Закончить не успел — сильный удар массивным стулом возвратил его на диван. Федоров неумело принялся «упаковывать» пленника, обматывая могучее тело крепким бельевым шнуром. Прежде всего связал руки, притянул их к тоже связанным ногам, потом принялся бестолково мотать клубок шнура. Мотал до тех пор, пока пехотинец не превратился в клубок. В заключении загнал пленнику в рот несколько носовых платков, закрепил кляп скрученной салфеткой.

Удовлетворенно оглядел выполненную работу. Сойдет. Конечно, далеко от профессионализма, сразу чувствуется отсутствие навыка, но на тройку с двумя минусами потянет. Через несколько часов сюда заявятся шестерки Красули, которые и освободят телохранителя. Ничего с Вертким не будет, не окачурится.

Пришедший в себя охранник недоуменно вращал зрачками, пытаясь понять как он фраернулся и что ему будет за этот прокол от хозяйки? Пытался что-то сказать, о чем-то попросить — не позволил кляп.

Закрыв дверь, Федоров принялся названивать соседям.

Наконец, ему открыли. В дверном проеме — заспанный Савчук, из — за его спины выглядывает встревоженная Машенька.

— Что случилось? Сам не спишь и другим не даешь…

— Ничего особенного, курить захотел, а баловаться сигаретой одному, что целоваться с зеркалом… Выйди, побалдеем, — беспечным тоном попросил Михаил. — А Машенька пусть досмотрит сон, ей, похоже, такое приятное приснилось, что завидно.

Ни Машенька, ни, тем более, Фимка, конечно, не поверили ни одному слову компаньона. Все же Савчук подтолкнул жену к спальне и захлопнул дверь.

Спустились этажем ниже, остановились возле окна, там, где на подоконнике стоит полная окурков банка из-под консервов. Не позволяют жены курить в комнатах, выгоняют на лестницу, вот и приспособили куряки минипепельницу.

— Все же, что произошло?

— А то, что не получилось из нас преуспевающих бизнесменов. Ты оказался прав, я — полный, законченный идиот. Сказать большего не могу — нет времени, каждая минута на счету. Сейчас вместе с Машей побросайте в чемодан вещицы первой необходимости и исчезайте. Лучше всего — на Украину, к детям. По пути загляни в банк, сними все наши деньги. Одну треть переведи мне, адрес сообщу телеграммой — сам еще толком не знаю куда подамся… На все про все отведено не больше часа. Думаю, столько понадобится Красуле, чтобы опомниться и нацелить на нас с тобой своих мордоворотов. Учти, обстановка кровью пахнет…

Савчук несколько раз пытался перебить друга, узнать большее, но Федоров пресекал его попытки одной фразой: нет времени. В конце концов, Фимка смирился, только поддакивал и мотал все еще сонной головой.

Убедившись в том, что его советы приняты, а предостережения учтены, Михаил поехал в больницу.

Бабушка-регистраторша, несмотря на ранее время, была уже на посту, охраняя учетную пухлую книгу. Посетителя она узнала сразу, хотя мимо ее окошечка проходит не один десяток людей.

— Вы? Не уехали? Или обманули меня?

На лице старушки — обиженное выражение, будто у ребенка, которому пообещали за тарелку манной каши солидное «вознаграждение», но когда он насытился, о «гонораре» позабыли.

— Что вы, разве можно обмануть такую добрую женщину? — Федоров неуклюже подбросил изрядно потертый комплимент. — Просто так сложились обстоятельства. Я ведь бизнесмен, как раньше говорили, торгаш, а у торгашей ситуация ежеминутно меняется… Вот и пришлось задержаться. Как еще раз не навестить друга?

