Глава 21. Львиный рев в Тауэре

В ответ на львиный рёв слышалось пронзительное мяуканье дикой кошки.

Зверинец лондонского Тауэра помещался за Львиными воротами, но главные ворота и Западный ров были открыты для публики за небольшую плату. Посетители поднимались к длинному низкому зданию зверинца под небом, темным даже здесь от дыма и сажи из Сити.

Полковник Хауард слышал звериный рев, шагая по дорожке для часовых на зубчатой стене в сторону реки, к югу. Заместитель коменданта Тауэра совсем не походил на военного, несмотря на свою отличную службу. Его. тонкое лицо с куполообразным черепом, наполовину скрытым серым париком, было лицом ученого или мечтателя. Полковник Хауард являлся и тем, и другим.

Хотя день был жарким, полковник был закутан от шеи до лодыжек в длинный плащ, так как, уже давно подхватив лихорадку в Нидерландах, часто ощущал озноб. Остроконечная бородка и маленькие усики на худом лице делали его похожим на испанца. За ним шел один из тюремщиков, свирепый на вид толстяк в красных штанах и куртке и плоской шапке из черного бархата, что являлось традиционной одеждой тюремных надзирателей со времен Генриха VIII120.

— Полковник Хауард! — таинственно шепнул он, притронувшись к руке заместителя коменданта и приблизив к нему свой огромный нос. — Что не так? Что здесь готовится ночью? Убийство? Хоть бы намекнули, сэр!

Полковник посмотрел на него, слегка нахмурившись.

— Latine loqui elegantissime121, — тихо произнес он, печально качая головой. — То же можно сказать и о твоем английском. Ты слышал что-то насчет убийства? Если так, говори!

Надзиратель сделал протестующий жест. Он не находил слов, чтобы рассказать о слухе, быстро распространившемся среди тюремщиков и солдат гарнизона и напоминавшем комету, предвещавшую чуму.

— Ну? — подбодрил полковник Хауард. — Говори! Облегчи душу!

Надзиратель указал вперед. Они приближались к круглой и приземистой средней башне с тяжелой решетчатой дверью, выходящей на дорожку для часовых.

— Сэр Ник Фентон, Дьявол в бархате, — хрипло произнес тюремщик, — заперт там уже две недели. Когда его сюда доставили, он показался мне стариком.

— Мне тоже, — задумчиво подтвердил полковник.

— Да, но две недели хорошей пищи и вина сделали свое дело! Он окреп, набрал вес и бродит, как леопард в зверинце! А вид у него такой, словно…

Полковник Хауард, почти забыв о собеседнике, кивнул, как будто отвечая своим мыслям.

— Словно он прошел через нечто ужасное, — пробормотал заместитель коменданта. — Через пламя и грязь, как тот итальянец из Флоренции122, и хотя снова стал самим собой, но по-прежнему видит перед глазами этот ужас…

Надзиратель в который раз был озадачен речью этого англичанина с лицом испанца. Страж был вооружен только коротким протазаном, в народе ошибочно именуемым алебардой, и стучал его древком по камням.

— Говоря по чести, полковник, вид у него просто жуткий! Но когда вы слышали, чтобы заключенных помещали в Среднюю башню? Почему не в башню Бошана, как обычно? Там он был бы надежно и крепко заперт. А дверь Средней башни выходит прямиком на дорожку, где стоим мы с вами! Посмотрите-ка!

Толстый тюремщик в красном склонился над пространством между двумя зубцами стены. На южной стороне находился длинный причал, над которым возвышалась батарея тяжелых орудий из железа и меди, помещенная там на случай атаки с реки.

Так как река служила естественным рвом, причал был построен недалеко от стены, мимо которой Темза мирно катила свои мутные воды, шипя и пенясь лишь между сваями причала.

