Джон Диксон Карр
      Дом на локте сатаны
      перевод В.В. Тирдатов
      Мрачные семейные предания не дают спокойно спать обитателям родового особняка - их держит в страхе зловещий призрак ("Дом на Локте Сатаны"), а странные события в поместье настолько тревожат его хозяина, что он обращается за помощью к доктору Феллу. умнице и любителю головоломок ("Темная сторона луны")
      Глава 1
      Итак, июньским вечером в пятницу Гэррет Эндерсон упаковал чемодан в своей квартире в Хэмпстеде и вызвал по телефону такси, чтобы ехать на вокзал Ватерлоо.
      Было бы неправдой сказать, что он совсем ничего не знал о семействе Баркли или о доме на Локте Сатаны и ни в какой степени не предчувствовал грядущие события.
      Кроме того, учитывая необъяснимый случай с Фей Уордор...
      Фей, Фей, Фей! Он должен забыть Фей и выбросить ее из головы раз и навсегда.
      И все же...
      Два дня тому назад, в среду, в той же самой квартире зазвонил телефон. Сидевший за пишущей машинкой Гэррет выругался, как всегда делал, когда телефонный звонок прерывал его размышления об очередном трудном абзаце. Но выражение его лица изменилось, когда он снял трубку и услышал знакомый, дружелюбный голос, который, однако, не смог сразу узнать.
      - Слушай, Гэррет, я не намерен играть с тобой в угадайку. Это Ник Баркли.
      - Ник! Как поживаешь?
      - Хорошо, как никогда. А ты как, старый мошенник?
      - Я имею в виду, где ты сейчас?
      - В Лондоне, конечно,- ответил Ник.- Я редко звоню через Атлантику, в отличие от многих моих коллег. Говоря точнее, я в "Кларидже".
      - Очередной молниеносный визит на бывшую родину?
      - Ну...
      - До того, как ты позвонил четыре года назад, в этом же месяце,продолжал Гэррет Эндерсон,- я не видел и не слышал тебя двадцать один год с тех пор, как мы оба были мальчишками, которым еще не исполнилось шестнадцати. Ты свалился как снег на голову - совсем как сейчас. Но и тогда я видел тебя не более получаса. Ты позвонил из аэропорта, заехал в город выпить и тут же в сопровождении фотографа отбыл в Марокко - узнать, как себя чувствуют местные жители после того, как их страна в пятьдесят шестом году обрела независимость, и написать разворот для иллюстрированного листка, который ты унаследовал. Кажется, он называется "Флэш"?
      - Это отличный журнал, Гэррет.
      - Не сомневаюсь. Так что, очередной молниеносный визит?
      Ник Баркли снова заколебался.
      - Нет,- ответил он наконец.- Конечно, я пробуду здесь не более одной-двух недель. Но это семейное дело - оно чертовски сложное, и мне многое в нем не нравится. Слушай, ты, старый замшелый пень, неужели ты настолько погряз в своих исторических архивах, что даже газет не читаешь?
      - Читаю. Но даже если бы я этого не делал, новости передают по телевидению.
      - Ну да, повсюду телевидение,- с горечью произнес Ник.- Как тебе, полагаю, известно, я унаследовал так называемую "журнальную империю" моего отца и Билла Уиллиса,- которая в наши дни стала не более популярна, чем прочие империи,- когда старик внезапно умер от сердечного приступа в прошлом марте.
      - Да, было печально услышать о смерти твоего отца, Ник.
      - Спасибо за письмо с соболезнованиями. Боюсь, я был слишком занят, чтобы ответить на него. Но я не об этом.- В голосе Ника послышались нотки нетерпения.- Речь идет о старом Кловисе - моем деде, который скончался в возрасте восьмидесяти пяти лет в том же месяце, что и отец. В результате у меня появились проблемы, которые мне абсолютно не нужны, тем более что они чреваты весьма неприятными последствиями. Я не желаю, чтобы дядя Пен покончил с собой или натворил еще каких-нибудь глупостей.
      - Что-что?
      - Послушай, не могли бы мы встретиться и поговорить?
      - Да, конечно. Почему бы нам не пообедать вместе?
