Эндрю Рейкс проверял гостиничный счет. Девушка за конторкой смотрела на него с одобрением - ей нравились его белая рубашка, светло-голубой галстук, который как нельзя лучше подходил к костюму, сшитому на заказ из твида в мелкий рубчик. И его глаза, прекрасные глаза, почти такие же голубые, как и галстук. Когда Рейкс прищурился, изучая счет, в уголках веером собрались морщинки. «Такой высокий, стройный. А ведь ему уже далеко за тридцать», - подумала девушка и представила, как проводит кончиком пальца по его подбородку, по упругой, жесткой, загорелой коже. Она почти с восторгом смотрела на это лицо - открытое, честное и умное, с большим волевым красивым ртом. Девушка на миг зажмурилась, пытаясь удержать его в памяти, но образ внезапно затуманился. Красивое лицо, а вот запомнить его нелегко. Сама того не подозревая, она столкнулась с одним из маленьких достоинств Рейкса.
      Он заполнил чек и расписался: «Джон Э. Фрэмптон».
      Выписав квитанцию, девушка приколола ее к счету и сказала:
      – Спасибо, мистер Фрэмптон. Надеюсь, вам было хорошо у нас?
      – Благодарю вас. Конечно.
      Рейкс улыбнулся. И у девушки вдруг поднялось настроение, радость овладела ею, захотелось что-то сделать для него, разделить с ним что-то… все, что угодно (еще одно достоинство Рейкса). Она, однако, и предположить не могла, что, если бы обстоятельства потребовали - правда, они никогда еще не были с Рейксом так жестоки, - он убил бы ее, не моргнув глазом. «Хорошая девушка», - подумал Рейкс. Она оказалась не просто служительницей отела, а тем человеком, кому он выписал последний поддельный чек. Сегодня наступит конец почти двадцатилетию хорошо продуманных, изобретательных афер. Двадцатилетию, в котором не было места ни раздумьям о правомерности содеянного, ни тем более раскаянию. И теперь Эндрю Рейкс, столь долго живший под чужими именами, предает их забвению. В эти минуты душа его обрела долгожданный покой: он наконец исполнил то, что поклялся сделать еще девятнадцатилетним юношей, глядя, как гробовщики, поплевав на ладони, взялись за лопаты, и комья сухой от летней жары девонской земли застучали по крышке дубового гроба с телом отца.
      На улице было жарко, пахло разогретым асфальтом. В ущелье узенького переулка влетел голубь, захлопал крыльями, притормозил и приземлился рядом с Рейксом. Под лучами солнца перышки на шее птицы покрылись радужной глазурью. Это был голубой турман с серебряным кольцом на лапке - не простой лондонский бродяга, а путешественник, житель голубятни на каком-нибудь заднем дворе.
      Рейкс повернул на Сент-Джеймс-стрит и не торопясь направился к Пэлл-Мэлл. «А дома речка, наверно, разлилась и помутнела от недавних дождей, - думал он, - на муху клевать не будет». Ему вдруг захотелось купить еще парочку мормышек и маленьких блесен для спиннинга, благо магазин Харди был в двух шагах. «Взгляну на блесны, и все, - сказал себе Рейкс. - И не буду торчать у прилавка, глазея на дорогие удочки или спиннинги. Нужно уметь обуздывать свои чувства… В этом году здорово клюет… Вот плывет большая морская форель. Шестифунтовая рыбина заглатывает наживку, и катушка, травя леску, издает душераздирающий вой…»
      Рейкса обогнала девушка в мини-юбке. Она двигала бедрами, словно каталась на коньках. Эндрю смотрел на нее равнодушно. Девушка скоро затерялась в толпе. На ней были коричневые кожаные туфли, желтая юбочка с темным пятнышком справа, внизу, белая блуза и мешковатый зеленый джемпер. Тусклые черные волосы до плеч, рост около 165 сантиметров, вес - примерно 55 килограммов. Если даже через пять лет что-нибудь напомнит Рейксу о ней, он сумеет воскресить в памяти любую мелочь. Вся жизнь для него состоит из таких мелочей. Запомнить подробности - залог остаться в живых.
