Наконец, когда все были в сборе, настал момент истины: они зашли в небольшой офис "Наргис" и, представившись должным образом, предъявили постановление о проведении обследования помещения, что, по сути, является документальным обыском.
Естественно, их никто не ждал, да и самой госпожи Арадиани на месте не оказалось. Несмотря на это, сотрудники фирмы сработали исключительно грамотно, моментально отзвонив своей руководительнице. но без нее начинать что-либо было бесполезно, поэтому опера отогнали всех от рабочих мест и стали ждать.
Буквально через 20 минут дверь распахнулась и на пороге появилась красивая, достаточно миниатюрная дама лет 35-40 с темными как смоль волосами.
– Так! Что у нас тут? У вас постановление есть? – были первые слова коммерсантки.
Караваев молча протянул ей бумагу.
– Понятно, очень хорошо, пойдемте в мой кабинет, – продолжила Арадиани, после того как прочитала бумагу. – Вам там будет удобнее.
Опера любезно согласились. Кабинет бывшего бухгалтера был достаточно респектабельным, но без излишеств: простой стол, современный компьютер с плоским экраном да пара картин на стене. Одним словом, ничего общего со стереотипом логова профессионального мошенника. Витек даже шепотом уточнил у Баранова:
– Слушай, а чего так слабенько все? Где сейф и оборудование, купленное на украденные миллионы?
– А это все байки, – подмигнул ему майор. – Пойми, светиться без надобности нет смысла, так что все их офисы выглядят практически одинаково.
Тем временем в кабинете снова появилась сама Арадиани, но не успела открыть и рта, как руководитель группы оперов перехватил инициативу:
– Тамара Вахтанговна, это хорошо, что вы подошли. вам надо расписаться в постановлении о том, что оно вам предъявлено.
– Ребят, даже и не начинаем. Сколько? – нашлась коммерсантка.
– Я так понимаю, вы нам взятку предлагаете? – уточнил руководитель группы.
В ответ на это хозяйка фирмы замялась и неопределенно кивнула.
– Хорошо, – продолжил главный опер, – тут новый год недавно был, а у нас зарплаты маленькие… В общем, 20 тысяч долларов!
Хотя по происходящему было видно, что опера издеваются над Арадиани и она это понимает, Караваев в недоумении посмотрел на Баранова, но тот лишь подмигнул ему.
– Ну, не знаю… В принципе можно, – немного растерялась Арадиани.
На что переговорщик уточнил:
– Каждому. и пока где-то полгода будем закрывать материал, еще столько же ежемесячно!
– Ладно, все с вами ясно, – ответила она, подписывая бумагу. – найдем другие ходы.
– Ха, взятку предлагала. А это была наша фирменная шутка для таких умников, – пояснил чуть позже руководитель группы. – А вот если бы сразу согласилась, все было бы гораздо проще: мы прямо здесь бы ее арестовали по статье за взятку… Хотя сейчас задача ставится иначе, и ловить ее на взятке нам не с руки – у нас нет технических возможностей, чтобы зафиксировать факт передачи денег.
Дальше все пошло своим чередом: опера искали нужные документы, Тамара Арадиани спешно обзванивала адвокатов, а Караваев слонялся по нескольким помещениям фирмы, мечтая чем.нибудь себя занять. В итоге он просто вышел на улицу покурить вместе с другими операми, где они стали свидетелями забавной сцены.
Судя по всему, госпожа Арадиани вызвала подмогу – какого-то сотрудника милиции – и обсуждала с ним варианты развития событий как раз у самого входа, куда опера спустились покурить. Но прежде чем их заметили, Караваев успел подслушать кусок разговора:
– И что теперь? – истерически спросила собеседника бывший главбух.
– Да ничего! У них все законно, все санкции есть, так что ничем помочь не могу!
– Ну договорись с ними тогда! Ты же мент, в конце-то концов! – не успокаивалась коммерсантка.
