Как уже было упомянуто, название Ак-Орды получил улус, который, после смерти Джучи-хана, достался его старшему сыну Орду-Ичану. По величине, приблизительно равной всей площади Европы, оп включал в себя Западную Сибирь и почти всю территорию современного Казахстана. На востоке он простирался почти до реки Енисея, на западе был ограничен Уральским хребтом и восточным побережьем Kaспийского моря, а южная его граница шла примерно по линии: залив Кара-Богаз – среднее течение Сырдарьи – озеро Балхаш.
      Первоначально, во времена Орду-Ичана и ого ближайших преемников, вся жизнь Белой Орды сосредоточивалась в южной части ее владений и столицею белоордынских ханов был древний город Сыгнак, ранее принадлежавший хорезмшахам и стоявший на реке Сырдарье, приблизительно в пятидесяти верстах от ее впадения в Аральское море.
      Эта часть Средней Азии, до завоевания ее монголами была густо заселена народами тюркского племени, которые входили в состав двух могущественных государств – Хорезма и Мавераннахра. Они отличались довольно высокой культурой. По рекам Сырдарье и Амударье было много цветущих городов, с широко развитой торговлей и ремесленным мастерством, немало они породили в выдающихся представителей научной мысли. Существовала искусно построенная и широко разветвленная оросительная система, делавшая пустынные и засушливые области вполне пригодными земледелия.
      *Мавераннахр, что по-арабски означает «Двуречье», – древнее государство, в состав которого входили Бухара н Самаркандская область.
      Всe это во время монгольского нашествия было варварски разрушенно и частично начало восстанавливаться лишь спустя несколько десятилетий. За этот срок сильно изменился духовный облик самих завоевателей: придя здесь в тесное соприкосновение с более культурными тюркскими народами, монголы начали быстро смешиваться с ними и отюречиваться. Почти сразу они отказались от своей прежней религии и приняли ислам, а в третьем-четвертом поколении совершенно забыли родной язык и стали говорить по-тюркски. Следует заметить, что в этом процессе денационализации монголов главную роль сыграли кипчаки, или половцы, на территории которых, носившей общее название Дешт-и-Кипчак, в основном разместилась татарская Орда.
      Как известно, все огромное войско Чингисхана, в военном и административном отношении, делилось на правое и левое крыло. При размещении на новых, завоеванных землях, правое образовало Золотую, а левое Белую Орду,– сообразно чему установилось и две отдельных правящих династии,– идущих соответственно от Бату-хана и от его старшего брата Орду-Ичана, – причем первая вначале играла доминирующую, а вторая подчиненную роль.
      Относительно первых пятидесяти лет существования Белой Орды до нас дошло очень мало сведений. Однако не подлежит сомнению, что этот период ее истории протекал без крупных внешних или внутренних потрясений и что первые белоордынские ханы были во всем послушны воле великого хана Золотой Орды.
      Точный порядок наследования верховной власти в Белой Орде нам тоже не вполне известен. По-видимому, после Орду-Ичана правил его старший сын Саргахтай, а потом Коничен, сын Саргахтая. Затем на белоордынский престол вступил уже вполне достоверный хан Сасы-Буга, надо полагать, сын одного из них. Он царствовал с 1291 по 1310 год и был верным вассалом Золотой Орды. Ему наследовал старший сын Эрзен, причем не обошлось без борьбы: претендентов на ханство было несколько и в разгоревшейся смуте Эрзен взял верх только благодаря поддержке золотоордынского хана Узбека.
      *Позднейший татарский язык очень мало отличается от половецкого.
      **В Дешт– и-Кипчак входили южнорусские степи между Днепром и Доном, Крым, Среднее и Нижнее Поволжье, а также значительная часть среднеазиатской степной полосы.
      Эрзен оставил по себе очень хорошую память. Это был, гуманный и справедливый правитель, весьма заботившийся о благоустройстве и процветании своей страны. Он восстановил многие города, разрушенные во время нашествия Чингисхана, построил большое количество школ, мечетей и общественных здании, а главное – умиротворил всех своих беспокойных родичей, выделив им обширные улусы и строго определив права и старшинство каждого. Его одиннадцати летнее царствование прошло без всяких смут, и персидские историке отмечают, что за все это время в Ак-Орде «никто из великих не притеснял меньших, а меньшие были неизменно почтительны к старшим».