      Рейкс заглянул в магазин. На душе было легко и спокойно. Продавец, к которому он обычно обращался, теперь паковал леску и удостоил его лишь извиняющейся улыбкой. Рейкс прошелся вдоль прилавка. Удочки, стоявшие рядком, отливали янтарем. Проведя пальцем по растрескавшемуся японскому бамбуку, он взял маленькую удочку, какими рыбачат в ручьях на муху, взвесил ее в руках, попробовал подсечь, почувствовал, как она изгибается, играет от рукоятки до самого кончика. Продавец взглянул на него и кивнул. Однажды, стоя у низко нависшего над водой ольховника, Рейкс закинул манок из фазаньих перышек вверх по течению к стрежи, подвел его к пасти голодной форели - вечно голодной, но не всегда глупой… Эндрю воскресил в памяти коричневую, похожую на темное пиво муть водоворота, а выше по течению - поросший мхом валун, на котором трепетала крылышками птичка-нырок.
      Он купил несколько искусственных мушек, четырехграммовые блесны и удочку. Вырвав лист из чековой книжки эксетерского банка, Рейкс подписал его своим подлинным именем. Семейство Рейксов держало сбережения в том банке с 1790 года, со времени его основания.
      Потом он направился в Королевский автоклуб. Бернерс уже ждал его. Они сели за маленький столик в углу. Бернерс вынул из папки бумаги - тщательно подведенный итоговый баланс и распределение доходов за пятнадцать лет совместной работы. Доходы делились не поровну: 75 процентов шло Рейксу, 25 - Бернерсу, и оба были вполне довольны. На самом деле Бернерса звали совсем не так. Рейкс и не знал его настоящее имя. Когда они познакомились, он сам дал ему эту фамилию. Почему именно ее, Бернерс не узнает никогда. А Рейксу досталось от компаньона имя Фрэмптон. О Бернерсе ему было известно только то, что имело отношение к их совместной работе. Женат ли он, где живет и что собирается делать теперь - об этом Рейкс не имел ни малейшего представления.
      – Те деньги, что были у вас за границей, переведены в швейцарский банк. Номер счета я, естественно, знаю, - сообщил Бернерс.
      – Через несколько дней я его сменю.
      Бернерс постучал ногтем по папке и с гордостью заметил:
      – Больше десяти лет мы получали примерно шестьдесят процентов годового дохода.
      – Но мы в рисковали сильнее большинства бизнесменов, - улыбнулся в ответ Рейкс.
      – Кстати, я послал анонимную дотацию в Общество помощи заключенным.
      – Сколько?
      – Двести пятьдесят фунтов.
      – Надеюсь, этим мы не искушаем судьбу.
      – Мы могли бы пойти и на более крупные дела, - улыбнулся Бернерс. - Мы молоды и…
      – Всему есть предел. Людей губит жадность.
      Бернерс пожал плечами и стал аккуратно убирать бумаги в папку. Таков он всегда: опрятный, последовательный, никогда ничего не пропустит; голова у него как компьютер - хранит и оценивает цифры, факты и возможности. Он невысок, у него покатые узкие плечи, а руки - большие, сильные, словно одолжены у другого человека. Кожа на белом лице блестит тускло, будто мрамор, глаза серые, затуманенные. Сейчас на Бернерсе голубой сержевый костюм, полосатая рубашка и черный галстук. Бернерс светловолосый, с залысинами над высоким лбом - в общем, внешность у него самая заурядная. Где-то у него есть и другая жизнь, в ней он спит, ест, встречается с людьми. Но это Рейкса не интересует.
      Бернерс засуетился, собираясь уходить, и предложил:
      – Может быть, закажем бутылочку шампанского, а?
      – Уже поздновато вспоминать об условностях, - вновь улыбнулся Рейкс.
      – Что ж, тогда, значит, все.
      Рейкс встал, взял папку. Они пошли рядом, остановились у дверей. Швейцар побежал за такси.
      Бернерс переминался с ноги на ногу. Рейкс уже знал, что он скажет, и ждал этого. Знал, потому что сам думал о том же.
      – А как быть, если что-нибудь случится? - спросил Бернерс.
      – Каждый станет выкручиваться в одиночку… Я для вас больше не существую.
