Друг юности Алексея Каплера Сергей Юткевич вспоминает, как в 1928 году в Одессу приехал Бабель специально для того, чтобы послушать устные импровизированные рассказы молодого начинающего кинематографиста, которого тогда величали просто Алеша.
      «Это было трогательно и забавно, а местами настолько смешно, что весь трясся, заливался беззвучным хохотом Бабель и, протирая запотевшие от смеха и слез свои очки в позолоченной оправе, требовал продолжения рассказов Каплера, неподдельно восхищаясь наблюдательностью и точностью характеристик и той сочностью языка, в которой кто-кто, а Бабель был самым сведущим и тонким знатоком», – пишет Юткевич.
      К этому времени у 24-летнего Алеши было уже некоторое актерское прошлое. Он играл в театре у режиссеров Козинцева и Трауберга, основавших ФЭКС – Фабрику эксцентричного актера. Исполнял, например, в «Женитьбе» Гоголя роль… Ната Пинкертона. А в мольеровском спектакле «Господин де Пурсоньяк» его герой катался по сцене на трехколесном велосипеде, и у него шел дым из ушей…
      Довелось молодому Каплеру играть на площадях и танцевать в эстрадном театре с партнершей «Танго смерти»…
      Когда Козинцев и Трауберг стали работать в кино, Каплер исполнял роль норвежского хулигана – «для смеха» ему затолкали в каждую ноздрю почти по пачке ваты.
      В гоголевской «Шинели» играл эпизодическую– роль «значительного лица» – сие «событие» почему-то получило мировой резонанс. Но об этом ниже.
      Однако сам Каплер довольно быстро понял, что не рожден актером.
      Решил попробовать себя в режиссуре, тем более что его пригласил к себе ассистентом А. П. Довженко.
      Стал профессиональным режиссером – поставил несколько короткометражек и даже одну полнометражную картину (не выпущенную, правда, на экран из-за «занепадництва», то есть по-русски – упадничества).
      Однако он мечтал нести зрителю не чьи-то мысли, чьи-то чувства и взгляды, а свои собственные.
      И Алексей Каплер стал кинодраматургом. Здесь его судьба сразу сложилась удачно. Уже первые фильмы «Три товарища» и «Шахтеры» сделали известным имя молодого сценариста. Поэтому его пригласили участвовать в закрытом правительственном конкурсе, возглавляемом «самим» Молотовым, конкурсе на лучшую пьесу или сценарий об Октябрьской революции. Сценарий Каплера «Восстание», переименованный впоследствии в «Ленин в Октябре», получил первую премию.
      Жизнь заставила нас, людей с неокаменевшими мозгами, пересмотреть многое. Сталин по справедливости оценен как кровавый преступник.
      Однако в то время, когда Сталин был «божеством», одно то, что Каплер писал не о нем, а о Владимире Ильиче, говорит об искренности и смелости драматурга.
      Он был совершенно покорен тем образом Ленина, который открылся для него при изучении материалов об Октябрьской революции. И понял, что писать о революции – значит писать о Ленине.
      Но как?… «Теперь, когда созданы десятки, если не сотни произведений об Ильиче, – рассказывает Каплер, – когда в столовке киностудии можно встретить сразу четырех „Лениных“, трудно представить, как мы были далеки даже от тени мысли, что В. И. Ленин может стать непосредственным участником кинематографического действия… Написать, как в обычном сценарии, „Ленин“, поставить двоеточие и начать излагать за Ленина то, что он говорит, казалось невозможным, кощунственным. И еще: как должен говорить Ленин? Каким языком? Проще всего, казалось бы, взглянуть в его сочинения. Но не мог же он общаться на языке статей, на языке книг. Значит, сочинять речь Ленина?…»
      Не забудьте, что все эти мучительные размышления велись более пятидесяти лет назад…
      Фильм имел громадный зрительский успех. Алексей Яковлевич объясняет это так: «Успех „Ленина в Октябре“, конечно же, основан более всего на том, что в Щукине зрители признали своего Ильича».
