Глава 8

Медленно тянулась следующая неделя. Каждое утро Родимцев ожидал вызова, не сводил взгляда с телефонного аппарата, прислушивался к звукам из коридора. Бесполезно. Если и появлялся урод, то он либо помалкивал, либо осведомлялся о самочувствии. О желании хозяина побазарить с парнем — ни звука.

Впечатление — о нем забыли.

Правда, заключению в одиночке пришел конец — пленнику позволили гулять по парку. С категорическим запрещением покидать территорию. Бобик односложно предупредил: опасно, все ещё не улажены сложные отношения между загнанным в угол беглецом, с одной стороны, и преследующими его ментами и килерами — с другой.

Свобода передвижения — относительная, Родимцева во время прогулок откровенно пасли. То набивался в сопровождающие Бобик, то вслед за прогуливающимся Николаем, прихрамывая, бродил Рекс. Смущено ухмылялся, многозначительно потирал ушибленное во время схватки колено. Будто извинялся за то, что во время трениовки подставил его противнику.

Питался пленник теперь в столовой телохранителей. Еще одно развлечение. Странная эта столовая! На подобии дореволюционной людской в барском доме, детально описанной в романах Тургенева.

Если судить по количеству столиков, рассчитана она на десять человек, максимум — пятнадцать, но ни разу комната не была заполненной. Как правило, за каждым столиком сидит только один столующийся, редко — два. Стоит напряженное молчание, прерываемое короткими просьбами передать соль или перец. Будто телохранители опасаются подслушивания и подсматривания.

А может быть, на самом деле, и подслушивают, и подсматривают, подумал Родимцев подозрительно оглядывая стены. Особое внимание нескольким картинам в богатых рамках. Не спрятаны ли там чувствительные микрофоны и телевизионные трубки?

Молчать — непривычно и тоскливо.

В первый раз пленник подсел к столику, за которым сидел Ром. Тот, ни слова не говоря, взял свою тарелку и перебрался на другое место. Обидно, конечно, но Николай заглушил это чувство, не дал ему выплеснуться наружу. Понимающе ухмыльнулся, дескать в каждом обществе свои правила, новичку не к лицу их критиковать.

Точно так же поступил Полкан.

Только Рекс, поколебавшись, остался сидеть за одним столиком с новым знакомым. Но молчал, поспешно загружая себя пищей.

Еще одно развлечение — ежедневные утомительные тренировки в тире. Сразу после завтрака в комнату кандидата в телохранители входил Бобик. Молча кивал на дверь. Пошли, мол, отстреливать мишени, хватит жиры наращивать!

Верный признак того, что хозяин принял положительное решение. В противном случае его уродливый квазимодо не стал бы терять время на тренировки.

Как он и обещал — гонял ученика до седьмого пота, до дрожи в коленях. Родимцев стрелял стоя, лежа, сидя, от бедра, через карман, в падении, на звук, на мигание лампочек. Не все получалось — Бобик досадливо что-то булькал, морщился, шевелил набалдашником уродливого носа.

Постепенно Николай втягивался и к концу недели ловко поражал добрую половину прыгающих мишеней. Изо всех положений. Бульканье наставника теряло обидный характер, воспринималось, если не полным одобрением, то — снисходительной, сдержанной похвалой.

Самое тяжелое, ничем не занятое время дня — вторая его половина, от обеда до ужина. Родимцев все это время гулял по парку. Естественно, под ненавязчиым, но строгим надзором.

Пусть миражная, пусть урезанная, но свобода! Что касается банкирских пастухов — пусть забавляются, пленник не собирается покидать надежного убежища. Во всяком случае, до решающего разговора с хозяином.

На третий день призрачной свободы, Родимцев, прогуливаясь по тенистой аллее, неожиданно повернулся. Так неожиданно, что идущий по пятам все ещё прихрамывающий пастух буквально наткнулся на него.