— Только одна дверь, — продолжал надзиратель, — мешает Дьяволу в бархате спрыгнуть отсюда вниз. Конечно, мы можем накрыть его мушкетным огнем, но…

Полковник Хауард даже не слушал его. Он задумчиво обозревал увитые зеленью внутренние здания крепости: Колокольную башню в углу внутренней стены и высокое массивное квадратное сооружение из серо-белого камня с остроконечной сторожевой башенкой в каждом углу, именуемое в то время башней Юлия Цезаря.

— Эти камни слишком стары и полны костей, — промолвил полковник. — Слишком много людей умирало и бродило здесь после смерти. Ты никогда этого не боялся, Уильям Браун?

Надзиратель изумленно втянул в себя воздух.

— Я, сэр?

— Ты счастливый человек. А вот я часто испытываю страх.

Львы снова подали голос в зверинце, их рев смешивался с детским смехом. Лицо заместителя коменданта слегка изменилось, и надзиратель Браун, знавший о боевых подвигах своего начальника, чувствовал тревогу.

— Что до твоих предупреждений, — продолжал полковник Хауард, — то боюсь, что тебе следует обратиться с ними к сэру Роберту. — Он имел в виду коменданта Тауэра, поборника строгой дисциплины. — А теперь отопри эту дверь в Среднюю башню и стой на страже снаружи, пока я буду говорить с заключенным.

Приказание было выполнено. Засовы вновь задвинулись за полковником, очутившимся в круглой комнате с каменными стенами, жаркой и душной, но просторной и снабженной окнами. Заключенные в Тауэре редко страдали так, как в Ньюгейте.

— Я принес вам новости, — сообщил полковник Хауард Фентону, стоявшему у стола в середине комнаты без парика, в батистовой рубашке, старых бархатных штанах и туфлях с золотыми пряжками.

— Я догадываюсь о ваших новостях, — ответил он. — Когда меня арестовали, я был слишком потрясен, чтобы думать. Но один мой друг — назовем его мистер Рив — уже предупреждал меня о том, — что может произойти. Теперь меня обвиняют в том, что я возглавил католический заговор (спаси Господь от подобной чепухи!) с целью ввергнуть Лондон в огонь и кровь. Все свидетельствует против меня — от так называемой любовницы-католички до католички-кухарки, француженки по имени мадам Топен. Мне даже советовали просить аудиенцию у короля, но он сам вызвал меня к себе. В результате я нахожусь здесь.

Не ответив, полковник Хауард отодвинул стул от стола и сел. Ножны его шпаги забарабанили по полу, но он не снял даже плащ. На столе лежали длинные глиняные трубки, глиняная чаша с табаком и стопка книг.

— Нет, мои новости заключаются не в этом, — ответил наконец полковник и добавил как бы не к месту: — По-моему, я посещал вас каждый день после вашего заключения?

— За это я вам глубоко признателен.

— Мы беседовали об истории, литературе, архитектуре, астрономии…

Вздохнув, полковник Хауард вынул из-под плаща руку в красном рукаве и коснулся ею книг.

— Благодарить вас должен я! Однако мы никогда не говорили о ваших… личных делах?

— Совершенно верно.

— Тем не менее, — продолжал полковник, подняв на собеседника проницательный взгляд, — я думаю, что ныне вы не доверяете ни единому человеку на земле.

Фентон молча пожал плечами. Внутренне он был напряжен и внимателен, словно охотящийся леопард.

— Нет, я не намерен любопытствовать, — заявил полковник Хауард. — Однако, — будничным тоном добавил он, — рискну предположить, что вы, по крайне мере однажды, встречались с дьяволом.

Фентон, уставившись на него, впервые за много дней испытал приступ малодушия. Невольно он закрыл лицо рукой. Хотя ему не разрешили иметь при себе ни бритву, ни даже нож для разрезания мяса (что выводило из себя, препятствуя осуществлению тайных намерений), его каждый день брил личный цирюльник коменданта.

