Все это делалось в строжайшем секрете от Советского правительства, не говоря уже о ПКНО и руководстве Армии Людовой в Варшаве. 1 августа в 17.00 по всей Варшаве начались выступления АК, к которым немедленно присоединились как другие группы Сопротивления так и все население Варшавы, решившие, что пришел час действовать. И если руководителям польского эмигрантского правительства в Лондоне и Армии Крайовои восстание в Варшаве мыслилось как козырная карта в большой политической игре — игре, где ставкой являлось будущее Польши, то варшавяне-патриоты и не подозревали этого. Они слышали за Вислой гром орудии Красной Армии, приближавшийся с каждым часом, они думали что уж если командование Армии Крайовои отдало приказ о начале восстания, то оно, конечно, договорилось с командованием советских войск о совместных действиях, и они единодушно взялись за оружие, чтобы помочь освободить свою столицу наступающим с юго-востока советским солдатам.

Слабо вооруженные, недостаточно хорошо организованные, но смелые и настойчивые повстанцы достигли многого. Они сумели захватить некоторые районы Варшавы но не смогли сделать главного: овладеть вокзалами и мостами через Вислу. А именно через эти вокзалы и мосты на правый берег Вислы и двигались немецкие соединения, переброшенные гитлеровским командованием против танкистов 2-й танковой армии.

О том что в Варшаве восстание, Рокоссовский узнал от собственных разведчиков утром 2 августа. Одновременно же ему донесли, что немецкие танковые дивизии атакуют корпуса 2-й танковой армии по всему фронту. Положение создалось тревожное.

Рокоссовский отправляется в войска. С наблюдательного пункта на высокой заводской трубе он впервые после тридцатилетней разлуки видит Варшаву. Город его юности покрыт облаками дыма. Это горят дома Варшавы. То здесь, то там вспыхивают разрывы бомб и снарядов. Не надо быть опытным военным, чтобы понять: да, в Варшаве идет бой!

Но бой идет и рядом с ним, всего в двух-трех километрах, где его танкисты из последних сил отбивают атаки эсэсовских головорезов. Что же делать, чем он может помочь восстанию? Рокоссовский перебирает в уме все, что у него есть, и снова приходит к выводу: все силы его фронта заняты, у него нет резервов. Его правофланговые 48-я и 65-я армии ведут бои еще в ста с лишним километрах восточное и северо-восточное Варшавы, им предстоит форсировать Нарев, а это, видимо, будет нелегко. 70-я армия только что овладела Брестом и занята уничтожением остатков окруженных врагов. 47-я армия, ближайшая ко 2-й танковой, сражается у Седлеца фронтом на север. Южнее по Висле 1-я польская армия, 8-я гвардейская и 69-я армии только что форсировали реку, расширяют плацдармы, и их, конечно, в ближайшее же время ждут упорные бои за эти плацдармы.

Итак, у него нет сил, он не может коренным образом изменить положение! Нет, не такой виделась ему встреча с Варшавой!

3 августа положение под Прагой стало еще хуже. Гитлеровцам удалось оттеснить наши войска. Под угрозой окружения, с большими потерями советские танкисты начали отступление к югу. Теперь перед Рокоссовским возникала грозная перспектива — двигаясь далее к югу вдоль Вислы, немецкие танки могли отрезать войска армий, сражавшихся на плацдармах западнее Вислы. Приходилось бросать навстречу противнику все, что имелось в наличии, но лишь 5 августа, заняв оборону по реке Чарной, танкисты сумели остановить врага. О том, в каком состоянии находились в этот момент соединения 2-й танковой армии, свидетельствует следующая цифра: в боях на польской территории — в районе Люблина, Демблина, Пулавы и на подступах к Праге — армия потеряла около 500 танков и САУ. Вскоре, после подхода соединений 47-й армии, танкистов отправили в тыл.