— Пасешь? — максимально доброжелательно осведомился пленник, когда Рекс остановился. — На общественных началах или — приказано?

По законам логики топтун просто обязан либо сослаться на дефицит кислорода в его комнате, либо подтвердить первое предположение. Да, дескать, любопытствую от нечего делать. Или — велено.

Неожиданно топтун пошел по второму пути.

— Приказано, — виновато улыбнулся он. — Ничего не поделаешь, приходится выполнять.

— Зря злишься, дружан, — Николай миролюбиво полуобнял пастуха за плечи, кивнул на его больную ногу. — Сам должен понимать — спарринг начал не я — вы. Мне пришлось защищаться. Так что, не держи сердца!

— А кто тебе сказал, что я злюсь? — удивился телохранитель. — Просто выдалась свободные полчаса, вот и порешил подышать свежим воздухом. — опасливо оглядев разросшийся кустарник, переключился он на первый вариант. Понятно почему — в конце аллеи замаячила знакомая фигура урода. — Гляжу — топаешь, вот и пристроился следом. В начале думал — подойти, побазарить за жизнь, после порешил не навязываться…

Парень выдает чистое вранье! Ведь Рекс не первый раз бродит по тем же аллеям, что и Родимцев. Тем более, сам признался — пасет!

А что ему остается делать, пригасил недоброжелательность Николай, достаточно того, что признался — пасет не по собственному почину, а по приказу. Появление Бобика заставило выкручиваться. Авось, услышит ольховский наушник последние признания Рекса — успокоится.

Бобик свернул к черному под»езду — видимо, решил проверить поваров и посудомоек. О чем базарят между собой, не таится ли в базаре что-нибудь обидное или, не дай Бог, опасное для хозяина?

— Ну, что ж, давай тогда познакомимся. Меня зовут Николай. Твоя кликуха — Рекс? А по человечески как?

— Павел. Ромку звать Давидом, Полкана — Игорем. Хозяин запретил обращаться друг к другу по именам — только по кличкам. Тебе тоже придумает какого-нибудь Колли. Нет, не Колли, эта кликуха в нашем собачнике уже использована — Витька. Борис Моисеевич любит собак. Была у него одна ласковая дворняга, как увидит кого — хвостом крутит, щерится. Задавило её машиной, вздумала присесть по собачьей надобности прямо посредине проезжей части. Не поверишь, Ольхов прямо-таки рыдал.

— А почему он не заведет новую собаку?

— Не спрашивали. У нас не положено интересоваться чем-нибудь. Но однажды Вера Борисовна призналась — отец не хочет расслабляться, после гибели Альфы — так он назвал бродяжку — зарок дал: никакой животины в особняке! Вот и надумал своих шестерок именовать собачьими кличками.

Николая нисколько не удивило странное хобби банкира. Во все времена каждый по своему сходит с ума. Мать рассказала: её шеф на работе обожает кошек. Как увидит потягивающуюся хвостатую животину, сразу начинает сюсюкать, поглаживать. Облагодетельствованные лаской кошки немедля мурлыкают. Будто беседуют с человеком. Почему бы Ольхову не увлечься собаками?

Рекс был необычно многословен. Видимо, надоело молчать, боялся — настучат хозяину, а тут свежий человек, которому пока можно доверять. Если и настучит — легче легкого отказаться от излишне близкого общения, сослаться на фантазии новичка.

За две недели с гаком пребывания в особняке Родимцеву так и не удалось выудить у хитрого Бобика ничего путного. А вот за час с небольшим общения с Рексом об»ем знаний о хозяевах таинственного особняка резко увеличился.

Поэтому беседуя с хромающим телохранителем, он старался не перебивать его. Лишь изредка подбадрывал короткими фразами.

— Вера Борисовна замужем?

Рекс хрипло рассмеялся. Будто вопрос кандидата в телохранители — шутка.

