Жизнь замечательных людей (№255) - Рокоссовский

Тот, кто проезжал по железной дороге Москва — Ленинград, возможно, помнит станцию Крюково, что в 40 километрах от Ленинградского вокзала столицы. До нее докатился вал гитлеровских танков в 1941 году, докатился, чтобы разбиться о стойкость советских солдат и застыть грудами железного лома. В Крюкове и возле него на протяжении двух недель кипели яростные бои. Сюда и перенес свой КП Рокоссовский.

Дальше отступать было некуда. Это понимали солдаты 16-й армии, это понимал Рокоссовский, этого требовал Военный совет фронта. Вот что писалось в особом приказе Военного совета фронта в это время: «Крюково — последний пункт отхода, и дальше отступать нельзя. Отступать больше некуда. Любыми, самыми крайними мерами немедленно добиться перелома, прекратить отход. Каждый дальнейший ваш шаг назад — это срыв обороны Москвы. Всему командному составу снизу доверху быть в подразделениях, на поле боя...» Жестокие, суровые, но справедливые слова!

Рокоссовский и без приказа не сидел в штабе, а целыми днями находился в частях и соединениях, добирался до передовой и предпочитал, чтобы командиры полков и дивизий не сопровождали его.

По-прежнему он оставался спокоен и ровен в любых обстоятельствах, и люди, встречавшиеся с ним в этот период, как и позже, с трудом могли вспомнить случай, когда Рокоссовский выходил бы из себя, гневался. Как правило, это происходило только тогда, когда он обнаруживал вопиющие нарушения служебных обязанностей своими подчиненными.

Вот Рокоссовский с передовой пришел в штаб полка. Командир полка, отрапортовав, как полагается, начал докладывать обстановку. Рокоссовский слушал молча, но лицо его стало суровым.

— Где тут у вас окопы? — вдруг перебил он доклад. Комполка показал на карте. Внезапно, не сдержавшись, командарм вспылил:

— Неправда! Командующий армией был на месте, а вы, командир полка, не удосужились побывать! А если завтра бой? Стыдно!

И, не продолжая разговора, вышел.

После выхода немецких войск непосредственно к предместьям Москвы командование Западного фронта стало присылать в таявшую с каждым днем 16-ю армию пополнения, но много сделать не могло. Штаб фронта буквально «наскребал» резервы для 16-й армии. К примеру, для пополнения 8-й, 9-й гвардейских и 18-й стрелковой дивизии 16-й армии от каждой стрелковой дивизии других армий фронта в это время было выделено по одному полностью укомплектованному стрелковому взводу (одному стрелковому взводу!), которые срочно на автотранспорте были отправлены в распоряжение Рокоссовского. Из состава 43-й армии в район Крюкова срочно перебросили на автомашинах один стрелковый батальон. В 16-ю армию штаб фронта в первую очередь направлял и поступавшие далеко не в достаточном количестве боеприпасы и вооружение. Особенно остро не хватало автоматов, винтовок, мин.

Командование фронта делало все, чтобы хоть немного подкрепить ослабевшие войска. От командармов Жуков требовал устойчивой обороны имевшимися в их распоряжении силами.

Однажды, когда Рокоссовский возвратился на свой КП с истринской позиции, дежурный доложил, что командарма вызывает к ВЧ Верховный Главнокомандующий. Рокоссовский приготовился к худшему: его войска вновь были вынуждены отступить, незначительно, но все же отступили...

— Генерал-лейтенант Рокоссовский слушает, — начал он разговор.

В ответ послышался спокойный, ровный голос Сталина:

— Доложите, пожалуйста, какова обстановка на Истринском рубеже.

Командарм, стараясь одновременно быть и кратким, и исчерпывающим, стал докладывать, что хотя войска и отступили, но он намерен предпринять контратаки.

Сталин прервал его:

— О ваших мероприятиях говорить не надо. — Из тоне его голоса Рокоссовский почувствовал, что Сталин хочет подчеркнуть свое доверие, что он звонит не для того, чтобы сделать выговор. — Вам тяжело?

— Да, товарищ Сталин, очень тяжело. Очень...

Сталин немного помолчал:

— Я понимаю. Прошу вас продержаться еще некоторое время, мы вам поможем...

