- Вот я и вернулся живым, здоровым, потому что вы меня очень ждали. Оказывается, вы счастливые, мои дети!
      Я считаю медали: одна, две, три, четыре, пять... Только я еще не знал тогда, что означают две желтые и две красные полоски над карманом. Теперь-то знаю: это значит - папа был четыре раза ранен.
      Мы долго сидели на сундуке. Потом стали приходить гости. Их было еще больше, чем тогда, когда приехала Оксана. Все здороваются с папой, жмут ему руку, некоторые даже двумя руками сразу. Соседки-старушки гладят папу по спине.
      Пришел и дедушка Мансур.
      - Огромное спасибо за святое дело, которое вы сделали: самую войну победили, - говорит он. - Что разрушено - восстановится, что износилось - обновится. Только сирот очень жалко.
      Папа глубоко вздыхает. А дедушка Мансур ведет уже другой разговор:
      - И нам было трудно. Однако мы работали изо всех сил. Вот сам увидишь...
      Первыми пришли Марат с Фагимой. Они, как вошли, прислонились к двери и так все время стояли.
      - Входите, входите! - приглашали мы.
      Но они не двинулись с места. Я знаю - они стеснялись папы.
      Позже всех пришел Заман, сразу подбежал к папе, обнял его за ноги. Мы все удивились, а папа взял Замана на руки и говорит:
      - Вот, оказывается, кто больше всех соскучился!
      - Если у тебя есть ружье, дядя, стрельни-ка, - попросил Заман.
      - Здесь же нет врагов! - говорит ему папа.
      - А ты стреляй в коршуна, он сегодня унес у нас цыпленка.
      Все стали смеяться, а Заман как ни в чем не бывало просит:
      - Покажи мне свою саблю.
      - Я не привез саблю, милый. А когда поеду в город, куплю тебе маленькую саблю, ладно?
      - Ладно, хоть и маленькую, - говорит Заман и сползает с папиных колен.
      Мама угощает всех детей. Заман получает свой гостинец и сейчас же выбегает из дома. Марат и Фагима зовут нас играть, но разве мы можем отойти от папы!
      Мама тоже не пошла на работу. Весь день она варила и пекла вкусные вещи. Мы все время была возле папы. Мама тоже подходила к нам, улыбалась, смотрела то на нас, то на папу. И говорила она так весело и звонко, как будто сыпались серебряные монеты. Все лицо ее светилось, глаза сияли, и мне казалось, что весь наш дом и вся наша улица стали светлее.
      Она теперь совсем не похожа на ту маму, которая в толстой белой шали, с мешком за плечами уезжала зимой в далекий город. Но все равно, это та же наша мама.
      После полудня пришла бабушка из Тимертау. Увидев ее в окно, мы с Оксаной выбежали навстречу. Но на этот раз нам совсем не было интересно, что лежит в ее больших карманах.
      - А-а-а! Мои быстроногие! - говорит бабушка, берет нас за руки и торопливо шагает к дому.
      Дома она обнимает папу и тихонько плачет.
      - Знаешь, Оксана, - шепчу я, - слезы бабушки - ото слезы радости, сладкие слезы.
      - Откуда ты знаешь?
      - Дедушка Мансур так сказал.
      - Молодец, крепко держишься, мама! Может, ты сделана из железа, раз ты из Тимертау? - шутит папа.
      [Чимертау - Железная гора.]
      - И железо ржавеет, сынок! А в трудные годы надо быть крепче железа.
      Я не могу удержаться от смеха.
      - Чего ты смеешься? - спрашивает Оксана.
      - Как может быть бабушка из железа? Она вся мягкая, и руки у нее вон какие мягонъкие.
      Оксана хмурит брови. Ей кажется, что я смеюсь над бабушкой.
      После чая папа надел пилотку.
      - Мать, - сказал он, - я с детьми пройдусь по полям. На фронте дал я себе слово: если вернусь, то, не снимая походного мешка, обойду все наши поля и луга... Может, и ты с нами пойдешь?
      - На этот раз идите без меня. Никак не управлюсь с работой, говорит мама, осматривая меня и Оксану. - А почему вы без башмаков?
      Вот так так? Мы совсем забыли о наших башмаках. Я сейчас же достаю их из-под кровати:
      - Вот, папа, желтые башмачки с красными кисточками, которые в майский праздник принесла нам бабушка.
