Правитель единый на счастье нам дан,
      Ему не страшны перемен катаклизмы;
      Заботится он, чтобы полон карман
      Набит был у каждого в нашей Отчизне.
      Кипит наша ярость!
      За счастье народа
      Подлунного мира -- не дрогнет рука!
      Веди нас на славу!
      Веди нас на подвиг!
      Да здравствует сила твоя на века!
      -- Погодите, погодите! -- прервал его Пупс. -- Но почему же именно сила?
      -- Осмелюсь просить ваше сиятельство выслушать все куплеты до конца...
      -- Хорошо, валяй.
      И действительно, оказалось, что припев после второго куплета заканчивается словами "Да здравствует мудрость твоя на века!"; после третьего куплета в достоинство его сиятельства возводилась скромность; и, наконец, финальная строчка гимна звучала так: "Прославится имя твое на века!"
      Пупс закричал "Браво, браво!", запрыгал на кровати и захлопал в ладоши.
      -- Замечательно! Великолепно! Крысс, честное слово, я не ожидал от вас такой прыти. Вы -- талант.
      Потупив глаза, Крысс стоял чрезвычайно довольный и даже смущенный столь бурно выразившейся похвалой.
      -- Но вам не кажется, что слово "скромность" в третьем куплете звучит... Как бы это сказать... недостаточно скромно?
      -- В одном из вариантов прославлялась храбрость вашего сиятельства, однако я счел слова "сила" и "храбрость" в данном случае почти синонимами и потому решил прославить именно скромность вашего сиятельства.
      -- Хм... Ну, если вы действительно так полагаете... я всецело вам доверяюсь как профессионалу. Крысс, вы -- молодчина! Как обстоит дело с музыкой?
      -- Наброски уже готовы, но я пока еще не считаю возможным представить их на рассмотрение вашего сиятельства. Текст, если вы соблаговолите его одобрить, будет сегодня же опубликован.
      -- Одобряю, дорогой друг! Конечно одобряю! Только умоляю вас: не затягивайте это дело с музыкой, хорошо? хорошо? хорошо?..
      Пупс в несколько прыжков оказался возле Крысса, чмокнул его в лоб и, наклонившись, забарабанил ладонями по столику:
      -- Правитель! Единый! На счастье! Нам дан! Да здравствует! Сила! Твоя! На века!..
      Весь этот день Пупс находился в великолепнейшем расположении духа; он играл в бадминтон, купался в бассейне, а также с большим аппетитом съел второй завтрак, обед и полдник. Вечером он поехал в ресторан-кабаре "Веселый клоун". Хотя Пупс имел теперь совершенно неограниченные возможности для получения разного рода удовольствий, он даже и не думал расставаться со старыми, милыми его сердцу привычками.
      Глава вторая
      Как господин Джулио испортил настроение его сиятельству,
      но был прощен. Звонок Тайного министра, взволновавший
      его сиятельство перед сном
      "Веселый клоун" находился на прежнем месте, в одном из фешенебельных районов центра города и внешне ничем не отличался от того, каким он был до государственного переворота.
      Но только внешне.
      С некоторых пор это заведение негласно работало для одного-единственного клиента -- нетрудно догадаться, для кого именно. Вход для каких бы то ни было других посетителей, за исключением гостей его сиятельства, был закрыт. Роли непринужденно ведущей себя публики в общем зале исполняли специально подготовленные для этой цели агенты секретной полиции.
      Эти агенты, переодетые в наряды богатых бездельников, подъезжали ко входу на дорогих автомобилях, и те из них, которые выступали в роли "новых гномов", шагали прямо за столики, не снимая своих пестрых цилиндров. Те же, которые исполняли роли состоятельных гномов "старой формации", предварительно отдавали цилиндр, трость и перчатки в руки встречающего их распорядителя.
      За столиками они делали богатые заказы (за счет государственной казны), шумели, веселились, разыгрывали потасовку, изредка даже постреливали (холостыми) -- короче, вели себя абсолютно натурально.
