Профессор наддал ходу.

Широкая привокзальная площадь встретила его своим обычным гулом и суетой.

Все было, как и полтора часа назад. Ничего не изменилось. Таксисты стояли кучкой и разговаривали, Рома со Славиком торговали прессой, у Бори в «шестёрке» сидел клиент, и они что-то обсуждали, видимо, торгуясь. Тут и там прохаживались милицейские наряды, но не чаще, чем всегда, и проверяли документы у людей, которых по цвету кожи и форме носа можно было отнести к «лицам кавказской национальности». И над всем этим, перекрывая многоголосый шум, взрывались возгласы торговок:

— Беляши-беляшики! Горячие-вкуснячие! Подходи, не стесняйся…

— Пи-иражки! С рисом, с картошкой, с капустой! Пи-ира-ажки!

— Рулетики! Рулетики с маком!

Прямо перед входом в вокзал стоял рекламный щит с предвыборными плакатами кандидатов в президенты. Из общей массы претендентов помельче выделялись два главных — нынешнего президента и Юрия Саранова, руководителя Партии народного единства. Надпись с плаката действующего президента призывала всех быть реалистами, а сам он сидел за большим письменным столом, подняв от разложенных на нем бумаг спокойный взгляд слегка прищуренных глаз. И лишь очень внимательный наблюдатель мог заметить тяжёлую нечеловеческую усталость, притаившуюся где-то в самой глубине этого взгляда.

Юрий Константинович Саранов, на соседнем плакате, был ему полной противоположностью. Он весь словно бы лучился энергией и жизненной силой.

Строго и в то же время заботливо Юрий Константинович смотрел в глаза каждому прохожему. И его предвыборный клич был близок гражданам, уставшим от произвола и беззакония: «Наведём порядок в нашем доме!» Именно так. Железная рука и сильная власть.

Профессору было, по большему счёту, плевать как на одного кандидата, так и на другого. Или на обоих вместе, не говоря уже о прочей шушере помельче. Да и остальные прохожие проявляли такое же равнодушие к тем, кто завтра будет управлять ими. Никто не останавливался, не читал предвыборных программ с длинными обещаниями. Все шли мимо, погруженные в свои заботы.

Войцех Казимирович обошёл здание вокзала и оказался на крытом перроне.

Люди, сновавшие здесь, делились на четыре категории: прибывшие, отъезжающие, провожающие и работающие. Все они, вкупе с двигающимися поездами, создавали особую звуковую палитру, характерную для любого из железнодорожных вокзалов на просторах нашей бывшей необъятной Родины.

Профессору нужно было добраться до дальних путей, где в стороне от этого столпотворения стоял обычный вагон с выведенной на боку надписью: «Спальные места». Здесь ночевали те, кто не хотел спать в зале ожидания, но не имел денег на гостиницу. Это и был дом Войцеха Казимировича. Он занимал крайнее купе, внося за него помесячную плату, и, по его глубокому убеждению, жить здесь было не хуже, чем в любой из малогабаритных квартирок их города.

Вагоном заведовал Зося, принадлежал он, как и многое вокруг, начальнику вокзала. Зосю на самом деле звали Владимир Иванович, но фамилия его была Зосич, и по имени-отчеству к нему обращались редко, только те, кто его почти не знал.

Даже его помощницы, Шурочка и Нина, выдававшие постояльцам постель и делавшие уборку, в глаза называли его так. На что он, впрочем, совершенно не обижался.

В вагоне Профессор собирался оставить свой портфель, который нужен был ему для создания образа в утренней работе, и взять короб, служивший реквизитом для следующего этапа.

В конце перрона Войцех Казимирович снова увидел Шурика. Он спешил к Профессору, делая руками беспорядочные взмахи, чтобы привлечь внимание. Жёлтый пластиковый пакет, с которым он лазал по мусорникам, при каждом взмахе бил его по плечам, но Шурик этого не замечал. Лицо его светилось такой радостью, что люди, мимо которых он пробегал, тоже начинали улыбаться.

— Профессор, — горячо зашептал он, добравшись наконец до Войцеха Казимировича — идём, я вам что-то покажу.

Сам Шурик едва мог устоять на месте. Ноги его выплясывали, руки ходили ходуном, а улыбка никак не могла сойти с физиономии, искрившейся весельем.

Они отошли в сторонку, чтобы не стоять на пути у гружённых поклажей людей, которые спешили по своим делам.