Но Варшава требовала помощи, она истекала кровью. И советское Верховное Главнокомандование стремилось оказать эту помощь, хотя ни эмигрантское правительство, ни командование Армии Крайовой даже не считали нужным информировать его о целях и ходе восстания. Сталин приказал Жукову, находившемуся под Варшавой, и Рокоссовскому представить свои соображения. 6 августа Жуков и Рокоссовский доложили в Ставку: «I. Сильная группировка противника действует на участке Соколув, Подляски, Огрудек (10 км сев. Калушин), п. Станисланув, Воломин, Прага. 2. Для разгрома этой группировки противника у нас оказалось недостаточно сил». Жуков и Рокоссовский просили разрешить им воспользоваться последней возможностью — ввести в бой только что выделенную в резерв 70-ю армию, состоявшую из четырех дивизий, и дать на подготовку операции три дня. «Раньше 10 августа перейти в наступление не представляется возможным в связи с тем, что до этого времени мы не успеваем подвезти минимально необходимого количества боеприпасов». Однако и ввод в действие уставших и обескровленных дивизий 70-й армии положения не изменил. Варшава была рядом, но прорваться к ней не удавалось, каждый шаг стоил огромного труда.

Тем не менее советское командование намеревалось организовать новую наступательную операцию для освобождения Варшавы. Жуков и Рокоссовский представили в Генеральный штаб свои соображения по проведению операции, и на их основе был выработан план фронтовой операции.

Предполагалось, что разгром варшавской группировки врага будет осуществлен двусторонним охватом ее силами войск обоих крыльев 1-го Белорусского фронта. В это же время одна из армий ударом на север, вдоль западного берега Вислы, должна была рассечь эту группировку. Исходными районами для наступления должны были служить на юге уже имевшиеся плацдармы за Вислой, а на севере — плацдармы на реке Нареве, которые еще предстояло захватить. Честь овладения Варшавой план предоставлял 1-й польской армии. Начать наступательную операцию предполагалось не ранее 25 августа.

Следует учесть, что в этом наступлении 1-й Белорусский мог рассчитывать лишь на свои силы. Ставка не имела в тот момент крупных резервов, а развернувшиеся в Прибалтике, в Западной Украине и в Прикарпатье наступательные операции поглощали все имевшиеся ресурсы.

В Варшаве тем временем шли бои, и повстанцам нужно было помочь. Во время одного из разговоров с Рокоссовским Сталин приказал еще раз внимательно рассмотреть вопрос о Варшавской операции и, пока идет подготовка, организовать доставку вооружения повстанцам. Он приказал также для установления связи сбросить в Варшаву парашютиста, снабженного рацией.

Но дело осложнялось в крайней степени тем, что Бур-Коморовский не желал вступать в какие-либо отношения с руководством Красной Армии. Парашютист же с рацией, сброшенный в Варшаву, не зная дислокации повстанцев, попал в лапы к немцам. Грузы, которые советские самолеты стали сбрасывать на парашютах повстанцам, часто попадали не по назначению, так как точное расположение повстанцев не было известно.

Между тем на Западе буржуазная пресса, в особенности польская эмигрантская, подняла крикливую кампанию, обвиняя советских руководителей в нежелании помочь восставшим. Сама мысль об этом вызывала негодование у Рокоссовского, как отмечает авторитетный и объективный свидетель. Речь идет об Александре Верте, корреспонденте английской газеты «Санди тайме» и радиокомпании Би-Би-Си в СССР в годы войны.

Этот английский корреспондент, родившийся в России и хорошо знавший русский язык, беседовал с командующим 1-м Белорусским фронтом 26 августа 1944 года в Люблине. Только что на главной площади древнего польского города состоялась торжественная церемония по случаю открытия памятника погибшим в битве за Люблин советским солдатам. Маршал был необычно суров. Первые его слова были:

«— Я не могу входить в детали. Скажу вам только следующее. После нескольких недель тяжелых боев в Белоруссии и в Восточной Польше мы в конечном счете подошли примерно 1 августа к окраинам Праги. В этот момент немцы бросили в бой четыре танковые дивизии, и мы были оттеснены назад.

— Как далеко назад?

— Не могу вам точно сказать, но, скажем, километров на сто.

— И вы все еще продолжаете отступать?

— Нет, теперь мы наступаем, но медленно.

— Думали ли вы 1 августа (как дал понять в тот день корреспондент «Правды»), что сможете уже через несколько дней овладеть Варшавой?

— Если бы немцы не бросили в бой всех этих танков, мы смогли бы взять Варшаву, хотя и не лобовой атакой, но шансов на это никогда не было больше 50 из 100. Не исключена была возможность немецкой контратаки в районе Праги, хотя теперь нам известно, что до прибытия этих четырех танковых дивизий немцы в Варшаве впали в панику и в большой спешке начали собирать чемоданы.

— Было ли Варшавское восстание оправданным в таких обстоятельствах?