      И даже сейчас, когда сомнению справедливо подвергается все и вся, образ первого Ильича продолжает покорять умной ироничностью и лукавой мудростью, Человечностью. В него веришь, его любишь, даже если кому-то эта любовь может показаться немодной…
      Фильмы «Ленин в Октябре», а потом «Ленин в 1918 году» сделали Каплера из известного кинодраматурга – знаменитым. И это не была слава-однодневка.
      Когда началась война, Алексей Каплер не пожелал присоединиться к коллегам, эвакуировавшимся в Алма-Ату. Отдав на Алма-Атинскую студию новый сценарий «Котовский» (тоже ставший известным фильмом), молодой драматург добился, чтобы его забросили военкором в партизанский край.
      Результат – серия очерков в «Известиях» (вышедшая и отдельной книжкой «В тылу врага»), а главное – сценарий «Товарищ П», ставший одной из лучших картин о войне «Она защищает Родину» с незабываемой Верой Марецкой.
      Далее Каплер полетел в осажденный Сталинград. Но перед этим в его судьбу вмешалось нечто неожиданное, переломавшее жизнь.
      Чтобы рассказать об этом беспристрастно, воспользуюсь отрывками из книжки Светланы Аллилуевой «Двадцать писем другу»:
      «Василий (брат Светланы. – Ю. Д.)привез Каплера к нам в Зубалово (одна из подмосковных дач Сталина. – Ю. Д.)в конце октября 1942 года…
      Люся Каплер – как все его звали – был очень удивлен, что я что-то вообще понимаю, и был доволен, что мне не понравился американский боевик с герлс и чечеткой. Тогда он предложил показать мне «хорошие фильмы» по своему выбору, и в следующий раз привез к нам в Зубалово «Королеву Христину» с Гретой Гарбо. Я была совершенно потрясена тогда фильмом, а Люся был очень доволен мной… Мы вышли прогуляться вокруг дачи…
      Вскоре были ноябрьские праздники. Приехало много народа… После шумного застолья начались танцы… «Что вы невеселая сегодня?» – спросил меня Люся, не задумываясь о том, что услышит в ответ. И тут я стала говорить обо всем – как мне скучно дома, как неинтересно с братом и с родственниками; о том, что сегодня десять лет со дня смерти мамы, а никто не помнит об этом и говорить об этом не с кем…
      Крепкие нити протянулись между нами в этот вечер, – мы уже были не чужие, мы были друзья. Люся был удивлен, растроган.
      …Ему предстояла поездка в Сталинград. В эти несколько дней мы старались видеться как можно чаще… Мы ходили в холодную военную Третьяковку… Потом ходили в театры. Тогда только что пошел «Фронт» Корнейчука, о котором Люся сказал, что «искусство там и не ночевало»… В просмотровом зале Комитета кинематографии на Гнездниковском Люся показал мне тогда «Белоснежку и семь гномов» Диснея и чудесный фильм «Молодой Линкольн».
      Люся приносил мне книги: «Иметь и не иметь», «По ком звонит колокол» Хемингуэя, «Все люди – враги» Олдингтона…
      Мы ходили вместе по улицам темной заснеженной военной Москвы… А за нами поодаль шествовал мой несчастный «дядька» Михаил Никитич Климов, совершенно обескураженный сложившейся ситуацией и тем, что Люся очень любезно с ним здоровался и давал прикурить.
      Люся был для меня тогда самым умным, самым добрым и прекрасным человеком… Он раскрывал мне мир искусства – незнакомый, неизведанный. А он все не переставал удивляться мне, ему казалось необыкновенным, что я понимаю, слушаю, впитываю его слова…
      Вскоре Люся улетел в Сталинград… В конце ноября, развернув «Правду», я прочла в ней статью спецкора А. Каплера – «Письмо лейтенанта Л. из Сталинграда».
