Глава 4,

в которой Джулия ведет нас за кулисы

– Ох, не нравится мне все это, девочка, – вздохнула Джулия, энергично стирая темную краску с кожи Сидони, которую сама несколько часов назад помогала ей нанести. – Да, совсем не нравится. Прыжки из окон! Веревка и прочее! Если с тобой что-нибудь случится, твоя кровь будет на моих руках, как будто я сама это сделала.

– Все же в порядке, Джулия. Ой, три не так сильно. Я дома, в безопасности, верно? И ничего такого ты не сделала.

– Но маркиз Девеллин! – Окунув губку в таз, Джулия глядела на стекающую воду, словно избегала взгляда Сидони. – Да поможет тебе Бог, девочка.

– Едва ли я девочка. По сути, я незаметно качусь к тридцати.

– А по тебе не скажешь, раз ты носишься по задворкам за этим сатанинским отродьем, Девеллином.

– Но мне же требовалось, – заговорщически прошептала Сидони, – увидеть его беззащитным. Совершенно голым, в сущности.

Джулия шлепнула ее по руке:

– Прекрати это, Сидони.

Та засмеялась.

– Ты ведь слышала, что про него болтают. Разве тебе не хочется узнать, как выглядит Дьявол с Дьюк-стрит без штанов?

Джулия боролась с собой. Недолго.

– И как?

Сидони закрыла глаза.

– Красивый, дьявол его побери. Большой и красивый, ничего подобного я в жизни не видела и вряд ли увижу. Тело – словно карский мрамор, все гладкое, крепкое. И твердое. Буквально все твердое.

– Красивый, ну-ну? – Джулия беспощадно сорвала узкую резиновую полоску, натягивающую кожу на скулах Сидони.

– Ой! – вскрикнула та.

– Нечего ойкать, – сказала Джулия, бросив липкую полосу в мусорный ящик. – Теперь оставим в стороне красоту, Сидони. Я хочу, чтоб ты держалась подальше от Девеллина. Маркиз слишком опасен, ты затеяла плохую игру. От него будут одни неприятности.

– Правда? – У Сидони еще не прошел охотничий азарт, и ей не хотелось портить себе настроение. Девеллин оказался достойным противником. – И что же это за неприятности?

– Всякие неприятности, – загадочно ответила Джулия, кинув на нее странный взгляд. – Серьезные неприятности. Если б твой брат знал, то выпорол бы тебя по всей строгости, чтоб ты долго потом сидеть не могла.

– Джордж не знает.

– Да, и тебе лучше бросить это, пока он не узнал. Последнюю резиновую полоску Джулия сняла более осторожно. Томас сразу прыгнул на кровать Сидони и вцепился когтями в рыжий парик, лежавший на стеганом покрывале.

– Ну что? Я готова? – Сидони потерла кожу под ухом, пытаясь успокоить жжение и следя за борьбой кота.

– Да, ты свободна. – Джулия бросила губку в таз, вытерла руки фартуком и прогнала Томаса от парика.

Сняв с шеи полотенце, Сидони подошла к столику возле окна спальни. В доме напротив было темно. Она уже знала, кому он принадлежит, но вряд ли это позволит ей спать более спокойно. Наоборот, ее опять тянуло в опасную темноту улиц, хотя она не скоро встретит столь же достойного противника, как Девеллин. Она налила два бокала шерри, вернулась к Джулии и протянула один ей:

– На. Мы с тобой должны выпить.

Та посмотрела на нее с любопытством.

– Нам это нужно?

– Хорошо, ты права. Я сегодня рисковала. Девеллин оказался не таким глупцом, как остальные.

Видимо, Джулия немного смягчилась, и обе сели в кресла возле камина. Сидони подтянула колени, прикрыв ноги халатом. Это была дорогая, богатая вещь из зеленого бархата, украшенная по вороту и манжетам изящным золотым галуном. Сидони не знала, то ли мать купила его сама, то ли это подарок одного из ее поклонников. Как не знала, почему вернулась в Лондон после смерти матери. Она говорила себе, что из-за Джорджа, который жил здесь, а никого другого у нее и не было. Тем не менее, спустя год Сидони начала сомневаться. Ей казалось, она что-то ищет, что-то неуловимое, ускользающее из памяти. Может, определенности?

– В этом халате ты похожа на нее, – сказала Джулия.