— По моему, не нашелся ещё мужик, способный оседлать такую кобылку. Претенденты были и — немало. Один почти ежедневно наведывался — Борис Моисеевич разрешил. В виде исключения. Знаешь, Коля, иногда мне кажется, что хозяин не хочет сбыть с рук наследницу. Предпочитает деражать её рядом. Почему — не знаю.

По ещё неосознанным причинам банкирская дочь интересовала Родимцева намного больше, чем её отец. Может быть, потому, что именно она, можно сказать, спасла беглецу жизнь.

— И что этот самый претендент трахнул девку или облизнулся?

— Трахнешь такую! — снова рассмеялся Рекс. — Она сама кого-угодно затрахает. Побыл красавчик с неделю, пооблизался при виде недоступного лакомства и убедился — ничего не получится. Слинял. С фингалом под глазом — Вавочка приложилась, когда слюнявый мужик малость прижал её в коридоре… Знаешь, что, друг, давай малость посидим, а? Здорово ты врезал мне по колену — до сих пор болит, будто туда воткнули иглу.

Родимцев охотно согласился. Он тоже устал от бесцельного блуждания по аллеям парка.

— Чем же вы здесь занимаетесь? — решил он переключиться на другую, менее опасную тему. Продолжить распросы о своенравной девчонке — вызвать неясные подозрения. — Охраняете особняк?

— И это — тоже. Но основная задача — сопровождать хозяина в его деловых поездках. С полгода тому назад неизвестные подсунули в «мерс» магнитную игрушку. Слава Богу, Полкан случайно полез под днище. В другой раз прошили из автоматов…

— Все остались живы?

— Да… Кроме Петюнчика — помер на операционном столе… Я нанялся на работу год тому назад. Ром рассказал: до моего прихода в Новгороде врезали по «мерсу» из гранатомета. Промахнулись… Так что, житуха у нас, можно сказать, адовая: день прожил и слава Богу… Погоди, сам узнаешь.

— А чем занимается хозяин? Кроме кредитования, валютных операций и прочей шелухи.

Рекс снова оглянулся, даже поглядел за разросшийся куст шиповника. Заговорил максимально понизив голос.

— Нынче ведь — демократия и разные свободы, плюс — рынок. Поэтому конкурентов — пруд пруди. Ольхов скупил акции телевидения, подмял главные газеты, добирается до нефтянного бизнеса. Самые лакомые кусочки. Кому это понравится?… Разболтался я, дружан, — Рекс снова опасливо проверил пустынную аллею. Вздохнул. — Сам не знаю, как это получилось. По нраву ты мне пришелся, вот и разговорился. Гляди, Коля, молчок. Стукнут хозяину про нашу беседу — и мне и тебе наведут кранты. Это у нас здорово поставлено. В прошлом году был один отличный парень — Клим, по хозяйски — Муму. Вдруг исчез. Мать с отцом приходили, спрашивали, куда делся сын. Ольхов пожал плечами: у меня, дескать, не детский садик и не тюрьма, уволился Климушка, я не удерживал. А по моему, никуда Клим не уволился — замочили его. Или слишком много узнал, или где-то проболтался.

— О чем болтать-то? — удивился Родимцев. — Сейчас у нас рынок, каждый гребет к себе. Подумаешь, телек, газетки — никакого криминала.

— Криминал тоже есть, — поколебавшись, признался Рекс. — В последнее время хозяин каждую неделю ездит на стрелки с авторитетами. О чем базарят — не знаю…

Все же он не ошибается, с непонятным удовлетворением подумал Николай, как бы банкир не пристроил нового своего слугу к грабежам и убийствам.

— Не бойся, Паша, не проговорюсь, — твердо пообещал Родимцев. — Знаешь, что, давай держаться друг за друга. Что-то слишком много секретов в этой хате, в одиночку недолго споткнуться.

— Давай, — широко улыбаясь, охотно согласился Павел.

— Кем был до нынешней сволочной должности?