      Увидев это, я похолодела. Я представила себе, как мой отец разворачивает газету… Дело в том, что ему уже было доложено о моем странном, очень странном поведении. И он уже однажды намекнул мне очень недовольным тоном, что я веду себя недопустимо. Я оставила этот намек без внимания и продолжала вести себя так же, а теперь он, несомненно, прочтет эту статью, где все так понятно, – даже наше хождение в Третьяковку описано совершенно точно… И надо же было так закончить статью: «Из твоего окна видна зубчатая стена Кремля…» Боже мой, что теперь будет?!
      Люся возвратился из Сталинграда под Новый, 1943 год. Вскоре мы встретились, и я его умоляла только об одном: больше не видеться и не звонить друг другу. Я чувствовала, что все это может кончиться ужасно…
      Наконец, я первая не выдержала и позвонила ему. И все снова закрутилось…
      Решили как-то образумить Люсю. Ему позвонил полковник Румянцев, ближайший помощник и правая рука генерала Власика… Румянцев дипломатично предложил Люсе уехать из Москвы в командировку куда-нибудь подальше. (По тем временам это был весьма гуманный жест. – Ю. Д.)Люся послал его к черту и повесил трубку…
      3-го марта утром, когда я собиралась в школу, неожиданно домой приехал отец, что было совершенно необычно… Я никогда еще не видела отца таким… он задыхался от гнева, он едва мог говорить: «Где, где это все? – выговорил он, – где все эти письма твоего писателя?»
      Нельзя передать, с каким презрением выговорил он слово «писатель».
      «Мне все известно! Все твои телефонные разговоры… Твой Каплер – английский шпион, он арестован!» (…)
      «А я люблю его!» – сказала, наконец, я, обретя дар речи. «Любишь?!» – выкрикнул отец с невыразимой злостью… – и я получила две пощечины – впервые в своей жизни… и он произнес грубые мужицкие слова – других слов он не находил… И, взглянув на меня, произнес то, что сразило меня наповал: «Ты бы посмотрела на себя – кому ты нужна?! У него кругом бабы, дура!» И ушел к себе в столовую…
      Фразу о том, что «твой Каплер – английский шпион», я даже как-то не осознала сразу…
      Как во сне, я вернулась из школы. «Зайди в столовую к папе», – сказали мне… Отец рвал и бросал в корзину мои письма и фотографии.
      «Уж не могла себе русского найти!» То, что Каплер – еврей, раздражало его, кажется, больше всего.
      Люся вскоре был выслан на север на пять лет».
      Вот что рассказывает товарищ по несчастью, теперь владимирский литератор Павел Александрович Рачков. «Алексея Яковлевича Каплера я встретил в Инте в мае 1950 года. Он отбывал уже второй срок… Меня этапировали в лагерь, поставляющий рабочую силу строящимся тогда шахтам № 11–12. Вскоре и Алексей Яковлевич оказался у нас. Было специальное распоряжение, запрещающее использовать Каплера на легких работах. После короткого инструктажа ему доверили управлять подъемной машиной на участке проходки отводов одиннадцатой шахты. А я работал на проходке в вертикальных стволах двенадцатой шахты, имевшей с одиннадцатой общую администрацию. Так что встречались мы с Алексеем Яковлевичем и на работе, и на нарах.
      Рабочее место Каплера было в тесовом, продуваемом со всех сторон сарае. Человек, словно прикованный, сидел (в бушлате с номером на спине, на ногах кирзовые ботинки второго срока), держась за рычаги лебедки. Слева – фанерная табличка с расшифровкой сигналов, подаваемых из забоя. Нагрузив вагонетку или бадью породой, рабочий дергает за рукоятку троса, соединенного с молотком, который за спиной Каплера бьет по звонкой тарелке буфера. Лебедчик поднимает бадью из забоя. Иногда шахтеры сигналят: «Давай крепеж» или «В бадье человек». Все эти сигналы Алексей Яковлевич знал наизусть.
