Там ночная сырость и мерзость запустения серых коробок кварталов чередуется с освещенными фасадами казино и ресторанов, свежевыкрашенными и гламурными. Окраины, кипящие дневной жизнью среди пустырей и высоток микрорайонов, с их бандитами и пришлыми, живущими своей пришлой жизнью, не имеющей ничего общего с историей города на Неве, его тоже мало интересовали. Андрей выходил из дома изредка, и пройдя несколько кварталов, проводил ночь у рулетки, где знакомый ему крупье холодно и надменно здоровался с ним. Андрей много проигрывал, но и срывал временами куш, заставляющий нервничать хозяев казино "Атланта-клуб". Особенно молодого круглолицего с пухленькими губами управляющего, всегда появлявшегося в зале с деланно-безразличным видом, когда постоянный посетитель в глухо застегнутом английском сюртуке раскладывал за отдельным столом сигареты, зажигалку и портмоне, а стюард приносил "капучинно", и молча ставил передним ним.
Оказавшись вне рамок привычной оппозиции привычному мировоззрению, в условиях "буржуазной вседозволенности", толпа кричит о попрании "свободы", которую система любовно пестовала для внутреннего потребления и опоры! КГБ обязана своим всевластием и внушает страх - исключительно своим правом на провокаторство, создававшее фантомную "оппозиционность" режиму. КПСС была сильна, пока оставалась полутайной организацией "меченосцев", когда пряталась за фасадом государства, а, выйдя на свет, была придушена народившейся генерацией "политологов", выражающих волю комформистской публики. Совковая интеллигенция жила, как раки в Москве-реке, пятилась вроде задом, а находила уютные норки под корягами. Далеко же забросило их это желание "уютности"! Если бы они не варились в "русской традиции", которая долгое время была "коммунистической", не возник бы образ "исключительности" русского "пути".
Субкультуре "гиперфашизма" присуща "положительная" пассионарность, в силу того, что она - действие в реальном мире. Или вы считаете, что мысли о добром, о вечном, о лучезарном - изменяют мир, или являются элементом этого мира?
А желание оторваться от реальности, стать сыном "света" или, ... воплощением "тьмы", но... тоже - "абсолютной", принимать за истину вербализованный мир - будет востребовано реальным миром? Но мир не имеет отношения к "добру и злу", и наказывает за отказ от реальности и "тех и других" - не дает им свершиться в будущем. Подменяя борьбу - вымышленным миром, пусть даже противостоящим социуму, погрязшему в скверне жизни, - "играющие" в "другую" жизнь отказываются от реализации своего будущего.
Андрею нравилось оптимистическое мировоззрение Ницше, уничтожающее противоречие между двумя вечными векторами человека: Быть Мостом к Сверхчеловеку, т.е. стремиться к личному Становлению Бытия, и Вечному Возвращению к Проклятию Бытия - Року. Когда несовместимые векторы личности приходят через страх НЕсознания к синтезу удовлеТворения, личность становится Творцом.
"...Я и сценарист, выдумавший пьесу, и режиссер, поставивший ее, и актер на сцене, поставленной режиссером, написанной сценаристом...и зритель". Не вижу противоречия между чувством и разумом. Ведь, сказал же Бог, создавая мир, давая-Уду-волю - "Хорошо!", - застегивая ширинку. Андрей говорил: "А вот идеоЛогия, якобы преобразующая мир, унифицирующая мир, задающая изВне цель, - меня, любимого, по настоящему страшит. ИдеоЛогия - опора, могучие плечи... недосягаемых мудрецов на высоких шестках, - но это неЯ. В религии страшит - одиночество среди рабов Божьих. Страшит Единобожие Слова над этикой личности. Экспансия Социума в мире требует большего обмена между вне-и-внутри, больше информации, а значит большей власти над окружающим. Информация унифицирует знания индивидуума, низводит личность до НИчто. А поэтому, личность, со своей правдой вне-Социума, не признает окружающих равными его соЗнания. "Когда человек приходит к ОдинОтчеству сознательно - ему не нужна идеоЛогия". "Социум - сборище НИЧТОжеств, и если их Бог - коллективное бессознательное, - то Он воняет скотным двором".
Всемирная история духа - это онтогенез "коллективного бессознательного".