— Но официальные посещения больных только после четырех, — заколебалась регистраторша, которой очень хотелось помочь симпатичному мужчине. — Тем более, через два часа — врачебный обход…

— Я уложусь в несколько минут, — пообещал Михаил. — У больного Засядько серьезно заболела жена, в поликлинике настаивают на операции. Вот она и попросила меня встретиться с мужем и получить его «добро». Женщины вообще — слабые, нерешительные создания, им всегда требуется мужская поддержка. Вы, похоже, выгодно отличаетесь от остальных — способны принимать решения, не спрашивая ни у кого разрешения…

Отставник наслаивал комплимент на комплимент, фантазировал, красочно изображая страдающую жену больного, его беззащитных детей. Можно, конечно, подождать до четырех, но согласие на операцию супруга Засядько должна дать до десяти утра, иначе все сорвется…

В конце концов, регистраторша не выдержала — пропуск оказался в руках Федорова. Охранники мельком поглядели на посетителя, отобрали разрешение и кивнули — проходи, не задерживай.

Поршень играл с одноногим соседом в подкидного, смеялся, подшучивал, короче, был в превосходном настроении. Увидев Федорова, помрачнел. Смешал карты, поднялся. Одноногий тут же завалился на подушку, достал из-под нее все ту же потрепанную книжицу. Будто проинформировал: ничего не вижу и не слышу, можете секретничать.

— Пойдем, поговорим, — предложил Михзаил, кивая на простыную занавеску и выразительно косясь на читающего соседа. — Есть серьезный разговор…

— Побазарить желаете, ваше степенство? — картинно поклонился Засядько. — Ну, что ж, ежели начальство приказывает, подчиненные должны выполнять. Что в армии, что на гражданке — одинаковые законы…

Зачем пристал к нему этот человек, что ему нужно от рядового киллера? Непонятное раздражение охватило Поршня, поэтому он и кривлялся, с трудом удерживался от черного мата. Значит, фрайеру понадобился поток благодарностей? Ну, что ж, он получит их!

— Перестань ерничать! — зло прикрикул отставник. — Беседа пойдет о твоей жизни… И моей — тоже, — для верности добавил Федоров.

Поршень понял — Федоров заявился в больницу не за благодарностями, решил спасти «подопечного» вторично. Киллер перестал паясничать, нахмурился и согласно кивнул.

Они вышли в пустой коридор. Вдалеке, возле поста дежурной медсестры парень-доходяга клеился к ней, что-то доказывал, в чем-то признавался. С такой горячностью — будто от ответа девушки зависит его выздоровление. На кушетке рядом с ординаторской сидели два старика, один с подвешенной к шее рукой, закованной в гипс, второй вытянул поперек коридора негнущуюся ногу. Возле столовой глотали слюни несколько женщин. Из палаты в палату озабоченно пробегали медсестры, по направлению к ординаторской торопливо шли опоздавшие на работу врачи.

Обычная обстановка в больнице для бедных.

— О чем базар? — нетерпеливо спросил Поршень, глядя на идущего навстречу заведующего отделением. — Сейчас — обход, хочу попроситься на выписку…

— Не успеешь — замочат. Сейчас возвращайся к себе, собери вещицы. Я подожду возле лифта. Пойдем порознь: ты — впереди, я чуть отстану. Встретимся на улице.

— Все же, что случилось? — не на шутку встревожился киллер. — Мои вещи — на складе, прикажешь гулять по Москве в этом дребанном халате? — потряс он полу больничной одежонки, пережившей не одну сотню больных.

— Хоть голяком! — рявкнул вконец обозленный Федоров. — Жизнь дороже подштанников! Через полчаса, максимум — час, здесь появятся красулинские боевики. Получили задание — замочить и тебя и твоего босса… Дошло или прикажешь терять время на более подробный пересказ?

— Дошло.

Через пятнадцать минут Засядько с независимым видом прошагал мимо охранников. Когда его остановили — возмутился.

— Лечащий врач прописал прогулки. Понятно? У вас должно быть записано. Раззуй глаза, падла недорезанная!

— Ну, ты не очень старайся, доходяга, а то в морг прогуляешься… Фамилия?

— Засядько.

Охранник перелистал лежащие на столе бумажки. Нашел нужную, внимательно прочитал.

— Так бы и сказал, кандидат в покойники. А то — ругается, плюется. Иди, потряси штанами, успокой нервную систему!

На Федорова — нуль внимания. Если бы входил — другое дело, нужно проверить, а выходящие не опасны, их можно пропускать.