      Рядом с ним – ни души. Перерыва на обед не бывает. Дается небольшая пауза, чтобы люди могли подкрепиться остатками пайки. Рабочий день у лебедчика, как и у тех, кто в забое, на два часа дольше, чем у шахтеров Донбасса. В месяц три выходных дня. Но это не значит, что в эти дни люди могли подольше поспать и Провести время в жилой зоне, как им хочется. У лагерного начальства на эти дни свои мероприятия. То шмон устроят, то инвентаризацию. Сгонят всех в одну секцию барака и начнут! Полетят с нар подушки, набитые комковатой ватой или перетертой стружкой, матрацы, мешочки с нехитрым зековским скарбом (расческа, нитки, пуговицы) – все поставят дыбом, перемешают, истопчут сапогами. Потом начинается личный обыск с раздеванием догола. И уж после этого начнут пускать по одному в разоренный дом».
      Смерть Сталина освободила Каплера, отбывшего в лагерях Воркуты и Инты две пятилетки. Его выпустили одним из первых.
      А через несколько месяцев судьба столкнула меня с Алексеем Яковлевичем, и мы не расставались уже до конца его жизни, оборвавшейся в 1979 году.
      Аллилуева уехала за рубеж, но тень ее, как тень отца Гамлета, продолжала преследовать Каплера.
      В западной прессе появилось сообщение, что некий американский режиссер решил поставить сенсационный фильм о «романе века». Сейчас же у нас чья-то мудрая голова решила, что теперь седовласого «Ромео» нельзя выпускать за границу – похитят!
      А между тем Алексей Яковлевич уже много лет был вице-президентом Международной гильдии сценаристов и со свойственным ему темпераментом защищал в зарубежье интересы своих советских коллег.
      Да и вообще это «табу» было глупо и унизительно…
      И даже после кончины Каплера Светлана Иосифовна невольно бросала мрачную тень на его судьбу.
      С большим трудом мне удалось «пробить» двухтомник сценариев, повестей, воспоминаний и публицистики Алексея Яковлевича – ведь он и мертвым долго оставался персона нон грата. А общественность, в том числе и авторитетная комиссия по литературному наследию Каплера, решила ни во что не вмешиваться…
      Но как раз тогда, когда вышел первый том, Аллилуева вдруг решила вернуться на родину.
      Почему-то сие событие снова выбило из равновесия какого-то «бдящего» чиновника, и второй том Каплера решили было… не выпускать.
      Опять хождение по мукам. К счастью, Светлана Иосифовна снова раздумала жить на родине.
      Второй том вышел. Правда, об этом издании знают немногие – извещения о нем не было нигде. И все-таки двухтомник Каплера сразу же разошелся, стал библиографической редкостью. Но я забежала далеко вперед, пользуясь советом Марка Твена, на который ссылался Каплер: «Броди по жизни как вздумается. Говори о том, что интересует тебя в данную минуту, пиши о прошлом и о том, что тебе только что пришло в голову. Тогда ты столкнешь современность с тем, что было давным-давно».
      Вернусь к далеким шестидесятым годам.
      Когда Алексей Яковлевич стал появляться каждый месяц на телеэкране в роли ведущего «Кинопанорамы», популярность его превратилась в настоящее бедствие. Телефон сходил с ума, многочисленные поклонницы и поклонники, наивно уверовав во всемогущество своего кумира, звонили не только затем, чтобы объясниться в любви, но и с просьбами, а то и требованиями помочь в самых неожиданных коллизиях, вплоть до семейных неурядиц и бытовых сложностей.
      В силу характера Алексей Яковлевич терпеливо выслушивал каждого и каждому пытался помочь, хотя собственные его дела – кинематографические, писательские, журналистские, общественные – горели синим пламенем: времени на них не оставалось.