      - С удовольствием, Гэррет. Когда и где?
      - Давай встретимся в клубе "Феспис" около половины восьмого.
      - В клубе "Феспис"?
      - В "Ковент-Гардене" - это старейший театральный клуб в Лондоне. Я знаю, Ник, что ты в Америке уже четверть века - с тех пор, как Ник-старший забрал тебя из школы и эмигрировал в начале войны, вдрызг разругавшись с твоим дедом. Но не говори мне, что корреспондент твоего отличного журнала не в состоянии отыскать клуб "Феспис" в "Ковент-Гардене".
      - Ладно, старина. Тысяча благодарностей. До скорого.
      Гэррета Эндерсона забавляло, что он стал членом клуба "Феспис" и приспособился к той иронической комедии, какой стала его жизнь. Ученый-историк, Гэррет писал популярные биографии политических и литературных знаменитостей викторианской эпохи. Эти превосходные книги, проницательные и остроумные, создали ему солидную репутацию, но приносили более чем скромный доход, покуда его американскому агенту не пришло в голову превратить одну из них, "Маколи" {Маколи Томас Бэбингтон (1800-1859) английский историк и государственный деятель. (Здесь и далее примеч. перев.)}, в бродвейский мюзикл.
      Знаменитая труппа Хэлпина и Питерса, которой доверили постановку, обошлась с первоисточником весьма вольно. Томас Бэбингтон Маколи, "книга в брюках", как охарактеризовал его Сидни Смит {Смит Сидни (1771-1845) английский эссеист}, превратился в романтического героя, чей страстный роман с вымышленной дочерью графа вдохновил его на создание "Истории Англии" и в особенности "Путей Древнего Рима". Леди Холленд, прославившаяся своими приемами в ранневикторианские дни, дурачилась на сцене, словно персонаж грубого фарса, а одну из ее песен, "Какие книжки ты читал недавно?", впоследствии требовали бисировать почти на каждом представлении. Лирический монолог самого Маколи "Птичка на суку", который он пел своей возлюбленной на террасе палаты общин, заставлял трепетать чувствительные сердца. И таким образом, на столь "достоверном" политическом и литературном фоне Лондона тридцатых-сороковых годов прошлого столетия родился мюзикл под названием "Дворец дяди Тома".
      Гэррет, приглашенный в Нью-Йорк его поклонниками, видел, куда идут дела, но он уже подписал контракт и был бессилен что-либо изменить. Несмотря на протесты некоторых критиков, "Дворец дяди Тома" стал хитом сезона.
      - Неужели тебя не бесит,- спрашивали Гэррета друзья,- что они оставили от подлинной истории мокрое место?
      - Сначала бесило, а потом стало забавлять. Если ты не в силах чего-либо изменить, самое лучшее - смеяться над этим. Кроме того...
      Кроме того, мог бы он добавить, фантастический успех "Дворца дяди Тома" навсегда избавил его от денежных затруднений, не только стимулировав продажу более ранних книг, но и создав возможность писать следующие так, как ему хотелось, без каких-либо возражений со стороны издателей.
      В итоге Гэррет Эндерсон, которому недавно исполнилось сорок и которому иногда казалось (без особых оснований), что он уже начинает чувствовать свой возраст, мог считаться везучим человеком. Не то чтобы счастливым, а именно везучим. Худощавый, энергичный, отнюдь не урод, возможно, слегка беспечный и увлекающийся, Гэррет тем не менее обладал надежным "противовесом" в виде саркастического чувства юмора. Он был вполне респектабельным гражданином, спокойным, здравомыслящим и наделенным чувством ответственности. Некоторые даже склонны были считать его довольно чопорным.
      - И все же,- говорили ему упомянутые друзья,- мы готовы держать пари, что "Дядя Том" шокировал тебя куда больше, чем ты готов признать. Ведь ты сам, Гэррет, во многих отношениях типичный викторианец.
      Викторианец! Если бы они только знали о Фей...
      Но они не знали, и он не собирался им рассказывать. Ситуацию с "Дворцом дяди Тома" можно было считать всего лишь забавной.
