливым.

— А я так и не думаю. Я как раз считаю это несправедливым.

— Жизнь часто бывает именно такой, — прокомментировала Лизетта.

В замок приехал Шарль.

— Он приехал, чтобы повидаться с Софи, — сказала мать. — Я думаю, он надеется убедить ее в необходимости заключения брака.

— Я очень рада, — ответила я. — Она будет довольна.

Софи встретилась с Шарлем. Он прошел в ее комнаты в башне один, при встрече присутствовала только Жанна. Потом он рассказал, что Софи настояла на присутствии Жанны и совершенно ясно заявила, что никогда не выйдет замуж.

Его очень расстроил этот разговор. Он сказал моей матери:

— Она сняла чепец и показала мне свое лицо. Я ужаснулся и, боюсь, не смог скрыть своих чувств. Но ей я сказал, что это не имеет никакого значения. Она не поверила мне и заявила, что собирается провести жизнь в этих комнатах в башне вместе с Жанной, единственным человеком, которого она согласна видеть. Она уверена в преданности Жанны. Я сказал, что она может быть уверена и в моей преданности, но Софи утверждает, что уверена как раз в обратном, что оставила все мысли о замужестве и это ее окончательное решение.