Глава 18

Ловушка у Воксхолл-Гарденз

Из приоткрытой двери тянуло теплым, приятным осенним воздухом, в котором, однако, уже чувствовалось холодное дыхание. Чевиот шире распахнул дверь.

— Да? В чем дело?

Он нехотя повернулся. Флора из боязни нарушить приличия не позволила себе выпрыгнуть из кареты и войти в тир; она состроила нетерпеливую гримаску. У Чевиота болела голова; спал он меньше получаса, к тому же ему приснился страшный сон.

— Сэр, — начал лейтенант Уэнтуорт, — возможно, я нарушаю оказанное мне доверие. Или усомнился в друге. Однако высказаться — мой долг. Вы не заметили ничего странного в поведении Хогбена?

Чевиот взмахнул рукой, в которой держал бювар.

— Откровенно говоря, — заявил он, — я устал от капитана Хогбена. Даже если мы с ним убьем друг друга на дуэли, что вполне вероятно…

— По-моему, никакой дуэли не будет, — заявил Уэнтуорт.

— Как так?

Теперь они остались в тире одни. При первом упоминании страшного, зловещего слова «дуэль» Джо Мантон шмыгнул за барьер и скрылся в лавке.

Уэнтуорт поплескал водой в лицо, не удостоив вниманием мыло, вытерся и подошел ближе. Без формы он казался не военным, а скорее студентом: вежливый, суховатый, однако вовсе не заносчивый. Видимо, за прошедшую ночь он немного повзрослел.

— Что вы говорите? — спросил Чевиот. — Дуэли не будет? Значит… никакой опасности?

— Этого я не сказал. Опасность, возможно, очень велика — для вас.

— Но Хогбен?…

— О, Хогбен ничем не рискует. Многие скажут вам, что он никогда не играет честно.

Так говорила и Флора. Чевиот посмотрел в окно. Флора по-прежнему стояла, придерживая шляпку; ветер трепал ее юбку. Ее губы беззвучно шевелились: «Что такое? Почему ты не идешь?»

— Но что может Хогбен? — удивился Чевиот. — Ведь там будете и вы, насколько я понял, и мой секундант…

— Да, если Хогбен придет. Больше, сэр, я ничего не могу вам сказать. Я не знаю, а только подозреваю. Я старался быть ему другом, однако у меня это плохо получается. Если нас там не будет…

— То что?

— В сумерках к вам может выйти кто-то другой. А Хогбен просто жаждет вашей смерти.

Вспомнив о плаще, Чевиот взял его с полки у окна. Открытая дверь раскачивалась и скрипела. Из сумрака возник призрак Хогбена; он высокомерно ухмылялся и прятал в рукаве козырной туз.

«В сумерках к вам может выйти кто-то другой»… В сумерках в канун Дня всех святых!

— Лейтенант Уэнтуорт, — Чевиот запахнулся в плащ и взялся за ручку двери, — я очень благодарен вам за предупреждение. — Он поклонился, закрыл за собой дверь и поспешил через дорогу к Флоре.

Ни Флора, ни Чевиот не стали говорить о том, что их тревожило, пока Чевиот не устроился поудобнее в карете.

— Во сколько ты сегодня от меня ушел?… — спросила Флора, но тут же осеклась, заметив, как выпрямился кучер Роберт. На запятках лакеев не было. — Я слышала, — сказала она чуть погодя, — что ты отличный стрелок. Мне же неприятно смотреть даже на то, как люди упражняются в стрельбе. Но ты утер нос капитану Хогбену! — Она испытывала гордость за Чевиота, и все же ее мучила неопределенность. — Надеюсь… вы с ним не поссорились?

— Как ты видела, нет.

— Милый, но я ведь ничего не слышала, кроме выстрелов.

— Больше и нечего было слышать.

— Я решила, — пылко заявила Флора, кивая на корзинку, стоящую на полу, — что мы поедем покататься куда-нибудь за город, если ты не против. В корзине еда и вино. Давай уедем из Лондона на весь день?

— Да! Мне нужно заехать в Скотленд-Ярд, но ненадолго. Что ты скажешь, дорогая, если мы отправимся в Воксхолл-Гарденз?

— Прекрасно! — Флора просияла. — Хотя сезон уже кончился, и в Воксхолл-Гарденз никто уже не ходит, кроме черни. Но там до сих пор устраивают фейерверки и летают на воздушных шарах.