— С моей стороны можете не опасаться предательства, — продолжал полковник Хауард; его голос вновь стал мягким. — Хотя, коль скоро вы теперь не верите никому, то не поверите и мне. — Он задумался. — Сам я никогда не встречался с дьяволом. Но я знаю, что он существует, ходит по земле и может появиться рядом с нами в любой момент.

Фентон изобразил на лице вежливую улыбку.

— Вы сказали, — осведомился он, — что принесли для меня новости?

— Совершенно верно. — Полковник Хауард быстро огляделся вокруг и поднялся. — Давайте подойдем к окну.

Древние отверстия для стрел были переделаны в маленькие зарешеченные окна во времена Тюдоров123. Полковник Хауард подвел Фентона к окну, выходящему на запад над зловонным рвом со стоячей водой, не связанным с рекой. Мостик пересекал ров в сторону Боковой башни, где шумела толпа у зверинца.

— Забудьте на время о дьяволе, — тихо заговорил полковник Хауард и щелкнул пальцами, словно отгоняя дьявола, как птицу, вьющуюся над рвом. — Я принес вам личное сообщение от самого сэра Роберта. Сегодня поздно вечером у вас будет посетитель.

— В самом деле? — Сердце Фентона забилось быстрее. — Кто же именно?

— Леди. Во всяком случае женщина. Ее имя и звание мне неизвестны.

— Женщина?

— Тс-с! Окно находится близко от двери, выходящей на дорожку для часовых, а снаружи дежурит надзиратель, которого распирает любопытство.

— Но эта посетительница! Неужели ее пропустят в Тауэр после того, как барабаны проиграют вечернюю зорю?

— Я могу сказать вам лишь то, что сказали мне, — ответил полковник Хауард. Ветер пошевелил его серый парик. Он притронулся к усам и остроконечной бородке, скорее коричневатым, чем серым, и в глазах его мелькнула усмешка: — Сэру Роберту, по-моему, известно больше. Но подобное могло быть устроено только кем-то, занимающим высокое положение и обладающим немалой властью.

За рвом, неподалеку, какой-то шут забавлял толпу, играя на двух флейтах одновременно — инструменты он держал в уголках рта. Многие поспешили к нему, покинув священника, читавшего проповедь около виселиц на Тауэр-Хилл. Священник замахал руками, словно призывал гнев Божий.

— Но с какой целью придет эта женщина? — осведомился Фентон. — Не могу себе представить, — сухо добавил он, — что хозяин этой очаровательной гостиницы решил снабдить меня для удобства еще и девицей!

— Не можете. — Тон полковника внезапно изменился: — Мне поручено сообщить вам лишь то, что она принесет вам важное известие, а вы должны ее выслушать и повиноваться ей. Она вполне надежна…

— В самом деле?

— …и действует в ваших интересах. Это все.

Полковник Хауард, прекратив шептать, заговорил обычным голосом:

— А теперь хотите ли вы услышать новости о друге, которого вы недавно упомянули, и который, как мне известно, немало потрудился для вас в определенном деле? Я имею в виду мистера Джонатана Рива.

— Мистера Рива?! — воскликнул Фентон, вцепившись в оконную решетку. — Какие у вас о нем новости?

— Он был вознагражден, сэр Николас, именно так, как вы этого желали.

— О! И кем же?

— Его величеством королем.

— Простите меня, полковник Хауард, но я позволю себе в этом усомниться.

— Осторожнее, сэр Николас, — предупредил его собеседник. — Я могу простить многое, догадываясь, что вы сражались с дьяволом и отстояли свою душу…

Руки Фентона судорожно сжали решетку.

— …но все же я офицер короля и заместитель коменданта Тауэра.

Фентон отвернулся от окна.

— Вы меня испугали до смерти! — любезно сообщил он. — Две недели назад я был болен и стыдился собственной слабости. Теперь, откровенно говоря, я с удовольствием поверг бы в такое же состояние кого-нибудь еще. Зовите ваших тюремщиков, добрый сэр, и посмотрим, что с ними можно сделать при помощи ножки стола или стула.

Но полковник Хауард как будто не слышал его.