      После его смерти, в 1321 году, на ханство в Сыгнаке вступил его младший брат Мубарек-ходжа. Само имя это указывает, что к тому времена белоордынская династия была уже совершенно отюречена. Титул «ходжа» означал, что в жилах его носителя течет кровь первых мусульманских халифов, преемников Магомета, и в Средней Азии он был настолько почетным, что им не пренебрегали даже царствующие ханы. Мубарек мог получить на него право только в том случае, если его матерью или женой была представительница древнего мусульманского рода, который удовлетворял этому требованью. Уже в начале четырнадцатого столетия титул ходжи неразрывно связывается с именами очень многих чингисидов, особенно членов белоордынской династии.
      Хан Мубарек-ходжа мало походил на своего миролюбивого брата. Это был правитель властный, сознающий свою силу и умеющий ею пользоваться. Он никому не хотел подчиняться ни с кем не собирался делить свою власть. С первых же лет своего царствования он перестал считаться с Золотой Ордой, но и не ссорился с нею открыто,– вероятно потому, что этому не имел достаточных оснований: вначале золотоордынский хан Узбек в его дела не вмешивался и нечем его не тревожил.
      Но в 1329 году, собираясь в поход против государства Хулагидов, он потребовал, чтобы Ак-Орда тоже приняла в нем участие. Мубарек-ходжа отказал наотрез, заявив, что считает себя самостоятельным государем и не желает нарушать мира с хулагидами. В подтверждение своей независимости он с того же года начал чеканить собственную.
      * Царство Хулагидов – В это государство входили Персия, часть Афганистана, Армения, Грузия, Азербайджан, Багдадский вилайет, большая часть Малой Азии одно время Сирия. В нем правили потомки хана Хулагу – внука Чингисхана от его младшего сына Тулая.
      Очевидно, он был настолько силен, что даже хан Узбек не рискнул выступить против него сразу, а вынужден был довольно долго ожидать подходящего случая. Мубарек между тем нарушил и внутренние порядки, установленные его предшественником: стремясь к единовластию, он сильно ущемил в правах своих удельных ханов. Это вызвало в Белой Орде смуту, которой не преминул воспользоваться Узбек: года за два до событий, описываемых в этой книге, он захватил Сыгнак и посадил там на ханство своего сына Тинибека. Мубарек-ходжа, не поддержанный никем из своих недовольных вассалов, был вынужден покинуть южные степи и откочевать со своей ордой на север, к реке Тоболу, где временной своей столицей избрал город Чингиз-Туру.
      С той поры между Белой и Золотой Ордами начинается довольно долгий период неутихающей вражды. Многие белоордынские ханы ставят себе целью захват власти в Сарае. Впервые это удалось осуществить младшему брату Мубарека, хану Кидырю, лет двадцать спустя. С той поры члены Ак-ордынской династии то и дело появляются на золотоордынском престоле, а еще через двадцать лет белоордынский хан Тохтамыш, захватив Золотую Орду, окончательно и навсегда соединил ее с Белой. Ханы этой же династии, потомки Орду-Ичана, в следующем столетии возглавили почти все отдельные татарские царства, образовавшиеся при распаде некогда единой Орды. В их числе находилось и Сибирское, Последним независимым повелителем которого был царь Кучум, побежденный Ермаком.
      *Под именем Кидырь, или Хизыр, на мусульманской Востоке известен святой Георгий Победоносец, высоко чтим у магометан, таким образом это имя соответствует христианскому Георгию.
      ** Сыновья и потомки царя Кучума, перейдя на русскую службу, получили титул царевичей Сибирских, а со времен Петра Первого – князьями Сибирскими. Этот род угас только в конце прошлого века.

      «Султан правосудный Мубарек-ходжа, да продлит Аллах царствование его.» Надпись на белоордынских монетах чеканки 1329-1339 гг.
      Город Чингиз-Тура в описываемую пору весьма мало походил на столицу столь крупного монарха, каким был хан Мубарек. Стоя на судоходной реке и являясь центром обмена и приобретения всего, в чем нуждалось редкое и непритязательное население этого края,– он имел лишь торговое значение, да и то чисто местного характера.