– Я тебе еще раз говорю: пускай сначала проверят все. Нужно знать, что у них будет на тебя.
– Бестолочь!..
Госпожа Арадиани от безысходности стала обзванивать всех знакомых юристов и адвокатов, которые, в свою очередь, спешили поинтересоваться положением дел. Вскоре к офису подъехала иномарка, и оттуда к Караваеву направился один из них.
– Я адвокат Бекжанян. Что случилось?
– Мы проводим здесь обследование помещения.
– На каком основании?
– Может, сначала эта возня и выглядела забавно, но сейчас она просто утомляет, – Витек выпустил в лицо адвоката струйку дыма. – Или ты, любезный, показываешь мне договор на абонентское обслуживание данной фирмы, либо вдруг оказывается, что ты оказал мне сопротивление, и я, абсолютно в рамках закона, при задержании ломаю тебе руку. Правую. Выбор за тобой.
Юрист, почуяв, что реально никак не может помешать свершившемуся, стал встревать во все, изо всех сил стараясь отработать заплаченные ему деньги: хотел расписаться всюду и в первую очередь – на опечатанной коробке. Но после того как ему, боявшемуся отходить от опечатанного ящика, предложили поехать денно и нощно охранять эту коробку в гостях на Маросейке, он немного успокоился.
На следующий день Баранов решил опросить Арадиани. Подготовился он к этому заранее. Караваев приехал значительно раньше назначенного срока и видел, как опер составлял некое подобие опросника. Однако события не стали развиваться по сценарию.
После нескольких общих вопросов Баранов постарался выяснить, почему работы, выполняемые для физических лиц, не нашли отражения в учете фирмы, на что хозяйка "Наргиса" выдала совершенно неожиданный ответ:
– Я об этом узнала только вчера. Мои бухгалтеры просто забыли это отразить, я давно хотела их уволить, но, как видите, не успела. Ужасно непрофессиональные люди – могут только декларации в инспекцию отнести…
Сообщить что-либо в отношении участия в совместном бизнесе Мирзоева Арадиани отказалась наотрез.
Попреперавшись в течение получаса, Баранов устало откинулся на спинку стула.
– На нет и суда нет, Тамара Вахтанговна. давайте на сегодня закончим, если у нашего сотрудника из московского управления к вам вопросов не будет. Оставлю-ка я вас на часок.
Подмигнув Караваеву, он вышел в коридор.
Оставшись наедине с Арадиани, Караваев вплотную подсел к ней и, слегка приобняв, прошептал:
– Мне абсолютно плевать, что будет с вашей фирмой. Мне также плевать, закроют вас до суда или нет. Я простой опер с "земли" и крутить вас на статью не мой уровень.
Дернувшись было от такого фамильярного обращения, Тамара Вахтанговна замерла.
– Тебя слил твой хахаль Мирзоев, – Караваев неожиданно перешел на "ты". – слил он тебя по совету своей "крыши" – подполковника Свиньина, а он с некоторых пор мой личный враг, и поэтому я тебе помогу, слово офицера.
– Дайте прикурить, – сигарета в тонких пальцах Арадиани заметно дрожала.
Поднеся огонек зажигалки к прыгающей сигарете, Витек продолжил:
– Вы не ослышались, я предлагаю вам помощь, Тамара Вахтанговна.
Если вы примете ее, то уйдете домой прямо сейчас. Отвечать по грехам фирмы будут другие. Думайте, у вас пять минут.
По щекам Арадиани катились слезы. Караваеву в глубине души было даже жаль эту миниатюрную женщину, но, нависши над ней всем телом, он продолжил: – поймите, у вас есть только один шанс – дать расклад на Мирзоева, и я вас отведу из-под удара, пойдете как свидетельница. Ну, не тяните, время вышло.
Он протянул женщине платок. – приведите себя в порядок – и с богом! Бумага и ручка перед вами.