      - У меня один башмак уплыл по Серебряной, да Ямиль догнал и принес его, - рассказывает сестра.
      - Не я один, а с дедушкой Якшиголом...
      - Башмаки были причиной и радости и горя, - улыбаясь, говорит бабушка. - До твоего приезда дети не хотели надевать их, берегли. А папа приехал - про башмаки забыли. Ай, дети, дети...
      Мы быстро обуваемся и уходим с папой. Идем на Полевую сторону. Папа идет посередине, я бегу с одной стороны, Оксана - с другой.
      Папа срывает пахучие травы, растирает их в руках и нюхает, поднимает нагретые солнцем камешки и подносит их к щеке. Опережая нас, он сбегает на дно глубокого оврага; цепляясь за травы, быстро поднимается наверх, срывает колючие фиолетовые цветы татарника, потом влезает на какой-нибудь большой камень и долго-долго всматривается в даль.
      Папа привел нас в дальнюю березовую рощу, к роднику. Ох, и холодна вода в том роднике! Папа вымыл этой водой лицо и руки и, зачерпнув ее руками, пил. Мы с Оксаной тоже пили. Потом мы сели у родника на траву.
      - Этот родник выкопал мой отец, ваш дед Батырша, - сказал папа. - Я тогда был таким маленьким, как ты теперь. Этот родник так и называют родник Батыр-ши. Сколько людей пило здесь воду, умывалось... И птицы и звери приходят сюда пить воду. Смотрите, как привольно у родника растут красные цветы...
      - Спасибо дедушке, - говорит Оксана. Папа обнимает ее и целует в голову.
      - Умница, дочка моя!
      - Папа, - говорю я, - давай и мы выкопаем три... нет, четыре родника: ты, мама, Оксана и я. И нам потом, может быть, скажут спасибо.
      - Когда вырастете, - говорит папа, - вы будете рыть каналы, повернете течение рек, будете орошать землю, чтобы она вся цвела... Много сделаете полезного людям!
      - Ладно, - соглашаюсь я.
      Правда, я еще не могу выкопать и маленький родник, не то что большой канал. Но я научусь.
      - Я тоже буду помогать. Ладно, папа? - говорит моя сестра.
      Папа подает нам руки, и мы, смеясь, помогаем ему подняться с земли.
      - Теперь пойдем к Дубовому озеру. Не устали? - спрашивает папа.
      Нет, мы ничуточки не устали. Разве устанешь, если рядом папа!
      Мы обходим аул наш с другого конца и до лугам, мимо речки Серебряной, выходим к озеру.
      На берегах Дубового озера растет высокий камыш с пушистой головкой; когда дотронешься до него - с головки летят пушинки. Мы нарвали много камыша и широких листьев лилий. В кустарнике выбрали крепкие тонкие палочки, чтобы сделать из них стрелы.
      На озере мы видели много уток - больших и маленьких. Они испугались нас и улетели. Еще видели мы лягушек, но о них я не стану рассказывать. Не люблю я их, квакушек!
      Мы долго ходили по узким тропинкам и накопец вышли на дорогу, которая вела домой. Дорога шла в гору. Мы уже немного устали и присели отдохнуть под деревом. Я потрогал папины медали - они тяжелые и блестящие.
      Папа снял со своей груди две медали и приколол одну мне, другую Оксане. Нам сразу стало очень весело, и прошла усталость. Наверно, когда папа на войне получал эти медали, у него тоже проходила усталость. Бот ведь какая хорошая вещь - медаль!
      Быстрым шагом мы поднялись в гору. На самом гребне горы папа остановился. Отсюда хорошо виден весь наш аул, долина реки Серебряной, и Дубовое озеро, и аул Тимертау за лесом. Удивительно только то, что возле Тимертау лес серо-голубой, а все остальные леса вокруг зеленые.
      Когда-нибудь я пойду с бабушкой в Тимертау, посмотрю этот лес и узнаю, отчего он такой серо-голубой.
      Возле дальней горы проходит поезд, за ним тянется длинная полоса дыма. На ближнем поле комбайнами убирают хлеб. Я вижу - на комбайне стоит человек. Издали он кажется таким же маленьким, как я.
      Папа долго-долго смотрит вокруг.