      Он приобрел магнитофонную приставку, которую подключал к телефону во время своего отсутствия. Человек, набравший номер Каплера, слышал его голос, записанный на пленку: «Говорит секретарь-автомат. Дома никого нет. Сообщите, пожалуйста, свое имя и свой телефон…» Алексей Яковлевич отзванивал каждому, кто правильно понимал его необыкновенную предупредительность. Но тогда такой «секретарь» был еще технической новинкой, знакомой далеко не всем. Поэтому некоторые абоненты сначала роняли трубку, а потом названивали еще и еще, разражаясь либо восторженными репликами («Во дает! Бросьте! Я же узнал ваш голос!»), либо истерикой («Издевайтесь, издевайтесь над инвалидом войны!»). Потом начинался густой, высококвалифицированный мат…
      Да, Алексей Каплер, кинодраматург с мировым именем, этот жизнерадостный, ироничный и неотразимо обаятельный человек – мне не даст соврать многомиллионная телевизионная аудитория, – жил с постоянным комплексом вины, или, точнее, неоплаченного долга.
      Долга перед студентами-вгиковцами, почему-то твердо уверенными, что «всемогущий мэтр» обязан «пробивать» их отнюдь не всегда гениальные сценарии, – даже когда, зажатый в тиски чудовищного цейтнота, он вынужден был отказаться от преподавательской работы.
      Долга перед начинающими литераторами всех жанров, среди которых, к несчастью, преобладали графоманы, – природа, как известно, возмещает бездарность пробивной силой…
      Он вообще испытывал постоянное чувство вины перед любыми неудачниками и старался – не всегда, правда, удачно – устроить их судьбы.
      И перед всеми яркими, незаурядными людьми, часто встречавшимися ему на долгом жизненном пути, – считал себя обязанным написать о них, не дать кануть в Лету. Ведь и самые яркие личности забываются (на время или навсегда), если о них не напоминать…
      Но если, с одной стороны, это гипертрофированное чувство долга порой просто мешало ему, отнимая дорогое время (а что такое Время, если не жизнь?), то, с другой стороны, именно оно было тем рычагом, той точкой опоры, благодаря которой Алексей Яковлевич завоевывал сердца современников.
      Нельзя понять Каплера-драматурга, Каплера-публициста, Каплера-человека, несколько лет запросто заглядывавшего к нам в дом через голубое окошко телевизора, не учтя, что всегда и во всем его вело, как компас, обостренное чувство справедливости, прекрасное (хотя теперь старомодное) чувство рыцарства. Никуда не уйдешь от него в разговоре об этом художнике. Не случайно статью о нем я назвала «Рыцарь непечального образа».
      В киноповести «Мечтатели» есть у Алексея Яковлевича одна сцена. К юному Алеше во сне является Дон-Кихот. Происходит такой диалог:
      – Мы ведь в школе проходили ваш образ как отрицательный, – говорит Алеша.
      – Да что ты? – удивляется Дон-Кихот. – За что же?
      – Ну, за мельницу например.
      – Разве я с нею плохо сражался?
      – Нет, но надо, говорят, искать настоящих противников…
      – Слушай, Алеша. На свете есть добро и зло, и зла еще очень много – не упускай никогда случая сразиться с ним, заступайся за слабых. Бросайся в бой, не задумываясь. Не боясь ничего, никого, никогда. Если враг в тысячу раз сильнее тебя – все равно бросайся в бой…
      И Алексей Яковлевич никогда не упускал такого случая.
      Читатели шестидесятых годов были взбудоражены фельетоном Каплера «Сапогом в душу», помещенным в «Литературной газете», вопреки угрозам печально известного Медунова, вставшего на защиту тогдашнего начальника сочинской милиции. Начальничек этот засадил свою дочь в сумасшедший дом только за то, что она полюбила простого шофера. А самого парнишку – в тюрьму…
      После публикации этого необычного для тех времен фельетона на Каплера завели в милиции уголовное дело… Сам Хрущев, которому поднаторевшие в клевете «медуновцы» донесли, что «Литгазета» якобы защищает какого-то «забулдыгу-сифилитика», топал ногами.
      (Алексей Яковлевич никогда не видел Никиту Сергеевича, поскольку не был зван на встречи с творческой интеллигенцией. Но считал высоким гражданским подвигом его речь на XX съезде, подвигом, за который прощал все то, что впоследствии окрестили «волюнтаризмом».)