– На Клер? Неужели? Я совсем не похожа на нее. Джулия пригубила шерри.

– Нет? – тихо спросила она. – У Клер было такое же доброе сердце и великодушный характер.

– Некоторые могут сказать, что характер у нее был слишком великодушным, – помолчав, ответила Сидони.

– Она не была шлюхой, – вдруг рассердилась Джулия. – Ты это думаешь, верно? Тогда лучше не говори мне, девочка. Может, она не была совершенством, но она не была плохим человеком.

– Разумеется, нет. – Сидони покачала головой. Этого она сказать не могла. А что ей сказать? Кем была Клер? Она не знала. Даже после стольких лет не знала. А теперь мать унесла свои тайны с собой в могилу.

– Возможно, она была просто глупой девочкой, которая позволяла себя использовать, – наконец прошептала Сидони.

– Конечно. – Джулия наклонилась и погрозила ей пальцем. – Но только однажды, Сидони. Только однажды. Потом она делала то, что нужно. Она поумнела. В конце концов, ей приходилось думать о твоем брате, разве нет?

– Я не знаю. Иногда мне кажется, что в действительности я совсем ее не знала.

– А я знала, – резко ответила Джулия. – Что ей оставалось делать с ребенком в животе и без возможности прокормить его? Кто бы нанял французскую гувернантку, которую обманул прежний хозяин? Никто. А если ты хоть на минуту подумала, что ее распрекрасная семья приняла бы Клер назад, то можешь забыть об этом. Дочь с шестимесячной беременностью, не имеющую мужа? Ха!

Сидони пожала плечами.

– Они даже меня, их собственную внучку, не хотели. Прямо с парома отвели меня к дверям монастыря. Полагаю, я была… уликой. Воплощенным доказательством безнравственной жизни моей матери.

– Жизнь может стать и безнравственной. Мы разные с Клер, ты знаешь. Я родилась проницательной. А ее сделали жертвой, я полагаю. Гравенель. Он увидел ее, он захотел ее, и он решил, что ее можно взять.

Сидони задумчиво пила херес. Она давно слышала эту историю от Джорджа.

– А что с ним случилось? – наконец спросила она.

– С кем? С твоим отцом? – Джулия казалась удивленной. – Гравенель умер вскоре после того, как твоя мать отослала тебя во Францию.

– Это мне известно. Мне только не рассказали, что произошло.

Джулия пожала плечами.

– Они говорили, был апоплексический удар. Я же думаю, его задушила горечь. Он умер совсем один в этом огромном и пустом загородном доме. Стоунли, так он назывался. А по мне, он больше похож на каменную гробницу.

– И никого там не было?

– К тому времени твоя мать окончательно устала от него. Устала от его оправданий и лжи. Невеста сбежала с итальянским банкиром. Тебя мать отослала во Францию. Джордж… никто даже не знал, что с ним. Он просто растворился в городе.

– А его… вторая дочь? – Сидони имела в виду его законную дочь, только не могла себя заставить это выговорить.

– Та вышла замуж и уехала в Индию. А потом умерла там. Не думаю, что это беспокоило Гравенеля. Он хотел сына.

– У него был сын, – прошептала Сидони. – Джордж.

– Прости, дорогая, он хотел… того, кто может унаследовать его герцогство.

– Ты имеешь в виду кого-то законного.

– Да, – согласилась Джулия. – Потому он решил жениться второй раз.

– Он же, мама говорила, обещал жениться на ней, – ответила Сидони, устыдившись неожиданной детскости в голосе. – Я слышала, как они много раз ссорились из-за этого. Мама плакала, кричала, бросала в отца вещами. Она утверждала, что он поклялся жениться на ней, когда умрет его жена.

– Я верю ей. Тем не менее, герцогиня цеплялась за жизнь, и это не облегчало положение Клер.

– Но отец ведь обещал ей. Как обещал все уладить с Джорджем. А вместо этого разрушил свою жизнь.

– Что теперь об этом говорить, Сидони. Меня не интересует, какую ложь Гравенель преподносил твоей матери. В Англии внебрачные сыновья не наследуют герцогства. Это невозможно. Клер знала, почему он не женится на ней.

– Потому, что она была его любовницей, – прошептала Сидони. – Он ее стыдился. Он стыдился нас.