      - Вот, дети, это все ваша родная земля, - говорит он. - И за этими горами-\, за лесами, за реками - все это ваша родная земля. Еще есть много, много родной земли, которую вы не видели и не знаете. С той земли мы прогнали фашистов. Понимаете меня?
      Понимаем, конечно, только не все. Но мы знаем, что папа говорит что-то очень хорошее. Когда мы вырастем, мы поедем в те места, где воевал папа, и увидим сами ту дальнюю родную землю.
      - А знаете, что такое соскучиться? - спрашивает папа.
      - А что это?
      - Вы хотели видеть меня?
      - Ой, папа, ты так долго был на войне! Мы плакали, - говорит Оксана.
      - Вот и мне также хотелось видеть и вас, дорогие, и эти леса, и эти реки, и эти дороги.
      - А ты плакал, папа? - спрашивает сестренка.
      - Нет, дочка, не плакал, хоть и хотелось плакать, - сдерживался.
      - А почему сдерживался?
      Ну как это Оксана не понимает! Разве солдат будет плакать!
      На дороге нас догнал дядя с черной бородой:
      - А-а, вернулся живым, здоровым! Все ли дома в порядке, брат? Вышел на простор? Доброе дело, брат, доброе дело. Соскучился, верно? Очень хорошо, очень хорошо...
      Папа хотел ему ответить, но дядя с черной бородой продолжал быстро говорить, держа папу за руку:
      - Раз уж вышел на простор, почему, брат, не заглянул к нам, в огородную бригаду? Угостили бы арбузами. Да! Помидоры нынче дали боолышой урожай! Вот насколько не преувеличиваю: каждый помидор не меньше, чем пара здоровых кулаков!.. Приходи с детьми! Как они выросли, оказывается... Тьфу, тьфу, не сглазить бы... Тыквы, как бочонки, придется таскать на носилках. Приходи, брат, ладно?
      Сказав все это, дядя повернулся и быстрым шагом стал удаляться. Наверно, у него было много дел. Папа, улыбаясь, сказал ему вслед:
      - А он совсем не изменился, все такой же, нетерпеливая душа!
      Мы идем домой. Но нетерпеливая душа, дядя Гарей, что-то вспомнив, поворачивается и опять бежит нам на-врстречу.
      - Уж не взыщи, брат, - говорит он. - За какое дело думаешь взяться? За черную или за белую работу, так сказать? Если не обидишься, что я так скоро предлагаю, то у нас в бригаде есть одна хорошая - так сказать, черно-белая - работа. Надо организовать продажу овощей в городе. Да!
      - Ты тоже не взыщи, дядя Гарей. Я думаю по-прежнему за лошадьми ухаживать, - говорит папа.
      - Извини, сам знаешь, брат. - И дядя Гарей опять быстро уходит.
      Мы приближаемся к нашей улице. А четвертый дом от края это и есть наш дом.
      * * *
      Вот видите, было нас сначала двое: я и мама. Потом с сестренкой Оксаной стало трое. А теперь приехал папа - и нас стало четверо. Я не считаю бабушку. Она же из Ти-мертау, только в гости приходит. Бабушка не сердятся и не говорит мне: "Почему ты меня не считаешь?" Что же, разве не лучше быть гостьей?
      Но я вам еще не обо всех рассказал. Раз начал, то уж доскажу до копца. Я очень люблю рассказывать о нашем доме, о сестренке Оксане. И вы, пожалуйста, дослушайте до конца. "Делать дело серединка на половинку - это не по-мужски", - сказал однажды дедушка Мансур Загиру, который живет в доме у оврага. А этот Загир половину сада огородил, а половину не огородил. Теперь слушайте, буду рассказывать дальше.
      СКОРО МЫ ПОЙДЕМ В ШКОЛУ
      - Дети в этом году пойдут в школу, - сказал однажды папа, придя с работы.
      - Что-то сами они об этом не говорят. Может, им еще не хочется учиться? - спрашивает мама, а сама улыбается.
      Конечно, мама шутит. Я вспоминаю телеграмму, которую мы получили зимой. Ни бабушка, ни дедушка Ман-сур не смогли ее прочитать. Только школьник Махмут гордо прочитал эту телеграмму и объяснил, что в ней написано. Мама но знает этого. А если б знала, не стала бы так шутить.