      Соответственно этому, кроме глинобитного караван-сарая, рыночной площади, неказистой мечети с покосившимся минаретом да нескольких постоялых дворов, город состоял из двух сотен невзрачных, приземистых домишек, обмазанных глиной. На узких и кривых улицах в сухое время года лежал мощный слой пыли, в ветреные дни вздымаемой кверху и обволакивающей город плотным серо-желтым облаком, а в дождливую пору превращавшейся в вязкую, почти непроходимую грязь. В дополнение к этому летом в воздухе висел густой смрад от гниющих повсюду отбросов, так что даже не очень избалованные жизнью купцы, привозившие в Чингиз-Туру свои товары, предпочитали ночи проводить не в караван-сарае, а на своих судах, стоявших на реке у причалов.
      Единственный во всем городе просторный каменный дом, не блиставший, впрочем, ни богатством отделки, ни архитектурными достоинствами, принадлежал татарскому нойону, который владел окрестными землями и олицетворял высшую власть края. Однако сам нойон, вместе со своими воинами и рабама, жил в войлочных юртах за городом,– в доме же проживали, в ожидании благоприятного поворота судьбы, те из его жен и наложниц, которых нойон в данное время не находил нужным держать при своей особе.
      Прибыв сюда, хан Мубарек, уверенный в том, что его пребывание в этих местах не будет долгим, не счел нужным перестраивать город и придать ему облик, достойный названии столицы. Он ограничился лишь тем, что приказал углубить и расширить ров, окружавший Чингиз-Туру, и повысить вал, да как истый ревнитель ислама вместо старой убогой мечети велел выстроить новую.
      *Нойон – князь монгольского происхождении, но не чингисид.
      **Князья тюркского происхождения назывались эмирами и беками.
      Сам Мубарек жить в городе, конечно, не стал. В теплое время года он находился при своей орде, кочевавшей в степях, к югу от его временной столицы, а зимою жил в обширном помещении полушатре-полудворце, поставленном для него верстах в трех от городского вала, на просторной поляне, с трех сторон окруженной лесом.
      Позади и по бокам этого своеобразного дворца стояло десятка два больших шатров, в которых помещались жены, родственники и высшие сановники Мубарека. В соответствия с суровостью здешней зимы эти войлочные шатры-юрты снаружи, до высоты человеческого роста, были обстроены каменными стенами, а сверху утеплены двойными меховыми полостями. По всей опушке поляны, окружая ставку Мубарека почти замкнутым кольцом, тянулась цепочка походных кибиток и юрт, в которых размещались две избранные тысячи ханской охраны.
      Сюда– то в последних числах сентября 1339 года и прибыл Василий в сопровождении своего югорского конвоя. Мубарек-ходжа принял его почти сразу и без всяких унизительных формальностей, обязательных в Золотой Орде. Белоордынские ханы гордились своим происхождением от Джучи и Ичана, которые были гуманными людьми, не видевшими никакой пользы в напрасном унижении человеческого достоинства. Подражание им стало в Ак-Орде обычаем, которого придерживался и Мубарек.
      Войдя, вместе с Никитой и югорским старшиной, в центральное помещение дворца, сплошь затянутое коврами и убранное не только с роскошью, но даже с некоторым вкусом,– Василий увидел перед собой хана Мубарека в красном бухарском халате и тюбетейке, сидящего на небольшом, почти квадратном диване, возле бронзового мангала, наполненного жаром. Это был крупный, жилистый мужчина лет за пятьдесят. В его продолговатом, смуглом лице, с тонким прямым Косом и начавшей седеть черной бородкой, не было почти ничего монгольского, и если бы не слегка раскосые глаза, его можно было бы принять за араба.
      Приложив руку ко лбу и сердцу, Василии низко склонился перед ханом. Мубарек в ответ еле заметно кивнул головой.
      – Мне доложили, что ты называешь себя послом главного русского князя и говоришь, что тебя в пути пограбили булгары,– промолвил он, острым взглядом окинув Василия. – Правда ли это? И если правда, сказывай, с чем ты прислан.
      – Не гневайся, великий хан,– снова кланяясь, ответил Василий,– только во всем этом нет ни слова истины. На нас, на сонных, напали эти югры, и, спасая жизнь нашу, вынужден я был солгать. – И Василий в коротких словах рассказал хану, что с ними произошло в лесу.