Арадиани кивнула и, придвинув к себе пачку бумаги, начала торопливо писать.
Через час она закончила. Караваев попросил ее расписаться на каждом листе и, забрав бумаги, вышел в коридор.
В курилке томился ожиданием майор Баранов.
– Долго ты, Витек, беседовал. К сожительству склонял, что ли? – хохотнул он. – Ладно, дело к вечеру, пошли ее отпускать.
Они зашли в кабинет.
– Гуляйте, гражданочка, на сегодня все. Будем с вашими бухгалтерами разбираться. К вам, как к лицу без права финансовой подписи, у нас вопросов нет. Свободны! – отчеканил Баранов.
Тамара Вахтанговна благодарно взглянула на Караваева и, схватив протянутый пропуск, встала.
– Проводи ее, Караваев, заплутает еще в наших коридорах.
На выходе Арадиани передала Караваеву визитку.
– Это очень большой человек, депутат Госдумы. Мирзоев и его кинул… может пригодиться. Спасибо вам.
Чмокнув Витька в щеку на глазах у удивленных прапорщиков из охраны, она поспешно вышла.
Вернувшись в кабинет, Караваев застал Баранова разливающим по рюмкам коньяк.
– Да, Борисыч, придется с этой фирмой повозиться, – посетовал он. – На статью, конечно, насчитаем – к гадалке не ходи, но бумаг придется перелопатить примерно с КамАЗ, к тому ж под суд пойдут бухгалтеры, мадам эта точно соскочит.
– Ну давай с устатку по пять капель, – подвинул он рюмку.
– Погоди, майор. думаю, начать лучше с этого, – Витек протянул Баранову пять листов, исписанных мелким почерком.
Тот удивленно вскинул брови и, забыв про коньяк, впился глазами в текст. Закончив читать, он залпом опустошил рюмку и удовлетворенно произнес:
– Все, кранты Мирзоеву, отпрыгался.
Про визитку Караваев говорить не стал, решив все обстоятельно обдумать.
***
А поразмыслить было о чем. Тем более что участники этой проверки через неделю пришли в кабинет заместителя начальника оперативного управления не с пустыми руками. Каждый что-то принес в клювике: Баранов – расклад по старым и новым связям фигуранта, ребята из налоговых проверок – перечень наиболее интересных переводов валютных средств за рубеж, осуществляемых Мирзоевым через фирмы-однодневки, Караваев же буквально накануне сумел вытрясти из одного из бухгалтеров "Наргиса" крайне интересные сведения об оффшорных счетах.
Санек по поручению Баранова два дня возился с документами в агентстве Аэрофлота, но тоже раздобыл то, что требовалось. И теперь на аккуратно вычерченной схеме даты поспешных вылетов Мирзоева за рубеж соседствовали с выписками из банков о совершенных перед этим крупных денежных переводах. Операм не потребовалось много времени, чтобы сверить схему со списками валютных транзакций. Полученный диагноз был бы ясен даже непрофессионалу:
Мирзоев организовал хорошо отлаженный конвейер по отмыванию средств, полученных незаконным путем.
Обменявшись информацией, сыщики снова пошли по кругу, неторопливо прорабатывая традиционные, проверенные и надежные варианты.
Все эти дни Караваев старался не появляться в райотделе, прикрываясь откомандированием в распоряжение оперативной группы центрального аппарата. Однако в просьбе своего коллеги из территориального отдела о встрече он отказать не смог.
Закрывшись после окончания рабочего дня у него в кабинете, опера распечатали бутылку водки.
Витек очень уважал этого опера. Игорь был обстоятельным оперативником, рано поседевшим, перешедшим в налоговую полицию из московского РУОПа. Приятели часто помогали друг другу, хотя более тесным отношениям мешала банальная нехватка времени и загруженность работой.