      - Мы очень хотим учиться, мама, - говорит Оксана. - Когда придет сентябрь, мы вместе со всеми ребятами пойдем в школу!
      Я все еще вспоминаю, как хотел тогда сам прочесть телеграмму.
      - А ты, Ямиль, что думаешь? - спрашивает папа. Что я могу думать!
      - Я хорошо думаю, папа, - говорю я громко. - Пусть скорее приходит сентябрь.
      Больше о школе никто ничего не говорит.
      Когда мама и папа уходят на работу, мы с Оксаной усаживаемся на крыльце. Отсюда видно большое белое здание школы. Первого сентября мы возьмем свои сумки, сойдем с этого крыльца, откроем калитку и пойдем во-он той дорогой! Прямо в школу!
      - Мы там будем читать, рисовать! Я нарисую цветок. Ладно, Ямиль?
      - А я нарисую коня, ружье...
      - Будем петь красивые песни. Ты будешь запевать.
      - Пусть запевает учительница...
      Но сейчас мне очень хочется петь. Если вы увидите белую школу, ее светлые окна, гладкую дорогу, усаженную большими красивыми деревьями, и если еще вы представите себе, что идете по этой дороге в школу, то вам тоже, наверно, захочется петь. Я запеваю:
      На горе стоит белая школа,
      Все вместе пойдем мы туда...
      Сестренка смотрит на меня, щурит свои голубые глаза и тоже начинает петь. Нам так весело, что ноги сами притопывают под нашу песню.
      Научи нас, дорогая школа,
      И читать, и писать,
      И картинки рисовать.
      Под воротами показывается Фагима. Мы замолкаем. А кто это там на заборе? Ну конечно, Марат! Фагима подбегает к нам.
      - Кое-кто уже ласпевает песни, - говорит она. Марат свистит в свисток и машет нам рукой, чтобы мы выходили на улицу. Оксана плотно закрывает дверь дома, а то сейчас же в дом заберутся цыплята и рассядутся на окнах.
      - Идем? - спрашивает Фагима.
      - Куда?
      Марат опять свистит и кричит нам:
      - Идем скорей!
      - Куда?
      - Эх, вы! - говорит Марат. - Ничего на знаете! Вчера, пока мы с вами ходили в лес, одна тетя записывала всех, кто пойдет в этом году учиться. Пойдемте скорей записываться!
      Спасибо Марату, что сказал. Вчера мы и правда пошли в лес. Совсем ненадолго пошли. И пропустили такое важное дело.
      - Пойдемте же скорей! Пойдемте сейчас! - торопит Оксана.
      Вчетвером мы выходим на улицу. Нас догоняют Фа рит с Заманом.
      Заман показывает маленький карандаш, длиной с пальчик.
      - У меня тоже есть карандаш! - говорит он. - А наш кот сегодня чуть не поймал перепелку. Перепелка улетела. Хороший...
      - Кто, кот?
      - Карандаш.
      Заман, по-моему, многовато разговаривает. Мама мне часто замечает: "Ты любишь много говорить!" А что я против Замана, хоть он и совсем маленький!
      Мы пошли по той стороне улицы, где живет Рушан. Он теперь никогда не бросается камнями. Недавно, когда шел дождь, наш теленок залез на просяное поле. Мы с Оксаной бегали, бегали, никак не могли выгнать теленка. Тогда прибежал Рушан и выгнал его. Рушан очень быстро бегает!
      Вот он, Рушан, сидит сейчас на воротах и поет. Он все-таки занятный, этот Рушан. Любит забираться куда-нибудь высоко - то на столб, то на крышу - и там песни поет. Никак не поймешь, о чем он поет.
      - Пойдем, Рушан, в школу, - говорит Марат.
      - В сентябре пойду, - отвечает Рушан. - Вчера была тетя, она сказала - учиться начнут в сентябре.
      - А мы были в лесу и не видели эту тетю, - говорит Фагима.
      Марат сердито смотрит на нее.
      - Ты не очень много разговаривай в школе, - го ворит он Фагиме. Все-таки помни, что ты картавишь.
      Фагима не обижается, только кивает своей рыжей кудрявой головой:
      - Ладно...