      Однако ситуация с Ником Баркли и его семьей могла оказаться далеко не такой безобидной. Гэррет пришел к этому выводу в среду десятого июня, поговорив с Ником по телефону и пригласив его на обед в клуб "Феспис".
      На юго-востоке Англии, где воды Солента текут между побережьем Хэмпшира и островом Уайт, берег в одном месте образует плоский выступ, именуемый по причине, канувшей во мглу веков, Локтем Сатаны. Хотя этому названию не придавали никакого зловещего смысла, весьма сомнительной репутацией (Гэррет Эндерсон понятия не имел почему) пользовался Грингроув - сельский дом, который построил там пользовавшийся дурной славой судья Уайлдфер в начале второй половины восемнадцатого столетия. Судья вскоре умер - возможно, насильственной смертью,- а Баркли выкупили дом у его наследников, став с тех пор хозяевами Локтя Сатаны.
      Они не были по-настоящему старинным семейством. Первые Баркли, о которых сохранились документальные свидетельства - обстоятельные, деловые люди,- прибыли с севера около 1795 года. Они разбогатели, продавая сапоги французской армии во время наполеоновских войн, а в девятнадцатом веке настолько увеличили свое состояние благодаря удачным капиталовложениям, что даже в период бешеного роста налогов и массовых разорений после Второй мировой войны старый Кловис Баркли, последний из патриархов, оставался богатым человеком.
      Старый Кловис, будучи еще очень молодым, продемонстрировал пример проницательности, женившись на девушке из состоятельной семьи. От этого брака родилось трое детей - два сына и дочь: Николас появился на свет в 1900 году, Пеннингтон - в 1904-м, а Эстелл - в 1909-м. Миссис Кловис, добрая душа, покинула этот мир в начале двадцатых годов, оставив все свои деньги младшему сыну, Пеннингтону, дабы он был обеспечен при любых обстоятельствах.
      Вот здесь и начинается современная история.
      Со старым Кловисом, ставшим с возрастом истинным бородатым тираном, было нелегко иметь дело. Никогда толком не знавший, чего хочет, Кловис всегда был твердо уверен в том, чего он не хочет, и заявлял об этом во всеуслышание. Его любимцем среди детей был крепкий, энергичный Николас, ставший отцом друга Гэррета Эндерсона - Ника-младшего. Несмотря на эту привязанность,- а может быть, благодаря ей,- Кловис и его старший сын постоянно ссорились. Николас хотел сам заниматься бизнесом, и это было неправильно. Николас рано женился на бесприданнице, и это тоже было неправильно. Правильным было то, что Николас умел водить гоночные машины, за которые платил старик, и хотя сын так раздробил себе левую ногу, что уже никогда не мог полноценно ею пользоваться, никакой критики со стороны отца не последовало. Но независимость? Зарабатывать самому, содержа при этом семью? Никогда!
      С другой стороны, старый Кловис с трудом выносил Пеннингтона артистическую натуру и любимца миссис Кловис. Он называл Пеннингтона никчемным слабаком, что было абсолютно несправедливо. Об Эстелл прирожденной старой деве, обожавшей отца и во всем его поддерживавшей,Кловис, казалось, вообще вспоминал крайне редко.
      - Эсси? Ну, она девушка - о ней позаботятся другие, так что можно не беспокоиться,- говорил он.
      Вскоре начало появляться младшее поколение.
      Юный Гэррет Эндерсон и юный Ник, в то время мечтавший стать репортером, подружились во время учебы в Хэрроу в конце тридцатых годов. Старые трения между Кловисом и Николасом перешли в открытую вражду в момент, когда весь мир закипал от вражды куда более опасного свойства. Билли Уиллис, американский приятель Николаса, признававший его деловые способности, готовил в Нью-Йорке запуск двух скромных журналов, которые в случае везения могли со временем превратиться в целую семью журналов; он постоянно предлагал Николасу присоединиться к нему. Его последнее письмо пришло незадолго до вторжения нацистов в Польшу - была объявлена война, солнечным воскресным утром в сентябре тридцать девятого года завыли сирены воздушной тревоги, и на следующий день Ник-старший атаковал старого Кловиса.