Михаил и Иван встретились возле под"езда больницы. Поглядел Федоров на мятый, порванный больничный халат спасенного им киллера и ужаснулся. Как же повезти его на вокзал в таком наряде? Первый же встречный милиционер заподозрит неладное и потребует документы. С непредсказуемыми последствиями, типа последующей проверки в отделении. А водитель автобуса разве не заподозрит и не сдаст в милицию?

— Придется ловить левака, такси мне не по карману. К тому же, с таксистом связываться опасно — продаст.

Вдоль больничного фасада выстроились легковушки. Каких только нет марок! Отечественные «волги» и «жигули» теряются среди зарубежных «мерседесов» и «вольв», стыдливо прячутся за «ауди» и «бээмвушками». К иномаркам не подступиться — такую цену заломят, что мигом отпугнут. Значит, надо искать российскую, родную.

Подумал Михаил и подошел к старому, облезлому «ушатому» запорожцу. Тоже иномарка, но рангом пониже. Рядом с машиной расхаживает бодрый дедок, вытирая тряпкой замасленные руки — видимо, только-что копался во внутренностях своей колымаги.

— На Ленинградский вокзал не отвезешь? — осторожно спросил Федоров, оставив киллера под прикрытием микроавтобуса.

Дедок удивленно возрился на мужика, который польстился на его древность.

— Можно, конечно, и повезти, — раздумчиво проговорил он, пряча в карман грязную тряпку. — Только медленно… Один цилиндр, язви его в корень, барахлит. Ты, случайно, не автомеханик? — с надеждой спросил водитель. — Наладишь — бесплатно доставлю хоть на Северный полюс, хоть на Южный.

— Нет, в технике — профан. А то, что поедем медленно, даже хорошо — больного везу, от быстрой езды у него тошнота… Сколько возьмешь?

Дедок поразмыслил, поковырялся в крючковатом носу, из ноздрей которого торчали седые волосинки.

— Обдирать людишек не привык — стесняюсь. Не новый русский, чай, не рэкетир какой. Оплатишь бензин, кинешь на две поллитровки — вся плата…

Федоров прикинул — где-то около стольника, по божески. Согласился.

Когда из-за микроавтобуса выбрался Поршень, водитель заволновался. Больно уж подозрительный вид у мужика — только детишек да слабонервных дамочек пугать. Повезешь, а пассажиры на ближайшем повороте врежут чем тяжелым по башке, выбросят на дорогу и уведут «транспорт».

— Не пугайся, батя, больной — человек смирный, просто от медиков бежит. Затрахали они его процедурами да уколами.

Приняв незапланировванный «груз», машина вздрогнула, а при заработавшем двигателе так задрожала, что показалось — вот-вот развалится.

— Не пужайтесь, енто тот самый зловредный цилиндр барахлит. На ходу наладится. Только поедем кобыльим шагом.

Когда «запорожец», жалобно постанывая и отфыркиваясь, выворачивал на трассу, мимо него промчались две иномарки. Рядом с водителем первой — Хвост.

— По твою душу поехали, — шепнул Михаил, приблизив губы к уху Поршня. — Помедлили бы мы самую малость — лежать бы тебе, дружище, в больничном морге. По причине обширного инфаркта либо прободения кишки…

Засядько понимающе кивнул. Уж кому-кому, а опытному киллеру о подобных «фокусах» можно не говорить, сам не раз мочил таким способом «заказанных» фрайеров.

— Спасибо, дружан, — неуклюже поблагодарил он спасителя. Не привык рассыпаться в благодарностях, обливать мужиков ароматной водичкой. — При случае расплачусь…

Дедок добрался до Ленинградского вокзала на удивление быстро. Получил «гонорар», еще раз оглядел «бомжа» и влился в поток машин.

— Куда теперь? — поинтересовался Поршень. — По какой причине ты выбрал Ленинградский вокзал?

— Думаю, лучше нам укрыться в Питере. Затеряемся в том же Петергофе, а то — проберемся в Карелию, авось, из Москвы не достанут.