Бессознательное прорывается в вербальное восприятие мира в виде мифа, и приводит к сакрализации "коллективного бессознательного", как табу на ее критику и всяческие сомнения. Высшее проявление сакрализации - это идолы и иконы. Поклоняться сакральному - это приблизиться к нему, понять его - значит духовно очиститься. Высшее очищение есть Смерть. Тогда жизнь превращается в поход очистительный к Смерти, двери к сакральному. Если человек не найдет ответа на свою Любовь в мире, - а ее там нет, - ему останется только потусторонняя вера в любовь Бога, фанатическая и слепая! А ответ на эту любовь - уже не имеет значения.
Человек готов бороться со Злом без помощи Любви, Милосердия и Справедливости, раз их нет в мире людей - одной только негативной силой неприятия его.
Это от безмерной гордыни Уходящего Ренессансного Человека, считающего себя центром Вселенной. Он вступает в мир "делать добро", жаждет единения с другими людьми, а приходит к своей несостоятельности и духовной пустоте. Он шел изменить "несправедливый" мир, но получилось - наказать мир.
Все религии построены на страхе человека перед смертью, все в принципе трансцендентны, и связаны с тем, что человек со своей верой - только заноза в заднице ... . Любая новая религия начинается с принесение себя в жертву новому "богу", этому "коллективному бессознательному", а государство - с принесения в жертву "другого". Старые вожди имели родовую власть, а через "помазанье на царство" приобретали сакральную власть. Демократические выборы, голосование и избрание - старый языческий обряд приобщения к сакральности власти.
Противостоять этой власти, значит дозировать свое участие в буржуазной системе. Если хочешь истины, надо отвергать компромиссы, но тогда останешься со своей правдой один. Мы живем в мире лживой идеологии. Буржуазия, владеющая средствами коммуникации, использует информацию в своих целях. Не надо себя обманывать, что она действует в интересах единения людей, она действует в своих шкурных интересах. Все, что исходит от нее - это ложь, на этой лжи держится власть буржуазии, которая поддерживает уровень лжи в разобщенном обществе для извлечения прибыли с человеческой корысти и пороков.
Власть есть последнее удовольствие, это удовольствие насилия толпы. И зло безнаказанно, и желание власти становится центром, а он, вызывающий страх, подавляющий волю, ненавидимый и обожаемый, идущий в своих желаниях дальше других, будет вызывать благоговейный трепет и преданность. Но только в рамках их круга и морали! Общества "охотников за головами".
Если "флюгер" Жирик с экранов вещует, что ему не интересен Чехов, и "все эти Ионычи и Дяди Вани", с гордостью показывая свою библиотеку с порнографией, что можно ожидать от простого "лоха"? И в чем можно винить "нечистоплотных" издателей и "востребованных" писателей? Как тут не вспомнить "старину" Фридриха Ницше, что говорил: "Когда идешь к...возьми с собой плетку!".
Пока старое не умрет, новое не поднимется, надо пересмотреть "свою" традицию, переоценить ее заново, или разрушить полностью, как несостоявшуюся.
Современный революционер мчится прочь от "гуманистических" ценностей Социума к некой Революции Духа, но... ему нечего защищать в ней, пока нет в ней - "сакрального". Истинно-народного. Попутчики по обочинам не вызывают в нем сочувствия, потому что они - "проезжие". Революционеру важнее его творческие Акты высвобождения Самости - своего "сакрального".
Меняется государственная идеология, и к ней подтягиваются "новые революционеры". Захватившие власть и собственность в стране нуждаются в "трубадурах", поющих об исключительности своего Духа над моралью "быдла", приоритетом своей Воли над традиционной структурой власти, - коррумпированной и компрадорской по своей сути. По большому счету "новые русские" - это "кордебалет" у своих глобальных хозяев. Их Экстрим-Революция так же далека от живых людей, как и их постмодернистская культура далека от Реальности, и держится на иррациональности и инстинктах Зверя, не способная изменить Зло.