      Мы дошли до школы, у двери остановились. Никто не хочет войти первым. Фагима взялась за ручку, но Марат остановил ее. Пока мы стоим, поглядывая по сторонам, из школьного сада показывается Заман. В руке у него большой красный цветок. Мы и не заметили, когда он забрался в школьный сад.
      - Там много цветов, идемте собирать цветы! - говорит Заман. - И я там карандаш потерял.
      Фарит сердится и начинает ругать Замана:
      - Разве можно рвать цветы в школьном саду! И правда, ничего-то не понимает этот Заман! Из сада выходит тетя:
      - Кто из вас тут цветы рвал?
      - Это не я, - говорит Заман и прячется за спину Фа-рита.
      Тетя смеется. Если смеется, значит, не сердится.
      - В этом саду можно играть, но цветы рвать нельзя, - говорит она и гладит Замана по голове. - Идите играйте.
      - Мы пришли не играть, а по делу, - заявляет Марат.
      - По какому же делу вы пришли?
      - Мы плишли учиться, - говорит Фагима. Но Марат тянет ее за рукав:
      - Нет, пока не учиться, а записаться.
      Тетя ведет нас в школу. Мы входим в большую комнату. Там стоят парты.
      - Садитесь, дети, - говорит тетя и достает большую тетрадь.
      Заман не может сидеть спокойно - он все время вертится и наконец громко заявляет:
      - Тетя, мы вчера ходили в лес.
      - А-а! Кто же ходил?
      - Мы! - бойко отвечает Заман.
      Ну что за мальчик! И ведь говорит неправду: он с нами вчера в лес не ходил.
      - Ну, кого первого записывать? - спрашивает учительница .
      Сначала мы все молчим, потом тетя учительница спрашивает у всех по очереди, кому сколько лет.
      Когда очередь доходит до Замана, он протягивает учительнице тот большой красный цветок, который сорвал в саду:
      - Нате, тетя. Мне четыре года.
      Учительница смеется, берет цветок, гладит Замана по голове и говорит:
      - Тебе еще рано учиться. И тебе, Фагима, рано. А вы все приходите первого сентября. Меня зовут Рауза-апай.
      Рауза-апай проводила нас до крыльца, и мы побежали домой.
      Около дома остановились.
      - Рауза-апай хорошая? - спросила меня Оксана.
      - Конечно, хорошая. Она же будет нас учить читать и писать.
      - Через четырнадцать дней - сентябрь, хорошенько запомните это, сказал нам Марат.
      С этого дня нас начали готовить в школу. Папа купил нам карандаши, краски, а мама сшила мне и Оксане новую одежду и красивые сумочки для книг. Мы теперь каждый день ходим к школе, даже в сад заходим.
      А в школьном саду растет много разных деревьев и кустов, и каких только цветов нет на клумбах.
      ДОБРЫЕ ВЕСТИ
      Однажды вечером мы сидим вчетвером и пьем чай. Оксана спорит со мной о том, сколько дней осталось до первого сентября. Я говорю: "Семь дней". Она говорит; "Восемь". Я говорю: "Нет, семь!" Она говорит: "Нет, восемь!" Папа с мамой молча смотрят на нас и улыбаются.
      Сестра моя вдруг обнимает папу.
      - Тогда пусть папа самую-самую правду скажет, - просит она.
      Папа медленно гладит свой ус и говорит:
      - По-моему, самая правда - это семь дней и восемь ночей.
      Я считаю по пальцам дни и ночи. Но почему-то у меня не получается пи семь, ни восемь. Ну что же, пусть так, ночей можно и не считать. Ночью ведь люди спят.
      Мы перестаем спорить. Мама сидит за столом, подперев рукой щеку.
      Папа смотрит на маму, потом на нас и тихо говорит:
      - Сегодня, дети, из далеких краев к нам пришли добрые вести. Мы получили письмо от очень близкого человека.
      Из каких далеких краев, от какого близкого человека могло прийти к нам письмо? Но этого пана не объясняет.
      Я думаю о далеких краях, где живет этот близкий человек. Где эти края? Может, за тем голубым лесом возле Тимертау? Спросить бы папу.
      Но папа уже встает из-за стола и говорит маме:
      - Не забудь, Кюнбике, завтра принести меду с пасеки. Посылай приглашение матери в Тимертау. Так лучше будет.