— Достанут, обязательно достанут… Знаешь, что, паря, живет в Клину один мой дружан. Втроем парились на зоне: я, он и Свистун, хрен ему, падле, в задницу. Поехали к нему, а? Мужик верный, не выдаст.

Федоров согласился. В Клин так в Клин. Откуда ему знать, что там, в Клину, встретится со знакомым хзудосочным парнишкой, на горле которого когда-то наигрывал марши… * * *

— Завязал узелок и будто на свет народился, — откровенничал больничный сторож, получивший на зоне кликуху Усач. — Даже ботать по фене разучился. Конешное дело, платят в больнице не густо — что в наше время пятьсот рубликов? — зато спокойно. Баба с огородом возится, опосля на рынке торгует, я тожеть — погрузить, разгрузить, перетащить — немалый прибыток. Прходят мимо менты — сердце не колышется, не замирает, знаю — не повяжут, не напялят браслеты, потому — не за что.

Небольшая, неопрятная бородка, редкие, будто выщипанные усики, подрагивающие, беспокойные пальцы рук, то перебирающие ножи и вилки, то сжимающие граненный стакан. Недавний зек, несмотря на его заверения, все еще чувствовал себя преступником, за которым следит его величество Закон.

Он сидел за столом вместе с приехавшими Засядько и Федоровым, пил задиристый самогон собственного производства, Закусывал соленными огурчиками да вареной картохой. Скудность стола компенсировала дружеская беседа. Вообще-то, беседовали старые друзья — Поршень и Усач, Федоров помалкивал, прислушиваясь к уличным шумам. Все еще не привык к своему «подпольному» положению.

— Я вот тоже завязал, да дерьмовый Свистун вытащил из узелка… Ты знал Жетона?

— Встречаться не доводилось, но слыхал. Видный авторитет, безжалостный бандюга… А он-то что тебе: сват, брат?

— А Красулю? — не отвечая на опасный вопрос, Иван поторопился перевести беседу в другое русло. — Баба такая, тоже — в законе.

— Вот Красулю знал. Перед тем, как отправили меня париться на зону, во время разборки на моих глазах лично замочила дружана. Жестокая баба, но аппетитная, приманивает мужиков своими фуфелями… Тьфу, дьявол, снова перешел на феню! — раздраженно пробурчал Усач и потянулся к бутылке. — Давайте лучше еще отведаем самогончика. Ядренный — беда, баба моя умелица — что борщи варить, что пойло гнать.

Поршень охотно протянул свой стакан. Федоров отрицательно покачал головой и прикрыл рюмку ладонью. Уговаривать не стали. Выпили и дружно набросились на закусь.

Упоминание имени Надежды будто возвратило Федорова в недавнее прошлое. Показалось — к его телу прильнули ласковые пальчики женщины, к лицу приблизились полураскрытые ее губки. Но привычного мужского желания не было — его словно придавили мысли о жестокости Красули, ее кровожадности.

— Так почему ты называешь Свистуна «дерьмовым»? — насытившись и затянувшись «примой», возобновил прерванную беседу хозяин. — Где он тебе ножку подставил, дорогу перешел?

— А где твоя баба? — на всякий случай спросил Иван, опасливо оглядываясь на дверь. — Ежели дома…

— Нет ее, на рынок пошла с гостьей…

— Это с какой же гостьей? — не успокаивался Поршень. — Сродственница?

— Свистун привез свою кралю, попросил приютить. Часто наведывается, обнимаются-целуются. А мне-то что — кушетки девка не пролежит, а на пропитание хахаль отвалил большие деньги. Ничего плохого сказать не могу, девка добрая, уважительная. Однажды, подхватил я гриппок — два дня не отходила от постели, поила какими-то травяными отварами, малинкой. А то, что спит с парнем — дело молодое, горячее, может и образуется у них что-то крепкое… Так что за черная кошка пробежала между тобой и Свистуном? — считая вопрос о гостье исчерпанным, возвратился Усач к старой теме.