– Может, отчасти. Английские аристократы редко женятся на своих любовницах.

– Была еще какая-то причина?

– Дорогая моя, ктому времени, когда герцогиня в конце концов умерла от чахотки, Клер было уже за тридцать. Лучшие свои годы, около десяти лет, твоя мать провела с Гравенелем, родив ему лишь одного ребенка.

– Джулия, что ты говоришь?

– Не хотелось бы тебя огорчать, – вздохнула та, – но Клер не могла доносить ребенка. Кроме вас, у нее было еще три беременности, однако дети вышли раньше срока. На некоторых женщинах лежит такое проклятие. Было просто чудом, что Джордж родился, не говоря уж о тебе.

– Значит, ко времени моего появления на свет они с отцом уже разошлись?

Джулия медленно пожала плечами.

– Да, Клер не могла примириться, что он берет в жены молоденькую дебютантку. Многие богатые поклонники соперничали за ее расположение, а он постоянно развлекался с другими женщинами. Но тебе это известно.

– Да, я слышала, как они ссорились, – ответила Сидони.

– В конечном счете все распалось. У Клер появились молодые любовники. Это ее утешало, я думаю. Вскоре невеста Гравенеля оказалась в Италии, а герцог остался ни с чем. Без жены. Без наследника. Без любовницы. Джордж сбежал. Ты была совсем ребенком. Но жалости я к Гравенелю не чувствовала. Он пожал то, что посеял.

Сидони погладила Томаса по спинке и глубоко вздохнула. Приятное возбуждение, которое она испытывала, обирая лорда Девеллина, быстро исчезло, вернув ее в настоящую – прежнюю – жизнь. Она страстно хотела оказаться на улицах, чтобы вновь погрузиться в донкихотские поиски жертвы для следующей мести. Но мести кому? За что?

– Все так печально, Джулия, – сказала она. – Иногда я не понимаю, зачем я вернулась. Наверное, мне следовало остаться во Франции.

– Мы все тоскуем по дому, Сидони, – улыбнулась Джулия и медленно встала с кресла.

Сидони обратила внимание, что глаза Джулии начали выдавать ее возраст. Может, к лучшему, что Клер умерла молодой. Она была слишком тщеславна, чтобы терпеть унизительность старости.

– Ты замечательно выглядишь в этом халате, дорогая, – сказала Джулия, положив ей руку на плечо. – У Клер, помню, были к нему домашние туфли. Давай в среду проверим ее сундуки, когда будем чистить мансарду? Вспомним хорошие времена.

– Отличная мысль.

Сидони попыталась изобразить энтузиазм, которого не чувствовала. Ей не хотелось думать о матери с отцом, даже о себе. Вместо этого она почему-то думала о маркизе Девеллине, вспоминала его холодный, немигающий взгляд и твердую форму его рта. Ширину его плеч и размер его… персоны. А еще улыбку. Кривую, почти незаметную улыбку, которая редко у него появлялась, придавая ему неуверенный мальчишеский вид. Хотя Сидони увидела его улыбку лишь мельком, она поразила ее своим несоответствием выражению его глаз и своей искренностью. Она хотела бы избавиться от мыслей о Девеллине как от наваждения.

– Кстати, – рассеянно пробормотала Джулия. – Мисс Лесли прислала записку и отменяет музыкальное занятие. У нее болит горло.

– Совсем некстати, – вздохнула Сидони. – Что-нибудь еще?

– Да, еще это. – Порывшись в кармане, Джулия протянула ей вторую записку. – Принес уборщик со Стрэнда.

Хотя на конверте не было ни имени, ни адреса, только черная восковая печать с изображением лежащего грифона, Сидони знала, от кого это.

– Жан-Клод, – сказала она.

– Я поняла, – тихо ответила Джулия. – Спокойной ночи, дорогая.

Когда за нею закрылась дверь, Томас как по команде спрыгнул на пол, а Сидони, прочитав записку, бросила ее в огонь, чтобы сжечь улику. Потом она загасила свечи, придвинула кресло к окну и просидела там до рассвета, просто глядя через улицу на темный дом. Как ни странно, она думала о матери.