— Вот. Смотрите, что я нашёл.

Шурик вытянул вперёд худую дрожащую руку. На ладони у него лежал массивный женский перстень с красным камнем.

— Видите? Видите, Профессор? — Он шептал, захлёбываясь от счастья и озираясь по сторонам. — Это золото? Вы знаете, сколько оно стоит? Я отнесу его Боре, и он даст мне за него деньги. У меня теперь будет очень много денег.

Войцех Казимирович взял перстень и внимательно осмотрел его. Он был латунным, а камешек — из обыкновенного стекла.

— Профессор, — Шурик взял Войцеха Казимировича за руку и озарил светом своих необыкновенных глаз, — а можно, я вам сделаю подарок?

Он дотронулся до его трости.

— Я куплю вам новую палку. Я видел в магазине возле рынка очень красивые палки. С украшениями. Они так дорого стоят, и я раньше не мог вам купить. А теперь, когда у меня будут деньги…

Шурик снова заглянул в глаза старику. А Профессору вдруг стало так тоскливо. Люди, у которых есть все, редко задумываются о других. У Шурика, жившего на помойке, никогда ничего не было. Но он уже готов был поделиться своей удачей, не зная пока, что она ненастоящая. Войцех Казимирович представил себе, что сейчас скажет Боря, когда Шурик принесёт ему эту железку. И куда он его пошлёт.

— Знаете что, Шура, — Профессор обнял его за плечи, — мне кажется, вы должны поступить по-другому.

— Как?

— Подарите это кольцо Кларе. Красивые украшения должны принадлежать красивым женщинам. Шурик замолчал, обдумывая услышанное.

— А мы с вами все-таки мужчины. Мы же должны делать им подарки. Ну а на жизнь, Шурик, мы как-нибудь заработаем.

Улыбка снова вернулась к нему.

— Вы так считаете?

— Да, — подтвердил Войцех Казимирович. — Я так считаю.

Шурик поднял перстень вверх и полюбовался камешком.

— Оно очень красивое. Правда, Профессор?

— Очень. И, я думаю, Кларе оно понравится.

Шурик спрятал кольцо в кармашек на джинсах.

— Тогда я побегу к ней сейчас и подарю его.

— И не забудьте сказать ей, что она красавица.

Шурик засиял.

— Это вы здорово придумали, с кольцом. Ой как она сейчас обрадуется.

Он взмахнул пакетом, развернулся и побежал к залу ожидания. Жёлтая рожица приветливо улыбалась с его курточки. Сделав несколько шагов, как будто что-то вспомнив, он остановился, повернулся к Войцеху Казимировичу и крикнул:

— Ещё увидимся, Профессор?

— Удачи, — ответил старик, приподняв трость.

Ну почему, почему все устроено так в этом мире? Профессор смотрел на удаляющегося Шурика и думал, что он что-то напутал в один из своих дней творения. Не должны люди жить так, как они живут. Это не правильно. Вся наша жизнь устроена не правильно. И движется она не по его законам, а по каким-то другим и в совершенно неведомую сторону.

И ещё он думал о словах Короля. И об ответственности, которая лежит на нас. И о выборе, который ставится перед нами: брать эту ответственность на себя или оставить в покое. Ибо право выбора — самое трудное из того, с чем мы сталкиваемся в жизни.

Профессор перебрался через рельсы и подошёл к спаль: ному вагону. Дверь была открыта. Он забрался в тамбур и пошёл по проходу к своему жилищу.

Навстречу ему из купе проводников, превращённого в офис, выглянул Зося.

— Здорово, — сказал он.

— Добрый день, — поприветствовал его Войцех Казимирович.

— Профессор, тебя тут ищут целое утро.

— Кто?

— Сначала Мамонт, теперь Ботя.

— Ну, Мамонта я уже видел. А что хотел Ботя?

— Бог его знает. Прибегал минут десять назад. Красный весь. Сказал, что-то очень важное.

Зося выглянул в окно на противоположную сторону.

— Вот он. Я ему сказал, что ты должен скоро быть.

Профессор посмотрел в окно. Ботя сидел на корточках под вагоном и курил.

Солнце светило прямо на него, и Ботя с удовольствием подставлял ему широкое красное лицо, избитое оспой.

— Сейчас я к нему выйду, — сказал Войцех Казимирович Зосе.

Он открыл дверь. Поставил портфель под столик и достал с верхней полки коробку. Все. Больше ему ничего не надо. К работе он готов.