На этом разговор закончился. В ту пору внимание Генерального секретаря ЦК ВКП(б), Председателя Совета Народных Комиссаров, Председателя Государственного Комитета Обороны и Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина означало многое. К тому же на следующее утро в 16-ю армию поступила и обещанная помощь: полк «катюш», два полка противотанковой артиллерии, четыре роты солдат с ПТР, три батальона танков и 2 тысячи москвичей для пополнения измотанных частей 16-й армии.

Помощь пришла своевременно. Немецко-фашистские войска уже выдыхались, но были еще способны прорываться то в одном, то в другом месте. Бои на северо-западе от Москвы бушевали с прежней ожесточенностью.

Спустя несколько дней около 3-х часов ночи Верховный Главнокомандующий вновь вызвал по ВЧ командующего 16-й армией. Выслушав доклад Рокоссовского, Сталин спросил:

— Известно ли вам, что в районе Красной Поляны появились немецкие части? Что вы предпринимаете, чтобы их отбросить? Учтите, есть сведения, что из района Красной Поляны они намерены обстреливать Москву крупнокалиберной артиллерией.

— Товарищ Сталин, мне известно о выдвижении передовых немецких частей севернее Красной Поляны, — отвечал Рокоссовский, — и я уже подтягиваю туда силы с других участков. Только сил этих очень уж мало...

— Очистите район Красной Поляны от противника, а мы сейчас же отдадим распоряжение об усилении этого участка войсками Московской зоны обороны.

Спустя час начальник штаба фронта Соколовский сообщил командующему 16-й армией, что из фронтового резерва для атаки Красной Поляны посланы танковая бригада, артполк и четыре дивизиона «катюш». К этому времени Рокоссовский уже отправил туда все, что смог собрать, — два батальона пехоты и два пушечных полка.

С рассветом артиллерия 16-й армии открыла огонь по обороне врага в Красной Поляне. Бой продолжался весь день, и лишь с наступлением темноты наши танкисты при поддержке артиллерии ворвались в Красную Поляну, захватили пленных, машины, артиллерийские орудия. Угроза обстрела советской столицы была ликвидирована.

К концу ноября оборонительное сражение на правом крыле Западного фронта достигло наивысшего накала. После ожесточенных боев на Солнечногорском и Истринском направлениях противник вновь потеснил войска 16-й армии и вышел в районы, удаленные от черты города всего на 25—35 километров. Сильно поредевшие во время кровопролитных боев 7-я, 8-я, 9-я гвардейские и 18-я стрелковая дивизии были оттеснены до рубежа Клушино, Матушкино, Крюково, Баранцево, где вели отчаянную борьбу с главными силами 4-й танковой группы противника.

Из Крюкова КП армии пришлось перевести, бой шел уже в самом поселке. Последнее продвижение вперед к Москве противник сделал 30 ноября между Красной Поляной и Лобней. На левом фланге противнику удалось оттеснить части 16-й армии до рубежа Баранцево, Хованское, Петровское, Ленине. Но это был предел наступления немецко-фащистских войск на северных подступах к Москве. «Тайфун» выдохся.

Под Москвой еще шли бои за отдельные города и поселки, а начальник германского генерального штаба генерал-полковник Ф. Гальдер, убедившись в невозможности захватить Москву, уже заносил в дневник: «Нам нечего больше выжидать, и мы можем отдать приказы на переход к зиме». Самоуверенность все еще не покидала гитлеровских военачальников. Командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Бок считал, что оборона советских войск под Москвой находится «на грани своего кризиса», и в этом его полностью поддерживала фашистская разведка, еще 1 декабря сообщавшая: боевая сила большинства советских соединений мала, прибытия каких-либо новых дивизий из глубокого тыла ожидать не следует. Но гитлеровцам еще раз суждено было ошибиться самым постыдным образом.

В глубоком секрете Советское Верховное Главнокомандование подготовило и сумело сконцентрировать под Москвой три новые резервные армии: 1-ю ударную, 20-ю и 10-ю. Двум из них предстояло вступить в бой на северном фланге 16-й армии, заменив ее измотанные и истощенные соединения и части. Одновременно советское командование наносило мощные удары и на других участках советско-германского фронта, под Волховом и Ростовом-на-Дону.

Героические защитники Москвы, а с ними и войска Рокоссовского сделали свое дело. Подвижные танковые группировки противника на флангах Западного фронта были истощены, обескровлены и оказались вынужденными остановиться в двух выступах, глубоко вдавшихся в расположение советских войск. Сумев продвинуться за 15—20 дней ноябрьского наступления лишь на 80— 100 километров, они сильно растянулись, к началу декабря исчерпали всю свою ударную силу, вынуждены были перейти к обороне в неблагоприятных условиях и оказались под непосредственной угрозой ударов Красной Армии. Еще раз подтверждался один из военных принципов: «Всякий обходящий противника может сам оказаться им обойденным».

