Глава 6

Обстановка в прокуренной комнате изменилась. Лейтенант выгнал начальника патруля. И все же освобожденный от наручников задержанный посажен, до появления сводной сестрички, в обез»яник. Сидящие там алкаши переселены в камеру.

Ольхова вошла, будто не в отделение милиции — в отцовский офис к подобострастным клеркам. Оглядевшись, придвинула ногой стул, уселась, аккуратно одернув сверхкороткое платьице. Вопросительно подняла брови. Дескать, что произошло, за какие-такие неблаговидные поступки задержан этот человек.

Лейтенант, наоборот, поднялся.

— Видите ли, Вера Борисовна, задержанный Родимцев зверски избил гуляющих пацанов. Мало того, у него в кармане обнаружен героин…

— Сколько?

— Не меньше двух граммов…

— Я спрашиваю не о наркоте, которую вы ему подсунули, — презрительно отмахнулась девушка. И снова, с нажимом, повторила. — Сколько?

Лейтенант отвел взгляд, принялся перекладывать на столе какие-то папки. По молодости лет и отсутствию должного опыта он не решался назвать сумму. А чего, спрашивается, бояться? Уголовного дела не заведено, сержант, получив часть выкупа, будет помалкивать.

Николай из обез»янника с интересом наблюдал за беседой. Будто об»ектом торга был не он, а кто-нибудь другой. Тот же взлохмаченный алкаш, только-что переселенный в камеру.

— Трехсот баксов достаточно?

— Видите ли, Вера Борисовна, сержант нашел героин…

— Это ваши проблемы… Четыресто?

— К тому же, зачинщик драки. Покалечил трех подростков…

— Послушайте, лейтенант, мне некогда. Называйте свою цену и расстанемся… В противном случае мне придется обратиться за помощью к отцу.

Дежурный не просто побледнел — посерел. Он отлично понимал, что его ожидает, если всесильный олигарх снимет трубку и позвонит тому же заместителю министра. Или — самому министру. Не помогут ни ночная драка, ни обнаруженный у задержанного наркотик.

— Вера Николаевна, мне ведь придется делиться с сержантом, — дежурный, наконец, перешел на полную откровенность.

— Пятьсот!

Вместо ответа, лейтенант отпер обез»янник. Ольхова отсчитала договорную сумму. Полное взаимопонимание.

— Иди, парень, гуляй. Да не забудь расцеловать свою сводную сестричку. Если бы не она, париться бы тебе сначала — в изоляторе, потом — на зоне. Мой тебе добрый совет: постарайся больше к нам не попадать, живи тихо, дыши через раз…

— Все, лейтенант, пошабашили, — резко прервала Вера Борисовна милицейские нравоучения. — Торг состоялся, можете продолжать несение службы… Пошли, младенчик!

Лейтенант подобострастно проводил к выходу «братца» и «сестричку». Даже дверь придержал…

Вплотную к входу в отделение — уже знакомый Родимцеву черный «фордик». За рулем — глыбообразный водитель в лужковке, сдвинутой на лоб. Покосился на хозяйку и незнакомого парня и равнодушно зевнул. Что ему до развлечений Ольховой? Башли платят немалые, работы, можно сказать, никакой. Хозяйка любит ездить в одиночестве — сиди себе, подпирая стенку холла, да ожидай возможного вызова.

— Представляю, младенчик: мой водитель Генка, по совместительству — отцовский стукач.

— Вы скажете, Вера Борисовна, — обиженно пророкотал водитель. Но Родимцев понял — обида напускная, Генка, на самом деле, стукач и вообще мерзкая личность. — Домой?

— Сразу и домой?… Нет, Геночка, сейчас ты отвеешь нас в любимый мой ресторанчик, мы с младенцем заправимся, потом уж — баюшки-баю.

— Папаша не заругает?