Поршень подумал, подумал и открылся. А почему, спрашивается, он должен таиться от старого друга, с которым бедовал на зоне, хавал баланду, мечтал о свободе? Это пусть Свистун таится и изворачивается, это он заманил дружана в силки, пытался заставить снова проливать кровушку. Слава Богу, случай на проезжей части улицы спас Ивана от греха. Случай и… Федоров.

Глотая слова, заикаясь, выложил историю вербовки посланцем Жетона. Упомянул, конечно, о жадной своей супруге, о загребущих ее руках. Если бы не Тамарка, он ни за что не согласился бы возвратиться в обличье кровавого киллера. Виновна она и собственное его малодушие, мягкость, недостойная настоящего мужика.

Засядько говорил, повернувшись к Михаилу, ибо его откровения более предназначались отставному офицерику, нежели Усачу. Ведь в больнице они так и не закончили разговор, киллер так и не признался до конца. Ходил вокруг да около, хитрил изо всех сил, ограничивался неуклюжими намеками да междометиями. Вот пускай теперь и получит Мишка всю правду, пусть знает кого он спас от красулинских боевиков, можно сказать, выхватил из-под ножа или пули. Выслушает и решит, как быть дальше: продолжить общение с киллером или оттолкнуть его.

При мысли о том, что офицер может его «оттолкнуть», наемный убийца неожиданно ощутил боль в сердце. Может быть, потому, что он никогда раньше не знал дружеских привязанностей, ко всем относился настороженно, ожидая предательского удара в спину.

— Получается, Свистун не завязал? — раздумчиво спросил Усач, когда Поршень, наконец, замолчал. — Я у него не спрашивал — не мое это дело, а он не сказал.

Иван перевел взгляд с Федорова на Усача, удивленно вздернул густые брови.

— Нет, не завязал. Они с Жетоном очередное дельце раскручивают, кровавое дельце… Хотели, падлы, и меня втравить, да я ушел от ответа: не согласился и не отказался. Базар был накоротке, времени размусоливать не было.

— А почему не отказался? — встопорщил хилую бородку хозяин. — Ежели не согласный — надо бы прямо сказать.

— Замочили бы, стервы. Дельце потаенное, секретное, к нему многие пришпилены и в низах, и в самых верхах. Откажешься — бросят на пику, это у них просто…

— И что за дело? — внезапно полюбопытствовал Федоров, которому надоело молчать. — Нам ты можешь смело говорить — не продадим.

Хотел было Поршень открыться, но не успел. Заскрипела плохо смазаннвая входная дверь, в прихожей что-то упало с полки, забренчало дужкой ведро с водой.

— Юрка, где ты, бездельник чертов? Примай сумки с пропитанием, лежебока! — и обращаясь к сопровождающей «гостье». — Как я из дому, муженек — на лавку.

— Он же по ночам работает, устает бедный…

Михаил насторожился. Удивительно знакомый девичий голосок, где-то довелось ему слышать его… Впрочем, не зря говорят — девичьи голоса всегда походят один на другой, будто слеплены они молодостью.

— Баба пришла, — об"явил Усач, хитро подмигивая. — Прикажу еще один бутылек достать из погреба.

В горницу заглянула моложавая женщина в сбитой на затылок цветастой косынке. Федоров ожидал увидеть дебелую торговку, визгливую, наглую и матерщинную — перед ним стояла сухощавая молодуха с накрашенными губами и подведенными глазками. От ее ладной фигурки, какой-то девичьей легкости в движениях исходили лучи смешливой доброты.

— Глянь-ка, девонька, тут без нас бражничают? — удивленно, с примесью радости, провозгласила она, всплеснув полными ручками. — Юрчик, бестолковая твоя головушка, поленился достать холодец, нарезать колбаски, сырка, дело ли угощать друзей-приятелей одной картохой… Ну-ка, девонька, помоги накрыть на стол по человечески. Да и мы выпьем вместе с мужиками божьего нектарчику, споем с ними песенки.