После войны битые стратеги гитлеровского вермахта в поисках причин поражения под Москвой, причин провала операции «Тайфун», не стыдятся валить вину на мороз, будто бы помешавший им ворваться в Москву. Однако это утверждение не выдерживает никакой критики. Гитлеровцы были остановлены под Москвой в начале декабря, а за весь ноябрь 1941 года абсолютный минимум температуры воздуха не превышал 18 градусов, средняя же месячная температура была меньше 6 градусов мороза. По нашим понятиям, это еще не зима, и никто, кроме самих гитлеровских генералов, не виноват в том, что их войска оказались неподготовленными даже к таким слабым морозцам. Гитлеровский генералитет собирался расправиться с Красной Армией за шесть-восемь недель и теперь пожинал плоды своего авантюризма. Настоящая зима пришла в декабре, когда абсолютный минимум температуры воздуха снижался в Подмосковье до 31 градуса мороза, а средняя месячная температура составила почти 15 градусов ниже нуля. Но в декабре наступали и достигли крупных успехов войска Красной Армии, командование которой знало, что валенки, телогрейки, теплое белье — тоже оружие, и заранее готовилось к зиме.

Начиная контрнаступление, Советское Верховное Главнокомандование предполагало в первую очередь разгромить ударные танковые группировки противника севернее и южнее Москвы. Войскам правого фланга Западного фронта предстояло разгромить клинско-солнечногорскую группировку противника, то есть его 3-ю и 4-ю танковые группы. 16-я армия должна была начать наступление на день позже других армий, 7 декабря, и, освободив во взаимодействии с 20-й армией районы Льялово — Крюково, наступать основными силами на Истру.

От обороны к контрнаступлению 16-й армии пришлось переходить без всякой паузы, бои продолжались все время. 2 декабря противнику удалось захватить Крюково, этот важный узел дорог в непосредственной близости от Москвы. Уже в ночь на 3 декабря Рокоссовский приказал командиру 8-й гвардейской дивизии вернуть поселок, и такая попытка была предпринята, но отбить удалось лишь восточную часть Крюкова. С 3 по 6 декабря дивизия девять раз атаковала крюковский узел сопротивления. Поселок переходил из рук в руки. Окончательно его удалось освободить лишь в ходе общего контрнаступления.

Одной из основных причин, по которой 8-й гвардейской дивизии не удавалось возвратить Крюково, была недостаточная организованность боевой операции. В частности, разведка обороны противника была организована слабо, поэтому во время атаки вражеские огневые средства оказались неподавленными.

Наступал момент, которого Рокоссовский ждал так долго в октябрьские и ноябрьские дни 1941 года. Теперь солдаты, оттесненные врагом до самого порога Москвы, но неразбитые, несломленные, должны были отбросить захватчиков. Для этого требовались новые силы, и 16-я армия их получила.

Перед началом наступления в составе 16-й армии имелось значительное количество соединений: пять стрелковых и четыре кавалерийские дивизии, четыре танковые и четыре стрелковые бригады. Особенно радовался Рокоссовский прибытию 354-й стрелковой дивизии и стрелковых бригад, укомплектованных отборными кадрами. Личный состав их уже владел новыми системами боевого оружия, успешно усваивал и новые методы ведения войны. Много было у 16-й армии и артиллерии, больше, чем в других армиях, сражавшихся в те дни под Москвой: 7 артиллерийских полков стрелковых дивизий и 15 полков резерва Верховного Главнокомандования, всего более 900 орудий и минометов, около 70 установок «катюш». Поскольку полоса, в которой предстояло наступать 16-й армии, сузилась до 20 километров, командующий армией имел возможность концентрировать значительные артиллерийские группировки в наиболее важных местах.

Но то же время следует учитывать, что все части и соединения армии Рокоссовского, ведшие бои на уничтожение на протяжении долгого времени, имели большой некомплект как в технике, так и в людях. Кроме того, против 16-й армии находилась наиболее сильная группировка противника, и армия по живой силе, артиллерии и минометам превосходила его лишь двукратно. По танкам силы сторон были равны.