— Вагоны разгружал, ящики в магазине таскал — жрать-то надо. А раньше служил в ВДВ…

— Десантник! — радостно воскликнул Родимцев. — Дружан, мы с тобой одну кашу хлебали. Я тоже служил десантником. Может быть, с одних и тех же самолетов прыгали.

Оказалось — не с одних. Павел проходил службы на Дальнем Востоке, Николай — в Рязани. Но это не имеет значения — по твердому убеждению Родимцева воздушный десантник предателем не может быть!

Откровенная беседа порадовала пленника, его настроение потеряло тоскливый привкус. Заполучить в этом странном мирке доброго товарища — разве не удача?

Погоди, торопыга, по обыкновению останавливал Николай всплеск эмоций, слов к делу не пришьешь, вдруг Рекс-Павел просто хитрит, по заданию хозяина втирается в доверие к наивному фрайеру?

И все же что-то говорило Родимцеву — у него появилась опора, на незыблемость которой он может рассчитывать. Пока-что неясная, условная, но все же — опора.

Рекс выглянул из-за кустов, окаймляющих лавочку. Николай повторил его движение. В конце аллеи снова показалась нескладная фигура носатого Бобика.

— Бойся его, дружан. Хозяйский стукач.

Телохранитель подмигнул собеседнику и скользнул в кусты, Так ловко, что ни одна ветка не колыхнулась. Родимцев безмятежно откинулся на спинку скамейки, пустил к облачному небу затейливые кольца табачного дыма.

— Один гуляешь? — пробулькал неизвестно чей секретарь-стукач: банкира или его дочери, подозрительно оглядывая аллею. — Скучно, небось, одному?

— Привык к одиночеству, — бодро ответил пленник. — С детства приучен. Отец с матерью — на работе, а мне с кем прикажешь беседовать-развлекаться? С котом, что ли?

— Ну, ежели так… Пошли, хозяин вызывает…

На этот раз Ольхов необычно строг, даже сумрачен. Вместо узорчатого халата, на нем — строгий темный костюм. Под пиджаком — клетчатая рубашка. Ни бабочки, ни галстука. Банкир походит на прокурора в суде, требующего для подсудимого максимальный срок.

Правда, прокурор в суде, потребовавший для Родимцева пять лет заключения в колонии общего режима, был в форме, но — так же угрюм и сосредоточен. Зато слащаво улыбающаяся судья посчитала достаточным три года.

По привычке прогуливаясь по своему обширному кабинету, Борис Моисеевич при появлении вызванного пленника остановился и воткнул в него вопрошающий взгляд. Скорей всего пытался узнать, как перенес новичок последнюю неделю, о чем думал и что решил?

— Бобик, можешь быть свободен. Понадобишься — вызову.

Секретарь-стукач серой мышкой покорно выскользнул в коридор.

Повинуясь приглашающему жесту, Родимцев уселся на выдвинутый в центр комнаты стул. По ученически сложил на коленях руки. В переводе — вимательно слушаю вас, хозяин, и заранее повинуюсь. Что бы вы не приказали — сделаю, исполню.

Банкир едва заметно, не скрываясь, усмехнулся. Дескать, куда тебе деваться, милый, выход из особняка для тебя все равно, что добровольное переселение на кладбище.

— Слушай меня внимательно, парень. По своим каналам я проверил достоверность твоего рассказа. Все сошлось. Дальше. Капитан Антон Чередов — такова его настоящая фамилия — был вызван к начальству, от которого получил соответствующий втык и приказание оставить тебя в покое. Думаю, приползет к тебе с извинениями и дружескими слюнками.

Николай представил себе солидного, уверенного в своих неизмеримых возможностях чекиста, ползущего по-пластунски к ногам соперника, и тоже ухмыльнулся. Ничего, пусть поползает по грязи, пусть поизвиняется. За перехваченную Симку, за порушенную личную жизнь Родимцева, за пули, которыми осыпали несчастного беглеца капитанские шестерки.