      - От меня здесь никакого толку,- заявил он, опираясь на трость в длинной тусклой библиотеке Грингроува.- Эта чертова нога не позволяет мне поступить в действующую армию, а больше мне тут нечем заняться. Если я намерен сделать хоть что-то полезное, то должен поехать в Америку и присоединиться к Биллу. Дай мне тысячу фунтов как залог,- ты получишь их назад через полгода,- и тогда посмотрим. Ну, что ты на это скажешь?
      Старый Кловис согласился, но не без сомнений. Он не стал сразу отвечать или выписывать чек. Кловис размышлял целую неделю, потом взял из банка в Брокенхерсте тысячу пятифунтовыми купюрами, сложил их в толстую пачку и скрепил резинкой. После этого Кловис, в свою очередь, атаковал Николаса в библиотеке. Нет, он не стал презрительно швырять деньги на стол или на пол, к ногам старшего сына. Вместо этого он бросил увесистую пачку прямо ему в лицо.
      - Вот твои деньги!- рявкнул Кловис.- А теперь убирайся. Ну, что ты на это скажешь?
      Николас не колебался. Выплеснув в лицо достойному родителю содержимое стоявшей на столе чернильницы, он рявкнул в ответ:
      - Надеюсь, ты попадешь в ад и останешься там!
      И он вышел, хлопнув дверью. Через сутки Николас, его жена и сын уже были на борту "Иллирии", плывущей из Саутгемптона в Америку.
      Дальнейшее широко известно. Несмотря на войну, дела Уиллиса и Баркли пошли на лад почти сразу же. Николас, с самого начала доказавший другу свою полезность, вскоре стал незаменимым. К концу войны он уже был полноправным партнером, а их скромные два журнала превратились в четыре. В начале пятидесятых годов, когда Николас выкупил долю партнера, пожелавшего удалиться от дел, он контролировал уже дюжину крупных периодических изданий с названиями, состоящими из одного слова. Главными среди них были "Флэш", красочно иллюстрированный журнал, и "Пипл", который, хоть и специализировался на проникновении в интимную жизнь знаменитых мужчин и женщин, никогда не бывал настолько вульгарен, чтобы вызывать отвращение.
      - Я знал, что у него все получится,- говорил Ник-младший.
      Процветание отца отразилось и на нем. Ника отправили учиться в другую школу - американский аналог Хэрроу в Готтсберге, штат Пенсильвания,- а потом в Принстон. После этого, так как он по-прежнему разделял отцовскую страсть к журналистике, Ник-старший обеспечил сыну возможность в течение нескольких лет набираться опыта в различных редакциях, а потом принял его в штат "Флэш".
      Ник заработал себе имя в качестве специального корреспондента. Куда его только не посылали, о чем он только не писал! Добродушный, всегда полный сочувствия, прикрываемого притворным цинизмом, он нашел свое призвание.
      А тем временем в Англии, в доме на Локте Сатаны, старый Кловис, обозленный отъездом сына, вел себя так, как и следовало ожидать. Впрочем, он был обозлен не более, чем Николас, который с тех пор не поддерживал никаких контактов с патриархом, если не считать возвращения тысячи фунтов и увеличения процента текущего счета в банке. Но Кловис оставался непреклонным. Он заявил, что имя его старшего сына не должно упоминаться в доме - у него больше нет старшего сына. Как бы ему ни был неприятен вежливый, обходительный и начитанный Пеннингтон, состояние Баркли должно оставаться в руках Баркли. Кловис вызвал в Грингроув Эндрю Долиша - опытного поверенного, служившего Баркли так же преданно, как служили им его отец и дед почти целый век. Хотя мистер Долиш был одного возраста с Пеннингтоном, он обладал серьезностью под стать самому патриарху. Завещание старого Кловиса, изобилующее комментариями, которые поверенный тщетно пытался удалить, оставляло все, целиком и полностью, Пеннингтону. Преданная Эстелл даже не упоминалась.
      Шли годы. Терзаемый мыслями о неуклонно приближающейся кончине, Кловис становился одновременно более скрытным и более сварливым. А затем...