Исходя из обстановки, Рокоссовский предполагал начать наступление 7 декабря ударом по Крюковскому узлу сопротивления немецко-фашистских войск, а на следующий день перейти в наступление и остальными силами армии в истринском направлении.

В 10 часов утра 7 декабря после 13-минутной артиллерийской подготовки, во время которой на один километр фронта удалось сосредоточить до 40 орудий и минометов, части 16-й армии начали атаку Крюковского укрепленного узла противника. Немецко-фашистские войска цеплялись за Крюково как только могли, желая сохранить столь важный пункт, расположенный вблизи от Москвы.

Бой шел весь день 7 декабря, противник, подтянув резервы, много раз контратаковал. Сражение продолжалось ночью, и лишь во второй половине дня 8 декабря Крюково и прилегающие к нему населенные пункты были освобождены. На поле боя гитлеровцы оставили 54 танка, около 120 автомобилей, много оружия, боеприпасов, военного имущества. В Каменке они бросили два 300-миллиметровых орудия — из них гитлеровцы предполагали обстреливать Москву. На улицах Крюкова, несмотря на жестокий мороз, стояли жители — женщины, дети, старики, и солдаты-освободители кормили голодных детей хлебом и сахаром своего немудрящего солдатского пайка.

Так 16-я армия начала свое наступление под Москвой. Повсюду, куда бы ни приезжал в те декабрьские дни командарм, он видел радостные лица. Радостно было и у него на душе. Давно ли гитлеровцы бахвалились на весь мир, что Москва — вот она, уже в их руках, давно ли с болью в сердце приходилось оставлять подмосковные города и села, а теперь наши войска шли вперед и гитлеровские захватчики отступали, бросая трупы убитых и технику.

После освобождения Крюкова войска 16-й армии перешли в наступление по всему фронту в общем направлении на Истру. 9-я гвардейская стрелковая дивизия Белобородова на Волоколамском шоссе трижды в течение дня атаковала противника и трижды была вынуждена отходить на исходные позиции. Лишь к концу дня после четвертой атаки гвардейцы выбили врага с позиций. В результате боев 7—10 декабря части армии Рокоссовского лишили противника всех основных узлов сопротивления. Гитлеровцы поспешно начали отходить на заранее подготовленный рубеж — Истринское водохранилище, река Истра.

Перед командармом теперь стояла новая задача: не дать противнику закрепиться на этом естественном рубеже. Сделать это нужно было в условиях суровой зимы. С 7 декабря, как раз с того дня, когда армия Рокоссовского перешла в наступление, ударили крепкие морозы, доходившие до 25—30 градусов. Низкая температура и глубокий снежный покров затрудняли применение обходных маневров с целью перехвата путей отхода противника. Впоследствии Рокоссовский вспоминал: «Немецким генералам, пожалуй, следует благодарить суровую зиму, которая способствовала их отходу от Москвы с меньшими потерями, а не ссылаться на то, что русская зима стала причиной их поражения».

На дорогах в те дни далеко не всегда удавалось достичь необходимою порядка. Расчистка их была организована плохо, даже на Волоколамском шоссе, основной магистрали, ведшей на запад, была проложена только одна снежная колея. Часто возникали пробки. При отступлении противник взрывал мосты, обильно минировал дороги, а у 16-й армии не хватало средств для обезвреживания мин.

Штаб Рокоссовского, как и всегда, стремился быть поближе к передовым частям, и поэтому нередко приходилось на дорогах обгонять колонны войск, обходя их по обочинам дороги, и как раз там, где саперы еще не обезвредили вражеские мины. «Ощущение, скажу, не из приятных, — писал Рокоссовский, — идешь пешком по глубокому снегу и ожидаешь, что вот еще шаг — и останешься без ног...»

Выполняя указание гитлеровского верховного командования о создании «зоны пустыни» в оставляемых районах, захватчики безжалостно сжигали и разрушали города, деревни и села. Этот приказ осуществлялся с немецкой исполнительностью и педантичностью, и если в селениях оставались неповрежденные дома, то они, как правило, были заминированы, и саперам приходилось потрудиться, чтобы избавить их от мин. С минами связан следующий случай, одновременно и любопытный и смешной, характеризующий и обстановку, в которой работал тогда Рокоссовский, и его отношение к окружающим.