— Заругает, обязательно заругает, — рассмеялась девушка. — Только мы с тобой ему ничего не скажем. Уважаемый Борис Моисеевич сейчас, наверняка, третий сон досматривает. Откуда ему знать, что делает тихая и сентиментальная его дочурка?… Ты ведь не доложишь? — с видимой угрозой спросила Вера Борисовна.

— Вы скажете… Когда я вас подставлял?

Ольхова промолчала. Только выразительно подмигнула Николаю и приложила наманикюренный мизинец к пухлым губам…

Cтранно, но мучительная боязнь встретиться с бандитами или с шестерками Симкиного любовника вдруг исчезла. Будто присутствие банкирши — гарантия безопасности. И все же при входе в ресторан Николай окинул помещение испытующим взглядом.

Ничего особенного. Зал, если большую комнату можно так именовать, расчитан на десяток столиков. С одной стороны — кухня, загороженная декоративной стенкой, на которой — изображения пирующей компании. С другой стороны — подмостки эстрады, рассчитаной максимум на трех-четырех музыкантов. Сейчас там один скрипач, которому аккомпанитует лысый пианист.

Большинство столиков занято. Два толстяка-бизнесмена усердно накачиввают спиртным перекрашенных красоток. Явных проституток. Три столика заняты такими же «дамами». Медленно потягивают коктейли, бросают на незанятых мужчин обещающие взгляды. Компания — человек десять — сдвинула столики и празднует какое-то событие: день рождения либо удачную сделку. Шепчутся трое сухопарых мужиков. Видимо обсуждают серьезные проблемы.

К вошедшим подкатился толстый, лысый коротышка в клубном, красного цвета пиджаке, с такой же красной бабочке на шее. Хозяин заведения. Лицо расплылось в подобострастную улыбочку.

— Боже мой, Вера Борисовна? Сегодня у меня счастливый вечер!

— Здравствуй, дорогой, здравствуй, — Ольхова ласково погладила лысину коротышке. — Мой кабинет свободен?

— Как же, как же, всегда — в готовности! Проходи, дорогая, устраивайся. Сейчас тебя обслужат… Да, ты не одна? — хозяин одарил Родимцева восхищенной улыбкой. — Кавалер у тебя — писанный красавец, где ты только находишь таких!

— На свалке! — недовольно наморщилась Ольхова. — Там их продают по рублю пучок… Хватит болтать — есть хочу страшно! Прикажи подать самое вкусненькое. Прошлый раз с удовольствием полакомилась осетром, запеченным с овощами…

Хозяин всплеснул короткими, пухлыми ручками.

— Все будет! Осетр, новорожденный поросенок с хреном, фазан в красном вине, гусь с яблочками.

Не переставая перечислять фирменные блюда, коротышка проводил перспективных клиентов за эстраду. Неприметная дверь, короткий, чистенький, будто больничный, коридор, ещё одна дверь. За ней — уютный кабинетик с мягкими креслами и диваном. Два фикуса в позолоченных кадках. Повсюду — цветы. Звуки скрипки не слышны, но элитным посетителм предоставлено право включить магнитофон, рядом с которым — коробка с множеством кассет.

Этакое уютное гнездышко. Хочешь — пируй, хочешь — занимайся любовью.

Николай представил себе банкиршу в об»ятиях какого-нибудь лощенного хахаля и почувствовал болезненный укол ревности. Такой болезненный, что предупреждающе заныло сердце. Будто, несмотря на кратковременное знакомство, он уже получил право на эту ревность.

Мужиков обычно считают жадными собственниками. Если это так, то Родимцев — мужик вдвойне.

Вера Борисовна откинула голову на спинку дивана, ноги положила на кресло. Не обращая внимания на оголенные ляжки, задумчиво смотрела на стоящего напротив парня. Будто решала гамлетовский вопрос.

Официант, вежливо постучав в дверь и получив разрешение, внес сразу два подноса с закусками. Принялся расставлять их на банкетном столике. Подкатил ближе и открыл зеркальный бар с напитками. Николай невольно заглянул туда. Боже мой, сколько бутылок! Простых, фигурных, узорчатых, с золотыми или серебрянными наклейками!