— Не говори так!

Флора пришла в смятение.

— Как… как не говорить?

— «Чернь». Пора бы уже понять, что… — Чевиот с трудом сдержался.

— Джек! Я тебя обидела?

— Нет, нет! Ты никогда меня не обижала, прости за срыв. Кажется, в северо-восточном углу сада есть греческая беседка?

— Да, есть! — Флора заговорила громче. — Слышите, Роберт?

Карета покатила в сторону Беркли-сквер; лица им обдувал свежий ветерок. Флора вытащила руку из-под короткого коричневого мехового манто с синей и белой прошивкой и вложила ее в руку Чевиота. Поскольку ей, как и ему, больше всего хотелось поговорить о них самих, ей трудно было сдерживаться.

— В Скотленд-Ярд, говоришь? — продолжала она с наигранной веселостью. — Наверное, из-за облавы у Вулкана. Ты ведь ничего мне не рассказывал. А весь Лондон только о том и говорит, и все наперебой расхваливают тебя.

— Меня?!

— Да, и твоих полицейских тоже.

— Так-то лучше! На это я и надеялся.

— Прошу тебя, объясни! Когда полицейские устраивают облаву в игорном доме, разве не считают игроков такими же виновными, как и тех, кто содержит притон? Разве их не следует арестовывать?

— Теоретически да.

— Но говорят, что ты не взял под стражу ни одного игрока! И даже наоборот. Будто бы пожал каждому руку и поблагодарил за отвагу, а еще заверил, что их фамилии не будут упоминаться в связи с происшествием. Это правда?

Чевиот рассмеялся. Нервное напряжение, в котором он до сих пор пребывал, разрядилось раскатистым хохотом.

— Милая, как я мог арестовать тех, кто мне помогал? И потом, в ходе стычки нам пришел в голову удачный выход из положения. Жаль, что ты не видела инспектора Сигрейва и сержанта Балмера! «Подсадные» так и валились под ударами их дубинок…

— Прошу тебя, не так подробно!

— Сигрейв или Балмер усаживали их у стены и кричали: «Вот и Джимми Вырвиглаз; разыскивается за кражу со взломом!» или «Вот Том Чума: разбой, поджог, грабеж… и так далее». Мне бы раньше догадаться: Вулкан собрал в своем притоне половину преступного мира Лондона. Когда мы погрузили их в повозки…

— Не смейся! Мне совсем не смешно!

— Нет, милая Флора, это очень смешно. Я получил возможность заверить игроков в том, что мы не искали подпольный игорный дом, а просто устроили облаву на самых известных преступников. Так оно и получилось — сейчас все камеры битком набиты. Вот почему я так опоздал.

— Да. Ты опоздал.

Карета ехала по Беркли-сквер. В скверике няни в причудливых высоких чепцах качали детские коляски под деревьями с еще зеленой листвой. Карета выехала на оживленную Пикадилли.

Задумавшаяся было Флора снова подала голос.

— Вулкан! — пробормотала она. — Вулкан и та его женщина… Джек, что с ними?…

— Это тема неприятная. Сейчас он в тюрьме.

— Тогда я больше не желаю слышать о нем ни слова. Нет, погоди, все-таки расскажи!

— Женщину мы освободили. Но Вулкан… скажем так, заснул у себя в кабинете в наручниках. К тому времени, как я отыскал ключ от ящиков бюро (видишь ли, Кейт де Бурк выбросила с балкона кольцо с ключами), Вулкан очнулся и, несмотря на «браслеты», попытался уничтожить свою конторскую книгу. Я даже не подозревал, что у него пистолет.

— Вот почему у тебя прострелен рукав! Веселость покинула Чевиота.

— Да, — кивнул он, — я и не подозревал, что у него пистолет. Когда мы гонялись друг за другом вокруг стола, он даже не попытался его вытащить. Вулкан, на свой, конечно, лад, человек честный. Но Хогбен!…

— Что такое с Хогбеном? — очень тихо спросила Флора. — Я прекрасно понимаю, что история еще не окончена. Мне станет легче, если я все узнаю.

— Выбрось проклятого Хогбена из головы. Хогбен припрятал в рукаве козырной туз — по крайней мере, он так считает. Хотелось бы мне знать, что он задумал, вот и все.

Больше Чевиот ничего не мог сказать. Карета повернула, начала подниматься вверх по Хаймаркет-стрит, потом налево, на Кокспур-стрит, и выехала на Уайтхолл.