Штаб 16-й армии разместился в небольшом домике. Предстояла срочная и требующая внимания работа: принять и подготовить распоряжение войскам на следующий день. Рокоссовский, Малинин и другие работники штаба уже принялись за дело, как в домик, один из немногих уцелевших в деревне, вошла большая группа военных корреспондентов и кинооператоров. Приезд подобных гостей был обыкновенным для штаба 16-й армии, и они всегда находили у него и внимание и гостеприимство, но в настоящий момент гости мешали. Помещение битком набилось людьми, шли шумные разговоры, и работать было невозможно. Не желая обидеть представителей прессы, Рокоссовский быстро нашел выход, который ему подсказывали обыкновенные часы-ходики, тикавшие на стене и имевшие вместо гирь какие-то грузила, завернутые в материю. Заговорщически подмигнув Малинину и Лобачеву, командарм обратился к присутствующим:

— Товарищи, будьте осторожны и не дотрагивайтесь до этих часов. Они заминированы.

Поскольку сказано это было самым серьезным тоном, а командарм пользовался славой человека, способного пренебрегать смертельной опасностью, ни у кого из гостей не возникло сомнений в серьезности его предупреждения. Вскоре в избе стало просторно, так как никто из гостей не пожелал оставаться не только рядом с «заминированными» ходиками, но и вообще в избе. Рокоссовскому опять можно было работать спокойно...

Советские войска шли вперед, и с каждым километром неизмеримое чувство ярости овладевало и бойцами и командирами. Теперь они воочию видели то, что принесли захватчики на нашу землю, какой «новый порядок» ожидал советских людей. Сожженные дотла города и села, трупы патриотов на виселицах городских площадей, расстрелянные во время карательных операций против партизан дети, женщины и старики, замученные в лагерях тысячи военнопленных — все это и многое другое взывало к мести, к расплате с врагом. Подобного не происходило на нашей земле давно, очевидно со времени татарского нашествия XIII века. Увиденное жгло душу и бойцам и командарму.

Вот он приехал в деревню, дотла спаленную гитлеровцами. Дым пожарищ еще не растаял в морозном воздухе. Из-под остатков домов жители выкапывали пожитки. Внимание Рокоссовского и корреспондентов газет, прибывших в 16-ю армию, привлек колодец во дворе сожженного дома. Он доверху был набит трупами немцев: спеша похоронить убитых и не желая долбить мерзлую землю, гитлеровцы сложили их в колодец, но не успели засыпать землей. Рокоссовский подошел к колодцу, несколько мгновений смотрел на убитых врагов, а затем повернулся и сказал, обратившись к корреспондентам:

— Вы чувствуете, пахнет гарью? Когда я вижу все это, мне вспоминаются исторические книги. Татарское нашествие, запорожцы. Помните Тараса Бульбу? — Он немного помолчал, а затем кивнул головой в сторону колодца. — А им... так им и надо! — И быстро зашагал к машине.

Отныне и на многие месяцы сознание того, что миллионы людей ждут освобождения, ждут освободительницу Красную Армию, подстегивало как рядовых бойцов, как командиров 16-й армии, так и ее командующего. «Вперед! Не дать врагу закрепиться!» Этой мыслью жил командарм.

Наибольшее беспокойство у Рокоссовского вызывала близость сильного рубежа — реки Истры. Можно было твердо рассчитывать, что гитлеровские войска будут пытаться закрепиться на этом естественном рубеже и остановить наступление 16-й армии. Рокоссовский чувствовал, что сопротивление противника усиливается и преодолеть Истру с ходу его соединениям вряд ли удастся. Тогда командарм принимает решение, блестяще характеризующее его незаурядные качества полководца, проявлявшиеся до тех пор лишь в обороне. Он создает две подвижные группы, имевшие своей целью обход Истринского водохранилища. Группа генерал-майора танковых войск Ф. Т. Ремизова должна была обойти водохранилище с севера, в то время как группе Катукова предстояло совершить это к югу от Истры.

Своевременность и оригинальность замысла Рокоссовского оправдались в ходе боев за Истринский рубеж. Преследуя противника, войска 16-й армии за 11—12 декабря прошли от 10 до 16 километров и на многих участках вышли на рубеж реки Истры. Во второй половине дня 11 декабря войска группы генерала Белобородова ворвались в город Истру и к вечеру освободили его, а также соседние населенные пункты. Это был большой успех.