Хозяйка открыла холодильник, принялась носить из него на тут же расстеленную хрустящую скатерть блюда с «человеческими» закусками. Граненные стакашки очутились в мойке, вместо них перед каждым из пирующих поставлена хрустальная рюмочка, алюминиевые вилки-ложки перекочевали на кухню, из извлеченной из комода коробки появились золоченные, праздничные.

— Девонька, слазь, милая, в подпол, достань настоящей водочки, «столичной». Не дело угощать гостей нашим зельем.

Через несколько минут в дверях с двумя бутылками в руках появилась смеющаяся девушка. Взглянул на нее Федоров и обомлел. Так вот почему показался ему таким знакомым девичий голосок!

Перед ним стояла дочь Красули… * * *

На полпути к Клину «оку» в очередной раз остановили. Странно, подумал Свистун, вроде старательно выполнял все правила: не гнал, плелся в правом крайнем ряду, старался поменьше обгонять, тормозил перед желтым светом. И потом — четвертый раз от Москвы, не много ли?

Гаишник, старший лейтенант, долго изучал поданные документы, вчитывался в каждую строку, придирчиво рассматриввал печати и штампы.

— За что, командир? — привычно настроился на обиду водитель. — Ничего не нарушил…

— Медицинскую справку! — рявкнул неизвестно чем оскорбленный старлей.

— Так она же у вас в руке, — уважительно показал пальцем Валера. — Только в этом году получил… И квитанции приложены. Я — человек законопослушный, государство не обманываю, не то, что некоторые прохиндеи.

— Помолчи, законник! — уже беззлобно приказал гаишник. — Трещишь на подобии чапаевского пулемета.

Поигрывая жезлом, обошел вокруг машины, приказал показать повороты, ближний и дальний свет. Покопался в двигателе.

— Куда едешь?

— В Клин. Братан занемог, попросил наведаться. Подозревают опухоль в животе, а это — кранты, — горестно покачал Свистун кудрявой головой. — Жинка остается, два пискуна, кто им поможет, ежели не я?

Старлей окончательно отмок, сочувственно повздыхал. Житуха, мол, житуха, все мы гости на грешной Земле, каждому отмерян срок, который не сократить, не продлить.

— Ладно, езжай к братану, — разрешил он. — Что-то правый поворот слишком часто мигает, — неожиданно спохватился он. — И люфт рулевого колеса велик… Когда проходил техосмотр? Дай-ка права, еще раз погляжу, — протянул он руку за только-что возвращенными документами.

Стыдливо повернувшись боком, Свистун незаметно вложил в права стольник. Гаишники — тоже люди, маслица с икоркой хочется, к рюмке с «мартини» тянет, а на мизерную зарплату разве только самогончика отхлебнуть да черняшкой закусить. Один раз в неделю, по субботам.

Когда права снова вернулись к владельцу, денег там уже не было.

И все же пасут, думал Валерка, поворачивая на проселочную дорогу, ведущую в усадьбу какого-то бывшего колхоза-совхоза. Четыре остановки, непонятное изучение новенькой «оки»… Если пасут — значит в одной из машин, следующих за ним, сидит «пастух». Повернет на проселок — все станет ясно.

Резко повернув под прикрытие сельскохозяйсвенной постройки, Свистун выскочил из машины и уставился на шоссе. Сейчас он горячо желал расшифровать пастуха, убедиться в слежке, ибо неизвестность намного страшней самой изощренной опасности.

Никто на проселок не повернул — разноцветные легковушки мчались мимо поворота.

К постройке приковылял самосвал с вонючим навозом. Остановился. Из кабины вылез щуплый мужичонка. Такой же грязный, как его машина.

— Отдыхаешь, друг, или тачка забарахлила?

— Малость ошибся, не туда свернул.

— Бывает… Куревом не богат?

Сказать — не курю, не поверит. Свистун достал из бардачка специально припасенную пачку «мальборы». Водитель самосвала вытер грязной тряпкой руки, выудил пяток сигарет.

— Ты уж извиняй, без курева не могу — уши вянут, в горле щипет.

— Ничего, понимаю.

Мужичонка торопливо влез в кабину. Самосвал пару раз простуженно чихнул и уехал.