— Можно отдать распоряжение твоему кучеру? — обратился Чевиот к Флоре. — Роберт! Будьте любезны, остановитесь у дома номер четыре по Уайтхолл-Плейс. Во двор не въезжайте, стойте у уличного фонаря.

— Слушаюсь, сэр.

Спрыгнув с подножки у краснокирпичного дома, Чевиот сказал:

— Скоро вернусь. А после, надеюсь, мы с тобой хорошо посмеемся.

Однако его не было довольно долго. Флоре, сжимавшей муфту, минуты ожидания показались часами. Шум от проезжающих карет — скрип колес, цоканье копыт — действовал на нервы несчастной, которую, несмотря на мечты о скором блаженстве, терзали дурные предчувствия.

Чевиот отсутствовал более часа. На лице его, когда он влез в карету, застыло покаянное выражение, однако губы расползались в улыбке. Он подал Роберту знак трогать.

— Боюсь, — произнес Чевиот, — тебе придется пробыть в моем обществе до самого вечера!

— Но как же иначе? — вскричала Флора. — Чего тут бояться? Или ты… шутишь?

— Нет, к сожалению. Мне не следует держать тебя при себе, и все же, возможно, так будет лучше всего. Видишь ли, я обещал к восьми вечера доставить им убийцу Маргарет Ренфру.

Карета покачнулась и покатила быстрее.

— И еще, — добавил Чевиот, — меня освободили от одной обязанности. В случае, если у Пиннера случится мятеж, я не буду командовать отделением.

— Джек, прошу тебя, — сдавленным голосом попросила Флора, — перестань говорить загадками. Какой еще мятеж?

— Есть один портной. Его фамилия, кажется, Пиннер. По-моему, вчера, — Чевиот закрыл глаза ладонью, — кто-то говорил при мне о некоем портном, который обожает произносить зажигательные политические речи. А теперь и полковник Роуэн с мистером Мейном сообщили о нем. Его лавка находится на… кажется, Парламент-стрит.

Карета быстро катила на юг. Уайтхолл, каким Чевиот его помнил по прошлой жизни, исчез бесследно. Впереди высился массивный дом-утюг, закопченный от дыма. Он делил улицу на два рукава. Чевиот решил, что правый рукав, скорее всего, Кинг-стрит, а левый, идущий вдоль берега реки, — Парламент-стрит.

И оказался прав. Роберт дернул поводья, лошади побежали налево. Здесь карет и колясок было мало. Фасады домов потемнели; они были из искрошившегося камня или кирпича. В большинстве зданий размещались лавки — свечная, зеркальная, лавка мясника. Но попадались и жилые дома, правда, без медных табличек с фамилией владельца и без дверных молотков.

— Жуткие развалины, — пробормотал Чевиот. — Ты только посмотри!

На Парламент-стрит собралась небольшая толпа; люди обступили невысокого человечка с широкой грудью и копной седых волос. Он поднялся на деревянный ящик у самой двери в лавку под вывеской: «Т.Ф. Пиннер. Закройщик и портной».

По противоположной стороне улицы расхаживал полицейский. Он наблюдал за происходящим, но не вмешивался. Оратор — из кармана его сюртука торчала бутылка виски — постепенно распалялся.

— Разве вы не хотите, чтобы отменили Хлебные законы? — кричал он. — С голодом не поспоришь! Даже они не справятся с голодом! Найдется ли среди вас хоть один, — портной поднял вверх сжатый кулак, — кто не голодал бы или у кого не голодали бы дети?

— Нет! — крикнул кто-то.

Толпа, впрочем немногочисленная, заворчала и задвигалась. Люди вывалились на мостовую. Роберт в ожидании помехи занес над головой хлыст.

— Проезжайте! — приказал Чевиот, вставая в полный рост. — Не трогайте никого. Вперед!

— Единственный способ добиться отмены, — продолжал оратор, — это реформа избирательной системы! Факты, истинные факты…

Они миновали толпу; голос оратора постепенно затихал вдали.

— Джек, — попыталась успокоить Чевиота Флора, которая не огорчилась, а скорее удивилась его реакции, — такое случается каждый день! При чем здесь мы?

— Да, сегодня днем или вечером ни при чем. Во всяком случае…

Он все еще стоял в шаткой карете, держась за поручень за спиной кучера. Ему было не по себе, потому что прошлое, частью которого он являлся, неожиданно зловеще и резко схватило его за горло.