Оглядев сервированный стол, официант отошел к двери и застыл.

— Спасибо, Филя. Жена все ещё болеет или выздоровела?

— Болеет, Вера Борисовна. Сейчас — в больнице.

— Возьми, купи ей что-нибудь вкусненькое, порадуй больную, — Ольхова подала бумажку в сто долларов. — А сейчас — свободен. Когда подавать горячее — позвоню.

Официант взял деньги, поклонился и ушел.

Родимцев с недоумением глядел на девушку, разбрасывающую валюту, будто семена, которые должны дать всходы. Сколько же у ней баксов? В отделении выбросила пятьсот, для больной супруги официанта не пожалела ста, ужин в отдельном кабинете тоже стоит немало.

— Удивляешься, младенчик? Зря! Один раз живем, второй жизни природа ещё не придумала, деньги в гроб не заберешь… Садись. Выпьем, закусим, потом — поговорим.

— С удовольствием… Честно говоря, оголодал, — стеснительно поежившись, признался парень.

После скудного гаражного рациона накрытый стол казался фантастической картиной. Влруг этот мираж расплывется и исчезнет?

Родимцев поспешно устроился напротив Ольховой. Старался не смотреть на заброшенные в кресло оголенные женские ножки. Все внимание — поросенку, гусю с зашитыми яблоками, осетру.

— Мои бедрышки тебя не шокируют, младенчик? Не портят аппетит? — ехидно спросила девушка, демонстративно проведя ладонью по ноге от пояса к щиколотке. — Признайся, очень уж они сооблазнительные, да? Небось, употребил бы вместо поросенка. Даже без хрена… Или — с ним?

Набив рот вкуснейшей поросятиной, Николай согласно кивнул. Да, употребил бы. Но прежде не мешает подзаправиться, а то для «употребления» сил не хватит. Судорожно проглотив огромный кусок, он потянулся к девушке. Ожидал ответного движения, приоткрытых жадных губ. Вместо этого Ольхова закрыла лицо взятым со стола блюдом. Яблоки из него пренебрежительно высыпала на стол в другое, с салатом.

— Не торопись, младенчик, я тебе не гулящая кобыла, на мне не поскачешь… Пока не поскачешь.

— И когда кончится твое «пока»? — пересев на диван рядом с сооблазнительницей, шутливо спросил парень.

— Многое зависит от тебя. А я погляжу на твои старания, подумаю. Кому сказано отвали! — отдернула садистка оголенное коленко.

— Извини, — отпрянул Родимцев, обрадовавшись неожиданному отпору. Особого желания взять телку он не испытывал, но в теперяшней жизни за все нужно платить. В том числе, и за освобождение из вонючего ментовского обез»янника. — Я пошутил…

— Извиняю, — серьезно проговорила Ольхова. Но по таинственно мерцающим глазам и насмешливой улыбке, на мгновение искривившей губы, Николай понял — издевается. — На первый раз извиняю. Повторится — икнешь.

И все же она опустила ноги и пересела в кресло. Даже короткое платьице одернула, на оголенные ляжки набросила свисающий край скатерти.

— Что будем пить? Аперитив? Для детей и сентиментальных дамочек. Виски? Этот напиток сейчас одни путаны и употребляют… Знаешь что, младенчик, начнем-ка мы с родимой водочки. Во первых, я люблю матушку-Россию, во вторых, терпеть не могу заграничную отраву.

Выпили. Николай осторожно пригубил, девица выпила залпом. Подняла на вилке маринованный грибок, испытующе оглядела и откусила головку. Положила на свою тарелку крылышко фазана, полила соусом. Не спуская глаз с сотрапезника, принялась отщипывать кусочки.

Для оголодавшего парня проглоченный кусок поросятины — капля в море. Он набросился на расставленные закуски. С трудом удерживая желание хватать их прямо руками, метал вилкой, как мечут вилами сено.