"Политика новой эпохи ведется демократической публикой, не учитывающей духовную работу личности, и носит характер подковерной борьбы за технологии маст-медиа, воспроизводящие чистую имманентность повседневности, не имеющей с реальностью ничего общего. Производство симулякров, заменителей отсутствующей реальности, - вот цель политики и технологий маст-медиа, - "метафизическая объективность" мира, а не - этическая. Уже никакие потрясения общества: репрессии или аполитичность, насилие и терроризм, зовущий к "абсолютному ужасу", страдания и смерть детей, не могут поколебать демократизированного до абсурда социума, опирающегося на техногенный упорядоченный мир капитализма. Параллельность существования человеческого духа и материального мира не пересекается в синтезе проекта Человека, как единственной реальной ценности, способствующей разумному действию в мире, основанному на интуиции и этике. Мироздание уже не чтят, как тайну, перед ним не испытывают ужаса. Именно в этом смысле оно перестал быть сакральным. Онтология культуры Ренессанса - сон, по поводу которого мы рефлектируем, гуманитарная составляющая которого равна нулю, этот сон действенного разума ни на что теперь повлиять не может.
Политика демократии, как ремесло возможного, всегда будет оставлять людей недовольными, и это недовольство будет возрастать, не оставляя шансов на ненасильственную процедуру смены властных элит, придавая их власти характер случайности. Поэтому современная политика все больше превращается в неизбежный абсурд. Отсюда, не оставляющее русского человека чувство покинутости, бесправия и униженности, и его неискоренимое недоверие к власти. Отсутствие у власти "правды", тщета мечты на личное счастье всегда питала русскую тоску и "нигилизм".
Но всегда помните - русский нигилизм не есть пофигизм.
Россия пребывает во внутреннем разладе, выразившемся в противостоянии и непрекращающейся гражданской войне между правительством и народом. Русские - нация, наиболее склонная к междоусобицам, потому и подвержена всяческим экспериментам.
Идет очередной этап "антитеррористической операции". Все эти годы, что прошли с 1993 года. Всякое вооруженное сопротивление власти невозможно, - нет такой партии. За эти годы появились свеженарытые могилы на всех разросшихся кладбищах страны, по всем весям и долам, - и лежат в траншеях 40-летние мужики, словно погибли на фронте... А ведь это поколение начинало "революцию" для Е.Б.Н.-а! Одних убили бандитские разборки, других - нищета, третьи - сами ушли от жизни. А сколько пропавших без вести? Наверное, если поднять милицейские сводки по неопознанным трупам и сопоставить их с числом пропавших без вести, - выйдет интересная корреляция...
Еще со сталинских времен власть не хочет признать безвести пропавших и братские могилы НКВД тождественными. "Нет человека - нет проблемы", - говаривал "Рябой".
У нас в стране боятся не закона, а лихих людей. Пострадать от закона - значит пострадать за "правду". Когда есть государство, права не нужны, достаточно иметь отлаженную бюрократическую структуру, живущую по закону самодостаточности, имеющему охранительную функцию.
Идеал русского человека воплощен в традиции Православия, мистическом слиянии с Божественным Логосом, синтезе земного и горнего, который требовал от русского человека жертвенности и очищения страданием, и был подменен еще в Петровские времена идеоЛогическим мировоззрением западного типа. И всегда это параллельное существование было источником противостояния светского и духовного в жизни народа. Внутренний опыт духовного подвига, "русской правды", воплощенный в архетип "Царствия Божьего на земле", оставался Истиной, Роком Божественного, родовым для Православной Руси, делал русского человека свободным через искупление и освобождение, его - вечного раба приблудных господ!
Но человека свободным делает не миф, созданный традиционной культурой, а только его волевое решение!
Фашизм, возникший из романтизма времен "бури и натиска", действия, направленного на изменение существующего мировоззрения, и эклектики мистических и оккультных течений "земли и крови" некоего "гиперборейского человека", нашел благодатную почву в России. Долго "комуняки" нам "впаивали в мозги" свои "гуманитарные" идеи - по сути оказавшиеся только борьбой за власть и собственность! Как говаривал "Лукич" - в стране последняя стадия империализма, загнивающая. Точнее, отмирающая, - от империи кусками отваливаются большие национальные территории, и главное - человеки. И высветилась вся подлая структура коммунистического вождизма тех, кто завладел чужой собственностью еще в семнадцатом году, нелегетимность их власти. Их интересы, наконец-то выпятились, показывая бесконечное презрение к своему народу.
Андрей нес теперь это в души. Но это - уже политика, и она требует своей идеоЛогии "коллективного бессознательного".
Автор не собирается навязывать читателю мнение о правильности выбранного героем пути. Тем более, кто знает - кто творец его? Но помните, - после кровавой охоты, длившейся казалось вечность - всегда, когда вас обнимает костлявая старушка-мать со слезами счастья в выцветших глазах, обрадовавшись вашему возвращению домой, - что в мире есть Любовь, а не только Смерть. И еще - вы всегда будете любить свой родной город.