Утром 13 декабря во всех центральных газетах на первых страницах были напечатаны портреты командующего Западным фронтом Жукова и командующих армиями, которыми он руководил, в том числе и Рокоссовского. Над портретами крупным шрифтом было набрано сообщение Советского Верховного Главнокомандования о первых итогах грандиозного контрнаступления Красной Армии под Москвой. Были там следующие строки: «Войска генерала Рокоссовского, преследуя 5, 10 и 11-ю танковые дивизии, дивизию СС и 35-ю пехотную дивизию противника, заняли г. Истра». Теперь «генерал Р.» в числе других советских командармов уже возвращал захваченные противником города нашей страны. Полоса отступления кончилась.

13 декабря прошло в тяжелых боях. Отступая, враг уничтожил все переправы на реке Истре и взорвал дамбу водохранилища. Гигантский поток воды, разлившийся на расстояние в 50 километров, отрезал западный берег, на котором гитлеровцы думали отсидеться.

Переправа с ходу не удалась ни 12, ни 13 декабря. Отдельные подразделения 18-й и 354-й стрелковых дивизий, переправившись на противоположный берег, контратаками либо были уничтожены, либо возвратились на восточный берег. В этот момент и вступили в действие подвижные группы. Войска генерала Ремизова и генерала Катукова, обойдя Истринский рубеж, к 15 декабря создали угрозу окружения гитлеровцев, оборонявшихся у Истринского водохранилища. Стрелковые же части 16-й армии не прекращали попыток форсировать бурный поток, в который превратилась скромная речка Истра.

Рокоссовский прибыл в дивизию Белобородова как раз в тот момент, когда сибиряки 9-й гвардейской дивизии в свирепый мороз, под огнем вражеской артиллерии форсировали бушующий ледяной поток. Противоположный, правый берег Истры возвышался над восточным берегом, был покрыт лесом и как бы самой природой предназначен для упорной обороны. Оттуда все время, днем и ночью, летели снаряды и мины. Но сибиряки не остановились. Используя резиновые лодки, а также «подручные средства» — плоты, ворота, заборы, просто бревна, коряги, преодолевали они грозное препятствие и в конце концов обратили врага в бегство.

Столь же страшной и трудной была переправа и 18-й стрелковой дивизии, за которой наблюдал несколько часов спустя командарм. Здесь, на его глазах, оборвался трос у парома с 36 бойцами. Словно щепку закрутило паром в водовороте, но с берега в воду, не раздумывая, бросился боец. Командарм не успел его разглядеть, видел только, что у солдата светлые волосы.

— Кто этот храбрец? — повернулся он к командиру батальона.

— Тимофей Лаврищев, товарищ генерал. Он уже награды имеет... Смелый красноармеец.

Тем временем Лаврищеву удалось поймать трос и он поплыл к берегу. Навстречу ему, связанные веревкой, двигались саперы. Вот Лаврищев рванулся, успел передать трос саперу Власову, и в тот же момент льдина накрыла его... Больше на поверхности он не появился.

Молча следил командарм за паромом, возобновившим движение через Истру, а перед глазами у него стояла Бзура и он, 18-летний драгун, переправляющийся через такой же бешеный поток 27 лет назад, в феврале 1915 года. Только он уже не тот, он отвечает за жизнь десятков тысяч людей и не может, не имеет права бросить все и вместе с ними, этими дорогими его сердцу солдатами, переправляться через реку и идти навстречу вражеским пулеметам...

Рубеж реки Истры врагу удержать не удалось. Охваченный с флангов подвижными группами, атакуемый с фронта бесстрашными пехотинцами, противник побежал, оставляя все, что мешало бегству. Дороги, по которым вслед за гитлеровцами двигались войска Рокоссовского, были завалены оставленной немцами техникой. Гитлеровцы пытались задерживать продвижение частей и соединений 16-й армии, но это им плохо удавалось. В жестокие морозы и метели, по глубокому снегу 16-я армия преследовала врага. Общий темп наступления с 7 по 20 декабря составил 8,5 километра в сутки. Такую же картину можно было наблюдать и на других участках Западного фронта.

Для того чтобы иметь возможность непрерывно преследовать врага, Рокоссовский создал специальные отряды, численностью до батальона, которые в ночное время сменяли основные силы. В то время как сражавшиеся днем люди отдыхали, специальные отряды продолжали схватку, не давая врагу передышки, и среди гитлеровцев скоро стали распространяться легенды о неутомимых и исключительно сильных «сибирских частях» Рокоссовского.