      – Кто же ты на самом деле и куда направлялся?– помолчав, спросил Мубарек.
      – Я князь земли Карачевской и путь держал сюда, великий хан, просить у тебя приюта и убежища от врагов моих, незаконно посягнувших на мое княжение и изгнавших меня из отчей земли.
      – Кто же эти твои враги?
      – О мелких говорить не буду, великий хан, ибо сами по себе они ничто. А главный мой ворог тот же, что и твой: золотоордынский хан Узбек.
      Теперь Мубарек смотрел на Василия более благосклонно. Почтительность и вместе с тем достоинство, с которыми держался русский князь, а также его прямые, смелые ответы ему поправились. Не имея никаких дел и сношений с Русью о Карачевской земле он никогда не слышал, но, глядя на Василия, подумал: «Это, должно быть, важный князь и хороший военачальник, которого Узбек считает опасным. Иначе зачем бы он его трогал?» И, милостиво указав гостю на стопку подушек, он оказал:
      – Садись, князь, и расскажи мне все.
      Василий сел и, опуская незначительные подробности, поведал Мубареку свою историю. Хан слушал внимательно, не задавая вопросов. Узнав, что Василий был великим князем (большой и великий по-татарски звучит одинаково) я имел в своем подчинении нескольких удельных князей,– он окончательно убедился в справедливости своего предположения. Мысль о том, что в предстоящей борьбе с Узбеком Василии может оказаться для него цепной находкой, помогла ему принять быстрое и твердое решение.
      – Ты правильно поступил, приехав ко мне, князь,– сказал он, – Здесь с твоей головы не упадет ни один волос. А Узбеку, да поразит его Аллах своим справедливым гневом, уже недолго осталось ждать возмездия. Будь моим гостем. Я велю дать тебе табун лошадей и выделю улус, где ты пожелаешь.
      – Да продлит Аллах твоя дни, за ласку твою я за милость, великий хан,– ответил Василий.– Только не коней, ни земли мне не надобно. Дозволь лишь пожить здесь, доколе мне потребуется. И если пойдешь ты в поход на нашего общего ворога Узбека, рад буду послужить тебе.
      – Добро. Сегодня же велю поставить тебе шатер, возле моего.
      – Благодарствую, великий хан! Ныне не могу я почтить тебя, как ты того достоин, но прими пока хоть это,– сказал Василий, беря из рук Никиты небольшой ларец и доставая оттуда массивный золотой кубок, покрытый тончайшей резьбой и украшенный четырьмя крупными рубинами. – Не золотом и не лалами ценен этот кубок, а тем, что пили из него на пирах многие румейские императоры, доколе один из них не подарил его моему прадеду.
      – Спасибо, князь, – сказал Мубарек, бережно принимая драгоценный подарок.– Отныне будут пить из пего ак-ордынские великие ханы. Ты сегодня это сам увидишь, когда придешь ко мне на вечернюю трапезу. А это кто с тобой? Твой слуга?– спросил он, указывая па Никиту.
      – Более того,– ответил Василий,– это один из знатных людей моего государства и мой воевода. Он мне скорее брат нежели слуга.
      – Такой воевода и один целое войско побить может,– промолвил хан, одобрительно оглядывая богатырскую фигуру Никиты, который в этот миг склонился в почтительном поклоне. – Пускай и он с тобою приходит.
      И с этими словами Мубарек-ходжа милостивый кивком отпустил своих неожиданных гостей.
      *Лал – древнерусское название рубина)

      Татары более повинуются своим начальникам, чем какие-либо иные люди, живущие на, земле, более всех уважают их и не лгут перед ними. Споры между ними бывают редко, ссор, драк в человекоубийства никогда, даже в состоянии опьянения. Также нет среди них разбойников и больших воров, а потому жилища и повозки, где они хранят свои ценности, не запираются. Один татарин достаточно уважает другого, все они дружим между собою, а когда мало пищи, охотно ею делятся. Они выносливы и, даже голодая, не обнаруживают недовольства, а поют и играют, будто бы хороша поели. Взаимной зависти у них, кажется, нет, никто не презирает другого, но помогает и поддерживает как может. Но в то же время с посторонними они горды и несдержанны, алчны и скупы, большие мастера что-нибудь выпросить, а убийство чужого человека у них считается пустяком. Грязны в еде и в ином. Женщины у них целомудренны, однако некоторые в шутку произносят слова довольно бесстыдные. Джиованни дель Плано Карпини, папский посол в Орду, XIII в.