– По земле слухи идут, что Свиньин тебя сожрал и через "безпеку" под увольнение подвел. Ребята, конечно, не верят, но сам понимаешь – дыма без огня не бывает. Ты что для себя решил: уйдешь или оборотку давать будешь?
– Не знаю, Игорек, клянусь, не знаю… знаешь, есть такая терапия, которую используют против обширных гнойных ран, когда все традиционные методы исчерпаны, антибиотики на организм уже не действуют и летальный исход неизбежен. На гнойную раневую поверхность запускают личинок жирных зеленых мух – опарышей. Опарыши выделяют энзимы, растворяющие отмершую ткань и гнойные выделения, а затем поглощают эту дрянь, не поражая живую ткань. Очищенная живая ткань начинает восстанавливаться.
Больной, обреченный на смерть, возвращается к жизни. Опарыши спасают ему жизнь. Каково зрелище?!
Караваев привстал и щелчком отправил окурок в форточку.
– Я буквально физически чувствую себя таким опарышем.
Смотрю на себя со стороны, и мне становится мерзко и тошно от отвращения к самому себе. Зачем я здесь копошусь? Еще десять-пятнадцать лет – и пожмут мне благодарно руку за весомый вклад в дело очищения больного, сунут в зубы смехотворную пенсию и отправят к ядреной фене.
– Понимаю тебя.
Игорек разлил водку по стаканам. Выпили не чокаясь.
– Видишь, какая ситуация, – продолжил он. – Вот ты говоришь, что такую работу, как наша, нельзя чистыми руками делать.
Конечно, с говном возишься – обязательно испачкаешься. Но зачем же с головой туда нырять? Не надо. Вот, например, каждого из нас раз по пятьдесят можно посадить за заведомо ложные показания. Что ж делать. Судье ведь свидетелей подавай, а какой дурак станет преступление совершать при свидетелях. Дураков, блин, очень быстро пересажали, одни умные преступники на свободе остались. Но я никогда не стану подтверждать своими показаниями то, чего не было. Вот чего было, но никто не видел, – дру гое дело. Если разобраться, то когда мы закон где-то немножко нарушаем, то только ради торжества того же Закона.
В последние полгода-год приток "левых" в мой карман сильно сократился. И не только в мой, я ж не слепой – вижу общую тенденцию.
У моих коллег-оперов побочных доходов тоже стало намного меньше. Почему? За других расписываться не буду, скажу только о себе. Не хочу я тех "левых" копеечных привесков к зарплате: там не столько выгоды, сколько риска, да и ронять свой авторитет неприятно. Всех денег все равно не заработаешь, да и покой в душе тоже чего-то да стоит…
Пожалуй, основное: меньше стало возможностей "брать" и "хватать". Сегодня все доходные места давно поделены и переподелены, на всех их стало не хватать, в борьбе конкурентов победили сильнейшие – те, кто обладал большими званиями, должностями, возможностями и связями. Что раньше имели сто лейтенантовкапитанов, сейчас получают десятки майоров-полковников, но и их вытесняют генеральские "крыши". В такой ситуации что остается мне, районному оперу?
Конкретный пример: еще пару лет назад "наехал" практически на любого из базарных ларечников и, если не "зарываться" и не наглеть, гребешь оттуда себе на завтрак с обедом, а сейчас "бесхозных " киосков на моей "земле" вообще нет. Но есть группа хозяев, владеющих несколькими киосками, и у каждого из хозяев – своя "крыша" уровнем не ниже зампредседателя райадминистрации, начальника отдела налоговой полиции и так далее. Заявись я туда со своими финансовыми претензиями – не поймут, пошлют на три буквы и "крыше" пожалуются… Понятно, что и тут можно изловчиться – накопить компры побольше на коммерсанта, к стенке его прижать, и деться ему будет некуда, ведь далеко не от каждой неприятности в силах уберечь тебя даже и крутая "крыша "… Она – далеко, а ты рядом – злой, оголодавший и отчаявшийся.