Коробка была на широком длинном ремне, и Профессор повесил её на плечо.

Затем он закрыл купе, махнул Зосе и спустился вниз.

— Эй! — крикнул Войцех Казимирович, обойдя вагон. — Добрый день, Ботя. Вы искали меня?

Одутловатый Ботя подхватился и вразвалку заторопился к Профессору. Лицо его, обычно чуть сонное, сейчас было взволнованным и слегка напуганным.

«Все-таки у нас что-то происходит», — подумал Войцех Казимирович.

— Тут, это, Профессор… В общем… Ну, человек у нас с Веркой… Пришёл сейчас, значит. Ну, туда, к нам. Вот. Кровищи…

— Погодите, — остановил его Войцех Казимирович. Объясняться с Ботей было сплошным мучением.

Конечно, не все из «вокзальных» были красноречивы. И многие из них излагали свои мысли с некоторым трудом. Но Ботя — это уникум. Говорить с ним было все равно что беседовать с иностранцем на чужом языке.

Он жил со своей подругой Верой там, где заканчивались ремонтные мастерские. Практически возле свалки. Неподалёку от кирпичного здания депо лежал старый остов вагона. С него сняли все, что можно было унести, и изнутри, и снаружи. Осталась только гнилая оболочка. Это был дом Веры и Боти.

Ботя подрабатывал грузчиком на погрузочной платформе или на привокзальном рынке. Это если была работа. Если нет — он тащил что-нибудь отовсюду, чтобы продать. Иногда продавал.

Вера просила подаяния перед вокзалом. У неё было очень жалостливое, рано состарившееся лицо, поэтому ей неплохо подавали. Вот так вместе они коротали свой век.

— Значит, к вам пришёл мужчина, — попробовал разобраться в происходящем Профессор.

— Угу, — подтвердил Ботя.

— Что с ним?

— Так я ж, это… Ну, подпалил его кто-то. Я ж говорю… Кровищи…

— Он что, ранен?

— Ну.

Прямо напасть какая-то. Войцеху Казимировичу явно везло сегодня на пострадавших.

— Кто-то из наших?

— Не.

— Из соседей?

Может, опять «подземный»? И у них внизу действительно произошло нечто кошмарное? Вышли «белые призраки» и уничтожили всех подземных обитателей?

Глупость. Ерунда полная.

— Не. Он «чистый».

«Чистые» — это те, кто считался полноправными гражданами нашей свободной страны. Те, которые жили своей жизнью, которую они называли «нормальной», и знать ничего не хотели о таких, как Профессор, Ботя и иже с ними.

— Верка ему, это… Ну, перевязку… А он мне, значит: «Позвони». А я…

Как же?..

— Пошли, — сказал Войцех Казимирович и поправил коробку.

Они пошагали через рельсы и пробивающиеся сорняки к задам вокзальной территории, где стоял дом Веры и Боти. Пробираться пришлось долго, без конца проползая под многочисленными составами. Для Профессора это было особенно неудобно, ему приходилось стараться не запачкать пальто. Внешний вид очень много значил в его работе. Войцех Казимирович мимоходом подумал, удастся ли ему вообще сегодня поработать. Часть полезного времени уже была потрачена, и ещё неизвестно, насколько его задержит это происшествие.

Минут через пятнадцать они подошли к дому Боти. Каркас вагона темнел коричневой ржавчиной с проблесками светлых пятен там, где должны были быть окна. Часть из них Ботя затянул плёнкой, а часть забил листами старой фанеры.

Входной двери не было, вместо неё висел кусок мешковины, поэтому по дому всегда гулял сквозняк. Это было хорошо. Для тех, кто любил свежий воздух. Сам Войцех Казимирович предпочёл бы что-нибудь потеплее.

Поэтому он запахнул полы пальто, когда зашёл внутрь. Температура здесь была такой же, как и на улице. Вокруг валялся разбросанный всевозможный хлам, служивший Боте и Вере домашней утварью. В глубине вагона находилась спальня. Её образовывали два старых матраса и ворох тряпья поверх них. Сейчас на этих тряпках лежал молодой парень лет двадцати восьми. Его хриплое судорожное дыхание они слышали даже у входа. Рядом с ним сидела Вера, у ног которой стоял старый, не очень чистый тазик с водой. Вода в нем была красного цвета.

«И у Веры с Ботей поломалась работа, — подумал Профессор. — Может быть, день такой?»