      Ранней весной 1964 года в Нью-Йорке Николас Баркли, всегда похвалявшийся здоровьем и силой, взбирался по канату в гимнастическом зале клуба "Апекс", когда его настиг сердечный приступ, покончивший с ним за несколько дней до шестьдесят четвертого дня рождения. Старый Кловис, бродивший в саду Грингроува при пронизывающем мартовском ветре, подхватил бронхопневмонию и отправился к своим предкам на кладбище в Болье. Но это был не конец истории, а только начало.
      Гэррет Эндерсон слышал в Лондоне про обе эти смерти. Кончина Николаса вызвала сенсацию в британской прессе, а старый Кловис удостоился всего лишь скромного некролога в "Тайме". Благодаря сплетням Гэррет знал, что дяде его друга Ника, Пену, достались не только деньги Кловиса, в которых он не нуждался, но и Грингроув, который он любил и лелеял, в то время как сам Ник унаследовал отцовские предприятия, став магнатом в сорок лет.
      Гэррет никогда не мог понять преданности Пеннингтона Баркли дому на Локте Сатаны. Во время единственного визита, который Эндерсон нанес туда много лет назад в качестве друга Ника, место это подействовало на него угнетающе. Несмотря на модернизацию и красоту окружающих его сельских пейзажей, Грингроув выглядел слишком мрачным. С наступлением темноты там постоянно приходилось бороться с желанием бросить взгляд через плечо. Роскошные комнаты и коридоры были словно наполнены беспокойными тенями, забредшими туда из прошлого.
      Гэррет убеждал себя, что это его не касается. Тогда он был еще мальчиком и мог ошибиться, да и кто он такой, чтобы делать на этот счет уверенные заявления?
      Тем не менее, когда Ник неожиданно позвонил в среду десятого числа, Гэррет почувствовал смутное беспокойство, он не смог бы объяснить его причин. Он знал очень мало о происходившем в Грингроуве за эти годы, но у Ника явно было что-то на уме, и, судя по его словам, это "что-то" сулило неприятности. Решив не опаздывать на обед, Гэррет заблаговременно вывел свою машину, долго кружил, пока не отыскал место для парковки (что неудивительно в современном Лондоне), и вошел в клуб "Феспис" в тридцать пять минут восьмого.
      Его гость еще не прибыл. Только без четверти восемь Ник Баркли показался в маленьком баре на первом этаже, стены которого были увешаны портретами актеров восемнадцатого века в массивных позолоченных рамах.
      Кроме них и бармена, в помещении никого не было. Хотя за последние двадцать пять лет Гэррет виделся с другом только раз, он почувствовал, что узнал бы его где бы то ни было. Ник по-прежнему заказывал одежду в Лондоне. Темноволосый, с квадратным подбородком и быстрыми глазами, он, как и все мужчины Баркли, был высокого роста, но, в отличие от деда, отца и даже дяди, с достижением среднего возраста начал немного прибавлять в весе.
      Они обменялись крепкими рукопожатиями. Гэррет заказал мартини и принес напитки на столик, где они сели друг против друга. Чокнувшись с Гэрретом, Ник выпил мартини почти залпом, потом выпрямился на стуле и внимательно посмотрел на приятеля. Под глазами у него обозначились морщинки, придававшие лицу обеспокоенное выражение.
      - Ну?- произнес он.
      Глава 2
      - Что "ну"?- осведомился Гэррет.
      - Как дела, везучий сукин сын? С тех пор как мы виделись в прошлый раз, ты, кажется, стал знаменитостью.
      - Да, вопреки здравому смыслу.
      - Кого это заботит? Благодаря или вопреки тебе "Дворец дяди Тома" отменное шоу. Я видел его дважды, так что прими мои поздравления. Когда они привезут спектакль в Лондон?
      - Возможно, никогда. Лорд-камергер не желает давать разрешение.
      Гэррет заказал вторую порцию мартини, и оба закурили.
      - Кто бы мог подумать, что старина Маколи такой первоклассный киногерой?- усмехнулся Ник,- Помнишь, что писал о нем Литтон Стрейчи? {Стрейчи Литтон (1880-1932) - английский биограф} "Вот он - толстый, приземистый, постоянно говорящий - на Парнасе". Что лорд-камергер против него имеет?