      Мама молча кивает головой. Конечно, так лучше будет. Когда бабушка у нас, всегда лучше. Мы бабушку любим. И сладкий мед тоже нам нравится.
      - А вам, дети, как говорится, пора на сонный базар ехать. Раздевайтесь и ложитесь спать, - вставая из-за стола, говорит мама. Голос ее звучит сегодня как-то невесело.
      Мы ложимся спать, не разузнав толком, о чем говорил папа.
      А утром-то, утром! Что делалось в нашем доме!
      Мама побелила печь, повесила на стены наши красивые узорчатые полотенца, на окна - белые кружевные занавески. Мамина кровать покрыта большим клетчатым ковром. А посмотрите-ка на самовар, как он весь сияет! Папа чисто-пречисто вьшел весь двор. Сколько ни ищи, даже в траве не найдешь самой маленькой соринки!
      Вот, оказывается, как бывает, когда из далеких краев приходят хорошие вести!
      К вечеру пришла и бабушка. Мы с Оксаной увидели ее издали и выбежали навстречу, когда она еще была около дома Рушана.
      - Бабушка, - сказали мы, крепко обнимая се, - к нам пришли добрые вести из далеких краев. Поэтому мы тебя пригласили.
      - Добрые вести - дело хорошее, - отвечала бабушка, улыбаясь и поглаживая нас по спине и по плечам.
      Папа до позднего вечера был в колхозе, около своих лошадей. С выгона уже вернулось стадо, а его все еще нет. Бабушка с Оксаной ушли к дедушке Мансу-ру. Я тихонько подошел к маме, когда она доила корову.
      - Мамочка, - спросил я шепотом, - а мамочка, кто же этот близкий человек, который живет в далеких краях?
      Мама вдруг обернулась и тихо проговорила:
      - Скоро, сынок, ты все узнаешь сам. Пусть только это будет в добрый час!
      День прошел, два дня прошло - мы еще ничего не узнали. А на третий день в наш дом, как говорит бабушка, вошли и радость и печаль...
      ПРИЕХАЛ ГОСТЬ
      Мы долго были на речке и вернулись домой поздно. На бревнах возле сада сидели папа и какой-то незнакомый красноармеец. Увидев нас, этот красноармеец вскочил и крикнул:
      - Оксана!..
      Он еще что-то сказал, но я не расслышал.
      Мы с сестрой остановились. Откуда знает Оксану этот незнакомый человек? Папа ему сказал, что ли? Сам не знаю отчего, я испугался. Оксана тоже испугалась, у нее задрожали губы.
      - Идите сюда, дети, - позвал нас папа. - Это дорогой гость. Он только что приехал.
      Но мы не двинулись с места. Дорогой гость сам побежал к нам навстречу и взял на руки Оксану. Он долго смотрел на нее, потом прижал к себе. Оксана не заплакала: ее часто берут на руки - ведь все любят мою сестру. А этот человек все смотрит на нее, гладит по голове и шепчет:
      - Оксана, Оксана, дочка моя...
      Почему он так говорит: "дочка моя"? Я вижу, папа опустил голову и тыльной стороной ладони вытирает себе глаза. Что это с ним, не попала ли ему в глаз соринка? Бабушка глядит в открытое окно, прикрыв рот уголком платка. Мама стоит на крыльце - я никак не пойму, не то она смеется, не то плачет. Да, она и смеется и плачет. Узнать бы мне, что за слезы у нее на глазах - сладкие или горькие?
      А дорогой гость все держит Оксану на руках, целует ее лоб, волосы, руки. Я уже начинаю сердиться па этого гостя, чем-то он мне не нравится. Нельзя же так долго держать на руках чужую сестрепку! Если хотите знать, этот гость не особенно еще дорогой мне.
      Наконец он опускает Оксану на землю и хочет взять на руки меня, но я подбегаю к папе и прячусь за него. Если этот гость подойдет еще раз ко мне, я сейчас же возьму мою сестру и убегу вместе с ней к бабушке в Ти-мертау.
      - Не будь таким диким, сынок, - говорит папа, - наш гость, дядя Петро, любит тебя.
      - Не надо, пусть не любит ни меня, ни Оксану, - говорю я, а сам смотрю в землю.
      Оксана уже сидит на коленях у этого дяди Петра, гладит его по щеке и что-то говорит ему.