Они подошли к раненому. Вера посмотрела на них, собирая в кучу тонкие полосы материи, которыми она делала перевязку. Парень глухо застонал.

— Вот, — сказал Ботя.

— Здравствуйте, Профессор, — поздоровалась с Вой-цехом Казимировичем Вера.

— Видите, какое у нас происшествие?

— Ну, — подтвердил Ботя.

— Здравствуйте, Вера, — сказал старик, присаживаясь возле неё на деревянный ящик, служивший Боте с Верой попеременно то стулом, то столом. — Где вы его нашли?

— А вот тут, прямо возле нас. Он от свалки шёл. Я уже к вокзалу собиралась, а он идёт. И качается весь. Я думала, пьяный. Тут он подошёл к нам и упал. Мы с Ботей к нему, а он в крови…

Пока она все это рассказывала, Профессор отбросил тряпки, которыми был накрыт парень. Вера сделала ему перевязку, но на её самодельных бинтах уже расплывались красные пятна. Войцех Казимирович осторожно отогнул край одного из бинтов. Ого! Рана огнестрельная. Раз, два, три, четыре. Четыре пулевых ранения.

Как он ещё шёл?

— Врача и милицию вызвали? — старик повернулся к замершей позади него паре.

— Не-е, — замотал головой Ботя.

— Вы что, с ума сошли? Он же сейчас умрёт здесь. Вы представляете, что будет?

— Он говорит, это… — начал Ботя.

— Он сказал: «Нельзя», — вмешалась Вера. — Ботя хотел сразу к нам в отделение, а этот говорит: «Нет». И врача не дал вызвать. А говорит: «Позвоните по телефону, и меня заберут». Ну а мы, куда по телефону? Вот Ботя и побежал за тобой.

Да, получается, парень из братков. Значит, где-то рядом была разборка со стрельбой, но ему удалось уйти. А теперь надо позвонить братве, чтоб приехали и забрали. Ну а с милицией, само собой, встречаться желания нет.

Профессор посмотрел на него. Правда, на крутого парень как-то не сильно похож. Стрижка не та. Да и лицо не то. Слишком интеллигентное.

— Оружие при нем было? — спросил он.

— Нет, — ответила Вера. — Я его раздевала. Оружия не было.

— А документы?

— Тоже. Никаких бумажек. Вот только картонка.

Вера подала Войцеху Казимировичу бледно-зеленую пластиковую карточку. Он повертел её в руках. Посредине был выдавлен большой логотип «Роскон», чуть ниже мелким шрифтом «Уровень 1», а по краю шла широкая тёмная полоса. Странная карточка, раньше ему такие не попадались. Профессор положил её на ящик возле раненого. В этот момент парень открыл глаза. Кроме боли, в них сейчас ничего не было.

«В общем, если он из братвы, нужно срочно вызвать их, пусть приезжают и забирают, — подумал Профессор. — В милицию действительно ничего сообщать не надо. Не стоит портить отношения с бандитами».

— Он называл номер?

Вера с Ботей одновременно пожали плечами.

— Какие-то цифры говорил, так разве запомнишь, — сказала Вера.

Войцех Казимирович наклонился к парню:

— Эй… Вы меня слышите? Кто вы?

Он возвращался долго и тяжело. Как будто из последних сил выныривал из глубины на поверхность мутно-зеленой воды.

— Я… — его запёкшиеся губы наконец издали членораздельный звук. — Я с пятьдесят третьей весны.

Профессор с сомнением посмотрел на него. На такой возраст парень, безусловно, не тянул. С большой натяжкой ему можно было дать лет тридцать, но никак не больше.

— Я вызову врача, — сказал Войцех Казимирович. Парень обеспокоенно задвигался.

— Не надо… Не говорите никому… Нужно позвонить…

— Скажите номер, — старик наклонился поближе.

Раненый начал медленно называть номер. Профессор его не записывал, у него была хорошая память, особенно на цифры. Последнюю парень прошептал невнятно, и пришлось переспрашивать. Цифр было на одну больше, чем в обычном городском номере.

— Это что, в другом городе? — спросил Профессор.

— Нет… Здесь… Звоните из любого автомата, без карточки… Вас соединят. Скажите, где меня найти.

— Хорошо, — сказал Войцех Казимирович.

— И ещё…

Старик опять наклонился к нему. — Скажете… я оставил это на свалке… южный сектор, возле бетонных блоков… Там красный баллон… сантиметрах в тридцати от него.