      С этими словами он направился к подоспевшему такси. Бернерс тащился сзади. Ни слов прощания, ни крепких рукопожатий. Все кончено, больше они не увидятся.
      – Вокзал Чаринг-Кросс, - сказал Рейкс водителю так, чтобы услышал Бернерс. Швейцар открыл ему дверцу, он сел в машину, чуть-чуть повернул голову, улыбнулся, кивнул Бернерсу. И уехал. Когда машина повернула за угол, Рейкс опустил стекло между водителем и собою и сказал:
      – Паддингтонский вокзал, а не Чаринг-Кросс.
      В Тонтон Эндрю приехал к полудню, вывел из платного гаража свою машину и не торопясь проехал еще сорок миль до дома…
      Рейкс жил один. Из деревни приходила некая миссис Гамильтон и убирала особняк. Сегодня она оставила записку, что вернется в шесть вечера и приготовит ужин. Поднявшись в спальню, Рейкс переоделся и решил побыть часа два на реке. Но перед домом по гравию прошуршали шины, прозвучал гудок. Рейкс выглянул в окно и узнал машину. Он услышал, как открывается входная дверь, как стучат по полу каблучки. В поисках Рейкса Мери заглянула во все комнаты первого этажа, а потом стала несмело подниматься по ступеням дубовой лестницы.
      – Что же ты не позвал меня? - спросила она, появляясь в дверях спальни.
      Рейкс подошел к ней, взял за руки и улыбнулся.
      – Так ты не окликнул нарочно, чтобы завлечь сюда? - быстро спросила девушка и с улыбкой добавила: - Не надо, Энди.
      – Нет, сегодня можно везде. Мы одни. Миссис Гамильтон ушла.
      Неожиданно он поднял ее, поцеловал и понес в постель.
      – А после свадьбы все будет по-прежнему? - спросила Мери.
      – Конечно. Только чаще.
      – Хорошо, - вздохнула Мери с улыбкой и закрыла глаза.
      Как и Рейкс, она родилась в здешних краях. Ее отцу принадлежат три тысячи акров земли, из которых восемьсот - леса и болота. Впрочем, это унаследуют ее братья. Рейкс ценит в Мери другое - родовитое имя, связи ее семьи с порядочными людьми. Да и сама она именно такая, какую он всегда хотел видеть на месте своей жены. Она младше его на двенадцать лет. Они знают друг друга уже семь лет, в первый раз он овладел ею на четвертый день знакомства в зарослях папоротника на двухкилометровой высоте в Дартмуре, и луна сияла в небе над ними ярче золотой гинеи. Отец ее удостоился целого абзаца в «Справочнике управляющих». Однажды Бернерсу удалось выжать из отдела, которым он руководит, три тысячи фунтов. На эти деньги Рейкс купил Мери часы с бриллиантами, а оставшееся вложил в акции английской фарфоровой компании, которые теперь приносят ему немалую прибыль. Если Эндрю и не любит Мери, это не так уж важно. К ней он испытывает чувство, настолько близкое к любви, насколько он вообще способен. Мери Уорбутон. Звучное, честное имя. Прекрасное происхождение, голубая кровь. Она вырастит именно таких детей, о каких мечтает Рейкс.
      Мери снимала платье, бормоча что-то, когда заедала пуговица или крючок. Наконец она легла в постель. Рейкс приблизился к ней, обнял. От прикосновения к сокровенным частям женского тела его охватила настоящая страсть, на которую Мери сразу же откликнулась, и они занялись любовью с наслаждением двух здоровых животных.
      Потом, лежа рядом, так близко и все же так далеко от нее, Рейкс попросил:
      – Назови день свадьбы сама. В будущем году.
      – Почему в будущем?
      – Потому что с нового года я стану владельцем поместья Альвертон, хозяином дома, куда всегда хотел привести тебя.
      Мери прижалась к нему, тронула ложбинку над его верхней губой и заметила:
      – Ты говоришь о доме, куда всегда собирался вернуться, с такой любовью, что кажется, будто ты и не покидал его вовсе.
      – Может быть. А пока почаще думай об Альвертоне.
      – Зачем?