Часть N2
Золотая Империя
Низкое солнце било в глаза, не ослепительное, но яркое. От цветов в луговине поднимался туман, роса замочила ноги. Дорога среди цветущих полян и сопок спускалась в распадок. Он видел, как она появляется по гребням на следующей террасе, и вышел на нее, вскоре вступив под полог леса, с широких листьев ореха падали капли. Безлюдье. Неожиданно в стороне за деревьями показались поля, а потом и деревня. Он свернул с основного проселка, пересек мутный поток, поднялся на взгорок по вязкой дороге, не заходя в пустынную деревню, в застывшем, мокром воздухе не слышалось ни звука.
...Золотая империя чжурженей собрала со всех окрестных народов рабов, охотничьи селения соединив дорогами, дальних превратив в ближних, распахав лесные поляны и введя порядок производства и потребления, новую одежду, регламентировав каждый поступок и обезличив каждого работающего. Чтобы создавать маленькое богатство для большого государства, чтобы заставить людей непрерывно работать сообща, нужно каждого по отдельности разъединить, дать со стороны приказ, и снова собрать вместе, - разобщенные, они уже не заботятся о том, что им делать, лишь бы делать, а причина интенсивной работы найдется, хотя бы страх голода. И Золотая империя стала золотой. Теперь рабы боятся всякого конного, появляющегося с того конца дороги, где власть построила пышные города. Чиновники уже не удовлетворены ни прекрасными лошадьми, ни разукрашенными колесницами, они же богаты! Их уже носят в носилках в сопровождении собственных верховых слуг.
И вот теперь видеть их, с осторожными манерами и благообразными лицами, с засученными рукавами одежд, пешими, на лесных дорогах в глубине сопок, казалось странным и чуждым. Где их кони? Где их свита? Вот и приходит на мысль "Маленькое богатство для маленьких воров, а придет Большой вор, - он возьмет все, для него припасенное, всю Золотую империю". И понесутся по ровным дорогам орды мрачных всадников, уже неизвестно во что одетых, смесь дикости и праздности напялив на себя, озлобленных рабством и не знающих жалости. Они заставят в осажденных городах жрать человечину. Огнем выжгут эти всадники поля, столь кропотливо возделанные рабами, пустят по ветру правильные поселения, и их стрелы разгонят оставшихся в живых. Они, испытавшие рабство и унижение, поднявшие красные штандарты свободы, не нуждаются в рабах, только в безграничных пустых пространствах, которые населят новой расой свободных людей, своих потомков. Они, взявшие все и утолившие свои обиды, заалчат мирового господства, ведь нищие не знают меры!
Куда направляется этот человек. В какие долины переносит его туман. Зовут его Канкэ-чужак. Какие случайности, отвечающие на его мысли, он ищет, ибо в тумане редкие ориентиры памяти высвечивают их ярче, чем в повседневности на слепящем свету дня. Да и понятно, утратив беззаботность прошлого, усомнившись в порядке нынешнего, убедившись в непредсказуемости будущего, он не может не думать о тайне, наполняющей окружающее, сводящей вместе случайности, складывающиеся в судьбу. Разобраться во всем он не может, настолько коротка жизнь его, но и не знать не может, так как все, что он знает, это и есть - все.
Идут, идут войска полынной равниной в свете поднявшейся на востоке луны, пересекая границу Цзинь змеёй из запыленных железных шлемов, суньский дракон пересек священные рубежи Золотой Империи, манзы прикидывались мирными карпами в своих искусственных садах, и вот выползли, гремя чешуйчатыми панцирями и тускло мерцающими отточенными пиками с бунчуками на концах, и потянулись мощеными дорогами, словно поздней осенью многочисленные соцветия рогоза пылят по протокам рек.
Семь лет дождей и тайфунов превратили Цзинь в болото, каналы расхлестались по широким долинам, бесплодная галька засыпала плодородные поля. Степные рубежи открылись в доступный мост для варваров и их скота, вторгшихся из бескрайных пустынь под безграничным небом с пыльной вечностью в узких и лютых глазах мэнгу. Орды номадов потянули за собой великую сушь, где раньше чжуржени страдали от дождей, запылали поля гаоляна и священные горные леса, кочевники освобождали землю для своего скота. За ними шли войска Сунь, таща за собой чудовищные стенобитные механизмы и ракетные станки для осадных стрел.