      Однако вся эта внешняя непринужденность давалась дисциплинированным полицейским не просто так, а путем длительных упражнений и просмотров старых видеозаписей, на которых скрытые камеры запечатлели безобразия и излишества, которым предавались разгулявшиеся посетители.
      Догадывался ли об этом его сиятельство? Трудно сказать наверняка. Во всяком случае, он не подавал виду, что догадывался, а стало быть, все делалось правильно.
      Единственным гномом, сменить которого на агента секретной полиции не представлялось возможным, был хозяин заведения Танцор. Пупс питал к нему старую привязанность, поэтому Танцора трогать не смели, и он пользовался всеми привилегиями касты неприкасаемых, главной из которых был доступ к продовольственным спецраспределителям.
      Принадлежность к касте и доступ к чистым продуктам означали то, что привилегированный гном не подвергался воздействию гипнотического порошка, а стало быть, находился в здравом уме и ясной памяти. Исключение из касты означало изъятие у него пропуска в спецраспределитель со всеми вытекающими из этого факта последствиями.
      В люкс-кабинете ресторана его сиятельство уже дожидались Скарабей и Джулио. Крысс редко бывал здесь, а в этот вечер отсыпался дома после ночных бдений, связанных с плодотворной работой над гимном.
      -- Здравствуйте, дружище! -- запросто воскликнул Скарабей, и все трое пожали друг другу руки.
      Обычное в других местах соблюдение этикета было здесь необязательно. Всем предписывалось обращаться к его сиятельству не иначе как "господин Пупс" -- в точности так, как это было и прежде. Вольности и развязное поведение за столом (в разумным пределах, конечно) не только дозволялись, но и приветствовались.
      Пупс с удовольствием плюхнулся в свое любимое продавленное кожаное кресло и налил себе апельсиновой шипучки.
      -- Знаете, что пишут в вечерних газетах? -- начал непринужденную беседу Скарабей, состроив скептическую улыбку и тряхнув газетным листом.
      -- Нет, -- благосклонно отозвался Пупс, -- что же интересного?
      -- В наших лесах появился дикий обезьяноподобный гном.
      -- Дикий гном? -- удивился Пупс. -- Каким же образом он одичал? Почему наши органы правопорядка вовремя не взяли над ним опеку?
      -- Никто не знает, мой дорогой друг. Не все уверены даже, что это вообще гном; некоторые полагают, что это сбежавшая из зверинца и одичавшая на воле обезьяна.
      -- А разве где-нибудь пропала обезьяна?
      -- Ничуть не бывало. Информация об этом деле путаная и недостоверная; лично я склонен думать, что это всего-навсего остроумная газетная утка.
      -- Возможно, возможно... Однако я просил бы вас прояснить этот вопрос. Если это гном, то следует проверить, чем он питается, и если... Впрочем, вы меня понимаете.
      -- Разумеется, вполне понимаю. Я возьму этот вопрос под свой личный контроль.
      -- Благодарю вас, дорогой друг, -- улыбнулся Пупс.
      На сцене сменялись короткие эстрадные номера; конферансье объявил дрессированных тигров, и несколько последующих минут свирепые полосатые хищники прыгали с тумбы на тумбу через пылающее огнем кольцо.
      -- Любопытная деталь, -- подал голос Джулио. -- Угадайте, кто теперь больше всех доволен новым порядком?
      -- Интересно, кто же? -- отозвался Пупс.
      --Дрессировщики. И вообще, гномы, работающие с животными в цирке или зоопарке.
      -- Да, да, кажется, я вас понимаю.
      -- Понимаете? Теперь и вы сами можете с большим успехом выдрессировать вашу кошку или собаку.
      -- Но только при условии, что животное будет питаться нашими обогащенными продуктами, -- уточнил Пупс. -- У меня в доме, например, живет кошка, которая питается исключительно мышами.
      -- Но она может пить воду, которую для нее набирают из-под крана, а большего и не требуется. Вообразите, за час до нашей встречи я с легкостью выучил своего попугая произносить текст нашего нового и, должен признать, великолепного гимна!