— Дальше, — возобновив блуждание по кабинету Ольхов. — Удалось отыскать главаря «крыши», которая опекает распивочную. Он заверил, что никаких претензий к тебе его группировка не имеет. Пехотинец, которому ты повредил руку, вылечился. Его напарник с огнестрельной раной все ещё лежит в больнице. На пути к выздоровлению. Слава Богу, обошлось без трупов, — еврей небрежно обмахнул себя крестом. — С этой стороны тебе тоже ничего не угрожает.

Родимцев уважительно и удивленно поглядел на расхаживающего вокруг него мультимиллионера. Какой же властью он обладает, приказывая грозной госбезопасности и могущественному криминальному миру? Что по сравнению с этим конституционная власть того же Президента? Почему-то Николай был уверен в том, что, когда понадобится, банкир может вызвать к себе на ковер любого чиновника любой ветви власти.

— Все понял?

— Да… Спасибо, Борис Моисеевич…

— Спасибочком не отделаешься, отблагодаришь делом. Бобик доложил: ты с успехом прошел курс огневой подготовки. Он за тебя ручается. Что касается физической — поручусь я. Видел тебя на ковре… И все же полной безопасности гарантировать не могу. Поэтому домой к матери тебе лучше не ездить, повремени. Знаешь, всякое случается: кирпич падает на голову, машина сбивает, случайный снайперский выстрел.

Ольхов остановился напротив сидящего на стуле парня, испытующе поглядел на его поскучневшую физиономию. Вытащил из ящика стола пакет.

— Возьми свои новые документы. Грибов Анатолий Поликарпович. Старые пока полежат у меня. Так будет надежней… Шавка.

Свежеиспеченный Грибов недоуменно оглядел кабинет. Какая ещё «шавка» присутствует при совершенно секретной беседе господина и слуги? Недоумение — показное, ибо Николай понял: Шавка — новая его собачья кликуха. Он обидчиво скривился. Почему именно Шавка? Неужели хозяин не может выбрать более приличного собачьего имени?

Банкир укоризненно покачал головой, поводил перед носом парня указательным пальцем. Будто морковью перед мордой ленивого осла.

— Не притворяйся, не строй дурачка, это у тебя не получается. Ты — сообразительный, давно все понял… Итак, с этого часа ты состоишь у меня на службе… Возьми, — из бездонного ящика показался «макарыч» и корочки к нему. — Оружие и право на его ношение. В ход пускать только при крайней необходимости.

Всевластный мультимиллионер задумчиво простучал по пакету с документами неизвестный марш. Кажется, пришел черед самому важному: какие именно задания предстоит выполнять новому телохранителю.

— Временно, повторяю — временно, будешь охранять мою дочь. Одновременно водить её «форд»…

— А как же Генка?

— Ты имеешь в виду Барбоса? — Ольхов поморщился. Видимо, не любил, когда его перебивают, не терпел излишнего своеволия. Вдруг неожиданно рассмеялся. Губами — глаза остались все такими же строгими, неулыбчивыми. — Какие формулировки применяют, когда убирают негодных чиновников? В связи с переходом на другую работу. Вот и здесь — нечто подобное, — помолчал и нехотя добавил. — Почему-то он не по вкусу пришелся доченьке.

От словечка «убирают» пахнуло могильной плесенью. Родимцев внутри весь сжался, но внешне — все такой же внимательный и послушный. Почему он решил, что Генку замочили, по обыкновению Николай принялся сам себя осаживать. На подобии резвого скакуна, не замечающего обрыва и летящего к своей гибели. Барбоса могли уволить по «профнепригодности», могли, на самом деле, дать другое задание. Или — заболел парень, лег в больницу.

До тех пор, пока Николай не узнает о действительной судьбе исчезнувшего водителя-охранника, покоя ему не видать. А рассеять возникшие пдозрения способен только один человек, живущий в таинственном особняке — Рекс. Пашка.