      Я смотрю на папу, на маму, на бабушку: все они какие-то особенные сегодня. Как же это понять мне - радуются они или печалятся? И Оксана совсем-совсем другая стала. Обо мне она как будто и забыла...
      А, нет, не забыла. Вот сестра моя подбегает ко мне. Ее голубые глаза стали еще светлее. Значит, она радуется. Она бьет в ладоши и весело говорит:
      - Знаешь, кто к нам приехал?
      - А кто?
      - Сказать?
      - Скажи.
      - К нам приехал... Ты и не догадаешься! А вы догадались бы? Никогда!
      ТАК ВОТ КТО НАШ ДОРОГОЙ ГОСТЬ!
      - Кюнбике, - зовет папа, - и ты, мама, иднте сюда, посидим немного все вместе.
      Мы усаживаемся на тех же бревнах. Оксана сидит между дядей и мною.
      Я оборачиваюсь и смотрю на Полевую сторону. Там за дальней горой скрывается солнце. За нашим огородом на бугорках ходят лошади и щиплют траву. Длинные тени от лошадей падают на землю. Возле дуба стоит серая лошадь. Ее зовут Атакой. Эта лошадь тоже была на войне, ее ранило осколком, и теперь она немного прихрамывает, когда идет рысью. Сейчас вокруг Атаки собрались молодые лошади; они стоят тихо, даже не шевелят хвостами. Только Атака иногда вскидывает голову. Наверно, Атака им рассказывает какую-то интересную сказку.
      Папа садится на большой камень напротив нас. Красные лучи солнца падают на его лицо. Мне кажется, что ого щеки, нос и лоб охвачены пламенем; я боюсь, что вот-вот загорятся и запылают его длинные усы.
      - Настало время, дети, рассказать вам, что привело v наш дом дорогого гостя, - медленно говорит папа и смотрит на дядю Петра, потом на Оксану и на меня.
      Дядя Петро сидит, опустив голову, как будто он задумался о чем-то. Мы с Оксаной с нетерпением ждем, что скажет папа. По папа, видно, не знает, как начать.
      - Рассказ мой будет короток, - откашлявшись, говорит он. - Война, дети, страшное дело. Много горя приносит она людям. Сколько разоренных сел мы проходили - не сосчитать. Хуже зверей враги наши - фашисты. Нет в них жалости ни к матерям, ни к малым детям. Гнали мы их с Украины большой силой. Помню, однажды выбили мы их из одного села. Как сейчас, перед глазами стоят разбитые хаты, пустая улица, везде гарью пахнет дышать нечем. Ни одного человека не видно. Только слышу я, в крайней хате ребенок плачет...
      Папа опять откашлялся и бросил быстрый взгляд на Оксану. Оксана тоже смотрела на него, и губы у нее чуть-чуть дрожали. Дядя Петро как будто чего-то испугался, но сидел молча и ждал, что скажет дальше папа.
      - Забежал я в ту хату, вижу - лежит на полу убитая женщина. Возле нее маленькая девочка плачет. Остановился я. Сам еще не знаю, что делать, а руки мои уже подняли девочку и к груди прижимают. А она вдруг и говорит мне: "Папа!" Вижу, за отца меня приняла - он, наверно, тоже был на фронте. Ну, думаю, судьба ей быть моему Ямилю сестренкой... Оксана прижала к груди руки:
      - Это была я?
      Папа ласково посмотрел на Оксану:
      - Это была ты, дочка... Но слушайте, дети, дальше Я поднял у печки уголек, написал на стене свой адрес,, завернул дочку в шинель и побежал догонять товарищей... После боя командир разрешил мне отвезти дочку в город, где был детский дом. Тогда же я написал письмо маме, чтобы она приехала за Оксаной. Только через несколько месяцев мама смогла поехать в дальний путь... Ты помнишь, Ямиль, тот день, когда мама привезла тебе сестренку?
      О, еще бы я не помнил этот день!.. Я помнил все. Но я боялся проронить хоть одно слово из папиного рассказа.
      - Три дня назад я говорил вам о письме. Оно было От дяди Петра. Океании папа, наш дорогой гость и брат, сегодня сам приехал к нам, дрогнувшим голосом закончил мой папа и снова закашлялся, как будто что-то застряло у него в горле.