      -- Текст нового гимна? Попугаю?.. -- Пупс скептически поморщился.
      Джулио этого не заметил и в порыве вдохновения протрещал, подражая своей ученой птице, Гимн подлунных гномов, восхваляющий силу, мудрость, скромность и имя Великого Правителя.
      В предвкушении одобрительной реакции Джулио поднял глаза, да так и застыл с открытым ртом: на лице его сиятельства не было привычной благодушной улыбки, брови его были насуплены. Рассердить его сиятельство здесь, в этом кропотливо воссозданном оазисе беззаботности и душевного отдохновения, было делом немыслимым, и последствия столь нелепого промаха могли быть для виновника ужасными.
      Джулио все понял и сделался белым как бумага.
      Он умоляюще посмотрел на Скарабея, надеясь обнаружить в нем поддержку, но встретил в его взгляде только отстраненную враждебность. Мало того, улучив момент, Скарабей быстрым, выразительным жестом полоснул пальцем себе по горлу.
      Бедняга пошатнулся, на его лице отразилась такая гамма мучительных переживаний, что Пупс не выдержал и расхохотался.
      Отсмеявшись и вытерев глаза, он дружески похлопал Джулио по плечу:
      -- Господин Джулио, вы мне чрезвычайно симпатичны и будьте впредь осмотрительнее. Ведь только что я мог сгоряча сделать что-нибудь совершенно непоправимое, после чего бы непременно раскаялся. Ваш идиотский промах едва не поставил меня в трудное положение.
      Прощенный и счастливый, Джулио с грохотом отодвинул стул, упал на колени и стал покрывать поцелуями руку его сиятельства.
      -- Ну, полно, полно. Забыли. Ау! Господин Джулио! Я сказал -- забыли.
      Натянуто улыбаясь, Скарабей под столом изо всех сил пнул своего секретаря, на ощупь схватил его за шиворот и оттащил от сиятельной руки.
      В кабинет заглянул официант и осведомился, не желают ли господа еще чего-нибудь заказать. Пупс распорядился принести разных кушаний, а также пузырек валерьянки "для господина со слабыми нервами".
      Вместе с заказом в кабинете появился хозяин ресторана.
      -- А, господин Танцор! -- приветствовал его Пупс. -- Рад вас видеть, присаживайтесь к нам.
      -- Пожалуй, я не смогу, господин Пупс, дел позарез...
      -- Ну вот, как всегда, ни у кого для меня нет времени, -- обиделся его сиятельство. -- Впору запереться у себя дома и никуда не ходить.
      -- В другой раз обещаю иметь с вами брудершафт, господин Пупс. А сейчас не расстраивайтесь: вот-вот будет ваш любимый аттракцион; я нанял вчера одного смышленого гнома -- обещаю, будет посмотреть чего-то особенного.
      Подобная развязность была вполне в духе Танцора, и поскольку этот проныра отлично понимал, чего желает в "Веселом клоуне" пресыщенная душа его сиятельства, он и не думал меняться.
      Этот по-своему несчастный гном едва ли не больше всех переживал свершившиеся перемены. С некоторых пор его любимое ремесло налетчика потеряло всякий смысл, поскольку теперь он мог легко и открыто облапошивать находящихся под действием порошка сограждан.
      Время от времени, чтобы успокоить нервы, он делал шумный налет на какой-нибудь банк и, разрезав бронированный сейф, брал оттуда какую-нибудь символическую мелочь -- сотню-другую фертингов.
      Но зато какое удовольствие испытывал он, кропотливо разрабатывая план операции, подолгу простаивая с секундомером за витриной расположенного напротив банка кафе или изучая хитросплетения сигнализации по выкраденной схеме и, наконец, -- о радость! -- отстреливаясь холостыми патронами от полицейских во время бешеной погони по ночным улицам Давилона...
      Начальник полиции, разумеется, был в курсе предстоящего налета и предупреждал своих подчиненных, чтобы они как-нибудь случайно не ранили или, чего доброго, не догнали и не арестовали любимчика его сиятельства.