      – Просто мне так хочется. Надо, чтобы мы привыкли к этому… к этой мысли… пока мы порознь. - Рука Рейкса скользнула по ее животу, и он спросил: - Тебе было хорошо?
      – Ты же знаешь, - прошептала Мери. - Иногда кажется, у меня вот-вот взорвется голова. - Она взглянула на часы, те, что он ей подарил: - Боже, мне надо быть в Барнстепле через полчаса. Позвоню тебе завтра утром.
      Рейкс смотрел, как она одевается, жесткой щеткой причесывает густые темные волосы, и наслаждался. Ростом Мери ему не уступала, была загорелая от частых путешествий на Багамы… Грудь упругая, тело налитое… Он лежал, ни о чем не думая, и едва ощутил, как она поцеловала его, едва услышал, как выбежала из дома и уехала.
      – Вот и кончилась старая жизнь, - сказал он себе. Рейкс снова стал Рейксом. Джон Э. Фрэмптон и другие уже мертвы. Добро пожаловать, сэр Эндрю Рейкс, человек с собственностью и состоянием. Боже, звучит, как фраза из романа времен королевы Виктории. Ну и пусть. Он возвратился в Альвертон и вскоре перенесет через порог невесту, жену. Она даст ему детей, будет сидеть подле него во время визитов местной знати, общество которой он возглавит. Будет охотиться вместе с ним и в точно назначенное время достанет корзинку с завтраком… Да, совсем как сто лет назад. Но именно этого он и добивается. Двадцатый век интересует его лишь постольку, поскольку дает заработать на жизнь.

      Спустя два месяца, в середине ноября, когда рыба уже перестала клевать, Рейкс поздним вечером возвращался с реки. С той самой, где когда-то отец учил его, восьмилетнего мальчишку, насаживать червя, закидывать удочку и подсекать, травить леску… где он на всю жизнь запомнил, что терпение и труд победят все.
      Зная, что разминется с миссис Гамильтон, он лениво брел к дому в сумерках, бросавших под деревья густые тени. Поднимаясь по тропинке через сад, Рейкс вдруг услышал крик молодой совы и увидел свет в гостиной.
      Перед домом, в пятне света от лампы над входом, стояла машина - синий «Ровер 2000» модели ТС. Заглянув в нее, Рейкс догадался, что приехала женщина: рядом с педалями стояли мягкие дамские туфельки для езды в машине, на спинке сиденья водителя висел короткий замшевый жакет, на полочке у спидометра лежали флакон с маникюрным лаком, несколько пилочек для ногтей и пакет бумажных носовых платков.
      «У машины кентский номер, - подумал Рейкс. - МКБ 800 Ф. Женщина мне явно незнакома».
      А незнакомцев в доме он не любил.
      Дверь в гостиную была приоткрыта. Через щель он сумел разглядеть только руку, лежащую на журнальном столике, с ногтями, покрытыми темно-вишневым лаком. Длинные тонкие пальцы без колец играли стаканом, до середины наполненным виски.
      Рейкс распахнул дверь. Незнакомка, оказавшаяся молодой девушкой, сидела в кресле к нему лицом. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. У нее было длинное бледное лицо, привлекательное, но испорченное слишком толстым слоем косметики. Немного вьющиеся каштановые волосы были так сильно зачесаны на правую сторону, что левый висок и ухо чересчур оголились и поэтому казались какими-то беззащитными. На девушке был простой белый полувер, зеленая короткая юбка и белые туфли на высоких каблуках: те, что, садясь за руль, она снимала. На шее у нее была нитка жемчуга. Незнакомка поднялась и сказала:
      – Надеюсь, я вам не очень помешала. Миссис Гамильтон попросила подождать здесь, когда уходила. Ну и… - Она нервно рассмеялась. - Я выпила немного вашего виски. Вы - мистер Рейкс, верно? Эндрю Рейкс? - Девушка была почти одного роста с ним.
      – Да, это я.
      – А я - Белла Виккерс. Так, по крайней мере, меня всегда называют. Если точно - Мейбл. Ужасно, правда?