— Нет, это была грубая ошибка. Повстанцы начали его на собственный страх и риск, не проконсультировавшись с нами.

— Но ведь была передача Московского радио, призывавшая их к восстанию?

— Ну, это были обычные разговоры. Подобные же призывы к восстанию передавались радиостанцией «Свит» [радиостанция Армии Крайовой], а также польской редакцией Би-Би-Си — так мне по крайней мере говорили, сам я не слышал. Будем рассуждать серьезно. Вооруженное восстание в таком месте, как Варшава, могло бы оказаться успешным только в том случае, если бы оно было тщательно скоординировано с действиями Красной Армии. Правильный выбор времени являлся здесь делом огромнейшей важности. Варшавские повстанцы были плохо вооружены, и восстание имело бы смысл только в том случае, если бы мы были уже готовы вступить в Варшаву. Подобной готовности у нас не было ни на одном из этапов [боев за Варшаву], и я признаю, что некоторые советские корреспонденты проявили 1 августа излишний оптимизм. Нас теснили, и мы даже при самых благоприятных обстоятельствах не смогли бы овладеть Варшавой раньше середины августа. Но обстоятельства не сложились удачно, они были неблагоприятны для нас. На войне такие вещи случаются. Нечто подобное произошло в марте 1943 года под Харьковом и прошлой зимой под Житомиром.

— Есть ли у вас шансы на то, что в ближайшие несколько недель вы сможете взять Прагу?

— Это не предмет для обсуждения. Единственное, что я могу вам сказать, так это то, что мы будем стараться овладеть и Прагой и Варшавой, но это будет нелегко.

— Но у вас есть плацдармы к югу от Варшавы.

— Да, однако немцы из кожи вон лезут, чтобы ликвидировать их. Нам очень трудно их удерживать, и мы теряем много людей. Учтите, что у нас за плечами более двух месяцев непрерывных боев. Мы освободили всю Белоруссию и почти четвертую часть Польши, но ведь и Красная Армия может временами уставать. Наши потери были очень велики.

— А вы не можете оказать варшавским повстанцам помощь с воздуха?

— Мы пытаемся это делать, но, по правде говоря, пользы от этого мало. Повстанцы закрепились только в отдельных точках Варшавы, и большинство грузов попадает к немцам.

— Почему же вы не можете разрешить английским и американским самолетам приземляться в тылу у русских войск, после того как они сбросят свои грузы в Варшаве? Ваш отказ вызвал в Англии и Америке страшный шум...

— Военная обстановка на участке к востоку от Вислы гораздо сложнее, чем вы себе представляете. И мы не хотим, чтобы именно сейчас там вдобавок ко всему находились еще и английские и американские самолеты. Думаю, что через пару недель мы сами сможем снабжать Варшаву с помощью наших низколетящих самолетов, если повстанцы будут располагать сколько-нибудь различимым с воздуха участком территории в городе. Но сбрасывание грузов в Варшаве с большой высоты, как это делают самолеты союзников, практически совершенно бесполезно.

— Не производит ли происходящая в Варшаве кровавая бойня и сопутствующие ей разрушения деморализующего воздействия на местное польское население?

— Конечно, производит. Но командование Армии Крайовой совершило страшную ошибку. Мы [Красная Армия] ведем военные действия в Польше, мы та сила, которая в течение ближайших месяцев освободит всю Польшу, а Бур-Коморовский вместе со своими приспешниками ввалился сюда, как рыжий в цирке — как тот клоун, что появляется на арене в самый неподходящий момент и оказывается завернутым в ковер... Если бы здесь речь шла всего-навсего о клоунаде, это не имело бы никакого значения, но речь идет о политической авантюре, и авантюра эта будет стоить Польше сотни тысяч жизней. Это ужасающая трагедия, и сейчас всю вину за нее пытаются переложить на нас. Мне больно думать о тысячах и тысячах людей, погибших в нашей борьбе за освобождение Польши.

Неужели же вы считаете, — закончил он, — что мы не взяли бы Варшаву, если бы были в состоянии это сделать? Сама мысль о том, будто мы в некотором смысле боимся Армии Крайовой, нелепа до идиотизма».