— Вавочка — своевольная девочка, — ровным, менторским голосом продолжил банкир, — она тянется к опасностям, как мотылек к пламени. Ты должен не только крутить баранку — всюду её сопровождать: на прогулках, при посещениях ресторанов, танцулек, разных шоу. Короче — везде. При необходимости защищать, все время находиться рядом. Естественно, кроме спальни, — все ещё улыбаясь, хозяин снова назидательно поводил перед носом свежеиспеченного охранника указательным перстом. Но за этой улыбкой пряталось угрожающее предупреждение. — Не вздумай своевольничать — поплатишься. Телка — не по твоим зубам… Надеюсь, все понятно?

— Да…

— Тогда перейдем к следующему пункту нашей многогранной беседы. Пожалуй, не менее важной, чем предыдущие. Я должен знать о Вавочке все: где бывает, с кем встречается, о чем разговаривает. Усек, Шавка?

— Да.

— Тогда пошабашим. Я приказал переселить тебя в другую комнату. Рядом с аппартаментами дочери. Так будет удобней и ей, и тебе. Бобик покажет. Можешь быть свободным. Устраивайся на новом месте и не забудь представиться Вавочке в новой своей роли… Учти, ты — не козел, она не капуста, узнаю про ухаживания, приставания и прочей мерзости — расплатишься!

Николай вышел из кабинета хозяина на негнущихся ногах. В голове — почему-то белесый туман. Его явно подставляют. С одной стороны, он вынужден стучать на девушку, докладывать о её передвижениях по Москве, передавать суть разговоров с друзьями и знакомыми. С другой — изображать верность банкирше, хранить доверенные ею тайны.

С ума можно сойти!

Если верить Рексу, Ольхов умеет расправляться с ослушниками. Скорей всего, Генку-Барбоса просто уничтожили. Не грозит ли такая же судьба новому телохранителю Вавочки? Конечно, с её подачи и по наущению проклятого коротышки.

Будто вызванный этой мыслью, из-за угла показался Бобик. Улыбаясь безгубым ртом, пристроился к ученику.

— Поздравляю с назначением, Коля. Пошли, провожу тебя, — пробулькал он. — Вера Борисовна самолично обставила комнату. Даже велела фикус поставить в угол…

Конечно, не по причине даренного фикуса, от упоминания имени заботливой девушки на душе парня полегчало. Ничего страшного, после тех мытарств, через которые он прошел, лавирование между хозяином и хозяйкой — плевое дело.

Единственно, что прочно засело в голове и никак не желало покинуть её — непонятное замечание о «временности» работы. Что имел в виду Ольхов: изгнание из особняка, когда в услугах телохранителя не будет необходимости, либо перевод на другую должность? Какую именно? Не туда ли, куда отправлен Генка-Барбос?…

До самого ужина Родимцев устраивался на новом месте. Особенно устраиваться, конечно, нет необходимости — кроме подаренного банкиршей спортивного костюма, у него ничего нет. И все же Николай придирчиво разглядывал комнату, знакомился с туалетными комнатами, внимательно изучал участок парка за окном.

Комната — двоюродная сестра предыдущей. Двоюродная потому, что цвет и рисунок обоев повеселей, дверь в ванную не замаскирована — выделяется отделкой под мрамор. И картина на стене висит другая — репинские бурлаки. Естественно, копия.

По мнению Родимцева, единственное место для возможного жучка. Не совсем представляя, как выглядит хитрый приборчик, он старательно ощупал картину сзади. Каждый сантиметр, все углубления и даже малозаметные трещины.

Старания увенчались успехом — в верхней части багета клейкой лентой прижата крохотная коробочка. На ней — ни следа пыли, следовательно, поставлена недавно. Возможно, за несколько часов до его переселения.

Все понятно — пасут! С применением современной техники. Вспомнив прочитанные шпионские книжонки, Николай не тронул зловещей коробочки. Пусть подслушивают, ради Бога, все равно ничего нового не узнают! Зато пленника предупредили, а как известно, предупрежденный — трижды вооруженный, применил он любимое изречение.