      – Почему же? Совсем неплохое имя. - Он улыбнулся и почувствовал, как исчезает ее скованность. Обойдя столик, Рейкс подошел к бару, налил себе виски и, держа сифон в руке, спросил:
      – Что я могу сделать для вас, мисс Виккерс? Сядьте, пожалуйста. - Он указал на кресло и плеснул содовой в стакан.
      Она села и, пригубив виски, ответила:
      – Ничего. Наоборот, это я должна сообщить вам кое-что.
      – А точнее? - Рейкс приблизился к девушке, не сводя с нее глаз.
      – Боже, какой ужас! - неожиданно воскликнула Белла. - Мне эта затея совсем не нравится. Он сказал, я должна просто передать вам несколько слов и еще вот это, чтобы убедить вас прислушаться к ним. Она подала толстый коричневый конверт без надписи, с пятью красными сургучными печатями.
      – Что в нем, я не знаю… - Она снова порылась в сумочке. - Дайте мне расписку, что печати целы. Вот.
      Она протянула Рейксу листок бумаги и шариковую ручку. Он положил их на край стола и вскрыл конверт. Внутри лежал крошечный листок с двумя короткими словами «Джон Э. Фрэмптон». Рейкс одним глотком осушил свой стакан. Мисс Виккерс участливо смотрела на него.
      Рейкс подошел к камину, поднес огонек зажигалки к бумаге, посмотрел, как буквы сжимаются и исчезают, потом бросил пепел на угли и перемешал кочергой. Вернувшись к столу, он подписал расписку и подал ее мисс Виккерс вместе с ручкой. Она старалась не смотреть ему в глаза. Он тепло улыбнулся и взял ее стакан.
      – Думаю, еще глоток виски вам не повредит, верно?
      Она кивнула и снова начала суетливо копаться в сумочке. На сей раз оттуда появились сигареты и зажигалка. Рейкс тем временем разливал виски. «Беспокойная мисс Виккерс, - подумал он. - Когда-нибудь придется ее убить». Он вернул ей стакан. С извиняющейся улыбкой она взяла его дрожащей рукой.
      – Итак, что означает это письмо?
      – Мне поручено отвезти вас в условленное место завтра утром. Это займет часа три.
      – Ясно.
      Хотя потрясение было велико, он легко овладел собой - за его самообладанием стояли годы тренировки. Рейкс надеялся, что такой день никогда не наступит; да что там, готов был держать любые пари, что не наступит, и все-таки готовился к нему. Что же случилось? Ведд и он, и Бернерс были предельно осторожны. Очевидно, произошло, что-то совершенно непредвиденное.
      – Я заеду за вами около девяти, - прервала его размышления Белла.
      – Где переночуете? - На мгновение Рейксом овладела отчаянная мысль: «Если кончать с этим, то сейчас же». Но он тут же отверг эту идею.
      – В Эггсфорде. Отель «Лиса и Гончие». - Белла улыбнулась. Ее скованность исчезла без следа. Девушка поправила прическу. Потом, не из сочувствия к Рейксу, а притязая скорее на некое родство по несчастью, продолжила: - Мне жаль, что я принесла такую весть. Не думайте, будто я не понимаю ваших чувств. Ведь нечто подобное случилось и со мной.
      – Он мужчина, конечно?
      – Да. Но не расспрашивайте меня ни о чем. Я должна привезти вас, и только. Может быть, дело не так худо, как вы воображаете. То есть… ну, со мной ничего страшного не произошло. В чем-то мне стало даже лучше, чем раньше, кроме… - Она умолкла.
      – Кроме чего?
      – Ну, кроме того, что потом - как бы хорошо ни шли дела - я уже не принадлежала себе. Словом, я потеряла свободу. Но с вами, видимо, будет иначе. Вы мужчина, а мужчиной нелегко овладеть, правда? Не то что женщиной. Мы, видимо, почти хотим в чем-то вам подчиняться… Я не знаю, - вздохнула она. - По-моему, я болтаю вздор просто так, понимая ваше состояние, чувствуя в нем долю и своей вины.
      Она пыталась успокоить его. А Рейкса не надо было успокаивать. Он был недосягаем для утешения. Белла напрасно теряла время. Он думал только о грядущем, готовился к нему, зная, что необходимо изменить его в свою пользу.