Справа высились скромные старинные башни Аббатства. Слева, за Вестминстерским мостом, он увидел еще одну башню: приземистую, квадратную, рядом с группой кружевных нарядных зданий, протянувшихся к массивному каменному Вестминстер-Холлу. Через пять лет все, что находится слева, кроме самого Вестминстер-Холла, будет уничтожено пожаром и сгинет навеки. Он смотрел на старый Парламент; с вершины его квадратной башни свисал флаг, свидетельствующий о том, что сейчас проходит заседание.

А за Вестминстерским мостом и квадратной башней текла Темза, еще не окаймленная гранитными набережными. Вода была коричневой от грязи и мусора. Добрая река, которая вскоре принесет холеру!

— Джек, — удивилась Флора, — ради бога, что ты бормочешь?

Чевиот не отдавал себе отчета в том, что заговорил вслух. Сев рядом с Флорой, он взял ее за руку.

— Прости меня. Конечно, тот пьяный портной кажется тебе глупым и нелепым? А ведь он прав. Все так и будет, как он говорит.

— Ты что, за реформу?!

— Флора, я ни на чьей стороне. Я только сожалею о несчастье, которое принес тебе и, возможно, еще принесу из-за того, что не могу ничего объяснить. А сейчас мы едем за город. Так что давай постараемся забыть обо всем остальном.

Им действительно удалось обо всем забыть. Когда они пересекли Воксхоллский мост, железный и сравнительно новый, суррейский берег реки предстал их глазам во всей своей осенней красоте. В Воксхолл-Гарденз царило затишье: пусты были аллеи, площадка для оркестра, никого не было у двух статуй Аполлона и одной (странная компания!) — Генделя.

Однако приятнее было побыть наедине. Карета выехала на поляну, окруженную деревьями. За деревьями мелькали очертания изящной беломраморной беседки со статуей внутри. Так как построена беседка была в греческом стиле, статую, вероятнее всего, назвали Афродита.

На поляне Роберт развернул лошадей, намотал поводья на рукоятку хлыста, спрыгнул на землю и произнес небольшую речь. Насколько он понимает, заявил кучер, он не понадобится госпоже часик-другой. У входа в Воксхолл-Гарденз имеется пивная «Собака и гриф». Так не позволено ли будет ему отлучиться ненадолго?

Флора в столь же пышных выражениях даровала ему свое согласие. И Роберт не мешкая удалился.

— А сейчас, сэр, — заявила Флора, напустив на себя притворно-жеманный вид, хотя сердце ее сжимала тревога, — будьте так добры, расскажите о том, о чем вы намекали весь день. Неужели ты хочешь свести меня с ума? Я… Что случилось?

Чевиот смотрел на небо.

— Время, — проговорил он, не думая. — Должно быть, давно перевалило за полдень. Позже, чем я думал!

Проще было бы посмотреть на часы. Однако Чевиот не осмеливался.

— Время?! — возмущенно переспросила Флора. — Какое оно имеет значение?

— Да нет, нет, вовсе не то! Разве что…

— Хочешь есть или пить? — спросила Флора, высокомерно постукивая носком ботинка по корзине. — Здесь всего много, раз ты находишь мое общество таким утомительным!

— Прекрати! Не сейчас…

— Ах, понимаю! Но вчера ночью, или, скорее, сегодня утром, было так… так…

— Да, — ответил он с таким же жаром. — Все было прекрасно и замечательно. Я повторяю: прекрасно и замечательно! Вот почему я должен задать тебе вопрос: Флора, мы с тобой когда-нибудь были женаты?

— Женаты?!

— Да. Я не шучу.

— Ничего себе! Ну и вопрос! Если… если и были, — вскричала Флора, — то я, должно быть, приносила обеты у алтаря во сне! И потом, ты… ни разу не просил меня выйти за тебя!

— Ты уверена? Тебе самой никогда не казалось, что мы женаты? А вот у меня возникло такое чувство. Когда я утром крался по лестнице вниз и вышел, никого не разбудив, то подумал…

— Меня удивило, — перебила она, — как тебе удалось не разбудить меня. Я всегда просыпаюсь, когда ты уходишь. Я протянула руку, но тебя рядом не оказалось. Ужас! Мне показалось, что ты ушел навсегда…

— Флора, остановись! Не говори ничего… сейчас не надо!