Хозяйка появилась около десяти часов вечера. Не удосужилась постучать, предупреждая о своем появлении — резко открыла дверь. В темно-коричневом брючном костюме, с гривой волос, убранной под мужскую кепку, она походила на сорванца лет пятнадцати, не больше. Выдавали женские формы, которые не скрыть ни брюками, ни туго обтягивающей аккуратную грудь черной водолазкой.

— Привет, младенчик! С новой тебя должностью, — весело провозгласила она, усаживаясь на стоящий у стены стул. — Нет желания прогуляться?

— Как прикажете, Вера Борисовна, — смиренно ответил телохранитель, бросив на «бурлаков» насмешливый взгляд. — Я всегда готов.

Кажется, экстравагантная телка никуда ехать не собирается — просто заявилась поглядеть на слугу, посмеяться над его наивностью. Сидит, закинув ногу на ногу, сцепив за спинкой стула руки. Поза — вызываюая. Дескать, облизывайся, наивняк, на мои пышные бедра, глотай слюнки при виде выпуклой груди. Ибо ничего тебе не светит.

— Значит, доволен? Признаться, я тоже — до тошноты надоел Генка-стукач с его вечно хмурой мордой…В твоей келье имеется горячительное? Выпьем и — поедем развлекаться… Впрочем, глупый вопрос — папашка блюдет нашу с тобой нравственность, не допустит здесь ни водочки, ни наркоты. В моих комнатах все реквизировал, оставил сладенькую водичку. Будто я вовсе и не современный человек — старомодная барышня.

Николай промолчал. Он с удовольствием представил себе гримасу на лице подслушивающего Ольхова. Наверняка, не пришлось ему по вкусу ироническое — папашка. Ничего, скушает — не подавится!

А вдруг эта потешная сценка создана и отрежиссированна хитроумным хозяином? Тогда — другая гримаса: довольная.

— Значит, горячительного не имеется! — с деланным разочарованием прокомментировала молчание телохранителя банкирша. Даже вздохнула, дерьмовая артистка! — Тогда придется ехать всухую.

Она легко поднялась, обошла вокруг нового телохранителя. Будто возле мебельной принадлежности в магазине.

— Фи! — презрительно присвистнула банкирша. — В таком виде ехать нельзя — даже кошки в обмороки попадают. Нужно переодеться.

Подошла к стенному шкафу, в котором, по представлению парня, одна только пыль. Открыла. Николай удивленно ойкнул — конечно, про себя. В голову пришла нелепая мысль о некоем сказочном джине, который ворожит несчастному беглецу. Ибо на полках шкафа аккуратно разложены белье и рубашки, всех видов и расцветок. В соседнем отделении висят куртки, брюки, пиджаки.

— Так… Белое и голубое не годится… Распашонки и безрукавки — прочь! Ночным разбойникам и грабителям, как мы с тобой, положено другое… Оденешь черные джинсы и такого же цвета водолазку, сверху — такой же неприметный пыльник… Можно, конечно, обойтись без него, но не к чему демонстрировать пушку… На ноги — кроссовки… Раздевайся, младенчик!

Отобранные вещи сложены на стуле. Рядом стоит, сложив руки под грудью девушка-пацан. Родимцев сгреб наряд и направился было в ванную, но грозный окрик хозяйки остановил его на полдороге.

— Куда? Переодевайся при мне — полюбуюсь твоей статью… Стесняешься, младенчик? Зря. Основное упаковано в плавках, на остальное я уже насмотрелась на пляжах. Ты теперь мой охранник и моя служанка в одном лице, мне по штату положено изучить и запомнить свою… вещь.

Родимцев по натуре — самолюбив, терпеть не может унижения, неважно, в какой форме оно проявляется. Но положение безвластного слуги заставляет подчиниться. Мысль о том, что малейшая оплощность, малейшее своеволие и его, не об»ясняя причин, выбросят из особняка.