      Мне почему-то захотелось громко заплакать, но Оксана вдруг тихо шепнула:
      - Я говорила тебе, Ямиль, что у нас была еще одна мама! И вот еще один папа приехал к нам теперь. Мой папа!
      Вдруг дядя Петро своими сильными руками поднял нас с Оксаной и крепко прижал к груди.
      - Ямиль, сыночек... Дети мои... - прошептал он, приникая к нам лицом.
      Тогда я понял, что и правда он дорогой гость в нашем доме.
      ПОСЛЕДНИЕ ТРИ ДНЯ
      Я сразу полюбил дядю Петра. Хороший человек наш дядя Петро! Он часто сажает меня и Оксану на плечи и носит по двору. Мы немного боимся, когда он быстро бегает, но все равно смеемся. В нашем доме пет такого огромного человека, как дядя Петро. Когда он входит в сени, то наклоняется, чтобы не ушибить о притолоку голову. Его каждый кулак ничуть не меньше большого мяча Замана. Вот ведь какой наш дядя Петро! Богатырь! Так говорит о нем дедушка Мансур.
      Только бабушка что-то гостем недовольна. Она все бормочет свое.
      - Больно уж непоседа, - говорит она. - Сидел бы себе спокойно дома, отдыхал бы да угощался. А он где только не был! Весь колхоз обошел!..
      Бабушка правду говорит: где только не побывал дядя Петро! И всюду брал с собой меня и Оксану.
      Перво-наперво мы были у родника дедушки Батыр-ши. От родника пошли в поле, где мамина бригада молотила пшеницу. Дядя Петро немного посмотрел, потом быстро забрался на молотилку и начал подавать в барабан снопы.
      Мы с Оксаной стояли в стороне, у большого скирда соломы.
      - Затосковали руки солдата по работе, ой затосковали! - сказал один дядя, который вилами кидал на скирд солому.
      - Это правда, - согласился другой, в солдатской гим-пастерке.
      Когда наступило время обеда и молотилка перестала работать, дядя Петро подошел к нам. Он был весь в пыли, только зубы его стали белее.
      В тот день мы все трое побывали еще у папы, на скошенном лугу, около его табуна. Добрая улыбка осветила лицо гостя, когда он увидел коней. Наши кони очень понравились дяде Петро.
      Побывали мы везде: и на огороде, на пасеке; на обратном пути завернули в большой овраг, где берут глину для кирпичей н горшков.
      Дядя Петро глядел и не мог наглядеться на наш аул.
      Его всюду встречали словами: "Добро пожаловать, брат!" - и долго трясли ему руку. А старухи гладили по спине. Бабушки всегда так: хорошим людям сначала жмут руку, потом по спине гладят.
      Скажите, если бы дядя Петро не был дорогим гостем, разве к нему так относились, а?
      Больше всего ему понравилась паша кузница. Мы там трп раза были. В кузнице работают два кузнеца - два Габи: одпого зовут Толстый Габи, другого Тонкий Габи. Оба Габи быстро подружились с дорогим гостем говорят не наговорятся.
      Каждый раз, когда мы бывали в кузнице, дядя Петро, засучив рукава, брал большой молот, величиной с мою голову, бил этим молотом по красному, раскаленному железу, и оно становилось тоненьким, как блпнчик.
      - Вот это кузнец так кузнец! - говорит Тонкий Габи Толстому. - Вот у кого силища!
      Мы с дядей Петром сделали мне ножичек, а маме новую кочергу. Лишь Оксане ничего не смастерили. В кузнице просто невозможно сделать куклу, это всякий понимает.
      - Как сон прошли эти три дня, - говорит теперь мама.
      Если так говорит моя мама, наверно, оно так и было.
      ТАИНСТВЕННЫЙ РАЗГОВОР
      Оксана со своим папой вошли в дом, а я завернул в сад, чтобы спрятать в сокровищнице разные железки, которые мы принесли из кузницы.
      Я прошел мимо яблонь, посаженных весною. Вот Ок-санина яблоня, вот моя, это папина яблоня, а та мамина. Чья же эта, пятая яблоня?.. А что сказала тогда, весною, мама? Что пятая яблоня будет для гостя. У нас теперь есть дорогой гость. Как хорошо! Я сейчас же называю пятую яблоню именем дяди Петра. Всем по яблоньке!..