Воевать с тобою зачастую невыгодно, от той войны коммерции будут одни убытки, дешевле откупиться… Но, как уже говорилось, серьезный компромат собирать у меня, районного опера, просто нет ни сил, ни времени.
Да и потом, когда свое кровное люди отдают мне не добром, а под нажимом, не уважают они меня тогда, и друг дружке про меня рассказывают, что сволочь-де я и "беспредельщик". Не поднять мне тогда вовек себе авторитет на своей "земле". А жизнь – штука хитрая: появись завтра у обиженных мною фирмачей хоть малейшая возможность кинуть мне подлянку – сомнут ведь они меня в два счета! Так что на "беспредел" ни я, ни мне подобные никогда не пойдут.
Караваев молча кивнул. Он почувствовал, что начинает хмелеть: сказалась нервотрепка последних недель.
– И последнее, – продолжил Игорь. – раньше я шел на определенный риск с верой, что в случае чего товарищи меня подстрахуют и вытащат из неприятностей, хотя бы из корпоративных соображений:
"сегодня – ты, а завтра – я; отмажем тебя сегодня – завтра и ты нас отмажешь". Короче, опер оперу был тогда друг, товарищ и брат. Нынче – не то. Мои коллеги запуганы бесконечными междусобойчиками "все против всех"; заступись они за меня – и сами попадут "под пресс". оно им надо?!
Начальство-то больше всего боится быть уличенным в собственных неблаговидных делишках. Практически у каждого рыльце в пушку и куча врагов, желающих тебя скушать и отнять твой сегмент кормушки. Заступись начальство за них – могло б и само быть утянутым ко дну, а так, беспощадно расправившись с "взяточниками и коррупционными перерожденцами", наше руководство как бы доказывает, что уж само-то оно – ни-ни, сплошные ангелы в погонах.
Теперь лозунги дня: "Каждый сам за себя!" и "Ты влип – ты и выпутывайся!" В налоговой полиции сегодня, как и в любой стае, больных, раненых и ослабевших добивают! Доходит до маразма. И деньги мне позарез нужны (у жены скоро именины, очередные проверяльщики из центра приезжают с бурчащими от желания выпить и пожрать на халяву желудками), а – не беру, строю из себя херувима, и все только потому, что боюсь! Давай за нас, – Игорь тряхнул головой, – и да черт с ним, этим начальством.
Они коснулись костяшками кулаков, дабы приглушить звон граненых стаканов.
– Мой тебе совет: не спеши уходить. нормальных оперов – по пальцам считать, лучше переводись… а здесь сломают или сам сломаешься.
***
Имей Свиньин какие-либо железные факты, удостоверяющие злоупотребление Караваевым своим положением или, хуже того, получения мзды, – защищать его никто не решился бы, да никто подобную защиту во внимание бы и не принял. Или же другой вариант: имей куратор из "безпеки" конкретную установку от руководства – "Дай для доклада конкретный пример капитана-мздоимца!
" – и атаку обязательно довели бы до конца, до логической развязки, до его увольнения и, возможно, осуждения…
Но ничего "железного" в обвинениях против Витька не оказалось.
Главная заповедь налоговой полиции: "Делай что угодно, но не "светись", не оставляй видимых следов!" Так вот, он не "засветился", не сделал ни одной грубой промашки в этой истории, а что она неожиданно всплыла наружу – так не по его воле, а исключительно по "наколке" самого Свиньина, причем не нашедшего должного подтверждения документально…
Ведь не исполнял Свиньин чье-либо указание, а действовал по собственной инициативе. За его "наездом" стоял лишь он сам. Это была его личная война. Можно даже так сказать: подполковник нарушил неписаные правила собственной службы, проявив чрезмерную активность в ситуации, когда его об этом не просили.