      За многих сражался Каплер и острым пером публициста, и острым словом в «Кинопанораме». Амплитуда его рыцарства была велика.
      Так, он вступился за память Раисы Васильевой. Имя это ничего не говорит подавляющему большинству современных читателей. Но вот фильм «Подруги», наверное, знают все. Я приведу большой отрывок из письма Каплера в «Литературную Россию»:
      «Кто не запомнил храбрую девочку Асю из фильма „Подруги“, – писал Алексей Яковлевич. – Милую „пуговку“, сыгранную Яниной Жеймо. Сколько благодарных слез пролито в залах кинотеатра, сколько задушевных писем послано и Л. Арнштаму – режиссеру фильма и „автору“ сценария? И только один человек не получал никогда благодарственных писем и ни разу не упоминается в статьях, рецензиях и книгах. Человек этот – автор повестей „Фабрично-заводские“ и „Первые комсомолки“, автор сценария «Подруги»– Раиса Родионовна Васильева. Арнштам был ее соавтором.
      Книги Раисы Васильевой и фильм «Подруги» глубоко автобиографичны. Их автор – одна из первых комсомолок города Ленина, героиня гражданской войны, командир санитарного отряда, боец.
      К тому времени, когда «Подруги» вышли на экран, Раиса Васильева трагически погибла (расстреляна по постановлению «тройки». – Ю. Д.). Имя ее было снято из титров фильма, о книгах, по которым писался сценарий, тоже не говорилось, и таким образом автором сценария остался Арнштам.
      Раиса Васильева была посмертно полностью реабилитирована, но имя ее так и не восстанавливалось.
      В дни 30-летнего юбилея «Подруг» мною был поднят вопрос о восстановлении имени Васильевой в титрах фильма. Простейшим путем для этого было бы формальное заявление Арнштама в Главкинопрокат. Такое заявление не поступило.
      Через некоторое время писатели Ю. Герман и В. Кетлинская возбудили вопрос об этом через ленинградскую писательскую организацию, к коей принадлежала Раиса Васильева. В 1963 году в «Литгазете» было опубликовано открытое письмо, его подписали Маршак, Чуковский, Ю. Герман, В. Кетлинская и А. Любарская. Дали подписать письмо и Арнштаму.
      Наконец, год назад, в одной из передач «Кинопанорамы», – продолжает Каплер, – я обратился в прокат и к «соратникам Васильевой по фильму» с призывом включить имя автора «Подруг» в титры фильма. Прокат ответил, что для изменения титров нужно иметь документальное основание. Таким основанием могло стать заявление того, кто числится единственным автором сценария. Однако и после двукратного выступления ЦТ заявлений не последовало.
      К сожалению, по сегодняшний день единственным автором сценария является Арнштам…
      Раисе Васильевой уже не нужна слава. Но отсутствие ее доброго писательского имени в созданном по ее повестям и сценарию фильме – безнравственно».
      Так заканчивал давным-давно свое письмо в «Литературную Россию» Алексей Каплер…
      Время не остановишь – ушли в мир иной все писатели, некогда вступившиеся за посмертно ограбленного человека.
      Умер и Арнштам, но, увы, дело его живет. И в последнем энциклопедическом «Кинословаре» (1986) об этом режиссере написано так: «В 1936 году по своему(курсив мой. – Ю. Д.)сценарию поставил фильм „Подруги"». Мародерство продолжается…
      Алексей Яковлевич стал беззаветным рыцарем Веры Холодной, светлая память которой была испачкана обывательской грязью. В романе Ю. Смолича «Рассвет над морем» и в пьесе Г. Плоткина «На рассвете» эта звезда экрана, трагически умершая в двадцать шесть лет, патриотка, отказавшаяся покинуть пылающую в огне гражданской войны родину, была выведена как… шпионка и проститутка.
      В статье «Холодные глаза» Каплер вступился за двух беззащитных стариков, вышвырнутых из родного, полуразрушенного войной дома, которые, защищая свое достоинство, вырыли рядом землянку и стали там жить. После статьи в «Литературной газете» старикам был возвращен отнятый у них беззаконно домишко…
      И обычно в этой нелегкой роли борца за справедливость Каплер оказывался вроде бы случайно.