      После такого мероприятия Танцор месяц ходил довольный, пока зуд снова не охватывал его и не заставлял искать новых приключений.
      На лице выпившего пузырек валерьянки Джулио появилась улыбка, и Пупс поглядывал на него с одобрением. Он очень не любил подле себя серьезных или огорченных.
      На сцене установили декорации, и начался аттракцион "Резиновый клоун", который радовал его сиятельство ничуть не меньше, чем в прежние времена.
      Возвратившись домой в прекрасном расположении духа, Пупс увидел в прихожей чучело попугая, державшего в клюве записку следующего содержания: "Раб Вашего Сиятельства нижайше умоляет принять от него эту птицу, которая более никогда не дерзнет произнести даже звука, способного вызвать недовольство Вашего Сиятельства".
      Пупс погладил чучело по спинке и сказал:
      -- Хорошо, хорошо, я верю. Ты не дерзнешь. Но твой бывший хозяин... С легкостью покусившийся на основы основ... на величие нашего гимна... Чего еще от него ожидать? Это вопрос... Простить -- не значит забыть.
      Уже после того, как его сиятельство забрался в кровать, позвонил сыщик Фокс, ныне занимавший должность Тайного министра. В его подчинении находились все полицейские управления и все особо секретные агенты подлунного мира.
      -- Простите, что беспокою вас в столь поздний час, господин Пупс.
      -- Все в порядке, Фокс, говорите, я вас слушаю.
      -- Минуту назад получено интересное сообщение: агент Тихоня, который, как вы помните...
      -- Да, да, я помню.
      -- Он сообщает об успешном внедрении.
      -- Отлично работаете, Фокс. Эти трое мерзавцев -- опаснейшие преступники; необходимо знать все, что у них на уме.
      -- Но это, как говорится, хорошая новость.
      -- Ладно, выкладывайте плохую.
      -- Он утверждает...
      -- Ну, говорите!
      -- Он утверждает, что они знают все.
      -- Что?!
      -- Мерзавцы как-то все пронюхали и теперь не жрут наши продукты. Берут воду прямо из лужи, а еду из леса.
      -- Нет, этого не может быть!
      -- Увы, мой повелитель, увы.
      -- Ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай... Но что же, они намерены бежать?
      -- Сейчас наш агент пытается это выяснить.
      -- Хорошо, хорошо, надо подумать.
      -- Спокойной ночи, господин Пупс... ваше сиятельство. Я не сомневаюсь, что вы примете единственно верное решение.
      Его сиятельство положил трубку, сел на кровати и крепко задумался.
      Глава третья
      На сцене вновь появляются
      столь зловещие фигуры, что господин Пупс в сравнении с ними
      кажется нам просто милашкой
      На северо-восточной, самой дальней оконечности полуострова Клушка, в лесной болотистой местности, кишащей комарами и гнусом, располагался поселок так называемых "ссыльных доброхотов" -- гномов, имевших преступное прошлое, но под действием порошка раскаявшихся и добровольно явившихся в полицию.
      Ссыльные жили в бревенчатых избушках и работали на заготовке клюквы, которая произрастала здесь круглый год. Поселенец был обязан каждый день собрать и сдать ведро клюквы. А если кто-то не выполнял норму, то долг его накапливался, и в конце недели за него рассчитывались остальные.
      Бежать отсюда было некуда, потому что с трех сторон полуостров окружала вода, а путь в глубь материка преграждали непроходимые болота.
      По воскресеньям в поселок прилетал грузовой вертолет. Он забирал большой металлический контейнер с клюквой, а взамен оставлял продукты питания и ширпотреб. Посадочная площадка находилась на единственной здесь сухой каменистой возвышенности.
      Гномом, представлявшим здесь власть, был старший надзиратель -разжалованный когда-то за нерадивость полицейский Пфигль. Он ненавидел свою работу до такой степени, что время от времени специально наедался предназначенных для поселенцев обогащенных порошком продуктов. И тогда ему все становилось безразлично.