      По привычке он тепло улыбнулся, понимая, что она истолкует улыбку как благодарность за утешение, нагнулся и помог ей встать.
      – Не беспокойтесь за меня. И не поднимайтесь сюда завтра. Я сам спущусь к дороге.
      Рейкс проводил ее до машины, открыл дверцу. Когда Белла нагнулась, садясь за руль, он увидел ее шею - тонкую ж беззащитную. Один удар ребром ладони сломал бы ее. Но удар этот не принес бы избавления. Нет, она не тот человек, кого надо убрать в первую очередь.
      Белла потянулась к зажиганию, повернула голову и посмотрела на Рейкса. Ее лицо под слишком толстым слоем косметики светилось сочувствием, и она снова повторяла надоевшие фразы:
      – Я в самом деле понимаю вас. Я тогда чуть с ума не сошла. Но в конце концов все стало нормально. Во всяком случае лучше, чем могло бы быть.
      Рейкс посмотрел, как машина выехала на дорогу, и вернулся в дом.
      Белла лежала в постели и вспоминала Рейкса, его гостиную. Сначала ей показалось, что они не найдут общий язык. Он смотрел на нее, и это читалось в его глазах. Она знала таких людей, их голоса, уверенность в себе - нечто, заложенное в них с детства, что они не теряют, даже если идут по миру или становятся за прилавок кондитерской. И все-таки она жалела этого человека. Ему, наверно, было ужасно тяжело в ту минуту. Разве она не понимала, не прошла через это сама? Любой другой на его месте испугался бы. И войди он сейчас в номер, она впустила бы его к себе в постель, отдала бы ему в утешение свое тело и тепло нескольких минут забвения. Но потом, пошевелив длинными ногами под простыней, она поняла, что лукавит. К черту жалость и забвение… Она просто хотела его как мужчину. Мужской твердости, долгих жадных спазм страсти - вот чего она хотела. Он - ее мужчина. Именно он должен был оказаться в этой переделке. Он уже не первый, кому она отвозила запечатанные сургучом конверты. Но он был первым, кто принял его, не дрогнув. Да, он не такой, как все, и Белла понимала, что многое бы с радостью ему отдала. Она думала о его твердом налитом теле, об открытом, спокойном, умном лице, о той улыбке, что смущает других, об уверенных, почти не мигающих голубых глазах.
      Белла села, включила свет и нашла сигарету. Закурив, посмотрела в зеркало.
      Мейбл Виккерс. Родилась 7 февраля 1945 года (поэтому ее знак Зодиака - Водолей). Сегодня в «Дейли Мейл» в своем гороскопе она прочла: «В воздухе висит спокойствие, вы заведете новых друзей и упрочите старые узы». На упрочение старых уз ей было наплевать, а вот новые друзья всегда кстати, если могут дать то, чего так недостает…
      Ее отец - зенитчик из частей противовоздушной обороны - погиб в автомобильной катастрофе в Италии за месяц до ее рождения. Это было, в общем, к лучшему: много позже Белла узнала, что не он был ее отцом. Но все же она думала о нем как об отце, хотя он был для» нее не более чем именем, туманной и противоречивой материнской болтовней. Мать вновь вышла замуж в сорок седьмом; энергичная полная женщина, которую не интересовало почти ничего, кроме самой себя; веселая, счастливая - душа всех застолий, что собирались за графином крепкого портера и парой бутылок джина. Она вышла замуж за трактирщика, и они завели небольшую пивную в Хедингтоне, неподалеку от Оксфорда. Семнадцатилетней девушкой, после нескольких лет вялой учебы в школе и шести месяцев в колледже для секретарей, Белла устроилась машинисткой в одну из компаний. Полгода спустя отчим стал приходить к ней в спальню по ночам, «развлекать» грубоватыми шутками, что в конце концов превратилось в грязное заигрывание. Когда они пожаловались матери, та очень удивилась, но не желая нарушать покой в семье, дала ей пятьдесят фунтов из денег, отложенных на «черный день», и отправила в Лондон.