А подобная чрезмерная активность чревата…
Ведь основная функция УСБ – лишь притормаживать прыть повседневно нарушающих всяческие законы и инструкции оперов, а не пресекать ее вовсе. Начни с завтрашнего утра перепуганные репрессиями опера жить и работать строго по правилам – и деятельность органов налоговой полиции будет полностью парализована!
Разумеется, набравшая такие обороты и получившая некоторую огласку история не могла оборваться на полуслове. "Спускают на тормозах" всегда аккуратно, осторожно, с учетом реалий и известных всем правил игры, короче, так, чтоб комар носа не подточил и никто не смог бы прицепиться…
Спустя две недели после описываемых событий в городском управлении состоялось очередное совещание, на котором, среди прочего, обсуждалось и "соответствие занимаемой должности капитана налоговой полиции Караваева В. Б.".
С высокой трибуны замнач управления по кадрам проехался по его скромно сидящей на стульчике в зале личности, усердно попинав ногами.
Интонации у него были грозные, и Караваев затаил дыхание, ожидая резюме типа "…разжаловать… уволить… отдать под суд… расстрелять на центральной площади средь бела дня в присутствии тысяч горожан!.." Но концовка вдруг оказалась довольно-таки мягкой, внутренне не соответствующей началу: "…предупредить о недопустимости… объявить строгий выговор с занесением… усилить воспитательные меры…" Опытное ухо сразу же просекло: Витька полностью амнистировали!
Сидевший в зале невдалеке Свиньин показался ему слегка удивленным. Такое ощущение, что он ждал чего-то совсем другого, да наверняка и сделал все зависящее от него лично, чтобы именно "другое" в докладе замначальника и прозвучало!
Но что значит выучка и умение из любого, даже самого неожиданного и неблагоприятного развития событий извлечь хоть какуюнибудь выгоду для себя! После совещания куратор как ни в чем не бывало подошел к Караваеву и спокойно произнес:
– Ты должен быть благодарен нам, пацан: пожалели тебя, не выгнали и не посадили… Но в следующий раз – смотри!
Караваев глубоко вздохнул, мысленно послал подполковника по известному всем адресу, вслух же – скромно поблагодарил за проявленное внимание и отеческую заботу, пообещал сделать исключающие повторение подобного выводы из критики своих ошибок и в дальнейшем приложить все свои скромные силы для неукоснительного исполнения служебных обязанностей и поступающих в связи с этим указаний руководства…
Свиньин, даже не дослушав, милостиво кивнул – и двинулся прочь. Маленький, тщедушный, безжалостный – как клоп. Караваев смотрел ему в спину до тех пор, пока тот не скрылся за дверью, и лишь теперь понял, насколько же он устал! Как, оказывается, измотался за последние недели…
***
Отоспаться от души в субботу Витьку не удалось. С утра пораньше позвонил Седой и сообщил, что запись готова и он ждет Караваева немедленно, но не одного, а с бутылкой хорошего виски.
Старый приятель с трудом отвыкал от въевшихся в кровь и плоть привычек и пристрастий, приобретенных за долгие годы службы в загранрезидентуре ГРУ.
На этот раз они встречались на квартире Седого. Скромная обстановка жилища резко контрастировала с расставленными на стеллажах и полках новейшими образцами профессиональной аудио- и видеотехники, причем многие из них еще не поступали в открытую продажу в Первопрестольной.
Караваев, прислушавшись к своему организму, употреблять с утра отказался, выпросив у хозяина чашку кофе. Седой же не настаивал и, сделав щедрый глоток, указал ему на кресло.
– Давай к делу, не тяни, – попросил Витек.
– К делу так к делу, – Седой протянул наушники.
– Вывести разговор с твоим подполковником на угрозы оказалось плевым делом. Достаточно только было упомянуть твою персону и – пиши не хочу. А уж когда я депутата помянул всуе, так его вообще понесло. Думал, пленки не хватит, – ухмыльнулся Седой.
Караваев прослушал пленку до конца, попросил перемотать и прослушал еще раз, делая пометки на листке бумаги.