      Приехал, например, в Ульяновск для поисков необходимых материалов, а наткнулся на отвратительный, похабный, оскорбляющий честь какой-то незнакомой женщины пасквиль. Он был вывешен в застекленной витрине «Комсомольского прожектора» на Центральной улице города, с указанием точного адреса жертвы. Другой прочитал бы да и пошел по своим делам – своих-то забот у всякого хватает. А вот Алексей Яковлевич сразу же побежал в комитет комсомола, потом к несчастной, выставленной на всеобщее позорище семье жертвы вандализма, поговорил со множеством людей. В «Литгазете» появился гневный фельетон «Воспитание дегтем», снявший грязное пятно с имени оклеветанной женщины, отхлеставший по щекам виновных в этом моральном преступлении и помогший многим изверившимся душам поверить в торжество справедливости.
      А произошло все случайно.
      Но так ли уж случайно?
      Ведь скольким, к примеру, рассказывала я об истории, происшедшей с героиней Великой Отечественной войны Екатериной Новиковой. (Про «гвардии Катюшу» в войну писали многие, в том числе Евгений Петров.)
      У нее посреди толпы людей, сошедшей с дачной электрички, какой-то юный мерзавец пытался вырвать из рук сумочку. Несмотря на жестокие удары по раненной еще на фронте голове, «гвардии Катюша» сопротивлялась отчаянно, потому как в сумочке лежал партбилет…
      Я рассказывала об этом многим, все ахали, сочувствовали Новиковой и возмущались равнодушием свидетелей неравного единоборства немолодой женщины с молодым подонком. Все. Но только Алексей Яковлевич поехал в госпиталь, куда угодила «гвардии Катюша». Долго и не единожды беседовал с ней, снова, как и в «сочинском деле», вступил в единоборство с милицией. Виновные были наказаны.
      Так родился его «Случай в дачном поселке», тоже вызвавший бурю среди читателей семидесятых годов.
      Громко прозвучавшие некогда острые и смелые выступления Алексея Каплера прошли жестокое испытание временем и продолжают волновать современных читателей. Они и не могут не волновать тех, у кого «сердца для чести живы». Не могут, потому что направлены против «отца всех пороков» – Равнодушия. Потому что утверждают главное, что сейчас вынесено народом на повестку дня, – чувство собственного достоинства, справедливость, человечность.
      Нет, десять лет Инты и Воркуты не сломали Каплера. Он остался таким же «рыцарем непечального образа».
      А было ему отпущено еще четверть века. Работал он как одержимый – не только творчески и на «Кинопанораме». Был одним из организаторов Союза кинематографистов СССР, вице-президентом Международной гильдии сценаристов, бессменным руководителем сценарного цеха, горячим защитником кинодраматургов.
      Любил молодежь. Преподавая во ВГИКе и на Высших сценарных курсах, заступался за тех студентов, чья самобытность им же вменялась в вину.
      И в годы безвременья своеобразие в искусстве пробивалось порой, как упрямая трава сквозь асфальт. Но ее чаще всего затаптывали. Если не встречался умный и сильный Садовник.
      Приведу небольшой отрывок из воспоминаний Алексея Яковлевича.
      «Дирекция Высших сценарных курсов прислала мне „дело“ одного из слушателей на предмет отчисления… Прежде чем подписать постановление, я стал читать непригодную работу… То была история молодого скульптора, который задумал создать образ „матери города“, а вместо этого лепил, по заказам вдов обывателей, надгробия, изображая „для интеллигентности“ покойных лавочников в пенсне или в шляпе… И кончается сценарий тем, что после очередной гулянки герой случайно забредал на кладбище и, удивленный, оглядывал свои „произведения“. – Моя персональная выставка! – горестно восклицал он, поняв, наконец, на что истратил жизнь и талант. Все это написано с поразительным грузинским своеобразием, с мягким добрым юмором. Молодого автора я взял к себе в мастерскую. и, благополучно закончив Высшие сценарные курсы, он стал ныне одним из самых талантливых и своеобразных сценаристов… Имя его – Резо Габриадзе».