— «Hunc igitur terrorem animi, tenebrasque necessest…»124, — пробормотал он и поднял глаза. — Значит, вы не хотите узнать, как ваш достойный и верный друг получил наконец свою награду?

Фентон неуверенно посмотрел на дверь и кивнул. Полковник Хауард вернулся к столу, сел и взял книгу сатир Ювенала125.

— Я сам был тому свидетелем, — начал он, как бы машинально поглаживая книгу. — Хотя я редко покидаю Тауэр, два дня назад сэр Роберт послал меня с поручением к его величеству. Король с несколькими джентльменами играл в pele-mele на Молле. Они били по мячу, бегали в пыли и кричали, как школьники.

Полковник перевернул в руках книгу.

— Вскоре, — продолжал он, — король подал знак. Крики прекратились, пыль осела, а деревянные молотки унесли. Я увидел, как приближается Джонатан Рив на своих распухших подагрических ногах, опираясь на руку милорда Дэнби.

Мистер Рив, конечно, не знал, какой сюрприз его ожидает, и вы можете себе представить, как он выглядел. В залатанном черном костюме, с огромным животом, старой шпагой и длинными седыми волосами, делающими его похожим на весьма потрепанного архиепископа, он, прихрамывая, но с гордым видом направился прямо к королю, опустился на подагрическое колено и низко склонил седую голову, чего на публике не делали уже много лет,

Один или двое присутствующих усмехнулись, но король посмотрел на них, и они притихли. Его величество, стоя в пыльном костюме и парике, казался смущенным и в то же время очень похожим на своего отца.

«Нет, я не собираюсь посвящать вас в рыцари, — сказал он, и внезапно его зычный голос зазвучал как труба: — Встаньте, граф Лоустофт, виконт Стоу, и займите подобающее вам место. Вам возвращены титул и поместья, хотя это скромная награда такому человеку, как вы!»

И тогда граф Лоустофт прошептал лишь одно слово: «Сир!» Все столпились вокруг него, помогая подняться и почтительно обращаясь к нему. Но спустя четверть часа после постигшего его великого счастья Джонатан Рив скончался.

Полковник Хауард умолк и бросил на стол том Ювенала с шумом, пробудившим полузагипнотизированного Фентона.

— Скончался? — повторил Фентон, поднеся руку к глазам.

— Увы, да.

— Но почему?

— Вспомните, ему ведь было восемьдесят лет. Такие почести после десятилетий бедности и насмешек оказались для него непосильными. Возвращаясь в королевской карете домой — в какую-то захудалую таверну на Ред-Лайон-Филдс — он, казалось, дремал, пока кучер не услышал слабый крик: «Да хранит Бог короля Карла!» После этого его не стало.

Опустившись на деревянную койку, покрытую соломенным матрасом, Фентон обхватил голову руками.

— Мне пришло в голову, — продолжал полковник Хауард, — что у вас есть еще один верный друг. Вы называете его Джайлсом Коллинсом. Нет, не бойтесь! С ним все в порядке. Но известно ли вам, кто он на самом деле?

— Ну, — ответил Фентон, прижимая ладони к вискам, — я припоминаю, что Джайлс задал мне однажды похожий вопрос, когда мы с ним упражнялись в фехтовании. Он спросил, говорил ли мне мой отец, кто он такой.

— Слышали ли вы когда-нибудь о дворце Вудсток? — осведомился полковник.

Фентон выпрямился.

— В октябре 1649 года, — медленно продолжал его собеседник, — спустя восемь или девять месяцев после убийства короля Карла I, группа круглоголовых комиссаров была послана во дворец Вудсток с целью разграбить и разрушить там все, что возможно. Однако 2 ноября они в ужасе бежали оттуда, напуганные тем, что казалось проделками злых духов.

Фентон издал восклицание. Теперь он вспомнил об этом происшествии.