– Спасибо! Если несложно – почисть запись, убери упоминания обо мне. Нужно, чтобы эти угрозы принял на свой счет другой человек. Упоминание о депутате оставь.
– Чего только не сделаешь, чтобы ты отстал, – Седой сел за компьютер. – Ты посиди пока тихо, а лучше на кухне телевизор посмотри.
Через час запись была готова.
Витек достал визитку и набрал номер.
– Андрей Андреевич! Добрый день. извините, что беспокою вас в неурочное время. Моя фамилия караваев. я оперуполномоченный управления налоговой полиции, вхожу в состав группы по проверке деятельности фирмы "Наргис". Генеральный директор Дмитрий Ильгамович Мирзоев…
– Откуда у вас номер моего мобильного, – прервал его властный голос, – и кто вас уполномочил звонить мне со всякими…
– Примите мои извинения, Андрей Андреевич, – Караваев, удивляясь собственной наглости, прервал гневную тираду депутата.
– В ходе проводимых мероприятий мной были зафиксированы угрозы в ваш адрес со стороны некоего Свиньина. Мне продолжать?
– Слушаю внимательно, – голос депутата утратил начальствующие нотки.
Караваев поднес диктофон к трубке. Дав собеседнику прослушать запись, он добавил:
– Этот разговор состоялся между Мирзоевым и его "крышей" – подполковником Свиньиным, когда первый высказал опасения, что за проверкой налоговой полиции, возможно, стоите вы.
– Как вы сказали вас зовут? В понедельник-вторник я занят, пленарка. Жду вас в среду к девяти часам. Вам будет заказан пропуск.
Да, и благодарю за информацию.
Спустя три дня, после соблюдения всех формальностей по сверке его личности с фотографией в паспорте, Караваев попал в приемную, обставленную весьма скромно, если не считать роскошных белых штор на окнах.
– Андрей Андреевич у себя? – поинтересовался посетитель у секретарши.
Секретарша протянула руку куда-то под скопившиеся на столе бумаги.
– Товарищ Андрей Андреевич вас уже дважды спрашивал. Заходите!
Красный огонек над дверью кабинета при этих словах сменился зеленым. Для верности Витек сосчитал в уме до десяти и только тогда распахнул дверь.
Хотя депутат Государственной думы и был одет в непритязательный штатский костюм, поприветствовал он Караваева так, что на плечах у обоих как будто проступили просветы и звездочки.
Хозяин кабинета начал без предисловий:
– Как там?
– Решается вопрос о возбуждении уголовного дела. Но, что не может не радовать, уже сейчас из-за встречных проверок от сотрудничества с "Наргис" отказались основные партнеры. Крупный тендер, в котором участвовала фирма Мирзоева, был проигран из-за распространившейся информации о проверке налоговой полицией. В итоге бизнес Мирзоева почти полностью разрушен.
– Ты присаживайся… Я в курсе… Да, похоже, у вас как будто все чисто прошло. Правда, у нас тут генерал-лейтенант Добрушкин пытался волну гнать, но я постарался объяснить ему, что не стоит.
– Андрей Андреевич, но вы же понимаете… Мы работали, не зная полного расклада. Мы и предположить не могли, что Свиньин так плотно с Мирзоевым связан. О людях, знаете ли, плохое думаешь в самую последнюю очередь…
– Да плевать на него, капитан. он кто? Мелкая сошка… а вот угрожать мне, народному избраннику, – это перебор.
Он пододвинул к Караваеву блокнот.
– Напиши-ка мне его координаты.