Никто не знает что будет, Канкэ был лазутчиком на границе не только у мэнгу, но и у суньцев, пьянствуя с образованнейшими студентами и бродячими даосами в приграничных корчмах. Сотню лет Цзинь повелевала судьбами соседей, направляла их гнев на Юг и Запад, а у себя строила миллионные города и процветающие селения, преобразовывая страну рыбоедов и таежных охотников в разумную машину государства. Следом за Золотой Империей падут и заносчивые манзы, коварству научила Сунь, за людей не считая соседей.
Цзинь пала еще до того, как захватчики прошли в край ее земли. Мэнгу принесли с собой в цветущий абрикосовый сад Золотой империи страшные болезни, чернотой и язвами скосившими его обитателей. Осажденные города, годами сидевшие за высокими стенами, съевшие всю живность и своих мертвецов, пали от тлетворного духа болезней. Манзы ушли, забрав с собой миллион ляней золота и серебра, всю бронзу и нефрит, а по зарастающим и искореженным дорогам Золотой Империи вслед за ними за горизонт на Юг разоренной страны ушли и варвары, оставив в горах банды свирепых изгоев и дезертиров, которым было все равно куда кочевать, чума их не брала, они сами были как болезнь. Страна обезлюдела, волки и тигры вышли из лесов, загрызая оставшихся в живых.
Густой туман превратился в морось, она не столько капает, сколько мочит одежду. Клубится паром дыхание в сыром воздухе. Канке, уставший движется по ущелью, дороги стали опасными. С обеих сторон подпирают крутые сопки. И нет уже уверенности в правильности выбранного направления. Или это слабость от усталости в ногах. Не все ли равно куда идти, и есть ли правильное направление? Выйти. Чтобы не теснили сопки. И снова ручей выводит к отвесной скале, бьет под него поток, задерживаясь на глубокой яме, где стоят, шевеля многочисленными плавниками пятнистые, цвета яшмы, рыбы. Громадные деревья, словно серые колонны, загромождают ущелье, и просветы между ними густо заплетены кустами и лианами. И колючки, куда не протянешь руку. Чуть отклонившись от русла ручья, переступает на черную мочажину копытцами олень, осторожно ступает, замешательство, и он так же осторожно выскакивает из черной прогалины, чтобы исчезнуть в лесу.
Канкэ поднялся к перевалу, и ему в лицо вдруг пахнуло запахом морской травы. Деревня давно осталась позади, морось превратилась в легкий дождь. За перевалом, у ручья, под деревом разложил он костер, обсохнув и поев, заснул, прислонившись к стволу кедра. В его снах был тигренок, что ластился к нему, терся уголками пасти о его голову и руки, старался положить когтистые лапы ему на плечи, он отстранялся рукой и тигренок осторожно грыз её, но не больно, и отходил в сторону по цветущей поляне, зовя за собой.
Подходить к тайне мироздания крайне опасно, можно насмерть испугаться Открывшегося, что пророчит не готовому к этому человеку неминуемую гибель, ведь тайна эта начинает вести его по жизни, каждым событием указывая ему путь, требуя распознавания символов будущего. Даже освоившись, человек, вдруг захочет уйти от своей неожиданной проницательности, но будет уже поздно, - раз, заглянувший в будущее, не сможет он забыть об этом, а, утратив ее, будет смертельно тосковать по ней. Он принимает ответственность за жизнь свою, и жизнь его начинает сама создавать ему путь и ситуации, испытывать его, жестоко наказывая за непослушание или непонимание. И некого винить в судьбе его, он - хозяин Рока!
Люди вокруг него как слепые котята, ищущие у него соска, чтобы утолить свой бытийный голод, неутолимый! Просветить их - он не может, потому что знание его о тайне неуловимо и ничтожно, на грани правды и лжи, он видел это в их ослепленных светом глазах, а предсказывать им будущее опасно, надо брать ответственность за их жизни на себя! А вместе с ней, и Власть над ними, а для ее удержания нужно быть жестоким, люди не простят ему ни малейшего промаха, готовые ударить в спину ножом, -они считают, что величие его от этой Власти над ними, и достаточно занять место вождя, они станут такими же, как он! Поэтому Канкэ и говорит, что слепые котята, они не могут пропустить свет бытия сквозь себя в ту бездонную сияющую темноту, которая сама наблюдает и ведет их, которой не безразлично, что случается в мире, которая и является этим миром. Созревший плод лжи падает, и мириады существ падают вместе с нею. Мироздание всюду выглядит как Смерть! Никто не хочет видеть, как из нее зарождается новая правда, чтобы в мире людей превратиться в новую ложь, люди не хотят прозревать, не хотят взрослеть.
