— Но вы уверены, что неизвестные действительно проникли внутрь? Может, они взломали дверь, а потом их что-то напугало, и они убежали?
      — Конечно, уверен. Письма и посылки лежали не так, как я разложил их вечером.
      — А много было почты?
      — Совсем мало. Начальник полиции Спинозо просил меня сделать список, так он у меня с собой, я еще не успел ему отдать. Вот он, я вам прочитаю. Поступления: посылка для аптеки Катены с целебными травами, которые в наших местах не растут; посылка из Алессандрии для винодельческой компании Николози (наверняка пробки); письмо синьоре Аделине Гаммакурта от сына (сынок развлекается в Риме и тянет из нее деньги); письмо кавалеру Франческо Де Домини (от любовницы из Каникатти, про которую, когда она приезжает в Вигату, он всем говорит, будто она его племянница); открытка из Милана синьору Кармине Лопипаро (от его брата Пеппе, который разыскивает на севере жену, сбежавшую с офицером берсальеров). И все. А теперь отправления: три письма и большой пакет. Первое письмо — от синьоры Финоккьяро дочке Каролине (дочка живет с мужем в Трапани, и, кажется, он ей наставляет рога, да она и сама хороша — в долгу не остается); второе письмо — из кофейни Кастильоне в туринскую компанию Паутассо (компания производит очень вкусный шоколад); третье письмо — анонимное, от кавалера Ло Монако доктору Мусумечи. Пакет...
      — Минутку, синьор Тамбурелло. Почему вы называете третье письмо анонимным, если вам известно, что оно от кавалера Ло Монако?
      — А старик других не пишет, только анонимные, вам любой скажет. Бедняга этим от нечего делать занимается. Я понял, что письмо от него, потому как почерк его знаю. А пакет, про который я начал говорить, был от тестя Филиппо Дженуарди зятю в Палермо.
      — Разве Филиппо Дженуарди переехал в Палермо? Что, он больше не живет в Вигате?
      — Никуда он не переезжал. Просто уже больше месяца живет в Палермо. То ли торговые дела у него там, то ли женщина. А письма, которые ему приходят, тесть кладет по несколько штук в конверт и отправляет в Палермо, в пансион на улице Тамбурелло. Улица называется как моя фамилия, потому я и запомнил.
      — Что же тогда искали взломщики?
      — Сам в толк не возьму. И смею просить вас об одолжении, дон Лолло.
      — Сделаю все, что смогу.
      — Если вы что-нибудь прослышите... Если узнаете невзначай, что у них было на уме... Просто так двери не взламывают... Я не понимаю. А вдруг это намек был... вдруг меня предупредить хотели, предостеречь?..
      — Да как вы могли подумать? Намек? Предостережение такому благородному, такому кристально честному человеку, как вы? Не сомневайтесь, если что-нибудь узнаю, тут же вам сообщу. Тут же.
      — Командор, я побежал. Целую руки. Ради бога, сидите, не провожайте меня.
      — До скорого, дорогой.
      — Калоджерино! Можешь войти, синьор Тамбурелло ушел.
      — Приказывайте, дон Лолло.
      — Ты все слышал из той комнаты?
      — Да. Адрес Дженуарди в Палермо — пансион на улице Тамбурелло. Я поехал.
      — Нет, погоди. В Палермо, пожалуй, я сам съезжу. Но сначала нужно кое-что сделать. Ты должен зайти к кавалеру Манкузо, я потом скажу, зачем. Слышал, какой дурак этот Тамбурелло? Я так повернул разговор, что он сам адрес Пиппо Дженуарди мне выложил. И теперь он никому не сможет сказать, будто я этот адресок у него выпытал. Правильно?
      — Вы бог, дон Лолло.
      — Хочешь еще одну вещь узнать? Когда он сказал, что у него с собой список почты, который Спинозо составить просил, я лишний раз убедился, что Спинозо настоящий сбир. К той же мысли, что и я, он первый пришел.
      — А какая это мысль, дон Лолло?
      — Скажи, Калоджерино, сколько будет дважды два?
      — Четыре, дон Лолло.
      — Ну?
      — Что ну, дон Лолло?
      — Объясняю. Допустим, кассир ворует деньги в банке, в котором работает. Чтоб его не разоблачили, что он делает? Разыгрывает кражу: воры забираются в банк и уносят кассу. Только воры не настоящие. Это как дважды два четыре. Правильно? Но поскольку воры, которые на почту залезли, ничего не украли, выходит, Тамбурелло ни при чем. Верная мысль?
      — Еще какая верная, дон Лолло!
      — Отсюда вывод: воры были не настоящие, то есть фиктивные.
      — Постойте, дон Лолло, что-то до меня не доходит.
      — Настоящий вор взял бы триста лир, которые лежали на почте в ящике стола?
      — Да.
      — О, господи! Значит, они не деньги искали, а что-то другое. А в почтовой конторе что такое важное есть?
      — Откуда я знаю, дон Лолло?
      — Почта, Калоджерино, почта.
      — Но ежели Тамбурелло сказал, что почту они не своровали?
      — Так они и не думали ее воровать, им достаточно было ее посмотреть. Фиктивные воры адрес искали.
      — Святая Мария, ну и голова у вас, дон Лолло!
      — Тайный адрес: его в городе ни одна живая душа не знает.
      — Адрес Пиппо Дженуарди!
      — Видишь? Теперь до тебя дошло. А кому нужен был этот адрес? В семье его знают, но держат в секрете. Так кому? Какому-нибудь другу Пиппо? Если бы это был близкий друг, родственники дали бы ему адрес. Врагу? Но у Пиппо нет таких врагов, которые, в случае неудачи, согласились бы заплатить тюрьмой за то, чтоб разнюхать, где он живет в Палермо. Остаются три варианта. Я к этому делу отношения не имею, значит, я отпадаю. Начальник полиции Спинозо тоже отпадает, поскольку попросил у Тамбурелло список почты. И я уверен, что как только он этот списочек прочитает, он получит подтверждение своей мысли. Той же самой, что и мне на ум пришла.
      — Какой мысли, дон Лолло?
      — Что это были карабинеры. Корпус королевских карабинеров.
      — Ни хрена себе!