– Верочка, соедини меня с Алмазовым. Да, с директором налоговой полиции… Поживей…
Иногда картинки из прошлого, картинки из памяти сливаются в какое-то черно-белое кино без звука, но под жужжание старинного кинопроектора. Приходилось ли вам когда-нибудь узнавать себя на видеозаписи? Смотришь – и сам себя не узнаешь, смотришь – и с трудом веришь, что этот человек, совсем не совпадающий с собственным представлением о себе, – это ты. Мы не привыкли видеть себя со стороны. Те немногие утренние кинопробы у зеркала, которые в основном всегда заканчиваются одобрением режиссера и актера в одном лице, лишь позволяют надеть очередную маску, подходящую для сегодняшней роли. Да практически всегда наша самооценка не совпадает с мнением о нас окружающих, ибо наше настоящее "я" оценит только Бог. Признаться, страшновато представить, что увидишь на пленке длиною в жизнь, которую снимает вечный режиссер всего сущего, когда она пролетит перед твоим внутренним взором в миг последнего показа. Увы, чернового варианта нет, а чистовой пишется… с 1 июля 2003 года указом президента Российской Федерации № 306 от 11 марта 2003 года Федеральная служба налоговой полиции России упразднена.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Дорогой читатель, возможно у вас создалось впечатление, что автор существо примитивное, необразованное и говорящее исключительно просторечными словечками и жаргонизмами.
Поверьте, меня самого коробит, когда из повседневного языка не только в обычный разговорный, но и в литературу, газеты, журналы, телевидение малокультурные люди тащат, усиленно навязывают нам просторечный мусор. И вот уже эти слова становятся почти общеупотребительными.
Пока я служил в налоговой полиции, мне довелось общаться со следователями "старой школы", а по "резонансным делам" работали в основном такие.
В свободное время, на перекурах они дружелюбно болтали со мной, и я благодарно слушал их байки, когда суд уходил на приговор и им в пустом зале нужен был собеседник.
Один такой прелестный говорун, ныне покойный, рассказывал мне, что учился на юридическом сразу после войны и успел застать профессоров, преподававших еще в Императорском московском университете. Они так и не привыкли к тому, что в университете отменили курс греческого языка. До революции-то будущим юристам преподавали курс латыни, курс греческого и только затем читали римское право. Потом сократили греческий, потом на латынь отвели не год, а полгода. а когда учился он, ему достался краткий курс римского права с бордюром из расхожих латинских фраз типа "Dura lex sed lex", что, по меткому выражению одного человека с чувством юмора, означает: "Не нарушай порядок, дура".
Так вот, когда после войны сдавали экзамен "старорежимному " профессору, он говорил: "Ну что ж, батенька, с латынью у вас все в порядке, теперь посмотрим, как у вас с греческим". Ему отвечали:
"Профессор, греческого нам не преподают". Он страшно расстраивался и всплескивал руками: "Батенька, ну как же можно быть юристом, не зная греческого!" Бедный профессор, он и не подозревал, что в России можно быть юристом, не зная даже русского!
Знакомый эксперт-криминалист жаловался, что следователь, пришедший назначать дактилоскопическую экспертизу, при нем записал в постановлении вопрос: "Имеются ли на рюмке следы пальцев…" Затем подумал и написал: "….рук", еще подумал и добавил:
"…человека". Всегда умиляют формулировки типа "нанес удар кулаком руки в область лица". Можно написать в постановлении "повреждения стоп", а можно – "стоп нижних конечностей ". Собственными глазами видел рапорт работника милиции о том, что "неустановленное лицо нанесло удар вышеупомянутому лицу по лицу".
Одна из следователей на совещании у прокурора выразилась так: "Не колется он, гад, не сломать его версию. Я уже и матку его выдернула, и все равно ничего не получается". Сначала по лицам присутствующих пробежала судорога от такого зверства, а потом отразились сомнения в собственных знаниях анатомии. Однако напрасно. Фраза означала всего лишь, что следователь вызвала мать обвиняемого.
Адвокат в суде, подразумевая применение к его подзащитному нормы о назначении наказания ниже низшего предела, предусмотренного статьей Уголовного кодекса, бесхитростно просит "дать подсудимому меньше меньшего"…