Канкэ вспомнил сказку своего народа. Человек был вечен, жил в красивом месте тайги вместе с животными. Приходил день, и была пища, была ночь, и был сладкий сон. Но, однажды проснувшись, он забеспокоился, что пищи не будет на завтра, и он пошел на охоту, а чтобы охота была успешней, приручил собаку, а чтобы ночь была спокойней, приручил кошку. Когда же человек приручил человека, он выгнал и собаку, и кошку в тайгу. Озлобившаяся собака стала жестоким волком, а кошка - злым тигром. А человек...стал лютой тварью, смертным и ненасытным.
Они боготворили Агуду, что создал Цзинь. Но учитель ненависти никогда не будет учителем любви! И Канкэ идет на остров на краю океана, куда ушел случайный его собеседник, предсказавший двумя словами все будущее Золотой Империи, а ведь он, Канкэ, обязан был сдать его властям! Слова наказываются, и жестоко. Но он не смог, потому, что не поверил в них! А теперь и сам уходил от людей, без надобности обходя деревни. А ведь когда-то он считал себя свободным, а власть священной. Рухнувшая Золотая Империя освободила его от преданности ей.
Жизнь наша, это наказание за жизнь нашу.
Ответственность в мире есть наказание за принятую на себя ответственность в мире. Любое действие человека в мире, это ответ мира человеку.
Свобода человека в мире ведет к необходимости, ритуалу поведения в человеческом мире.
Равенство людей только в смерти.
Братство людей приводит к бесконечному одиночеству людей. В мире, где господствует невежество, зависть и предательство, а государство построено только на человеколюбии и справедливости, человек становится наказанием самого себя перед лицом непонятного, Тайны!
Самые ужасные мучения у Канкэ были, когда он понял это, он стал сомневаться в ценности своей жизни. А потом он захлебнулся счастьем жить! Один! Одиночество и причастность ко всему, непостижимая его власть над миром! И презрение...! А теперь душа требовала другого...и гнала его из разоренной страны на Восток.
"Едет Грека..." или сон психа.
Едет Грека через реку,
видит Грека в реке рак,
сунул Грека в реку руку,
рак за руку Грека - цап!
(Детская считалочка).
"...Друг мой, все хорошо. Письмо отправляю по домашнему адресу, как ты просил, на новосибирский адрес твоего общежития - не писать.
И поверь мне, лучшее слово "свобода", оно не просто понятие, оно наполнено реальностью". Вложил письмо в конверт, перевернул на другую сторону, передвинул по стеклу стола. Написал адрес: "г. Ленинград, ул. Таврическая 4, Радонежскому Андрею". Обратный адрес: "Москва, Главпочтамт. И.Н.К., проездом". Заклеил. Прошелся по гулкому залу и бросил письмо в стоящий на полу большой ящик с надписью "Иногородняя корреспонденция". Толкнул стеклянную дверь и неторопливо вышел на шумную сырую улицу.
...На последнем, нижнем пролете лестницы, на ступеньках поставлены два детских велосипедика, чуть тронь, и они загремят вниз. Около стены маленький проход. Можно ли протиснуться, не задев преграду? Берет их за рамы и несет с собой, внизу ставит на плитки пролета. Несколько решительных шагов по скрипучим доскам коридора, но в проеме лестничной клетки показался белый халат "сестры", несущей папки с бумагами. Она подозрительно посмотрела на него, рука ее опустилась в карман, где лежал свисток. Он нерешительно замешкался, первоначально было двинулся в приоткрытый выход под лестницей, но вдруг дохнувший неуловимо знакомый теплый запах подвала, остановил. Коридор будет за спиной, если он пойдет к выходу. И повернувшись, он пошел в коридор мимо поднимающейся по лестнице "сестры", все еще смотрящей подозрительно на него. Вот они, безвыходные случайности. Дверь в конце узкого коридора, теперь он узнал ее, вела в тамбур и в закрытый двор больницы с глухим высоким забором. Пошел по коридору мимо открытых дверей. Из приемной показались студенты. Чернявый носатый парень приветливо посмотрел на него, и он решился заговорить.