Многого, очень многого не мог сказать Рокоссовский чрезмерно любознательному и дотошному корреспонденту Би-Би-Си. Но теперь, спустя столько лет после окончания войны, широко известны основные факты, свидетельствующие, что советский народ и в дни Варшавского восстании с честью выполнил свой интернациональный долг. Можно, к примеру, вспомнить приведенные в «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза» цифры: войска 1-го Белорусского фронта только за август и первую половину сентября 1944 года, то есть с того момента, как они стали вести боевые действия на польской территории, потеряли убитыми и ранеными 166 808 человек. Потери 1-го Украинского фронта лишь за август составили 122 578 человек. Итого, 289 386 человек! И если до сих пор на Западе находятся люди, которые осмеливаются упрекать Красную Армию и ее руководителей в том, что они не захотели будто бы помочь восставшей Варшаве, то пусть эти люди вспомнят, что все людские потери Великобритании в этой войне на земле, в воздухе и на море составили 744 400 человек, а США потеряли на всех театрах 1076 тысяч человек. Пусть они сопоставят эти потери с цифрой — 289 386 советских солдат и офицеров, убитых и раненых лишь за месяц-полтора в боях за освобождение польского народа.

Впрочем, апелляции к совести буржуазных историков и писателей, ослепленных ненавистью ко всему советскому, заранее обречены на неудачу. Да наш народ и не нуждается в оправданиях: свершенное им в истории человечества столь величественно, что желание умалить его роль подобно попыткам заслонить солнце. На протяжении столетий наш народ неоднократно спасал европейские народы от гибели. Так было в XIII веке, когда он своей грудью прикрыл развивающуюся культуру Западной Европы от диких орд татаро-монголов, так было в XIX веке, когда он повалил в бездну «тяготеющий над царствами кумир» Наполеона, так было в XX столетии, когда он поверг «тысячелетний рейх» Адольфа Гитлера.

В тот момент, когда Рокоссовский беседовал с А. Вертом, 1-й Белорусский фронт уже наступал, наступал с одной целью — помочь Варшаве. Но прорвать оборону врага при том остром недостатке боеприпасов, который испытывали войска, оказалось нелегко. Лишь армии правого крыла сумели захватить плацдарм за рекой Наревом. Наступательные возможности фронта иссякали. 29 августа Ставка отдала директивы о переходе к жесткой обороне трем Белорусским, 1-му и 4-му Украинским фронтам. Исключение составляли лишь войска правого крыла Белорусского фронта. Им предстояло продолжать движение по направлению к Варшаве.

В начале сентября 1944 года разведка 1-го Белорусского сообщила Рокоссовскому, что немецкие танковые части, находившиеся до этого под Прагой, атакуют плацдармы на Висле, южнее Варшавы. Значит, решил командующий фронтом, враг не ожидает наступления на Варшаву, раз ослабил свою группировку там. Немедленно об этом было доложено Сталину, и тот отдал соответствующий приказ.

4 сентября Рокоссовский был уже в 47-й армии, которой командовал Н. И. Гусев. На совещании в штабе армии Рокоссовский ознакомил присутствующих с приказом на наступление. 47-я армия должна была наступать на главном направлении. Во взаимодействии с соседями — 70-й советской и 1-й польской армиями, — ей предстояло прорвать оборону врага, выйти к Висле и овладеть Прагой.

— На подготовку операции вам дается пять суток, — говорил Рокоссовский. — Из резерва фронта мы предоставим вам дополнительно артиллерийские и танковые части.

Рокоссовский подошел к карте, висевшей на стене, и обвел указкой полосу наступления армии.

— Боевая задача не из легких. Немцы глубоко эшелонировали оборону, они на весь мир кричат, что Прага неприступна. Правда, мы уже привыкли брать эти «неприступные» крепости, но все же Прага — крепкий орешек. Сил и средств у вашей армии, с учетом того, что мы дадим дополнительно, достаточно, чтобы операция была проведена успешно. Однако от вас потребуется немалое искусство, слаженность и прочное взаимодействие. Приказываю ни в коем случае не ориентировать солдат и офицеров на легкую победу. Одновременно требую сделать все, что можете, чтобы избежать лишних жертв.

Рокоссовский немного помолчал.

— Необходимо до предела тщательно соблюдать скрытность подготовки. Внезапность, неожиданность и мощный удар — это половина победы. Помните об этом постоянно. И напоследок — каждый солдат, каждый сержант и офицер должны знать цель операции, ее значение для нас и для польского народа!