За долгие и беспутные тридцать шесть лет его жизни на репутацию маркиза Девеллина легло множество пятен, и по крайней мере половина из них заслуженно. Пьяница, грубиян, повеса, гуляка, дрянь – это были самые распространенные из ругательств… остальные, по причине дикой головной боли, в данный момент выпали у него из памяти. Но сколько бы он ни пил, сколько бы ни играл, два обвинения были к маркизу неприложимы – его никогда не считали ни мошенником, ни трусом.

В это утро, надев высокий цилиндр и прихватив трость с золотым набалдашником, Девеллин заставил себя выйти из дома и направился в сторону Пиккадилли. Так как избежать того; что ему предстояло сделать, маркиз все равно не мог, он решил покончить с этим немедленно.

Утро было прохладным, но солнце светило ярко, даже слишком ярко, и головная боль у маркиза только усилилась. К счастью, прогулка была короткой. Однако первый взрыв аплодисментов грянул еще до того, как он успел подойти к своему клубу.

Девеллин посмотрел вверх и увидел трех молодых щеголей, которые буквально свисали из оконной ниши, хлопая и гикая, словно пациенты дома умалишенных.

Прикидывая, не вызвать ли кого-то из них и не пристрелить ли ради удовольствия, маркиз окинул троицу предостерегающим взглядом, от которого бросало в дрожь многих смелых мужчин. Гиканье прекратилось. Лица побледнели. Молодые люди отскочили в комнату, голоса стихли.

Девеллин поднялся по короткому пролету лестницы, заставил себя толкнуть входную дверь, а потом сумел улыбнуться швейцару, торопливо принявшему его плащ. Лицо с Луги оставалось бесстрастным, и он почтительно поклонился, когда Девеллин проходил в гостиную.

Рассказы о подвигах Черного Ангела уже несколько месяцев давали обществу пищу для сплетен. И, конечно, вряд ли стоило надеяться, что сэр Аласдэр Маклахлан будет держать язык за зубами. Тем не менее, Девеллин все же не ожидал, что соберется такая толпа. Войдя в комнату, он увидел, что Аласдэр стоит перед камином, поставив ногу на решетку, и, опершись локтем на каминную полку, услаждает своим повествованием слух компании, которая составляла едва ли не половину членов клуба.

– …к тому времени все в баре могли слышать его рев. – Аласдэр театрально взмахнул рукой. – Дев орал, чтобы позвали хозяина гостиницы, требовал, чтобы мы высадили дверь, выкрикивал что-то про рыжую шлюху с татуировкой на груди.

Девеллин вновь почувствовал себя униженным. Проклятие! Ему следовало взять с Аласдэра клятву помалкивать об этом. И маркиз опять поклялся найти Черного Ангела и превратить ее жизнь в ад, в каком, несомненно, живет сам.

– Когда мы с Куином Хьюиттом наконец сбили дверь с петель и ворвались туда, клянусь жизнью, джентльмены, мы увидели, что дружище Дев лежит голый, привязанный к стойке кровати, – живописал Аласдэр под хохот слушателей. – И ревет, как бык, застрявший рогами в живой изгороди. Говорю вам, это было страшное зрелище.

– Расскажи про окно, Маклахлан! – крикнул весельчак из первого ряда.

Полускрытый колонной, Девеллин смотрел, как его друг корчится от смеха, и по щекам у него уже текут слезы.

– Он уже освободил запястье, и ко…гда Куин на…конец освободил второе, он бросился… о Господи… прямо к подоконнику. – Аласдэр старался подавить смех. – Уже наполовину вылез из окна совершенно голый. Мы еле втащили его назад. Дев бил нас кулаком, пинал ногами, кричал, что собирается ее догнать и задушить. Дев, Дев, – сказал я, дружище, там пятнадцати футовая высота!

– И тогда он сказал, – громко произнес Девеллин, появляясь из-за колонны, – уйди с дороги, Аласдэр, глупец, или я придушу и тебя. Сейчас я так и сделаю, если ты не сядешь и не заткнешься.

Аласдэр замер с открытым ртом. Слушатели в изумлении окаменели. Затем, как стая испуганных ворон, большинство их обратилось в бегство. Некоторые смущенно шелестели газетами, отводя взгляд. Аласдэр с парой смельчаков подошел к Девеллину, чтобы похлопать его по спине и выразить сочувствие.