      - Если помнишь, во втором акте Маколи бросает вызов вице-королю Индии сначала в длинной речи о демократии, а затем в воодушевляющей песне, название которой я забыл.
      - "Не трогай их, вице-король, они убьют тебя". Насвистеть мелодию?
      - Спасибо, не нужно.
      - Но я все же не понимаю, Гэррет, какая муха укусила лорда-камергера.
      - Вице-король, представленный в "Дяде Томе" гнуснейшим негодяем, истязающим индусов во славу британского колониального господства, был вполне реальным чиновником, чьи потомки живы до сих пор. Если его имя не заменят на явно вымышленного персонажа, лорд-камергер не разрешит представление.
      - Да, не повезло. Но я хотел спросить тебя о другом. Как твоя личная жизнь, старина? Все еще не женился?
      - Пока нет. А ты, как я слышал, женат?
      - Был женат,- ответил Ник, философски пуская кольца дыма.- Увы, из этого ничего не вышло. Мы с Ирмой давно разошлись, и с тех пор я вольная птица. Люби и бросай - вот мой девиз, пускай не слишком оригинальный. К тому же годы дают себя знать, Гэррет. Если я не буду за собой следить, то обзаведусь брюшком. И, как видишь, у меня волосы редеют на макушке. А вот ты выглядишь как надо, трижды везучий сукин сын,- худой как щепка, шевелюра густая, как прежде.
      Они снова чокнулись.
      - Не тебе называть кого бы то ни было везучим сукиным сыном,- отозвался Гэррет. "Магнат Баркли - повелитель всего, что мы узнаем". "Возможно, я повелеваю империей,- говорит Баркли,- но при этом отчитываюсь обо всех новостях, которые меня интересуют".
      - Цитата в стиле "Тайм".
      - Это и есть "Тайм" - подпись под иллюстрацией на обложке.
      - Ну и ну! Наверно, им было нелегко хвалить конкурента, но они играют по-джентльменски. А ты все-таки порядочная скотина! Ведь ты был в Нью-Йорке на премьере "Дяди Тома", не так ли? Почему не разыскал меня?
      - Я пытался, но мне сказали, что тебя нет в городе.
      - Да, думаю, так оно и было. Ведь это происходило осенью шестьдесят второго года - в разгар кубинского кризиса. Все же, что касается того, скотина ты или нет...
      - Ладно, Ник, хватит прикидываться. Если тебя что-то тревожит, как ты сказал по телефону, почему бы тебе не сообщить все напрямик?
      - Ты действительно этого хочешь?
      - Конечно хочу.
      Лицо Ника неожиданно стало серьезным. В баре, как всегда, было душно. Луч заходящего солнца проник в помещение сквозь щель между оконными занавесями, коснувшись уголка левого глаза Ника. Он весь напрягся, допил мартини и погасил окурок.
      - С тобой я могу говорить откровенно. Большинство людей, не видя друг друга двадцать пять лет, становятся чужими, но для меня ты не посторонний. Я могу тебе доверять. Конечно, я могу доверять и Эндрю Долишу...
      - Это семейный адвокат, не так ли?
      - Да. Но так как я парень подозрительный, то, пожалуй, могу доверять только тебе. У меня неприятности - это связано с происходящим в Грингроуве, да и в других местах, с дядей Пеном, тетей Эсси и прочими. Остается только надеяться, что я сумею с этим справиться.
      - Так что же происходит в Грингроуве?
      - Привидения,- ответил Ник, внезапно поднявшись.
      - Привидения?
      - По крайней мере, выглядит как привидение. Но это не все. Новое завещание. Таинственные женщины из плоти и крови появляются, а потом исчезают, будто никогда не существовали.
      - Что за белиберду ты несешь?- резко осведомился Гэррет.
      - Ага, задело!- усмехнулся Ник, к которому на минуту вернулась былая жизнерадостность.
      - Я спрашиваю, что ты имеешь в виду?
      - Дело в том, ваше степенство, что вы выглядели несколько странно, когда я спросил, женаты ли вы. Возможно, как выразились бы ваши коллеги по шоу-бизесу, вы встретили даму?