— Ага! — пробормотал полковник Хауард, искоса взглянув на него. — Тогда мне не нужно пересказывать злоключения комиссаров, о которых они поведали в отчете, столь же комичном, как любая пьеса мистера Шедуэлла126. Отмечу только, что вовсе не призраки обливали их грязной водой, опрокидывали свечи, прятали их одежду в запертых спальнях, стреляли из пушки.

Автором этих проделок был их благочестивый писец — в действительности тайный роялист. С помощью двух сообщников, люка, пороха и нескольких химических препаратов он заставлял голубое пламя подниматься даже из pot-de-chambre127. Писец именовал себя Джайлсом Шарпом, но его настоящее имя было Джозеф Коллинс по прозвищу Шутник Джо — в деревнях под Оксфордом его почитают и поныне128.

В действительности этот человек был дворянином, — продолжал полковник, — и лучшим фехтовальщиком среди кавалеристов сэра Томаса Дрейкотта в битве при Вустере в 1651 году!129 Но, будучи бедняком, он был вынужден исполнять обязанности лакея. Надеюсь, вы поняли, что получится, если соединить его два имени?

— Конечно, — ответил Фентон, вцепившись в борта деревянной койки. — Джайлс Коллинс, который в моем присутствии вел себя то как клерк-пуританин, то как Шутник Джо, не потерялся бы ни среди добрых, ни среди злых духов.

Снова полковник Хауард бросил на него быстрый взгляд. Глаза Фентона блестели, но не от радости.

— Позвольте мне рассказать вам, — заговорил он, — чем занимались эти круглоголовые комиссары. В их задачу входило изгадить все, что принадлежало королю Карлу I. Его спальню они использовали как кухню, а столовую — как дровяной склад. Они разбили окна с витражами, изуродовали статуи, изрезали ножом картины, уничтожая все прекрасное и возвышенное…

Фентон внезапно умолк. Длинные пальцы полковника судорожно сжали курительную трубку, отчего она разломилась надвое.

— Отлично! — воскликну Фентон.

— Что? Вам по нраву эти кощунства?

— Нет, вы неверно меня поняли. Впервые за время нашей беседы вы проявили человеческие чувства.

— Человеческие чувства? — Полковник Хауард был озадачен. — Я и в самом деле не чувствую ничего уже много лет — с тех пор, как моя жена погибла во время большого пожара.

— У вас была жена? — осведомился Фентон.

Встав с койки, он подошел к столу и, вцепившись в его края, устремил на собеседника странный взгляд.

— У меня тоже была жена, — добавил Фентон, — и она тоже умерла. Ее отравили.

— Отравили?

По испуганному выражению лица полковника было ясно, что эту тайну хорошо хранили. Властям не было о ней известно.

— В камере, — тяжело дыша, продолжал Фентон, — я много об этом думал. Я могу сказать вам, кто отравил мою жену, и даже могу доказать это! Но мне не удастся ничего сделать, если я не получу разрешения написать друзьям за пределами Тауэра или как-нибудь связаться с ними. Ко мне не пускают посетителей, не дают пера, чернил и бумаги. Почему?

— Не знаю. Это вне пределов моей власти.

Фентон так тряхнул стол, что книги посыпались на пол.

— Вы уже слышали, сэр, что я догадываюсь о характере обвинений, выдвинутых против меня. Позвольте мне кое-что добавить. Разве я не говорил мнимому французу в Весенних садах, что восхищаюсь французской нацией? Разве я не крикнул толпе, напавшей на мой дом, что мог бы стать католиком? «Вы умеете предсказывать будущее?»— спросил их предводитель. И мне пришлось ответить: «Да».

— Хм! А вы не упоминали, — спросил полковник Хауард, — о каком-нибудь договоре с дьяволом?

— Нет. Но мог бы это сделать.

— В это я охотно верю, причем без малейшего гнева.

— Полковник, выбросьте из головы эту чушь насчет измены! В этом мире я желаю только свершить правосудие над человеком, который отравил мою жену! Могу я послать отсюда письмо или хотя бы устное сообщение?