— Насытился? — не снимая с лица улыбки, осведомилась девушка. — Ну, младенчик, здоров же ты жрать. Стол — будто выпотрошен. Не попросить ли горячего?

Занятый едой, Родимцев кивнул. Желудок наполнялся медленно, голодные судороги уже не сотрясали его, но до полного насыщения ещё далеко. Кто знает, что ожидает беглеца через час или два? Может быть, банкирша, вволю позабавившись наивным «младенчиком», прикажет ресторанным мордоворотам-охраникам выбросить его на улицу?

— Нет, горячее подождет, — сама себе ответила Ольхова. — Сначала ты расскажешь мне о своих мытарствах. И в отделении, и до него… Гляди, младенчик, не вешай на уши лапшу, я — баба хитрая и настырная, все равно докопаюсь до правды.

Она поудобней устроилась в кресле. Поставила на подлокотник хрустальную пепельницу и открытую пачку дорогих сигарет. Николай тоже взял сигарету, потянулся к девушке с зажигалкой.

Закурили.

— Я жду.

Говорил Родимцев медленно. Будто нащупывал заросшую тропку между правдой и ложью. Памятуя недавнее предупреждение спасительницы о лапше и ушах, старался быть максимально откровенным. Единственно, что скрыл — свои отношения с Симкой и её — с сотрудником ФСБ. Максимально умело обошел этот штрих своей биографии.

— Погоди, — остановила рассказчика девица. — А почему этот Антон со своей сворой шавок наехал на тебя? Что-то ты темнишь, младенчик. Бабу не поделили, да?

— Кто его знает? — пожал плечами Николай. — Что ФСБ, что менты — для них причин не существует, сами их придумывают.

— А менты за что окрысились?

— По пьянке набил морду участковому. Тот тоже был пьян и оскорбил мою мать.

— Ну-ну, — недоверчиво протянула банкирша. — Давай бреши дальше.

Сценка, в которой любящий сын пробирается к родному дому, чтобы издали поглядеть на тоскующую мать, не вызвала подозрений. Нападение малолеток тоже принято на веру. А вот с милицией — закорючка.

— Признаться, тоже не люблю ментов. Но чтобы они так просто окольцевли невинного парня, да ещё подбросили ему пакетик наркоты… Не верится.

Разгорячившись, Николай поведал аналогичные истории со своими сверстниками или просто соседями по дому. Одному подкинули оружие, второму — наркоту, третьему подставили шлюшку, которая обвинила его в изнасиловании. Большинство этих баек наспех придуманы — следствие обиды на правоохранительные органы, но кое-что, действительно, происходило.

Ольхова насмешливо покачивала головой, накручивала на пальчик и снова раскручивала свисающий на лоб локон.

Наконец, парень иссяк. Залпом выпил бокал нарзана.

— Вот и все. Куда деваться — ума не приложу. К матери нельзя, друзья не примут, побоятся. Единственная была надежда на Сансаныча, но и она рухнула.

— Не плачься, младенчик, тебе жаловаться не к лицу. Да и все твои жалобы не помогут… Сейчас поедем домой, переночуешь у меня… Не надейся, торопыга, не в одной постели. В отцовском особняке достаточено свободных комнат… Поедим горяченькго и отправимся. Генка, небось, пятый сон досматривает. Любит дерьмовый стукач пожрать и поспать…

Вера Борисовна мизинцем нажала клавишу вызова официанта. Не прошло и пяти минут, как Филя появился с подносами…

Двухэтажный ольховский особняк притаился в одном из московских переулков, будто снайпер в засаде. Высокий железобетонный забор увенчан тремя нитками колючки. Скорей всего, под током. Покрашенные в темнозеленый цвет глухие металлические ворота с калиткой. Над зданием особняка поднимается пик антенны. Пониже — чаши, ловящие космические сигналы.