— Хорошо, — опять повторил Профессор. Раненый откинулся назад.

— Быстрее, — прошептал он. — Нужно быстрее… Пока ещё можно успеть…

Профессор подумал, что парень боится, как бы не умереть до приезда своих.

— Держитесь, — сказал он. — Я быстро. Сейчас за вами приедут.

— Зелёный… — лихорадочно забормотал парень. — Искать на зеленом… случайно… Слишком большой объём…

Он, похоже, снова начал уплывать. Зрачки помутнели, взгляд стал отсутствующим.

Профессор оглянулся. Вера, выходившая выплеснуть воду из тазика, только что зашла обратно. Ботя сидел у входа, искоса посматривая в их сторону, и курил, зажав сигарету в щепоть.

— Да, — выйдя на воздух, Профессор обернулся к ним, — а вы стрельбы не слышали?

— Не, — ответил Ботя.

— Никто не стрелял, — подтвердила Вера.

— Ночью, — уточнил Войцех Казимирович. — В районе свалки?

Они оба отрицательно покачали головами. Ближайший телефон-автомат был на тихой улочке, которая начиналась сразу за мастерскими. Войцех Казимирович поспешил туда. Отойдя шагов десять, он оглянулся. Вера с Ботей уже скрылись в своём вагончике. Вдалеке за ним серой громадой высились горы свалки. Где-то на ней лежало неизвестно что, оставленное парнем, который сейчас цеплялся за жизнь, пропитывая кровью тряпки на Вериной постели. Профессор подавил в себе желание зайти на свалку и найти то, что он там спрятал. Меньше знаешь, крепче спишь. Если из-за этого придётся сцепиться с братвой… Первые же шишки достались бы Боте с Верой, да и другим «вокзальным» могло перепасть. Нет, не стоит.

Профессор прошёл по территории мастерских и вышел через боковую калитку на улицу. Телефон находился метрах в двухстах отсюда.

Значит, парень сказал, можно звонить без карточки. Поглядим. Войцех Казимирович начал набирать цифры. Одна, вторая… последняя. В трубке воцарилась тишина, затем что-то щёлкнуло и пошли гудки вызова. Буквально после второго гудка трубку сняли.

— Слушаю, — голос был мужской, бодрый.

— Добрый день, — сказал Профессор. — Меня попросили вам позвонить.

— Добрый день. Говорите.

— С одним из ваших товарищей случилось несчастье. Он ранен.

Молчание. Видно, человек на том конце немного сбился с толку.

— Кто ранен? Какой товарищ?

— Я не знаю его имени. Он назвал этот номер и просил передать, чтобы вы за ним приехали. В него стреляли. Он получил четыре ранения и сейчас без сознания.

— Минутку! — вдруг возбуждённо закричал собеседник. — Только не вешайте трубку! Сейчас…

Послышались отдалённые голоса, слов было не разобрать, затем щёлканье, и наконец новый мужской голос произнёс:

— Да. Я слушаю.

— Ваш товарищ ранен. Он просит, чтобы вы приехали и позаботились о нем. — Профессор начал терять терпение. Пока они поймут, что к чему, парень успеет два раза отдать концы.

— Адрес, — жёстко потребовал мужчина.

— По улице Конева вниз, мимо вокзала, до мастерских, со стороны железной дороги увидите каркас от вагона. Он там.

— А вы кто? — Напору мужчины трудно было противостоять.

— Вейнштеллербаум Сигизмунд Иосифович. Я там совершенно случайно выгуливал собаку, и меня попросили…

— Где вы сейчас находитесь?

— Здесь. Послушайте, ваш человек ещё просил передать, что он спрятал что-то на свалке. В южном секторе, возле поваленных бетонных блоков. Там должен лежать какой-то красный баллон. Это спрятано в тридцати сантиметрах от него. Вы поняли?

— Где вы на…

— И ещё. Он очень плохо себя чувствует. И просит, чтобы вы приехали побыстрее.

— Откуда вы звоните? Подождите, не разъединяйтесь. Не…

Войцех Казимирович аккуратно опустил трубку на рычаг. Разговоры разговорами, а дело делать надо. А то так и целый день пройдёт. Совершенно без толку. Свою задачу он выполнил. Теперь пускай эти люди поторопятся.

Профессор повернулся спиной к автомату, висевшему на пожелтевшей кирпичной стенке магазина «Детское питание», и пошёл вверх по улице к вокзалу.

Пора было приниматься за работу.