— Повторяю: это не в моей власти.

— Могу я поговорить с комендантом Тауэра?

— Вы, безусловно, можете попросить об этом, сэр Николас.

— Это должно означать, — осведомился Фентон, — что я получу отказ?

— Разрешение снова не в моей власти.

Хотя полковник Хауард ни в малейшей степени не боялся заключенного, он отодвинул стул и поднялся.

— Сожалею, — заявил он, — но мое время истекло. Впервые повысив голос, полковник позвал: — Надзиратель! Откройте мне дверь!

Снаружи послышались быстрые шаги и звяканье ключей.

— Мне доставили огромное удовольствие, — заметил полковник Хауард, — наши беседы об истории и поэзии. Я не питаю к вам никаких дурных чувств. Помните, что я вам сказал: сегодня поздно вечером вас посетит женщина, и вы должны делать то, что она говорит.

Засовы были отодвинуты, после чего щелкнул дверной замок. В приоткрывшейся на четверть двери появилось полированное лезвие протазана на фоне красного мундира надзирателя Брауна.

— Помните! — повторил полковник Хауард, подняв палец и становясь до жути похожим на Карла I на эшафоте130. — У вас меньше времени, чем вы думаете.

Дверь за заместителем коменданта закрылась, засовы снова были задвинуты, а замок заперт. Надежды Фентона быстро таяли. Все эти две недели, не признаваясь самому себе, он пытался завоевать доверие полковника Хауарда.

Вернувшись к койке, Фентон опустился на нее.

Взгляд его скользил по комнате, задержавшись на кипе одежды на полу. В стене напротив находилась еще одна дверь, также закрытая на замок и засовы, за которой была винтовая лестница. Воображение Фентона последовало по ней вниз, в комнату, всегда полную тюремщиков с тяжелыми мушкетами на стенах.

Звуки снаружи вернули Фентона к действительности. Он мог даже слышать на дорожке под аркой, ведущей на другую сторону Средней башни, топот ног и веселую болтовню посетителей, которым разрешался осмотр в сопровождении надзирателя.

В зверинце послышался хохот гиены. Дневной свет за окнами сменялся сумерками. Толпа должна скоро разойтись. Игрок на двух флейтах, очевидно, уже ушел. Но трое скрипачей играли мелодию, заставившую Фентона поднять голову.

В старый город заявился

Грозный злой тиран Толпа.

В темной щели притаился,

Морду в сажу закопав…

Это не было особенным совпадением, так как песню теперь распевали во всем Сити. Но старый граф Лоустофт, сочинивший ее, успел умереть.

Пусть же он спит спокойно. Лидия, ни на минуту не исчезавшая из мыслей Фентона, явилась успокоить его. Как правило, он видел ее, как во время последнего ужина, среди серебра и свечей, в то время как мистер Рив напевал в сопровождении лиры старую любовную песню на слова Бена Джонсона131.

Фентон знал, что видит Лидию только в воображении, иначе он бы сошел с ума. Лидия сидела в кресле, недавно занимаемом полковником Хауардом. Ее голубые глаза были печальны. Свет играл в каштановых волосах. Полуоткрытые губы пытались улыбнуться. Сплетенные кисти рук были слегка приподняты.

Фентон заговорил с ней вслух:

— Сегодня у меня был тяжелый день. Я пытался убедить заместителя коменданта, но потерпел неудачу. Ничего! Я еще не побежден! Так как я знаю имя отравителя…

Фентон сделал паузу, сожалея о своих словах. Лидия, несмотря на, казалось, отчаянные попытки притронуться к его руке, отшатнулась от него при слове «отравитель», как, наверное, отшатнулась бы и в реальной жизни. Когда он думал о яде, то не мог видеть Лидию.

Отравителем, разумеется, была Китти Софткавер, бывшая кухарка Фентона.