Подозревать в навознике топтуна — глупо, просто мужик оголодал на махре, захотелось побаловаться более стоящим куревом. Постоянное напряжение опасно так же, как и расслабленность, нужно взять себя в руки, подтянуть нервишки.

Свистун отдохнул, заодно сжевал пару бутербродов с сосисками, купленных на заправке. И что за жизнь у него — спать приходится в полглаза, не кушать — торопливо глотать! Вот скопит заранее намеченный капитал, улетит вместе с Викой в Южную Америку и наступит благодатная житуха состоятельного человека.

Возникший в сознании образ девушки, будто придал Валерке новые силы. Подумаешь, сон, жратва, все это — мелочевка, временные трудности, которые сам Бог велел перетерпеть ради будущего блаженства!

Юркая «ока» пропустила несколько престижных иномарок, вежливо уступила дорогу разрекламированной «волге» и осторожно выбралась на шоссе. Солнце взобралось на «перевал» и теперь пошло вниз. Сколько потеряно дорогого времени из-за дурацких проверок! А ведь еще предстоит навестить одного хмыря со странной кликухой — «Пятница». Жетон вышел на него и послал шестерку побазарить с целью вербовки в группу киллеров.

Свистуну и «пятничный» киллер и свихнувшийся на почве легкой капусты босс — до фени, до лампочки. Главное, пухнет счет в банке, приближается желанное время прощания с погрязшей в дерьме Россией. Ради этого стоит и соглашаться и изображать полнейшую готовность как можно лучше выполнить поручение Жетона… * * *

Валерка быстро отыскал маленький домишко, спрятавшийся срели плодовых деревьев и разросшегося кустарника. Двор чисто выметен, посредине — беседка с петухом на коньке крыши, участок огорожен сетчатым забором. Во всем чувствуется достаток.

Чернобородый хозяин равнодушно выслушал от неожиданного гостя похвалы и восторг. Валерка изощрялся в красочных сравнениях, захлебывался от удовольствия.

— Классно живешь, дружан, завидую. Не дом — княжеский замок, не жинка — Василиса Прекрасная. А уж о детишках молчу — настоящее произведение искусства… Вот оженюсь — таких же заведу…

— Кончай придуриваться, паря, — угрюмо прервал бородатый. — Что нужно?

Пришлось перейти на деловой тон. Свистун понизил голос до шепота, огляделся.

— Привет привез тебе от Жетона…

— Собачьих кличек на дух не выношу. Жучка, Гулька, Жетон… Говори по человечески, что потребно?

Дородная хозяйка мз-за спины мужа делала непонятные знаки, видимо, означающие: не раздражай мужа, схлопочешь по морде.

— Жетона ты знаешь, дружан, не можешь не знать. Вместе с ним парился, жрал сечку…

— Знаю, — наконец признался мужик, сопроводив признание злобной улыбкой. — Был такой кровавый пижон. Неужели еще не спровадили на тот свет? — удивился он. — Не крути и не штормуй — базарь прямо: что нужно от меня?

Пришлось говорить прямо, хотя Свистун интуитивно ничего хорошего от своей откровенности не ожидал. Судя по угрюмому выражению лица хозяина и по тревожным жестам его супруги, ответом на приглашение Жетона мог быть и удар кулаком, способный быка свалить.

Дождавшись ухода хозяйки, выложил то, что приказал босс. Максимально подрообно, подчеркивая выгоду от предлагаемого бизнеса.

— Ты со своим дерьмовым боссом знаете, что я давно завязал? Отбыл положенный срок и — все.

— Знаем, но…

— Тогда катись ты отсюда, дерьмо вонючее! — раненным зверем заревел бывший киллер. — Еще раз заявишься — в навоз закопаю!

Он повернул гостя спиной и так поддал в зад коленкой, что жетоновский посланец головой открыл калитку, телом прочертил по траве полосу длиной метров пять. От более серьезной расправы спасла хозяйка, уцепившаяся за полнятую руку мужа.

Ну, и черт с ним, с Жетоном, думал Валерка, выруливая на трассу, слава Богу, обошлось без синяков и шишек — каково было появиться перед Викой разукрашенным.