      - Ну...
      - Она блондинка, Гэррет? Помнишь маленькую Милли Стивене, которая жила по соседству с тобой в Уотфорде? Ты пятнадцатилетним мальчишкой втрескался в нее по уши. Милли была блондинкой, и ты клялся...
      - Кого бы я ни встретил,- мрачно прервал его Гэррет,- это не имеет отношения к теперешней проблеме. Что тебя так беспокоит, Ник? Хочешь еще выпить?
      - Нет, спасибо. Я немного не в своей тарелке - весь день почти ничего не ел и не хочу нагружаться перед обедом.
      - Хорошо. Тогда сядь и расскажи обо всем подробно.
      - По-моему, я писал тебе,- продолжал Ник, опускаясь на стул и беря очередную сигарету,- что между моими родителями и моим достойным дедом не было никаких контактов с тех пор, как отец покинул родные берега?
      - Да, писал.
      - Это было не совсем точно. Мой отец никогда не писал Кловису, если не считать возвращения его тысячи фунтов с соответствующими процентами, и я тоже, видит бог. Но тетя Эсси иногда присылала несколько строчек моей матери, которая добросовестно ей отвечала. Это бывало нечасто - раз в год или даже в два года,- но давало хоть какое-то представление о том, что творится в доме предков. Старый Кловис, о котором, возможно, лучше упоминать пореже...
      - В тот единственный раз, когда я встретился с ним много лет назад, он не показался мне таким уж плохим.
      - Естественно - учитывая, что ты никогда не сердил и не раздражал его. Впрочем, есть ли человек, о котором нельзя сказать того же самого?- Закурив сигарету, Ник с невеселой усмешкой посмотрел на собеседника.- Уверяю тебя, он был кошмарным типом. Мы все, Гэррет, странная и, возможно, не вполне нормальная публика, но мой дедуля был выдающийся экземпляр. Исключая минуты исполнения сентиментального обычая во время чьего-нибудь дня рождения (не важно, что это за обычай - насколько я знаю, его соблюдают и поныне), Кловис изводил всю семью чередованиями дурного настроения и приступов ярости. Это выглядело достаточно скверно, когда я и мои родители жили в Грингроуве, ну а потом... Достаточно почитать между строк в письмах Эсси, хотя она и считала старика Господом Всемогущим. Он превращал в ад жизнь всех окружающих, но с особым упорством - жизнь дяди Пена.
      - Тем не менее,- прервал Гэррет,- насколько я понял, он оставил все твоему дяде Пену.
      - Да, согласно завещанию, составленному в сорок восьмом году и помещенному Эндрю Долишем на хранение в сейф. Кловис не делал из этого тайны. "Ты этого не заслуживаешь, Пеннингтон, но ты мой сын". Даже Эсси все знала о завещании и тоже отмечала, что Пен этого не заслужил.
      Ник сделал паузу, поводив рукой в облаке табачного дыма и пылинок.
      - Мне всегда нравился дядя Пен,- с вызовом добавил он,- и я не хочу, чтобы его оставили в дураках.
      - В каком смысле?
      - Имей терпение - сейчас я все расскажу.
      - Ладно, валяй.
      - Мне нравился дядя Пен,- повторил Ник.- Конечно, он держался несколько театрально. Учитывая его страсть к сцене, думаю, он пожертвовал бы своими ушами, чтобы стать членом этого клуба. Но он обращался со мной, как со взрослым, а это верный способ заручиться привязанностью ребенка. Дядя Пен всегда находил время для разговора со мной, а уж говорить он умел! Он рассказывал мне разные истории - главным образом о привидениях. Хотя дядя Пен не верил ни во что сверхъестественное и смеялся над предположениями, будто мертвые могут возвращаться, его, как и многих людей такого сорта, привлекали разные ужасы. Я хорошо помню, как он тогда выглядел - еще более худой, чем ты, но, в отличие от тебя, хрупкого сложения, да и здоровьем дядя Пен был слаб. Как сейчас, вижу его прогуливающимся по саду и декламирующим стихи. В то время мои представления о поэзии ограничивались Киплингом или "Горацием на мосту" твоего друга Маколи. А это была настоящая поэзия - Ките, Донн, Шекспир. Но Кловис ненавидел поэзию так же, как и театр. Теперь мы знаем, что старый черт втайне восхищался тем, как мой отец умел ему противостоять.