Маркиз едва сдержался, когда лорд Френсис Тенби сделал попытку обнять его за плечи. Тот был на целый фут ниже, к тому же Девеллин нисколько не нуждался ни в сочувствии, ни в товариществе этого испорченного породистого хлыща, и он шагнул в сторону.

Однако Тенби не понял намека.

– Ужасно жаль, Дев, что и вас обобрала эта шлюха. Она унизила почти дюжину из нас, а что касается меня, то я намерен заставить ее заплатить.

– И как же вы намерены это сделать? Тенби кисло улыбнулся.

– Мы кое с кем договорились и направили контрабандиста на поиски нашего Черного Ангела. Когда он ее найдет, сразу доставит к нам. – Девеллин презрительно хмыкнул. – Тем не менее, старина, пришлите мне описание, что было у вас украдено. Наш человек имеет обширные связи – ростовщики, торговцы краденым и прочие. Что-нибудь ему да подвернется.

– Возможно, я так и сделаю, – подумав, ответил маркиз. Аласдэр отодвинул Тенби локтем.

– Восхищен твоей смелостью, Дев, – заметил он. – Никогда бы не подумал, что ты можешь выползти из постели в такую рань.

– Меня еще не называли трусом, Аласдэр, – процедил маркиз. – И я вообще не ложился. Я слишком взбешен, чтобы спать.

Аласдэр потянул его в столовую.

– Идем, Дев. Тебе сейчас нужно промочить горло, а после можешь вызвать меня, если у тебя есть желание меня пристрелить.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, Аласдэр, но сейчас ты наименьшая из моих неприятностей, – ответил Девеллин.

Они сели в почти безлюдной столовой, и Маклахлан отослал официанта с заказом.

– Итак, Девеллин, что случилось?

– Что случилось? – удивленно повторил маркиз. – Ты еще спрашиваешь?

– Вчера, когда мы тебя развязали, ты выглядел просто разъяренным. А теперь выглядишь… Даже не знаю.

– Подавленным? Да, ты не ошибся, так оно и есть. Но я достаточно трезв.

– И?

– И теперь я осознал, что потерял. – Девеллин нетерпеливо барабанил пальцем по скатерти. – Более того, Лиасдэр, это не для всеобщего обсуждения, или, клянусь Богом, я выпущу из тебя кишки тупым ножом для вскрывания писем.

Аласдэр быстро кивнул:

– Можешь не упоминать об этом, дружище.

– Черный Ангел забрала мои часы, табакерку и все оставшиеся у меня в кармане деньги, – мрачно ответил Девеллин. – Но еще она взяла нечто более ценное. Невозместимое.

– Боже мой, что это?

Маркиз чувствовал себя полным дураком.

– Миниатюрный портрет Грегори, – наконец признался он. – Ну… и его локон. Иногда я ношу это в кармане.

«Иногда? Всегда! Как и вину, которая всегда со мной». Аласдэр проницательно смотрел на него.

– Почему, Дев?

– Не знаю. Просто это делаю, и все.

– Для раны причина не требуется, – рассудительно ответил Аласдэр. – Ясное дело – твой умерший брат… и все прочее.

– Это единственный портрет, который у меня был, – проворчал Девеллин, сердито глядя на скатерть. – А теперь он у Черного Ангела, у этой дряни. К чему он ей, спрашивается? Для чего? Что она будет делать с подобной вещью? Какой прок ей от нее?

Аласдэр молча пожал плечами, ибо появился официант с кофе.

– Мне очень жаль, Дев, – наконец сказал он, подвигая другу чашку. – Она творит это уже месяцы, а до сих пор не известно, кто она. И поймать ее невозможно.

– Ты так считаешь? – спросил маркиз, глядя на него поверх дымящейся чашки.

Два дня спустя Жан-Клод встретился с Сидони. Они всегда договаривались заранее, а встречи происходили в разных местах и в разное время, к тому же Сидони часто меняла внешность.

Сегодня они встретились в библиотеке Британского музея, за несколько кварталов от ее дома. Здесь их вряд ли могли увидеть, и сюда не имели обыкновения заглядывать джентльмены, за которыми охотилась Черный Ангел.

Заняв стол возле окна в редко посещаемом углу читального зала, они с двух сторон обложились книгами, хотя не собирались их даже открывать. Пока Сидони наблюдала за проходом между стеллажами, чтобы удостовериться, что сюда никто не идет, помощник ее брата вставил в правый глаз лупу ювелира и начал скрупулезно изучать сапфировую булавку лорда Френсиса.