Генка затормозил возле ворот. Трижды, с короткими паузами, посигналил. Открылся глазок. Невидимый охранник оглядел машину и окружающую местность. Убедился в полной безопасности.

Полотнища ворот раз»ехались. За ними — обсаженная деревями тенистая аллея, ведущая к портику особняка. Очерелная остановка перед такой же, как ворота, металлической дверью, только окрашенной в голубой цвет. Из неё вышли два парня в камуфляже с короткоствольными автоматами.

— Не беспокойтесь, парни, — свои! — промурлыкала Вера Борисовна, выбираясь из салона машины. — Я — с другом.

Увидев хозяйку, охранники опустили настороженные рыльца автоматов. Поклонились и отошли в сторону.

Демонстративно взяв Родимцева под руку и прижавшись к его плечу, банкирша повела кавалера в дом. В холле сбросила на мягкий диван темную накидку с меховой опушкой, не отпуская Николая, повела его по лестнице, застеленной ковровой дорожкой, на второй этаж.

— Приглашаю в свою берлогу, — по пути об»явила она. — Не на ночь, конечно, с этим мы, кажется, уже разобрались. Выпьем по чашечке кофе и пойдешь баюшки-баю. В свою комнату… Не могу без кофе, — по детски пожаловалась она. — Обычный ночной рацион: крепкий кофе и снотворная таблетка.

Родимцев смотрел и удивлялся. Подобного великолепия он ещё не видел. В холле — чучело медведя с подносом в лапах. На подносе — напитки, фужеры. Второй медведь распростер когтистые лапы над столиком на гнутых ножками с раритетным телефонным аппаратом. На стенах — дорогие картины, хрустальные светильники, и — чучела, чучела. Неведомых зверюшек и фнтастических птиц.

— Любуешься на эту дрянь? — хозяйка брезгливо ткнула пальчиком в оскаленную морду какого-то птеродакля. — Папаша забавляется. Мало ему разной нечисти — грозится поставить мумии африканских туземцев…

Аппартаменты Ольховой — несколько комнат, соединенных раздвигающимися перегородками. В холле и на лестнице — чистота и порядок, а здесь — разбросанные вещи, принадлежности туалета, косметика, зонтики и шляпки. Короче, полный кавардак. В приоткрытую дверь виднеется разобранная постель со смятым в комок одеялом и кошкой, спящей на хозяйской подушке.

Войдя в комнату, Вера Борисовна быстренько схватила лежащие прямо на столе бюстгалтер и такого же белоснежного цвета штанишки, спрятала их за спину.

— Прости за беспорядок, — отвела она в сторону смеющийся взгляд. — Признаться, хозяйка из меня дерьмовая, терпеть не могу убираться. Точно так же — готовить. А разреши это сделать служанке — так уберется, что с неделю станешь искать свое белье… Устраивайся на диванчике, младенчик, сейчас сварю кофе и продолжим душещипательную беседу.

Ольхова включила стоящую на баре кофееварку и умчалась в спальню. Наверно, переодеваться. Ибо дверь не просто закрыла — защелкнула на замок.

Устраиваться на плюшевом диване Николай не стал — принялся бродить по гостиной. Здесь не было картин и чучел, только над диваном висит в простенькой рамочке лубочная картинка, изображающая целующихся парня и девушку.

Равнодушно осмотрев обстановку, Родимцев поднял с пола золотую зажигалку с вкрапленными бриллиантами. Не потому, что золотая. Зажигалка изображала голых бородатого мужика и толстобедрую бабу. Нажмешь кнопку — влюбленные приникают друг к другу, женщина блаженно откидывает голову, у неё между ног вспыхивает огонь.

Рядом валяется такая же драгоценная брошь. И снова с сексуальным подтекстом: две голые фигуры переплелись одна с другой. Так, что с первого взгляда не отличить чья нога, чья рука.

Многозначительные игрушки! Если они подстать своей хозяйке, можно идти на приступ — отказа не предвидится.