      Самую большую и крепкую избу в поселке занимали Жмурик, Тефтель и Ханаконда. Мощное преступное сообщество, которое они называли "семьей", было разрушено. При них остались только два охранника да некстати подвернувшиеся Мига и Кролл, которых в последнее время буквально на каждом шагу преследовали неудачи. Теперь оба прохвоста вместе с бывшими охранниками, которых звали Хорек и Губошлеп, были при Ханаконде чем-то вроде прислуги. Они прибирались в доме, мыли посуду и собирали норму клюквы не только за себя, но и за своих шефов. Жмурик и Тефтель в лес не ходили, но сидели целыми днями за переборкой ягод. Ханаконда ни к какой работе не прикасался. Он только смотрел в окно, слушал радиоприемник и постоянно о чем-то напряженно думал.
      Вообще-то находящийся под действием порошка гном не мог думать самостоятельно. Он выполнял свои обязанности согласно подробнейшим служебным инструкциям и радовался жизни согласно бодрым установкам, звучащим по радио и телевидению. Но в том-то и дело, что Ханаконда уже не находился под действием гипнотического порошка. Ни он сам, ни Жмурик с Тефтелем, ни четверо работавших на них простофиль.
      Оказавшись здесь, на Клушке, Ханаконда однажды могучим усилием воли заставил себя отказаться от привозимых на вертолете продуктов. По прошествии суток он полностью восстановил ясность ума и память. Он снова стал коварным, жестоким и чрезвычайно опасным для окружающих. Мысль о побеге и жестоком мщении поглотила его целиком, не оставив места ни для чего другого. Время от времени он скрипел зубами и шипел, как змея.
      Конечно, он не мог действовать без сообщников, а потому вернул ясность мысли находившимся рядом Миге, Кроллу, Хорьку и Губошлепу. Семеро понимавших что к чему гномов уже представляли собой значительную силу, а под руководством умного и жестокого главаря, вырвавшись на свободу, они могли наделать неисчислимых бед.
      Для того чтобы постоянно находиться в форме и быть готовыми к решительным действиям, бандитам приходилось пить болотную воду, а питаться исключительно грибами, клюквой и дикорастущим чесноком. Из-за этого у них постоянно болели животы, все валилось из рук, а любая мелочь вызывала приступ раздражения. То и дело они дрались между собой, оставляя друг другу на физиономиях синяки и ссадины.
      Свой паек, состоящий из разнообразных, вкусных, но щедро сдобренных порошком продуктов, они выбрасывали в специально вырытую за домом и прикрытую ветками глубокую яму.
      -- Погода портится, -- хрипло произнес Ханаконда, барабаня пальцами по мутному стеклу небольшого окошка. -- Где до сих носит этих идиотов...
      Тефтель и Жмурик сидели на табуретках и, как обычно, не спеша перебирали ягоды, бросая листики и мусор прямо на пол. На плите кипела кастрюля с грибами, от одного запаха которых всех давно воротило.
      -- Сегодня утром Губошлеп опять залезал в яму, -- доложил Жмурик. -Слопал две банки консервов и булку с маком, хе-хе.
      -- С-скотина, -- прошептал Ханаконда. -- Имейте в виду, господа сообщники, не будет дисциплины -- не будет побега. Другой жизни вам не видать, передохнете все здесь, на болоте.
      -- А уже есть какие-нибудь соображения насчет побега, а, шеф? -поинтересовался Тефтель.
      -- Соображения? Так я вам и сказал, чтобы вы завтра же всем растрепали. Сегодня Губошлеп залез в яму, а завтра кто-нибудь еще нажрется порошка и побежит докладывать о побеге старшему надзирателю.
      -- Обижаете, начальник, -- возразил Тефтель. -- Гадом буду, если побегу к надзирателю. А может, все-таки махнем через пролив? Пилы и топоры у нас есть -- доберемся до берега и сколотим плот. Дождемся попутного ветра, поднимем парус -- и мы уже на том берегу!
      -- Ты -- дурак. Еще ни одно судно не смогло преодолеть течение в проливе. Плот унесет в Северный океан и затрет во льдах. Не мешайте мне думать.