Китти, эльзасская шлюха, несомненно, была жива. Тем не менее Фентон попытался представить ее, подобно Лидии, стоящей перед ним, маленькую, неряшливо одетую, с великолепными волосами и белоснежной кожей, но плохими зубами и алчными глазами, мечущимися в поисках добычи.

— Тебя, любезная потаскуха, — заговорил Фентон, — я подозревал с самого начала и высказал свое мнение Джайлсу. Я нашел в замке парадной двери следы мыла от сделанного тобой отпечатка и сразу же распорядился поставить засов с внутренней стороны. Однако кое-кто позабыл об этом. Когда капитан О'Кэллахан арестовывал меня, я увидел, что на двери нет засова.

Китти, казалось, приподняла верхнюю губу, ненавидя его и все еще пытаясь одурачить.

— Но где, достойная шлюха, ты могла снова найти кучу мышьяка, чтобы отравить миледи? Здесь, в Тауэре, я вспомнил об аптеке Уильяма Уиннела на Аллее Мертвеца и о том, как я побывал там вместе с лордом Джорджем Харуэллом.

Воображаемая Китти разразилась хохотом.

— Я не сказал аптекарю о тебе ничего плохого, — продолжал Фентон. — Даже когда Джордж заговорил об убийстве, я велел ему замолчать и успокоил аптекаря несколькими гинеями. Ясно, что старик до безумия влюбился в тебя. Если бы ты пришла к нему снова, он бы дал тебе столько яда, сколько ты бы потребовала. Ты ненавидела и меня, и мою жену. Разве ты на моих глазах не отравила поссет мышьяком в сахаре? Вечером 10 июня ты прокралась в мой дом и осталась там, чтобы совершить убийство. Моим друзьям следует только схватить мастера Уиннела и вырвать у него правду — тогда тебе не спастись от правосудия.

Но Китти исчезла, прежде чем поток мыслей Фентона остановился.

Он приложил ладонь к влажному лбу. Скрипачи смолкли, их время истекло. Фентон, снова присев на койку, облокотился головой о стену.

Духота спадала, хотя в комнате оставался дурной запах, исходящий от западного рва. Склонив голову, Фентон попытался вновь сосредоточиться.

Почти немедленно в голове у него прозвучал беззвучный крик:

— Осторожнее!

Фентон выпрямился, ощущая резкую боль в сведенных судорогой плечах. На миг ему показалось, что он находится в кромешной тьме. Моргнув, он увидел, что комната освещена сиянием полной луны сквозь зарешеченные окна. Он понял, что все это время спал, словно запасаясь энергией для предстоящей битвы. Во всем Тауэре не было слышно ни звука, кроме слабого плеска воды внизу.

В этой тишине наступал поздний вечер. Фентон не слышал шагов на дорожке для часовых и церемонии опускания решетки у Боковой башни, не слышал рокота барабанов на учебном плацу, не слышал ничего.

Сохраняя полное спокойствие, непонятное ему самому, Фентон поднялся и на цыпочках зашагал по комнате, как будто какой-нибудь враг мог подкрасться к нему в полумраке.

«Осторожнее! Осторожнее! Осторожнее!»

В комнате было три окна: западное, южное над рекой и северо-восточное над дорожкой для часовых вдоль зубцов стены. Воздух стал прохладным. Фентон бесшумно приблизился к северо-восточному окну.

Фентон видел внизу дорожку, но не замечал фонаря-светлячка, болтавшегося в руке часового. Он разглядел Колокольную башню в углу внутренней стены, ряд зубцов, ведущих к Кровавой башне, и башню Уэйкфилда, где проживал комендант.

В призрачном свете луны старые камни казались черно-белыми. Даже вороны, казалось, спали на деревьях. Над всем возвышалась башня Юлия Цезаря, словно не изменившаяся с тех давних пор, когда над ее сторожевыми башенками развевалось красное с леопардами знамя Нормандии132.