– Мадам Сен-Годар, она даже лучше той бриллиантовой, что вы приносили мне в прошлый раз, – прошептал Жан-Клод. – В Париже за нее можно получить хорошие деньги на… как вы говорите…

– На черном рынке.

– Да, черный рынок, – улыбнулся он. – Часы я тоже возьму. И табакерку! Она превосходна!

– Боюсь, Жан-Клод, это всего лишь серебро. Француз пожал плечами.

– Да, мадам, но выложена золотом изнутри. А гравировка! Очень изящно.

– Попытайтесь выручить за нее побольше. Служанка лорда Френсиса отчаянно нуждается в деньгах.

– Приложу все усилия, мадам, – заверил Жан-Клод. – На днях отправляется партия товара через Кале.

Сидони почувствовала беспокойство.

– Жан-Клод, ни в коем случае нельзя вмешивать сюда Джорджа, – уже не в первый раз потребовала она. – Если нас поймают на укрывательстве краденого, его имя не должно упоминаться.

– О, мадам! – Слегка побледнев, Жан-Клод снял лупу. – Тогда месье Кембл отрежет мои… мои тестикулы, да? И заткнет их мне в глотку.

Сидони невольно содрогнулась от его слишком пылкого, однако, не столь уж ошибочного предположения.

– Вы, наверное, имеете что-нибудь еще, да? Подумав о золотой табакерке, лежавшей у нее в ридикюле, она сразу отбросила эту мысль и покачала головой:

– Нет, остальное я не дам, Жан-Клод. Это слишком рискованно.

Молодой человек выглядел обиженным.

– Что такое? Мадам не доверяет Жан-Клоду? Мы весь год делаем вместе дела, и теперь вы говорите…

Сидони прикрыла его руку ладонью.

– Я вам доверяю, Жан-Клод. И люблю вас. Просто эти вещи слишком опасно продавать, даже в Париже. Они превосходны. Но слишком легко узнаваемы. И принадлежат опасному человеку. Если вас поймают, вы почти наверняка будете повешены, и я никогда себе этого не прощу.

Молодой француз явно боролся с собой.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Только дайте Жан-Клоду быстро взглянуть. Я хотел бы увидеть эти прекрасные вещи, которые не могу иметь.

Оглядев, пустую комнату, Сидони вынула из ридикюля первую вещь, завернутую в белый носовой платок. Жан-Клод развернул его, увидел табакерку, бросил взгляд на крышку и побледнел.

– Да, мадам, эту, я думаю, вы можете оставить, – сказал он, торопливо заворачивая ее в платок. – Я слишком хорошо узнаю маленькие алфавиты… не говоря о гербе.

«Алфавитами» были выгравированные на золоте буквы А-Е-С-Н. Сидони открыла рот, чтобы поинтересоваться, что они могут означать, но потом укорила себя за любопытство. Это не имеет для нее значения.

– У вас там что-то еще? – спросил Жан-Клод.

– Еще золотые часы, – сказала она и нерешительно умолкла. Потом вместо часов достала маленький сверток. – И это.

Француз поднял брови.

– Что это может быть?

– У меня нет ключа, – призналась Сидони. – Похоже на коробочку для пилюль или. на что-то вроде квадратного медальона. Тут крошечная петля, но я не смогла ее открыть.

– Интересно, да. – Жан-Клод развернул ткань. – Ах! Необычная вещь, мадам.

– Правда?

– Смотрите, и я покажу. – Достав из кармана сюртука тоненький инструмент, он с большой осторожностью ввел его между краями таинственной безделушки, затем повернул ее так, чтобы Сидони могла следить за его действиями. – Маленькое сокровище, не так ли?

Она кивнула. Вещь действительно напоминала большой медальон. На одной стороне в золотой рамке был портрет молодого человека при высоком воротнике и галстуке сложного покроя. На противоположной стороне под стеклом – локон темных волос.

– Изысканно! – прошептал Жан-Клод, явно заинтригованный. – Это вещь Дьявола с Дьюк-стрит?

Удивленная не меньше его, Сидони кивнула и, глядя на портрет молодого человека, пыталась угадать смысл.

– Да, – наконец сказала она. – Вещь Девеллина. Что вы можете сказать об этом юноше?