Б

(Калоджерино — кавалер Манкузо)

      — У меня есть чувство собственного достоинства, дорогой синьор Калоджерино! Я не марионетка! Так и передайте командору Лонгитано!
      — Никто вашего достоинства у вас не отымает и не говорит, что вы марионетка, кавалер Манкузо.
      — Вы не говорите, командор Лонгитано не говорит, но вы оба так думаете.
      — И вовсе мы так не думаем. Я вам клянусь.
      — А я вам не верю! Не верю! Тем более после того, с чем вы пожаловали! Если бы вы не считали меня марионеткой, вы бы не явились ко мне с подобным предложением. Вам бы смелости не хватило.
      — Смелость, достоинство... Зачем такие слова, кавалер? Я предупреждаю для вашей же пользы: не ссыте против ветра. Себе же хуже сделаете. Вы меня поняли? Какая разница, кто чего думает? Дума, она как волна на море — то есть, то нет. Важно, что на самом деле делается. То, к примеру, что командор Лонгитано устраивает вашего сына в Сицилийский Банк. Поэтому хватит болтать про чего кто думает.
      — Я хочу, чтоб вы меня поняли, Калоджерино. Дон Лолло прислал вас за письмом: я должен при вас написать Филиппо Дженуарди и отдать письмо вам, а вы его сами передадите. Ведь так?
      — В точности так.
      — Командору Лонгитано нужно, чтоб я разрешил этим письмом бесплатную установку телефонных столбов на моей земле. Я не ошибаюсь?
      — Не ошибаетесь.
      — Это-то меня и смущает.
      — Почему?
      — Потому что я уже успел отказать Филиппо Дженуарди. Отказать опять же по приказу командора.
      — По совету командора.
      — Ладно, пусть будет по совету.
      — Ну и что?
      — Боже правый, да как я объясню Пиппо Дженуарди, отчего я вдруг передумал?
      — А вы ему в первый раз объяснили, почему отказываете?
      — Нет. Отказал, и все.
      — А теперь напишете, что согласны, и все.
      — Так ведь он же меня больше не просил. Неужели я похож на человека, который сегодня утром говорит «нет», а завтра утром «да»? Я вам не кукла, которую за ниточки дергают! Я вам не флюгер!
      — И какое будет ваше решение?
      — Не могу. Лицо терять не хочется.
      — Лучше лицо потерять, чем...
      — Чем что?
      — Чем, к примеру, шкуру. Или место для сына, опять же к примеру. Бывайте здоровы, кавалер Манкузо. Я передам командору, что вы не можете оказать ему эту услугу.
      — Пресвятая Дева! К чему такая спешка? Постойте, хоть в себя прийти дайте.

В

(Дон Нэнэ — начальник полиции)