      Ханаконда снова забарабанил по окну и заскрипел зубами.
      На пороге послышался топот сапог, и в дом вошли Хорек, Губошлеп, Мига и Кролл. Рожи у них были красные и распухшие от укусов комаров. В руках они держали ведра с клюквой, наполненные не более чем на две трети.
      -- Почему раньше времени? -- произнес, не оборачиваясь, Ханаконда.
      -- Погода портится, шеф, -- объяснил Хорек. -- Поднялся ветер, дождь вот-вот хлынет. Завтра встанем пораньше и наверстаем.
      -- Если не сделаете план, накажу всех четверых.
      -- Сделаем, шеф, все будет в порядке.
      "Как бы этот ветер не испортил все дело, -- проворчал про себя Ханаконда. -- Если завтра погода будет нелетная, придется отложить затею до следующего рейса..."
      -- Губошлеп, -- позвал он щуплого и лопоухого гнома. -- Подойди ко мне.
      Тот встал перед шефом, глядя на него счастливыми, бессмысленными глазами-пуговицами.
      -- Зачем ты лазил в яму, Губошлеп? Ты ведь знал, что этого нельзя делать.
      -- Знал, шеф, конечно знал. Да уж только очень болел живот от этой нашей еды. Будто выпил ведро бензина, а после какая-то сволочь просунула туда руку с горящей спичкой...
      Приступ боли обжег внутренности Ханаконды, он стиснул зубы и прикрыл глаза. Такие приступы случались последнее время с ним довольно часто. Он проглотил горсть таблеток и произнес сдавленно:
      -- Теперь все в порядке?
      -- Да, шеф, чувствую себя хорошо.
      -- И что же ты теперь собираешься делать?
      -- Вот думаю сходить к старшему надзирателю и донести, что мы тут собираемся сбежать и на воле сколотить банду, -- простодушно отвечал Губошлеп.
      Тефтель выронил на пол ковшик, из которого пил воду.
      -- Что-что? -- удивленно вскинул брови Ханаконда. -- Как ты говоришь -"донести старшему надзирателю"?
      -- Именно так, шеф. Господин старший надзиратель каждый раз говорит об этом на построении. Он говорит, что, если мы не будем доносить друг на друга, он урежет нам пайки. А продукты в пайке первый сорт, поверьте мне, шеф.
      Некоторое время все с ужасом смотрели на Губошлепа, который как ни в чем не бывало простодушно улыбался. Ханаконда медленно шагнул к нему и погладил по голове:
      -- Хорошо, хорошо, молодец. Только ты вот что... Ты не ходи сегодня к этому старшему надзирателю, ладно?
      -- Как прикажете, шеф.
      -- Сейчас ты вот что сделай: бери ведро и отправляйся в лес, за дальнюю просеку. Тут без тебя вышло новое, особо важное распоряжение: чтобы клюкву по ночам собирать. Она, видишь ли, именно в это время особенные соки набирает, целебные, понимаешь?
      -- Да-да-да, понимаю...
      -- Вот и молодец. Так что одевайся потеплее -- и вперед.
      Губошлеп покосился на своих товарищей, которые теперь едва сдерживали смех.
      -- Один?
      -- Один, один. Работа эта, видишь ли, очень ответственная, не всякого пошлют. Тут без тебя старший надзиратель приходил, он прямо так и сказал: только тебе, мол, он и доверяет.
      Лицо Губошлепа осветилось гордостью. Он набросил поверх ватника плащ с капюшоном, подхватил ведра и, весело насвистывая, зашагал из дома в сторону леса.
      Проследив за ним через окно, Ханаконда повернулся к оставшимся:
      -- Что, господа мазурики, еще кому-нибудь охота набить брюхо?
      Все понимали, для чего шеф отправил провинившегося на ночь в лес. Действие порошка ограничивалось сутками, и ближайшим утром этот срок истекал. Оставлять недотепу в поселке было опасно, потому что Пфигль мог в любую минуту нагрянуть с проверкой. А ночевка в холодном лесу послужит Губошлепу и остальным хорошим уроком.