      В шестьдесят втором она поселилась в квартире с двумя девушками, поступила служить в страховую компанию и - сама не зная почему - начала в свой обеденный перерыв воровать разную мелочь в магазинах. Сначала в крупных универмагах - там было легче, а потом и в магазинах подороже. Украденное продавала - в основном подружкам и их приятелям, объясняя, что знакома с людьми в торговых кругах и может дешево все покупать. Ее не поймали ни разу.
      Первая действительно полная и не разочаровавшая связь была у Беллы в середине шестьдесят третьего года с женатым мужчиной. Раз в неделю он снимал номер в Эст-Эндском отеле, приходил в шесть, раздевался, делал перед окном зарядку, а потом занимался с Беллой любовью до семи часов. В следующие четверть часа они опорожняли бутылку виски, и он уходил. Ее воровство он считал удачной забавой, поощрял его и помогал сбывать похищенное. Вскоре Белла перешла на работу секретаршей в один их международных банков на Кэннон-стрит. А через неделю перестала воровать: оказалось, у нее хорошая память на цифры и счета, а в правой руке заложены выдающиеся способности к подделке подписей. Женатый любовник, восхищенный ее новыми способностями, наградил ее тем, что оставался теперь в отеле на всю ночь, а раз в два месяца проводил с ней целый уик-энд в Брайтоне. Они решили накопить двадцать тысяч фунтов и уехать в Ливан, где у него были связи. Белла настояла на том, чтобы класть все заработанные мошенничеством деньги в банк на ее имя, хотя это его заметно раздражало. Тогда же она стала изменять ему, в основном, из любопытства и от сознания того, что женский опыт не должен ограничиваться. В начале шестьдесят четвертого года женатый мужчина пропал (она всегда, и сейчас еще, связывала его исчезновение с Богом, но подтвердить это не могла). Среди других, многих других, был и директор банка. Как-то раз он вызвал Беллу к себе в кабинет, стал хвалить ее искусство обращаться с цифрами, счетами… да и способности, скрытые в правой руке. Она быстро оправилась от испуга и приняла поставленные им условия: сняла юбку, и они заключили договор на толстом ковре кабинета. Свидетелями сделки стали фотографии предыдущих директоров, висевшие на стене.
      Ей и в голову не пришло, что он мог бы просто позвонить куда следует. Белла стала его личной секретаршей, одной из многих. С тех пор и по сей день она служила ему верой и правдой, отдавалась, когда он хотел, и редко задумывалась, счастлива ли она. Четыре последних месяца он не притязал на ее тело, но ни власть над ней, ни уважение и привязанность к ней ничуть не изменились. Он был их тех, кто не выбрасывает вещь, которая может еще пригодиться.
      Завтра она доставит к нему Эндрю Рейкса. Возможно, ей так и не доведется узнать, что произойдет между ними. Лишь в одном Белла не сомневалась: Рейкс, что бы он сейчас о себе не думал, прежним уже не будет.
      В самом начале десятого он встретил ее перед домом. На Белле было платье цвета морской волны с воротником и манжетами песочного оттенка. Над левой грудью она приколола серебряную французскую монетку, переделанную в брошь. На лице лежал густой слой косметики.
      Белла вела машину быстро и сноровисто. Рейкс рассматривал дорогу, оказавшуюся знакомой - от него не пытались скрыть маршрут. Их бессвязный разговор давно затих, но когда машина отъехала далеко на восток от Эксетера и Белла включила радио, Рейкс вдруг спросил:
      – А что вы знаете обо мне?
      – Почти ничего. Лишь как вас зовут, да где живете. Перед визитом к вам мне показали несколько ваших фотографий, дали словесный портрет. Но о вас как о человеке - ничего.
      – Кто бы он ни был, он, наверно, долго ждал.
      – Пожалуй. Есть у него такая особенность. Узнать и дождаться удобной минуты.
      На указателе, который они проехали, значилось, что впереди Винчестер. В мыслях Рейкса промелькнули ручьи с берегами из известняка, водоросли, плывущие по течению, а у самой поверхности - спинка горбуши. Конечно, рыбалка была его «карманным» забвением, он всегда помнил об этом. Рыбалка как способ уйти от мира. Для отца она была просто развлечением и счастливым дополнением к деревенской жизни. Отец, благородный старик, позволил миру подмять и обмануть себя, в итоге лишился имения, а потом - тихо умер. Не от потрясения или разбитого сердца, а лишь от презрения к миру, отобравшему у него все.