После этого Рокоссовский отправился в части, беседовал с командирами и политработниками, с рядовыми бойцами, словом, делал то, что считал обязанным сделать всегда перед подготовкой наступления. Сопровождавший Рокоссовского вместе с командармом в этой поездке начальник Политуправления армии М. X. Калашник пишет: «На меня произвело большое впечатление умение маршала вести разговор с людьми. Он мог каждого вызвать на откровенность, направить разговор на самое нужное, дать необходимый совет, подметить даже мелкое на первый взгляд упущение. Создавалось впечатление, что жизнь того или иного полка, который мы посещали, он знает не хуже самого командира. Объяснялось это, безусловно, тем, что командующий фронтом досконально знал войска, в полной мере был осведомлен об их нуждах и запросах, умел видеть то главное, основное, что в конце концов определяло успех или неудачу на поле боя. Высокий, стройный, мужественно-красивый, с блестящей военной выправкой, он обладал каким-то особенным обаянием, солдаты смотрели на него с гордостью и любовью».

Наступление началось 10 сентября, в полдень — Рокоссовский старался избежать шаблона и в этом, ведь немцы привыкли к тому, что наступление обычно начинается утром. Действия войск отличались большой напористостью, и в ночь на 13 сентября они ворвались в Прагу. Вот когда следовало поднимать восстание! Произойди оно в этот момент, восставшие могли рассчитывать на захват мостов и немедленную переправу советских солдат через Вислу. Теперь же немцы, отчаянно защищавшие в Праге каждый дом и каждую улицу, сумели взорвать мосты, и перед вышедшими 14 сентября на широком фронте к Висле советскими войсками оказалась широкая и глубокая река, на западном берегу которой немцы заблаговременно подготовили укрепления.

Еще 13 сентября, когда советские войска ворвались в Прагу, Рокоссовский доложил Сталину об этом. Сталин спросил, могут ли войска фронта начать операцию по освобождению Варшавы. Рокоссовский вынужден был дать отрицательный ответ. Тогда Сталин попросил помочь восставшим, чем можно, чтобы облегчить их положение.

В то время как польские части занимали позиции по берегу Вислы, фронтовая авиация начала переброску вооружения и боеприпасов повстанцам. Первые самолеты ПО-2 появились над Варшавой в ночь на 14 сентября. Зашевелилось наконец и командование Армии Крайовой. 15 сентября оно по радио вступило в связь с частями Красной Армии, действовавшими в Праге.

Прошло уже 45 дней с начала восстания, и они стоили жителям Варшавы сотен тысяч жизней. По приказу Гитлера немецкие солдаты безжалостно расстреливали всех, кто казался им подозрительным. Остальных угоняли в Германию. Специальные команды подрывников и поджигателей методически разрушали и сжигали дом за домом, улицу за улицей. И все же в центре города, в Мокотуве, Жолибоже и Чернякуве продолжали еще обороняться повстанцы, теснимые со всех сторон превосходящими силами гитлеровцев.

Командующий 1-м Белорусским фронтом приехал в Прагу 15 сентября. Машина его медленно пробиралась по улицам предместья Варшавы, где когда-то он бегал мальчишкой, где он начал свою трудовую жизнь. Как это давно было! И как все переменилось. Вот Рембертув, вот Козя Гура, вот Виленский вокзал! Он узнавал и не узнавал с детства знакомые места. Время, неуловимо бегущее время, оно изменило все. И война, жестокая, неумолимая война, ее следы на каждом шагу!

Из машины пришлось выйти — рядом Висла, и с противоположного берега враги стреляют по всему живому. Осторожно дошли до блиндажа, расположенного почти у самого уреза воды. Непрерывно моросил дождь. Сквозь его пелен; были видны руины Варшавы. Слева на Висле чернели развалины — это остатки моста, того самого моста, облицовкой которого когда-то занимался 16-летний паренек Костя Рокоссовский. Только теперь этот мост зовется иначе — мостом Понятовского, и немцы взорвали его позавчера, 13 сентября. Города, в сущности, нет — сплошные развалины, они кажутся нагромождением скал. С противоположного берега доносятся взрывы, ветер несет запах гари... Вот так и пришлось маршалу Рокоссовскому вновь увидеть Варшаву спустя тридцать лет: через Вислу из амбразуры блиндажа. «Разыгравшаяся в Варшаве трагедия не давала покоя, — писал он много лет спустя. — Сознание невозможности предпринять крупную операцию для того, чтобы выручить восставших, было мучительным».