Фентон поежился. Так же бесшумно он направился к южному окну над рекой. Даже Темза казалась пустой, если не считать нескольких суденышек и большого корабля, стоящих на якоре на противоположном берегу на расстоянии около трехсот ярдов. На рее грот-мачты корабля светили два зеленых фонаря. Теперь Фентон слышал плеск воды под причалом и у стены, но ничего более…

Внезапно послышался еще один звук.

Кто-то очень тихо шел к двери по дорожке для часовых.

Глава 22. Женщина в полночь и имя отравителя

На столе у Фентона находился поднос с едой и бутылка вина, очевидно, оставленные для него, пока он спал, так как еда успела остыть. Фентон поднял тяжелый стул и взвесил его в руках, решив использовать в качестве оружия.

Подойдя на цыпочках к полутени у западного окна, он стал ждать, поставив рядом стул.

Кто-то, явно стараясь не шуметь, начал отодвигать засовы…

«Спокойнее!»— подумал Фентон, вцепившись в стул.

Первая его мысль была о том, что его решили втихомолку прикончить. Все же, хотя он и пребывал в прошлом, но это было царствование Карла II, а не Ричарда III133. В темницах под башней Юлия Цезаря не слышалось криков несчастных, у которых дыба со скрипом рвала суставы. Люди с лицами, закрытыми черными капюшонами с прорезями для глаз и рта, не крались по узким лестницам Кровавой башни.

Загремел ключ, медленно поворачиваясь в замке, который щелкнул, как курок незаряженного мушкета.

Перед Фентоном на миг мелькнула вертикальная полоса лунного света, когда дверь открылась и закрылась вновь. Он мог слышать дыхание своего посетителя. Этим посетителем была женщина в длинном черном плаще с круглым капюшоном, обрамлявшим прекрасное лицо.

Фентон отпустил стул. Он должен был догадаться о том, кто собирается его навестить.

Это была Мег Йорк, хотя она и казалась слегка изменившейся — быть может, благодаря лунному свету. Положив ключ на стол, она откинула капюшон. Ее волосы, причесанные по последней моде, опускались на плечи длинными черными локонами. Лицо, лишенное выражения жестокости и иронии, было лицом Мэри Гренвилл.

Фентон ощутил озноб, догадываясь, что это маска. Одну руку Мег прятала под плащом, словно держа там оружие. Руки Фентона вновь потянулись к стулу. В отличие от его недавних видений, Мег, несомненно, была из плоти и крови.

Бесшумно подойдя к Фентону, она остановилась рядом с ним. На ее лице отразились жалость и сострадание, по мнению Фентона, безусловно, притворные.

— В твоем сердце нет любви ко мне, — прошептала Мег. — Но ты должен делать то, что я прикажу, потому что я пришла помочь тебе.

Фентон молча смотрел на нее.

— Надо спешить! — Мег топнула ногой. — Ты не можешь ждать ни эту ночь, ни даже один час, иначе ты погибнешь! Клянусь тебе в этом!

— Не думаю. Правда, меня арестовали по обвинению в измене, но, учитывая высокое положение и знатность сэра Ника, а также его членство в парламенте, они не могут отправить меня в Ньюгейт, как обычного преступника. Им придется провести в палате общин парламентское осуждение виновного в государственной измене. А парламент, моя дорогая, не будет созван до 1677 года.

— Если ты не спасешься в течение часа, — сказала Мег, — то все пропало. Можешь ты довериться мне?

Фентон беззвучно рассмеялся.

— Опять? — вежливо осведомился он.

Закрыв глаза, Мег прижала руку к лицу, словно призывая на помощь какую-то могущественную силу.

— По-твоему, я настолько тороплюсь в ад, — продолжал Фентон, — что должен поддаться твоей привлекательности? Кто ты, как не посланница преисподней, чье прикосновение холодно, как лед? И где твой хозяин?

— Мой… ?

— Я имею в виду дьявола. Не сомневаюсь, что он где-то рядом с нами. Ну что ж, вызови его, моя прелесть! Я встречусь с ним в третий раз и одержу над ним победу, как и раньше.