      Час спустя машина повернула на проселочную дорогу. Далеко за деревьями парка, между вязами, мелькнул большой особняк из серого камня. Рейкс заметил, что Белла посмотрела на часы. Видимо, ей поручили привезти его к условленному времени. Они объехали возникшее впереди озерко. Поверхность его пестрела желтеющими листьями кувшинок. Между ними в десяти ярдах от берега пробиралась дикая утка.
      – В конце озера - водопад, - объяснила Белла. - Сбоку от него - ступени. Вы подниметесь по ним. На вершине холма стоит летний домик. Он ждет вас там.
      – А вы?
      – Когда вы вернетесь, я буду здесь.
      Рейкс вышел из машины и двинулся вперед, засунув руки в карманы твидовой куртки. Проходя мимо водопада, он в тумане брызг увидел маленькую радугу и почувствовал на лице влагу, которую пригнал гулявший по ступеням ветер. Летний домик напоминал пагоду. По фасаду шла тиковая веранда. Эндрю миновал ее и, открыв дверь, остановился. Весь этаж занимала одна огромная комната. Окна выходили на четыре стороны, простенки покрывали фрески, вернее, одно длинное панно: тропический пейзаж - джунгли, все в цвету, синие, желтые, красные павлины и попугаи, шоколадные обезьяны, желтоватые пятна и черно-белые шкуры других животных. Почти всю середину комнаты занимал стол со стеклянной столешницей на стальных ножках, выкрашенных в белый цвет. У стены, уставленный бутылками, рюмками, заваленный журналами, стоял точно такой же стол, но поменьше. Кроме всего прочего на нем были ящики с сигарами и сигаретами и завернутый в бумагу пакет. Большие электрические часы с бронзовыми стрелками и звездами вместо цифр глядели на Эндрю с противоположной стены. Рейкс обвел глазами комнату, все запоминая, фиксируя, расставляя в памяти так, чтобы ничего уже не забыть.
      Стоя у бокового окна, на него смотрел человек ростом не выше пяти футов, в белой шелковой рубашке, широких парусиновых брюках синего цвета и в белых ботинках. Лицо его было безобразно: красное, со сплющенными чертами, словно когда-то огромная рука придавила его, сморщила и изуродовала; кожа местами блестела, словно вощеная, уши топорщились. На голове у него рос серо-белый пух. Коротко остриженный и прилизанный к большому лбу, он смахивал на ворс дешевого грязного ковра, местами, вытертого до дыр. Густые неухоженные рыжие усы казались смешными и неуместными. Под мышкой человек держал тоненький портфель из желтой кожи.
      – Садитесь, мистер Рейкс, - сказал он, не двинувшись с места.
      Рейкс сел в кресло у окна. Человек открыл портфель, и к Рейксу через стол скользнула папка.
      – Можете посмотреть ее, пока я налью бренди.
      – Кто вы такой? - спросил Рейкс.
      – Мое имя Сарлинг. Джон Юстас Сарлинг. Вы слыхали обо мне?
      – Да.
      – Тогда не стоит продолжать. Имя как имя, хорошее имя. Жаль только, что принадлежит оно такой мерзкой физиономии. А досье полистайте. В такой час вы обычно пьете бренди с имбирным элем, верно?
      – Да.
      Сарлинг говорил спокойно, не торопясь. Он напоминал доктора, искусно и тактично старающегося развеять тревогу пациента.
      Рейкс открыл досье. Внутри лежало несколько скрепленных листков форматной бумаги в линейку. Первая страница была исписана красными чернилами, мелким почерком.
      «Эндрю Ферпосон Рейкс, - прочитал он. - Третий и единственный оставшийся в живых сын Энтони Бенкса Рейкса и Маргарет Рейкс (в девичестве Ферпосон). Родился в поместье Альвертон, в Эгсфорде, графство Девон. Закончил подготовительную школу в Дрегоне, графство Оксфорд. Среднюю школу - в Бланделле, графство Тивертон…»