      -- Загнемся мы здесь, шеф, честное слово, загнемся, -- заскулил Кролл, нервы у которого были на пределе. -- У меня в животе будто ежи завелись, будто не желудок внутри, а осиное гнездо... За что, за что мне такое наказание!
      -- Молчать! -- крикнул Ханаконда, которого самого то и дело скрючивало от боли. -- Все зубы выбью!.. Все, завтра рванем когти, понятно? Уйдем на продуктовом вертолете, век воли не видать. Теперь всем тихо и слушайте сюда внимательно...
      Когда далеко за полночь в радостном волнении улеглись спать, Хорек подсел к кровати Ханаконды и прошептал:
      -- Такое дело, шеф. В нашем поселке есть еще один гном, который сам догадался про порошок.
      -- Это кто же?
      -- Зовут Тихоня, он здесь несколько дней, новенький.
      -- Это маленький такой, дохлый?
      -- Вроде того, шеф. Только вы не смотрите, что он дохлый, руки у него сильные, будьте-нате.
      -- А ты уже и это знаешь?
      -- Да так... Нагнулись за одним грибом и стукнулись лбами. Я ему хотел щелбана вкатить, а он мою руку схватил и так сжал... будто клещами. Согнул меня одной рукой и на землю положил.
      -- Ну а что же ты?
      -- А он вдруг заулыбался, помог подняться. Слово за слово, разговорились. На свободе он один работал, специалист по кредитным карточкам. Говорит, что греб денежки лопатой.
      -- Значит, он тоже грибы собирал? Ладно, приведи его, прямо сейчас. Посмотрим, что за специалист.
      Новенький показался Ханаконде гномом умным и скрытным, но как раз такие ему и нравились. Полицейские провокаторы, втираясь в доверие, обычно ведут себя шумно и развязно -- так они себе представляют настоящих бандитов. А этот говорил мало и только по делу. Кроме того, новенький разбирался в электронных банковских системах, а такому специалисту в преступном мире цены нет. И Ханаконда захотел непременно заполучить его к себе в банду.
      Выслушав план побега, Тихоня внес несколько дельных предложений и сходу, поскольку времени на раздумья уже не было, согласился вступить в банду. Старшего надзирателя Пфигля он предложил усыпить настоем из мухоморов, а четверых охранников из вертолета выманить наружу, не причинив им вреда. Вертолет мигом перенесет их через болота, а уж потом они знают, что делать.
      Глава четвертая
      Отмщение грядет.
      Агент Тихоня в затруднительном положении.
      Банда совершает побег
      Если Жмурик, Тефтель, Ханаконда и Губошлеп думали, что на свободе они начнут грабить банки и жить припеваючи (Мига и Кролл давно уже ровным счетом ничего не думали), то сам главарь имел на будущее гораздо более серьезные планы. Все время мучительного, голодного заточения на комарином болоте он жил одной только мыслью о мщении. Не только Пупсу, но и всем подлунным гномам, которых он ненавидел. Не раз Ханаконда воображал, как Верховный Правитель, слабый и безоружный, молит его о пощаде, ползая на коленях. Как он сам станет Верховным Правителем, и тогда начнется другой, настоящий, правильный порядок.
      Никаких привилегированных каст! Он наденет на всех, на всех до единого, серые робы и заставит всех ходить только строем. Шаг в сторону -- побег. Прыжок на месте -- провокация! Половина работает, другая половина сидит в карцерах, третья ползает на брюхе у него в услужении. Не выходит... Хорошо, пусть одна треть ползает, треть работает, остальные -- в карцер. Кормить только чесноком, грибами и клюквой. О-о! Как ужасна будет его месть! Как восхитительно будет упоение абсолютной безграничной властью!..
      Ночью поднялся сильный ветер с океана, который повалил множество деревьев и оборвал провода. Старший надзиратель Пфигль остался без связи с центром. Заговорщики ликовали.