Попыткой помочь восставшим было форсирование реки солдатами 1-й армии Войска Польского. С правого берега Вислы поляки видели, как пылает в огне Варшава. Верность своему народу звала их в бой. В ночь на 16 сентября первый батальон Войска Польского переправился через реку, за ним последовал еще один. 17 сентября на плацдарме в Варшаве было около 1000 бойцов, и предполагалось переправлять все новые и новые части.

Но переправа была чрезвычайно сложным делом. Из-за небольшой глубины реки у берега тяжелые понтоны не могли подойти к нему, артиллерийская и бронетанковая техника не могла быть переправлена. И погрузка и выгрузка происходили под жесточайшим артиллерийским и пулеметным огнем, польские солдаты гибли десятками.

И все же воины 1-й польской армии сумели зацепиться за противоположный берег. Однако пробиться к центру иди в южную часть Варшавы они не смогли. Не удалось установить и контакт с восставшими — по приказу Бур-Коморовского, не желавшего ни в коей форме сотрудничать с частями Войска Польского, группы повстанцев отошли в глубь города.

Между тем немецкое командование принимало все меры к уничтожению плацдармов. Одна за другой следовали танковые атаки. Представитель Ставки при Войске Польском генерал-майор Н. М. Молотков докладывал:

«Вызвал артогонь на себя...» Это значило, что мужественные польские солдаты и погибая стремились уничтожить врага!

С каждым часом положение на плацдарме становилось тяжелее. «В таких условиях удержаться на западном берегу Вислы было невозможно, — писал впоследствии Рокоссовский. — Я решил операцию прекратить. Помогли десантникам вернуться на наш берег. К 23 сентября эти подразделения трех пехотных полков 1-й польской армии присоединились к своим частям». Остается добавить, что попытка форсирования реки стоила польским солдатам немалых потерь.

Трагедия Варшавы близилась к концу. Единственное, чем еще мог помочь Рокоссовский варшавянам, — это сбрасывать с самолетов оружие, боеприпасы, продовольствие. ПО-2 каждую ночь появлялись над Варшавой и с небольшой высоты сбрасывали грузы довольно точно, так как летчики располагали теперь координатами повстанческих районов. С 14 сентября по 1 октября 1944 года советская авиация совершила в Варшаву 2243 полета и сбросила восставшим 156 минометов, 505 противотанковых ружей, 2667 автоматов и винтовок, 42 тысячи гранат, 3 миллиона патронов, 113 тонн продовольствия и 500 килограммов медикаментов.

28 сентября гитлеровцы предприняли в Варшаве решительный штурм, и через три дня повстанцы оказались на грани полного поражения. 2 октября командование Армия Крайовой отдало приказ о капитуляции. Лишь несколько десятков повстанцев, в основном из Армии Людовой, сумели перебраться через Вислу. Варшавское восстание окончилось трагически.

Между тем севернее Варшавы советские армии продолжали наступление, пытаясь ликвидировать плацдарм противника в междуречье Вислы и Нарева, но добиться успеха никак не могли. Ставка же требовала во что бы то ни стало разделаться с плацдармом врага. Рокоссовский решил сам на месте выяснить обстановку и причины неудач:

«Ознакомившись с вечера с организацией наступления, которое должно было начаться на рассвете, я с двумя офицерами штаба прибыл в батальон 47-й армии, который действовал в первом эшелоне. Мы расположились в окопе. Со мной были телефон и ракетница. Договорились: красные ракеты — бросок в атаку, зеленые — атака отменяется.

В назначенное время наши орудия, минометы и «катюши» открыли огонь. Били здорово. Но ответный огонь противника был куда сильнее. Тысячи снарядов и мин обрушились на наши войска из-за Нарева, из-за Вислы, из фортов крепости. Ураган! Огонь вели орудия разных калибров, вплоть до тяжелых крепостных, минометы обыкновенные и шестиствольные. Противник не жалел снарядов, словно хотел показать, на что он еще способен. Какая тут атака! Пока эта артиллерийская система не будет подавлена, не может быть и речи о ликвидации вражеского плацдарма. А у нас пока и достаточных средств не было под рукой, да и цель не заслуживала такого расхода сил.

Я приказал подать сигнал об отмене атаки...»

По возвращении на КП фронта Рокоссовский решил связаться со Ставкой и доложить о невозможности продолжения наступательных операций. В этом намерении он был поддержан Жуковым, вновь прибывшим на фронт в качестве представителя Ставки. Позвонив Сталину и доложив обстановку, Жуков просил разрешения прекратить наступательные бои на участке 1-го Белорусского фронта ввиду их бесперспективности. Части нуждались в отдыхе и пополнении.