И все же сколько старых друзей, испытанных, казалось бы, верных, прошедших следственные изоляторы и зоны, завязали узелки! Их не остановили жизненные трудности, когда приходится получать мизерную зарплату, вкалывать до седьмого пота… Почему?

Впервые за много лет Свистун усомнился в правильности выбранного пути. Черт с ним, с высшим или средним образованием, можно было работать шофером, трактористом, слесарем. Встретил бы Вику, женился, завел ребятишек, не боялся бы встречных ментов, не прислушивался бы по ночам к малейшему шороху за окном…

А может быть и сейчас не поздно крутануть «баранку» в другом, противоположном, направлении?… Пожалуй, поздно. Единственный выход — смыться за океан и там уж приспособиться к другой жизни… Честной…

Тревога не проходила. На всякий случай, Свистун завилял по окрестным дорогам, мчался вперед, будто на пожар, долго простаивал под прикрытием домишек либо кустарника.

Он не знал, что его пасут. Умело, меняя машины. Что занавоженный водитель самосвала — оперативник уголовки, салатового цвета «жигуль», который минут десять висел на хвосте «оки» — из того же ведомства, что и сменившая его черная «волга». Работала никогда не подводившая парня интуиция. Он не предполагал, что километров за двадцать от Клина ему удалось уйти из-под наблюдения сыскарей. За что они схлопотали выговорешники.

В десять вечера «ока» прижалась к плетенному забору Усача. Свистун опасливо оглядел двор. Вроде, спокойно. В кухонном окне горит свет, наверно, хозяева вместе с гостьей ужинают.

Валерка представил себе уютную кухню, накрытый стол, кастрюлю с исходящим неземным ароматом варенной картошки, непременную бутылку самогона, тарелку с малосольными огурчиками… К желанию повстречаться с любимой девушкой прибавился сосуший голод — ведь целый день всухомятку, без горячего.

И все же чувство тревоги не оставляло парнишку. Крадучись, он открыл калитку, подошел к задернутому шторой окну, прислушался. На кухне тихо, слышно позвякивание посуды, иногда — мелодичный голосок хозяйки.

Решившись, Свистун открыл незапертую дверь в прихожую… * * *

На кухне действительно ужинали. Как принято, во главе стола орудовал ложкой Усач, по обе стороны от него сидели гости: Федоров и Поршень. Хозяйка вместе с Викой сидели с краю. Они то и дело вскакивали — подрезали хлеб, подкладывали на опустевшие тарелки закуски, следили за стоящей на плите сковородой с жаркоем.

— Матери, конечно, ничего не сообщила? — тихо говорил Федоров. — А ведь она волнуется, ищет тебя… До чего же жестокая нынешняя молодежь.

— Понимаю, поступила нехорошо, — согласилась Вика, глядя в тарелку. — Вот поженимся с Валеркой — напишу, приглашу в гости…

— И куда ты собираешься ее пригласить? — скривился в насмешливой улыбке Усач. — В тюрягу, куда обязательно упрячут твоего хахаля?

— В Южную Америку! — вызывающе вскинулась Вика. — Валерка сказал: поднакопит денег — улетим… Не верите? Ради Бога, не верьте, ваше дело, главное — чтобы я верила и ждала! Вот так!

— Не успеет накопить, — поддержал хозяина Михаил. — Как бы веревочке не виться, кончик будет. Посадят женишка, что будешь делать? К матери возвратишься или останешься здесь нахлебницей?

Вика задохнулась от возмущения. Прежде всего, никакая она не нахлебница, будущий муж сполна оплачивает хозяевам и кров и еду, к тому же гостья помогает по хозяйству, стирает, гладит, готовит пищу. Разве этого мало?

Хозяйка согласно кивала, смотрела на Федорова с неодобрением. Как он может так говорить, откуда берет злые слова, оскорблящие не только бедную девочку, но и приютивших ее хозяев?…

Стукнула дверь в прихожей.

— Валерка!!!

Вика вскочила, бросилась навстречу и повисла на шее вошедшего парня.