Он опустил голову и увидел зеленый бювар. Но он не думал о нем. Деревья с еще не облетевшими листьями — желтыми и красными — тихо шептались на ветру вокруг греческой беседки.

— Нет, — Чевиот озадаченно покачал головой, — не может быть! Ты заключена в этом веке и всегда жила в нем. А я…

— Что?

— Слушай! Всего три ночи назад я обещал рассказать тебе все. Я должен так поступить, но ты все равно мне не поверишь. Как тогда, у леди Корк, ты отпрянешь от меня и решишь, что я сошел с ума или напился, хотя глаза у меня ясные, а язык не заплетается…

— Не поверю?

— И все же я должен сказать, — упрямо повторил он, как будто не слышал ее. — Бывают сны и предчувствия — может, они живут в душе. Я думаю, Флора, скоро нас с тобой разлучат.

— Нет!

Она бросилась в его объятия, но не как пылкая любовница. Они разговаривали шепотом, словно отчаянно и тихо ссорились.

— Но что может нас разлучить? Ты хочешь сказать… смерть?

— Нет, любовь моя. Не смерть. Но… да, нечто в таком роде.

Флора протестующе вскрикнула. Чевиот еще крепче прижал ее к груди, и между ними разыгралась одна из бесконечных, болезненных сцен, в которой каждая сторона не правильно истолковывает слова другого; ссора никак не могла прекратиться. Флора утверждала, что он, по его словам, умрет; он возражал, что ничего подобного не говорил. Ссора все длилась и длилась, а тени удлинялись, и росла тоска.

— Тогда будь добр, объясни, что ты имел в виду! — всхлипывала Флора.

— Я стараюсь. Вскоре настанет час, который окажется часом победы и ликования, но всесильное время все изменит — и все растворится. Все! Как там говорится — «бестелесный образ»? Впрочем, не важно! О, как мне будет тяжело!

— Не понимаю! Не понимаю!

— Я видел сон…

— Ах, сон! Всем известно, что сны сбываются наоборот.

— Когда-нибудь сны станут истолковывать по-иному. Нет, возможно, мне не стоило называть то, что я видел, сном. — Он перевел дух. — Отлично! Лучше тебе знать правду. Когда ты однажды сказала, что я кажусь человеком из другого мира, ты была близка к истине. Я действительно…

— Миледи! Сэр!

Ушедшие в собственный мир, они не услышали громкого покашливания, которое, видимо, продолжалось уже достаточно долго. Когда кучер Роберт решил, что вот-вот задохнется от собственной тактичности, он тихонько позвал их.

Флора и Чевиот очнулись и подняли головы. Словно пробудившись ото сна, Чевиот заморгал и оглянулся. Стемнело. Тени стали такими густыми, что он с трудом различил очертания Роберта с фонарем.

Стало сыро; поднялся туман. Греческая беседка смутно белела в отдалении.

— Простите, миледи, — произнес Роберт, — но я решил, не пора ли возвращаться. Сейчас двадцать пять минут шестого.

Рука Чевиота метнулась к жилетному карману.

— Шестого?!

— Да, сэр. И даже больше. В двадцать пять шестого я вышел из «Собаки и грифа», а оттуда еще дойти надо.

Тут они услышали цоканье копыт на дороге. Лошади мчались галопом. Они быстро приближались. Чевиот решил, что всадников должно быть трое. Раскачивающийся фонарь в руке первого всадника высветил зеленовато-желтую листву.

Значит, Хогбен все же приехал. Двое других, должно быть, лейтенант Уэнтуорт и Фредди Деббит. Но Хогбен мог послать кого-то вместо себя…

— Роберт, — попросил Чевиот, — прошу вас, садитесь на козлы и как можно скорее везите леди Дрейтон домой.

Первый всадник выехал на поляну; другие следовали за ним. Лошади были в мыле; они бешено раздували ноздри. Когда первый всадник поднял фонарь, Чевиот замер в изумлении.

Хотя третьим всадником и вправду был лейтенант Уэнтуорт, вторым оказался сержант Балмер, а первым — инспектор Сигрейв. На его воротничке блеснул серебряный галун.

— Сэр, — прохрипел Сигрейв, опуская фонарь, — можно попросить вашего кучера гнать побыстрее?

— Что случилось? — спросил Чевиот. — И почему вы здесь? Я ожидал увидеть капитана Хогбена. У меня с ним… встреча в пять часов.