В ответ Сталин предложил Жукову завтра же вылететь вместе с Рокоссовским в Москву.

На следующий день маршалы были в Ставке. Кроме Сталина, в кабинете находились Молотов и Антонов.

Жуков вспоминает:

«Поздоровавшись, И. В. Сталин сказал:

— Ну, докладывайте!

Я развернул карту и начал докладывать. Вижу, И. В. Сталин нервничает: то к карте подойдет, то отойдет, то опять подойдет, пристально поглядывая то на меня, то на карту, то на К, К. Рокоссовского. Даже трубку отложил в сторону, что бывало всегда, когда он начинал терять хладнокровие и был чем-либо неудовлетворен.

— Товарищ Жуков, — перебил меня В. М. Молотов, — вы предлагаете остановить наступление тогда, когда разбитый противник не в состоянии сдержать напор наших войск. Разумно ли ваше предложение?

— Противник уже успел создать оборону и подтянуть необходимые резервы, — возразил я. — Он сейчас успешно отбивает атаки наших войск. А мы несем ничем не оправданные потери.

— Вы поддерживаете мнение Жукова? — спросил И. В. Сталин, обращаясь к К. К. Рокоссовскому.

— Да, я считаю, надо дать войскам передышку и привести их после длительного напряжения в порядок.

— Думаю, что передышку противник не хуже вас использует, — сказал Верховный. — Ну а если поддержать 47-ю армию авиацией и усилить ее танками и артиллерией, сумеет ли она выйти на Вислу между Модлином и Варшавой?

— Трудно сказать, товарищ Сталин, — ответил К. К. Рокоссовский. — Противник также может усилить это направление.

— А вы как думаете? — обращаясь ко мне, спросил Верховный.

— Считаю, что это наступление нам не даст ничего, кроме жертв, — снова повторил я. — А с оперативной точки зрения нам не особенно нужен район северо-западнее Варшавы. Варшаву надо брать обходом с юго-запада, одновременно нанося мощный рассекающий удар в общем направлении на Лодзь — Познань. Сил для этого сейчас на фронте нет, но их следует сосредоточить. Одновременно нужно основательно подготовить и соседние фронты на Берлинском направлении к совместным действиям.

— Идите и еще раз подумайте, а мы здесь посоветуемся, — остановил меня И. В. Сталин».

Когда минут через двадцать Рокоссовский и Жуков вновь были приглашены в кабинет, решение было уже принято.

— Мы решили согласиться на переход к обороне наших войск, — сказал Сталин. — Дальнейшие планы будем обсуждать позже. Можете идти.

В тот же вечер Рокоссовский вылетел к войскам. Они перешли к обороне, но противник не оставил надежд на то, что ему удастся расправиться с плацдармами на Висле и Нарве. Магнушевский плацдарм южнее Варшавы все время подвергался атакам, на плацдарме же 65-й армии за Наревом некоторое время было спокойно. Немецкое командование сумело скрытно подготовиться и 4 октября нанесло внезапный удар, одновременно введя в действие большие силы. Уже в первые часы положение стало тревожным, и Рокоссовский с Телегиным, Казаковым, Орлом выехал к Батону.

Во второй половине дня он был на армейском КП.

— Противник с ходу не смог прорвать вторую позицию, хотя и подошел к ней вплотную, — докладывал Батов. — Противотанковая артиллерия отличилась. Здорово помогли также ИС-2[23], они с расстояния в два километра насквозь прошивали немецкие «тигры» и «пантеры». Мы подсчитали — шестьдесят девять танков горит перед нашими позициями.

— Немцы, я думаю, после того как не удался им прорыв в центре, могут изменить направление удара, — раздумывал вслух Рокоссовский, но в этот момент его прервал начальник связи армии:

— Товарищ маршал, вас к аппарату ВЧ, Ставка!

— Да... у противника до четырехсот танков, — докладывал Рокоссовский. — Сто восемьдесят он бросил в первом эшелоне... Удар очень силен. Да, в центре потеснил, войска отошли на вторую полосу... Командарм? Справится, я уверен. Помощь уже оказываем... Слушаюсь, — закончил разговор Рокоссовский. — Ну. Павел Иванович, — повернулся он к Батову, — сказано, если не удержим плацдарм...