      В начале своего пребывания в ставке хана Мубарека Василий не испытывал скуки. Все окружающее было для него ново, и он, совершая прогулки по лагерю и по городу, с любопытством присматривался к укладу Орды и к особенностям татарской жизни. С некоторыми из них ему вскоре пришлось познакомиться и на собственном опыте.
      Так, в один из первых же дней, выйдя утром из своего шатра, он бродил без определенной цели по становищу и зашел довольно далеко. Встречные татары, уже знавшие, кто он такой и какой прием оказал ему великий хан, приветствовали его почтительными поклонами, но смеете с тем он заметил, что они поглядывают на него с плохо скрытым недоумением, некоторые даже с тенью насмешки. Подумав, что это вызвано какой-либо неисправностью в его одежде, Василии незаметно проверил себя. Но нет,– все было в полном порядке и находилось на своем месте, начиная с шапки и кончая саблей. Решив тогда, что на него так смотрят просто потому, что он иностранец и человек здесь новый, он спокойно закончил прогулку и возвратился домой.
      Не прошло и часа, как Лаврушка ему доложил, что прибыл посланный от хана Мубарека. Выйдя поспешно из шатра, Василий увидел перед собою нукера, державшего в поводу двух великолепных коней, покрытых дорогими чепраками.
      – Ты меня искал?– спросил он у татарина.
      – Я, князь,– почтительно кланяясь, ответил нукер. – Великий хан Мубарек-ходжа, да будет к нему вечно милостив Аллах, просит тебя принять от него в подарок этих коней.
      – Передай великому хану мою почтительную благодарность,– ответил изумленный Василий, начиная догадываться, что этот подарок сделан ему неспроста. Порывшись и кармане, он вытащил оттуда несколько серебряных дирхемов, протянув их нукеру, спросил:
      – Не говорил ли великий хан еще чего-нибудь? Я хотел бы знать, чем заслужил эту новую его милость.
      – Великий хан, да ниспошлет ему Аллах удачу во всех делах его, сегодня видел из своего шатра, как ты ходил пешком, князь. И подумал, что твои кони, может быть, заболели,– с новым поклоном ответил Татарии, принимая деньги.
      Оказалось, что в Орде пешком ходят рабы, слуги и в крайности простые воины. Человеку же знатного рода или начальнику это никак не подобало, и если ему нужно было хотя бы на сотню шагов отдалиться от своего шатра, он уже садился на лошадь. Оседланные кони круглые сутки стояли перед жилищем каждого татарина. Спали не раздеваясь, с оружием, положенным рядом, а потому по тревоге, когда бы она ни случилась, вся Орда в минуту бывала на конях и в полной боевой готовности.
      У татар свято чтились древние воинские обычаи и строго дались своеобразные законы чести, но над всем этим неумолимо властвовала железная дисциплина, перед которой склонялось все. Слово начальника, хотя бы это был простой десятник, было свято, его приказ, если даже он влек за собою гибель подчиненного, исполнялся немедленно и точно, ибо ослушника ожидала позорная смерть. Об него не пачкали даже оружия: по знаку начальника он покорно опускался на колени и кто-либо на воинов его десятка тут же душил его ремнем или убивал ударом ноги в живот. В истории Орды подобной казни не раз подвергались и крупные военачальники, не сумевшие во время сражения выполнить поставленную им задачу.
      Обман и ложь считались здесь проступками, недостойными воина, а воинами были все способные носить оружие. В обыденной жизни ордынцы были безукоризненно честны и правдивы, но если нужно было солгать и обмануть, выполняя полученное задание,– татарин делал это не задумываясь: честь воина требовала, прежде всего, успешного выполнения приказа, а за обман в этом случае отвечал перед Богом начальник.
      Орда не была обыкновенным государством, и татары не были обыкновенным народом. Это был огромный военный лагерь, в котором личная доблесть и воинские качества определяли судьбу и положение каждого, почти независимо от его происхождения и даже от его национальности.