      - А твой дядя Пен этого не умел?
      - На такой вопрос нелегко ответить. Подростки многое слышат, но они не понимают своих взрослых родственников, которые кажутся им непредсказуемыми. Прошло много времени, прежде чем я об этом задумался и попытался вытянуть из родителей какую-нибудь информацию. Вроде бы много лет назад Пен вышел из повиновения. Это произошло весной двадцать шестого года, когда я еще ходил в детском комбинезончике, а дяде Пену было всего двадцать с небольшим. Моя бабушка умерла в двадцать третьем году, оставив ему солидную сумму. Однажды, после очередного дедушкиного приступа ярости и ссоры с Эсси, он спокойно упаковал чемодан и покинул дом. Вскоре выяснилось, что дядя Пен снял виллу в Брайтоне и живет там с какой-то актрисой, чье имя я забыл или не знал вовсе. Господи Иисусе!- воскликнул Ник, воздев руки к небу.- Можешь вообразить благочестивый ужас Кловиса и испуганное щебетание бедняжки Эсси? Но это недолго продолжалось. Притягательная сила фамильного дома оказалась слишком мощной. В сентябре того же года Пен вернулся в Грингроув, а капризы и актриса были временно забыты.
      - Временно?
      - Если можно так выразиться. Теперь нам придется перескочить тридцать с лишним лет - в лето пятьдесят восьмого года. Кловис уже давно составил завещание. Если ситуация в Грингроуве не стала лучше, то она, по крайней мере, казалась стабилизировавшейся. Но затем, в возрасте пятидесяти четырех лет, дядя Пен неожиданно и тайно женился.
      - Женился?
      - Вот именно. На женщине моложе его более чем на двадцать лет.
      Хотя эти слова были вполне обычными, они болезненно кольнули в потаенный уголок сердца Гэррета Эндерсона. Ему показалось, будто стены маленького душного бара начали надвигаться на него.
      - Моложе на двадцать лет?- переспросил он.- Кто эта девушка, Ник? Как она выглядит?
      - Откуда я знаю, черт возьми? Разве я разговаривал или переписывался с кем-нибудь из родственников?
      - Ладно, не злись.
      - Ее зовут Дейдри.- Ник бросил окурок в пепельницу.- Могу тебе сообщить только то, что она происходит из очень хорошей семьи. Правда, денег у нее никаких, но во всех прочих отношениях она вполне приемлема - даже старина Долиш это признает. "Очаровательная молодая леди,- говорит он,- и очень сговорчивая. Она вполне подходит Пеннингтону и даже произвела хорошее впечатление на твоего деда". Насколько я понял, дядя Пен познакомился с ней на концерте, и они тайком зарегистрировали брак, как мои родители в двадцать втором году, после чего Пен привел ее домой.
      - И что сказал старый Кловис?
      - Что он мог сказать, увидев, что девушка идеально подходит Пену, тем более что тот был уже далеко не молодым петушком? Если ты думаешь, что все прошло гладко, то ты не знаешь Кловиса. Но девушка ему понравилась, и в конце жизни у него даже характер немного улучшился. Как бы то ни было, Кловис может подождать, ибо мы приближаемся к последнему акту и взрыву. Как тебе известно, двадцатого марта этого года у отца случился сердечный приступ в гимнастическом зале его клуба, и через час он умер в пресвитерианской больнице. На следующей неделе, когда мы все еще были заняты похоронами и прочими хлопотами, моя мать получила последнее письмо от тети Эсси. "С прискорбием сообщаю, что бедный отец скончался во вторник вечером. Но не горюйте, ибо он покоится в мире". (На деда это не слишком-то похоже.) Кловис бродил по саду при восточном ветре, устраивая разнос садовникам, а бронхопневмония в восемьдесят пять лет не шутка даже с нынешними чудодейственными лекарствами. Короче говоря...