- Где ваш преподаватель, не подскажешь?
- В ординаторской, а... вон, вышла, - указал парень на молодую женщину, появившуюся из-за двери и направляющуюся по коридору в залу.
- Какая хорошенькая преподавательница.
Женщина остановилась и смущенно опустила глаза. А он стоит, время идет, надо заставить ее заговорить, что-то придумать дальше. Она снова двинулась по коридору, он - за ней. В зале обедали посетители: пожилой главврач и расфуфыренная мадам, рядом, за другим столиком сидел еще один человек. Подавали знакомые официантки, что делать?
Он опустился в свободное кресло, хотя другие столы были свободны. Преподавательница тоже присела, улыбнувшись молодыми сочными губами, посмотрела на него, выпрямила спину, демонстрируя под кофтой крепкую грудь.
- Как вы находите эту лечебницу? - Поинтересовалась сидящая напротив него накрашенная мадам.
- Не знаю. Старое здание, много неожиданных коридоров и лестниц, как тут разбираются сами сотрудники? Ума не приложу. Хотя мне, постороннему, может просто непривычно.
Из первоначального плана выйти вместе со студентами ничего не получится, преподавательница не сказала ни слова. Из-за спины выдвинулась знакомая рука с закатанным рукавом халата и поставила перед ним тарелку. Как хорошо приготовлено. Но странно, почему в залу постоянно заходят знакомые сотрудники? Непривычно держать в руках нож, хорошо отточенный, и вилку. Там, наверху, за общими столами с привинченными к полу скамейками дают только ложки кривые, так что даже пищу не держит мягкий алюминий. Протянул руку к фужерам, наполненным, один вином, другой минеральной водой, и решительно взял больший, с вином. Отхлебнул. Безалкогольное. Что это? Его хотели провести? Они что думают, он вкуса не отличит натурального - не все чувства приведены в смятение? Все встало на свои места, беспокойство исчезло. Как же на лестнице не догадался. И официантки. Слабо сработано. Официантки, подающие наверху из окошечек бурду, не могут обслуживать здесь. Его разыгрывают. Им надо его беспокойство, им надо знать, как он два раза уходил отсюда.
Да, им необходимо это знать. Завтра ему будут вводить эндорфины, и тогда уже уникальный случай побега уйдет в небытие. После этой процедуры он будет представлять интерес только узким специалистам, как живая кукла-марионетка. Он понимал, что от его юношеского максимализма останется только энтузиазм герани в торфяном горшочке на подоконнике приемной, смотрящей на север, и ловящей скупые солнечные лучи вечно запыленного стекла между мощными двойными рамами с тюремной решеткой. Не улучшишь уже эти замки на дверях, и сторожей проверки. После первого побега ему ввели хорошую дозу сульфазина, но ничего не спрашивали. Он не мог сидеть, лежать, двигаться, все было болезненно, но это было наказание. Второй раз, когда поймали случайно у ворот, уже ввели субстанцию "Р", это был уже допрос с пристрастием. Медиатор боли не помог, он им ничего не сказал.
Он снова обратился к "подсадной утке".
- Девушка, у вас великолепная фигура, но гнусный должно быть голосок и зубы плохие, почему вы и молчите.
- Что вы сказали? - Действительно гнусаво проговорила "утка", скривив рот набок и показав плохие зубы.
Все настороженно взглянули на него. Один только незнакомый ему с седыми волосами красивый мужчина, откинувшись на спинку кресла, смотрел изучающим, ласковым взглядом.
- А вы... - Хотя нет, вы сложная и умная личность, мне нужно знать ваш почерк. Напишите что-нибудь, - и он спокойно откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки. Красавчик небрежно достал из кармана пиджака великолепный блокнот. На коричневой коже обложки мелькнула надпись золотыми буквами: "Фридерман Евгений...", а дальше закрыто рукой. Он вырвал листок, где в виньетке в углу было снова: "Фридерман Евгений Борисович", и адрес буквами помельче.
- Что прикажете написать? - Слегка улыбнувшись тонкими губами, не спуская с него лучистых красивых глаз, спросил он.
- Хотя бы: "Едет Грека через реку". - Достаточно. Еще нужна подпись ваша. - Тот размашисто расписался.