      В Орде уважались только храбрость, сила и ратное искусство. Все гражданские достоинства человека, если они не сочетались с достоинствами воина, не ставились ни во что. Трусость и слабость презирались открыто и беспощадно, немощность и старость ни в ком не вызывали жалости. Старику или увечному оказывали внешнее уважение, если в прошлом он был хорошим воином, но открыто говорили, что лучше бы ему умереть в бою, чем дожить до такого состояния, когда он воевать уже не может.
      Почти ежедневно на огромной площади в центре лагеря происходили воинские упражнения, в которых принимали участие псе свободные от караульной службы воины, от рядовых до тысячников включительно.
      Иногда это бывали состязания в рубке и в умении владеть копьем, когда несшийся во весь опор всадник должен был направо и налево рубить саблей или поражать копьем различные мишени, подчас очень трудные. В другой раз воины старались превзойти друг друга в искусстве бросать аркан или пущенной из лука стрелой, к которой привязывалась горящая пакля, должны были поджигать соломенные щит и, поставленные на значительном расстоянии.
      Еще чаще устраивались состязания в стрельбе из лука. Воину, из шести стрел не вонзившему двух в чучело человека, поставленное на расстоянии ста двадцати шагов, набивали колчан соломою, что считалось позором, который можно было смыть, только не сделав ни одного промаха на следующей стрельбе. Имя того, кто всаживал в чучело все шесть стрел бирюч выкрикивал на всю площадь, кроме того, он получал право выпустить еще шесть стрел. И если снова стрелял безпромаха,– ему давали в награду двенадцать овец.
      Иногда устраивались общие скачки, и тогда победитель получал в виде премии коня, а пришедший последним до следующих скачек лишался права сесть на лошадь. Часто сам хан Мубарек, сидя верхом на коне и окруженный своими приближенными, присутствовал на этих упражнениях. И тогда все поля, вся жизнь, каждого из участников сосредоточивалась на том, чтобы не оплошать, ибо тут одинаково легко можно было стяжать как щедрую награду и повышение по службе, так и гаев хана, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Однажды Василий видел, как лучник который из шести стрел не попал в мишень ни одной, Мубарек тут же приказал вырядить в женское платье и с позором прогнал с площади. В другой раз пожилого сотника, который, по вине споткнувшегося коня, на скачках пришел последним,– хан отстранил от командованья сотней и назначил на его место молодого всадника, особенно отличившегося на последних состязаниях. И это была не одна лишь честь, потому что при назначении сотником каждый получал от хана десять коней, а при распределения воинской добычи доля сотника в девять раз превышала долю простого воина. С тех пор как Мубарек его однажды подзадорил, – в скачках часто принимал участие и Василий. Его искусство в верховой езде и замечательные кони, подаренные ханом, обычно обеспечивали ему одно из первых мест. Раз он оказался победителем, и это сильно возвысила его в глазах ордынцев.
      Однажды было устроено состязание в борьбе. В нем приникали участие только испытанные силачи, по одному от каждой сотни. Борьба велась без определенных правил, – надо было, лишь не нанося противнику ударов, любым способом повалить его на землю или же, оторвав от земли, продержать так, пока судья не хлопнет три раза в ладоши.
      Победителем в этом состязании оказался десятник Кинбай – огромный татарин с воловьей шеей и стальными мускулами. Легко бросив на землю своего последнего противника, он гулко ударил себя обоими кулаками в грудь и горделиво оглянулся. Теперь, по правилам, поморяться с ним силой мог любой из присутствующих, и только если желающих не находилось, бирюч объявлял его сильнейшим из сильных. На первый вызов, сделанный бирючем, никто не откликнулся. Тогда хан Мубарек, очевидно уверенный в непобедимости своего борца, поглядел на Никиту, скромно стоящего в его свите, позади Василия, и с усмешкой сказал:
      – Может быть, русский богатырь пожелает померяться силами с татарским?
      Смутившийся Никита пробормотал что-то невнятное и легонько попятился назад. Но, к его вящему неудовольствие хана неожиданно поддержал Василий.
      – Ну-ка, Никитушка, не посрами Русской земли!– сказал он.– Ужели не управишься ты с этим басурманом?