      Хорошо, что на пути талантливого юноши встретился настоящий «Садовник» (название одного из первых сценариев Каплера, сценария, ставшего впоследствии фильмом «Шахтеры»).
      Я – не киновед. Моя задача – задача человека, которому выпало счастье в течение четверти века видеть, какпоявляются на свет «дети» этого художника – киноповести, киноновеллы, очерки, статьи, полемические заметки, – и теперь очень кратко попытаться рассказать об этом. «Если не я, то кто же?…»
      На свете немало наивных людей, от чистого сердца стремящихся «подарить» художнику тот или иной сюжет, ту или иную тему.
      Не понимают эти добрые люди одного: творчество – процесс неизмеримо сложный, далеко не всегда управляемый, не идущий «от головы», не всегда даже подчиняющийся желанию сердца.
      Я бы сравнила его с процессом, ежегодно происходящим в природе, – когда с деревьев начинают осыпаться семена, миллиарды их стремятся пробиться в землю, прорасти в ней. Да и земля жаждет их принять в свое лоно. Но… не всегда может. То она суха и тверда, как асфальт, то превращена бесконечными дождями в жидкое плывущее месиво, то просто нет у нее места для новых «пришельцев»… Да мало ли причин, по которым, например, из густой тополиной метели лишь отдельным пушинкам удается стать зародышами новой жизни?
      Так и душа художника. Сколько потрясающих сюжетов «порхает» вокруг него! Сколько кругом удивительных судеб и характеров, так и просящихся на полотно, то бишь бумагу! Но, увы, эта своенравная, неумолимая, часто мучающая своего «хозяина» пресловутая «творческая душа» тоже, как и матушка-земля, способна принять в себя лишь отдельные «пушинки» из тополиной метели сюжетов и тем…
      Я постараюсь рассказать, как иногда происходил этот непостижимый процесс у Алексея Яковлевича.
      Много лет назад, будучи проездом в Париже, я случайно купила на книжном развале скромно изданную книжку, озаглавленную «Вики».
      Так в нашужизнь, именно нашу,потому что Алексей Яковлевич тоже до глубины души был потрясен прочитанным, – вошла Вика Оболенская, урожденная Вера Макарова, москвичка, увезенная из России девятилетним ребенком, вышедшая в Париже замуж за князя Оболенского, одна из первых парижанок, вступившая в Сопротивление и казненная гестапо.
      Теперь многие советские люди знают ее имя, – кроме ордена Почетного легиона, Военного креста с пальмами и медали Сопротивления Оболенская была награждена и нашим орденом Отечественной войны 1-й степени. Но тогда мы услышали о ней впервые.
      «Семя» упало на благодатную почву.
      И вот отрывок из предисловия Алексея Яковлевича к его киноповести «В русском Париже»: «У нас обоих, естественно, явилась потребность, больше – необходимость написать об этой русской женщине, в которой слилась любовь к России с любовью к Франции, стальное мужество с женской нежностью и обаянием, умение вести светский разговор с умением героически молчать под пытками фашистов.
      Каждый из нас по-своему выполнил эту задачу: Друнина в стихах и прозе, я – в той форме, которая мне более близка, – в киноповести…»
      Но если в своих очерках я писала об Оболенской строго документально, то Каплер не мог не прибегнуть к художественному домыслу. Это касается и «додуманных» им действующих лиц и самого действия.
      Еще живы были близкие Вики – муж, родственники, товарищи по Сопротивлению. Нельзя даже было называть героиню ее настоящим именем – в киноповести она стала Софьей.
      Но духовный облик этой Софьи передан с удивительной точностью и тонкостью – такой была Вика Оболенская. И киноповесть «В русском Париже» – обелиск на скромной могиле героической нашей соотечественницы.