      Явился из леса Губошлеп, еле живой от усталости, мокрый и продрогший. Действие порошка закончилось, он все вспомнил и теперь прятал глаза от своих товарищей.
      Всем происходящим агент Тихоня был поставлен в чрезвычайно трудное положение. Ему предстояло сделать выбор из двух одинаково скверных вариантов: либо раскрыть себя и предотвратить побег, либо оставаться в банде еще неопределенно долгое время.
      Раскрывать себя он не имел права, оставаться в банде не очень ему улыбалось. Но и дальнейшая жизнь на болоте становилась невыносимой.
      А пока лейтенант Ригль (таково было настоящее имя "Тихони") дожидался восстановления линии связи, дела приняли нешуточный оборот.
      Продуктовый вертолет тяжело зарокотал над посадочной площадкой и медленно опустился, подняв веер грязных брызг из лужиц. На землю спрыгнул сопровождавший груз вооруженный сержант.
      Утерев рукавами лица, наряд вытянул руки по швам. Немигающие глаза поселенцев не вызвали у полицейского подозрений. Он подозвал дежурного:
      -- Что, этот бездельник Пфигль опять дрыхнет?
      -- Так точно, господин полицейский! -- отрапортовал Тихоня. -- Господин старший надзиратель угорел от печки и просил его не беспокоить. Он просил доложить за него, что на вверенной ему территории происшествий не случилось и вообще полный порядок.
      -- Хорошо, если порядок, -- сказал сержант, оглядываясь по сторонам. -Ночью сорвало провода над болотами, там сейчас работают ремонтники. Можно надеяться, что связь появится с минуты на минуту.
      Глаза Тихони на секунду растерянно забегали, но полицейский этого не заметил.
      -- Эй, вы! -- крикнул он выстроившимся в линейку заключенным, которым предстояло разгружать вертолет. -- Что вы там стоите, как идиоты? А ну схватили по ящику!
      Трое полицейских в вертолете стали подавать ящики с провизией.
      Закончив разгрузку, все восемь ссыльных гномов окружили большой металлический контейнер с клюквой, который предстояло затолкать в вертолет. Контейнер оказался настолько тяжелым, что, едва оторвав от земли, его пришлось тут же опустить.
      -- Что там еще случилось? -- недовольно крикнул сержант.
      -- Никак не можем поднять, начальник, -- пожаловался Тефтель. -- Неделя была дождливая, клюквы -- невпроворот.
      -- Ах, чтоб вас... -- выругался сержант.
      По инструкции никто не имел права покидать машину и даже отстегивать страховочные ремни. Но он уже нарушил инструкцию тем, что начал разгрузку в отсутствие старшего надзирателя. А первое нарушение почти всегда тянет за собой и второе.
      -- Ладно, так и быть, поможем доходягам. Быстро, быстро, ребята, взялись вместе, -- поторопил он троих рядовых полицейских со стеклянными глазами, которые безоговорочно выполняли команды старшего по званию.
      Рядовые отстегнулись, спрыгнули на покрытую мхом каменистую площадку и вместе с сержантом взялись за рукоятки контейнера.
      -- Три -- четыре -- взяли!..
      Но в тот момент, когда груз должен был оторваться от земли, ссыльные гномы вдруг отступили назад, и усилия крякнувших от натуги полицейских оказались тщетными.
      Не успели они удивиться нахальству разыгранной над ними шутки, как их шеи захлестнули тонкие удавки, а руки защелкнули их собственные наручники.
      Обезоружив пристегнутых к контейнеру полицейских, злоумышленники один за другим запрыгнули в вертолет. И одновременно сидевший в кабине пилот почувствовал у себя на затылке дуло автомата.
      -- До города, живо, -- прошипел кто-то за его спиной, и беднягу обдало таким крепким чесночным запахом, что ему чуть не стало дурно.
      Пилот задергал рычажки, мотор зарокотал, и машина плавно поднялась в воздух. Взлетная площадка с четырьмя разинувшими рты полицейскими становилась меньше, меньше и вскоре совсем скрылась за верхушками сосен.