Командарм в дни наступления, как и во время обороны, большую часть времени находился поблизости от фронта. Рокоссовский мог проводить целые дни в частях и соединениях, потому что знал: хорошо налаженный штаб армии, руководимый властным и умным генералом Малининым, и в его отсутствие сделает все необходимое для руководства войсками, а он, командующий, может в этом полностью положиться на своих подчиненных. Сам Рокоссовский писал о принципах, которыми он руководствовался в организации работы штаба: «У каждого руководителя своя манера, свой стиль работы с ближайшими сотрудниками. Стандарт в этом тонком деле не изобретешь. Мы старались создать благоприятную рабочую атмосферу, исключающую отношения, построенные по правилу „как прикажете“, исключающую ощущение скованности, когда люди опасаются высказать суждение, отличное от суждения старшего. В этом духе мое поколение красных офицеров воспитывала партия...»

Центральным рабочим местом Рокоссовского и в месяцы сражения под Москвой, и позднее была так называемая штаб-квартира. Здесь он выслушивал доклады руководителей родов войск, здесь же начальники разведки, оперативного отдела, связи докладывали Малинину. Чаще всего на подобных докладах присутствовал и член Военного совета. Такая постановка работы позволяла командарму быть в курсе всех событий в армии и в то же время облегчала принятие решений, он всегда мог посоветоваться с окружающими его соратниками.

Участники и очевидцы работы в штабе единогласны в признании того, что там господствовала подлинно творческая и в то же время строго деловая атмосфера. Вот описание одного вечера в штабе Рокоссовского, составленное очевидцем, пристально и достаточно долго наблюдавшим за Рокоссовским и его штабом уже в ходе контрнаступления под Москвой.

Штаб только что разместился в небольшом селении, в промерзшей до изморози на стенах школе. На сдвинутые парты положена классная доска (достаточно большого стола нет). На доске расстелена карта, где уже отмечено расположение 16-й армии и ее противника. Штабу предстоит выработать план новой операции. Работа началась немедленно по приходе Рокоссовского.

Постояв над картой, немного пошутили по адресу соседа, часть участка которого передана Рокоссовскому.

«— Лишили их возможности отличиться, взять этот городишко, — сказал Рокоссовский. — А они обрадовались. Пусть все шишки на другого валятся.

— Да, тут у нас очень все разбросано, — произнес Малинин, — противник может уйти, если нажмет.

— Конечно, надо собрать силенки и разделываться по частям с этой группировкой.

— Я думаю, сначала надо ликвидировать этот узел, — предложил Малинин.

— Добро, — согласился Рокоссовский».

После этого «заработал штабной механизм. Им управлял Малинин. Ему докладывали о наличной численности и вооружении каждой части, он записывал, подсчитывал, выяснял подробности, вызывал нужных людей, расспрашивал или давал поручения, уточнял сведения о силах и намерениях противника, затем вместе с начальником артиллерии приступил к разработке оперативного плана: ставил задачу каждому соединению, указывал маршрут движения, место сосредоточения, время выхода на исходный рубеж, направление удара.

Все это делалось основательно, без суеты, без спешки. Истек час, другой, третий — Малинин с работниками штаба все еще готовил боевой приказ.

А Рокоссовский — высокий, легкий, не наживший, несмотря на свои 45 лет, ни брюшка, ни сутуловатости, — ходил и ходил по комнате, иногда присаживаясь на крышку парты.

Он слушал и молчал. И лишь изредка короткой фразой чуть-чуть подправлял ход работающего механизма.

— Задачу разведки поточнее. Чтобы никто не сунулся напропалую.

Или:

— Продвигаться и дороги за собой тянуть.

И опять замолкал.

В комнате стало темнеть; появились электрики с походной электроустановкой; Малинин, взяв карту, передвинулся к окну.

Рокоссовский прилег на освободившуюся классную доску. Он лежал на спине, глядя в потолок и заложив руки за голову. Ноги его свешивались, не доставая до полу, и слегка покачивались.

И опять — его вольная, удобная поза, его спокойствие как бы свидетельствовали: тут все идет так, как этому следует идти, Малинин отлично ведет дело и ни во что не надо вмешиваться».

Располагая хорошо организованной штабной машиной, командарм действительно мог позволить себе непосредственно в передовых частях знакомиться с обстановкой. Проведение наступательной операции такого масштаба, да еще в зимних условиях, требовало применения всего опыта, всего умения Рокоссовского.