– Он его любовник. Кто же еще? – с французской непосредственностью заявил Жан-Клод.

Но после недавнего общения с маркизом Сидони трудно было в это поверить.

– Его отец, возможно? – Она сразу поняла, что ошибается, портрет слишком новый.

– Дьявол порвал отношения с семьей, – беззаботно скачал Жан-Клод. – Все говорят, что это правда. Такой красивый мальчик, он должен быть любовником, нет?

– Нет. Я так не думаю.

Пожав плечами, Жан-Клод захлопнул медальон и снова аккуратно завернул его.

– Я могу это переплавить. Только золото имеет ценность. Маленький портрет легко опознать, и его появление на рынке погубит нас.

Сидони забрала сверток.

– Нет, я не могу этого сделать.

– Большая опасность, мадам, хранить подобную вещь.

– Знаю. Я должна подумать, я буду осторожна. – Сидони попыталась улыбнуться и встала. – Теперь надо идти, а то Джордж начнет удивляться, куда вы пропали. Недели через две у меня будут другие вещи.

– О, я почти забыл, да? – Жан-Клод вытащил из кармана и вложил ей в руку свернутые трубочкой банкноты. – Это за поставку товаров последнего месяца.

– Спасибо, Жан-Клод.

Он с едва заметным удивлением смотрел на нее.

– Интересно, какие добрые дела ваша подруга сделает с этими деньгами?

Улыбнувшись, Сидони положила трубочку в ридикюль с безделушками лорда Девеллина.

– Изрядную сумму она передаст служанке лорда Френсиса. Остальное Ангел, скорее всего, направит леди Кертон в общество «Назарет».

– Тогда желаю вашей подруге удачи, – сказал Жан-Клод, притворяясь несведущим, кто совершает эти кражи.

Сидони пожала его руку.

– Она шлет вам свою благодарность.

– Мерси, мадам, но могу ли я передать ей маленькое слово предупреждения? – наклонившись, серьезно прошептал он. – Ее дела очень полезные, но маркиз Девеллин… с ним шутки плохи. Вы ей скажете это, да? Она должна выбирать свои жертвы с большей осторожностью.

Сидони посмотрела ему в глаза.

– Возможно, она сделала ошибку. Я предостерегу ее.

– Да, мадам, непременно.

– Поверьте, Жан-Клод, она постарается никогда больше не встретиться с лордом Девеллином.

Сдержанно улыбнувшись, молодой человек с изящным поклоном поцеловал ей руку и направился к выходу. Сидони глядела ему вслед, чувствуя, как по спине бежит холодок тревоги. Она заставила себя подождать еще минут десять, потом собралась с мыслями и тоже вышла на улицу. Слава Богу, она живет всего в квартале отсюда и как раз успеет на урок с мисс Хеннеди.

Сегодня им предстояло изучить порядок рассаживания гостей на официальном приеме согласно их положению. Уроки были выгодны обеим, поскольку Сидони нуждалась в деньгах, а бедная мисс Хеннеди должна была постичь все светские тонкости, если собиралась выйти замуж за лорда Бодли.

Светские правила и навыки Сидони усвоила с раннего детства, они стали для нее почти второй натурой. Ее мать была весьма необыкновенным созданием: красивая, благовоспитанная куртизанка с безупречным происхождением и врожденным изяществом. Дедушка и бабушка Сидони принадлежали к не очень знатным дворянам, пережившим трудные времена Французской революции. Единственную дочь они вырастили в благородной нищете, дали ей образование в монастырской школе и отправили в Англию с надеждой, что ее красота и обаяние привлекут взгляд какого-нибудь богатого аристократа.

На Клер Буше обратил восхищенное внимание герцог Гравенель, мужчина средних лет, с брюшком, дочь которого она учила французскому языку. Но Гравенель оказался не заколдованным принцем, а их связь – отнюдь не чудесной сказкой. Когда молоденькая гувернантка забеременела, он лишь праздно смотрел, как его жена выбрасывает Клер на улицу. Только после этого Гравенель сделал Клер предложение – либо стать его любовницей, либо умирать с голоду. На ее усмотрение.

Но женщины вроде Клер не голодают.

Как любовница богатого герцога, Клер Буше в конце концов стала знаменита своим щедрым гостеприимством и модными приемами.