      — Здравствуйте, синьор Скилиро.
      — Синьор начальник! Что-то случилось? Неприятности у...
      — У вашего зятя? У Филиппо Дженуарди?
      — Как у зятя? Почему именно у Пиппо? Когда к человеку представитель закона приходит, человек в догадках теряется, тысяча мыслей в голове вертится.
      — И наверняка первая из этой тысячи — мысль о Филиппо Дженуарди, единственном члене семьи, которого сейчас нет в Вигате. Он ведь в Палермо...
      — Синьор Спинозо, мой зять действительно в Палермо... Кстати, откуда вы знаете, что он там? Пиппо потому в Палермо переехал, что намерен с моей помощью расширить торговлю лесом. Нужно связи установить, встретиться с людьми, с оптовиками договориться... Без этого нельзя.
      — Синьор Скилиро, будем откровенны. Филиппе Дженуарди не по делам в Палермо уехал, а чтобы спрятаться.
      — Тоже сказанули!! Выдумки!
      — Не выдумки, а правда. Да вы, гляжу, и притворяться толком не умеете, врать за жизнь не научились, иначе бы не покраснели. Синьор Скилиро, я не стал бы вас беспокоить, если бы не думал, что вашему зятю опасность грозит. Причем с двух сторон.
      — С двух сторон?
      — Вас это удивляет, поскольку вы знаете об угрозе только с одной стороны — со стороны командора Лонгитано.
      — А кто вторая сторона?
      — Отвечаю: вторая сторона — половина итальянского государства.
      — Вы меня пугаете! Что вы несете? Подождите, я окно открою, мне душно. О, Мадонна!
      — Наберитесь мужества, синьор Скилиро! Если будете так дрожать, я вам больше ничего не скажу.
      — Нет уж, все говорите. Все как есть!
      — При одном условии: вы тоже мне все скажете.
      — Конечно, скажу. Дело принимает такой оборот, что глупо в прятки играть.
      — Должен сразу предупредить. Я с вами говорю не как полицейский, а как Антонио Спинозо, частное лицо и, если позволите, друг.
      — Вы меня и правда пугаете.
      — Давайте по порядку. В один прекрасный день вашему умнику зятю пришла в голову мысль установить с вами телефонную связь, и он написал три письма префекту Монтелузы. Это было ошибкой: префекты такими делами не занимаются.
      — Три письма накатал? Почему три?
      — Потому что из префектуры ему не отвечали. Из-за какой-то запутанной истории префект убедил себя, что Филиппо Дженуарди опасный подстрекатель, крамольник.
      — И приказал его арестовать! Арестовать человека, который даже на выборы ни разу не ходил!
      — Ну, это скорее не оправдание, а отягчающее обстоятельство: синьор Дженуарди не ходит на выборы, потому что ему не нравится этот строй и он хочет его изменить. Разве не ясно?
      — Тут поправочка нужна. Пиппо никогда политикой не интересовался, он даже не знает, что это такое.
      — Теперь будет знать. Не забывайте, что его арестовали. Да еще и в картотеку занесли. Если б не квестор, которого я убедил вмешаться, ваш зять до сих пор бы за решеткой сидел.
      — Спасибо вам и квестору...
      — Ладно, ладно. Слушайте дальше. В эти дни в Палермо все рабочие и крестьянские главари острова собрались. Карабинерам, которые по-прежнему уверены, что ваш зять входит в шайку, удалось раздобыть его адрес.
      — Как?
      — Как, как... Не будем об этом говорить, так и для вас лучше, и для меня. Им известно, что он в Палермо, известен его адрес, и они наизнанку вывернутся, все возможное и невозможное сделают, чтоб вашего зятя поиметь, показав, что он снюхался со смутьянами. Иначе доблестным карабинерам лицо не спасти. Это про роль государства. Что касается роли мафии, то есть командора Лонгитано, тут уже слово вам. Выкладывайте все, что знаете. Между командором и Пиппо Дженуарди явно черная кошка пробежала. Голову на отсеченье даю, что и за нежеланием компании Спарапьяно поставлять Дженуарди лес, и за отказом землевладетелей разрешить установку телефонных столбов на их земле, и за поджогом экипажа стоит наш дон Лолло. Что с вами? Вы плачете?
      — Еще бы мне не плакать, когда мой бедный зять оказался между двух огней! С одной стороны — государство, с другой — мафия.
      — Он не один такой, если это может вас утешить. Три четверти сицилианцев находятся в том же положении: с одной стороны — государство, с другой — мафия. Но мы теряем время, которого у нас в обрез. Положение серьезное. А потому необходимо, во-первых, чтобы Пиппо Дженуарди немедленно уехал из Палермо в другое место, а во-вторых, чтоб вы ему туда не писали. Те, кому это надо, найдут способ добраться до писем и установят по конвертам его новый адрес.
      — Можно воспользоваться оказией. Моя Лиллина неважно себя чувствует — женские хворости. Через пару дней она едет с сестрой в Палермо, к гинекологу. Я все передам Пиппо через Лиллину, так будет надежнее.
      — Отлично. А теперь расскажите мне, чего он не поделил с доном Лолло Лонгитано.

Г

(Командор Лонгитано — Пиппо)

      — Сюрприз, сюрприз, сюрприз!
      — Дон Лолло! Неужто вы! Пресвятая Богородица! Умираю!
      — Синьор Дженуарди! Синьор Дженуарди! Что с вами? Вам плохо? Никак, обмер, сукин сын! Ничего, сейчас он у меня очухается!
      — О господи! Вы меня бьете?
      — В чувства привожу.
      — Господи! Так и до смерти забить недолго.
      — Подумаешь, по щекам похлопал! Фу, какая вонь! Это еще что за фокусы?
      — Это я обделался. Вы разрешите мне помолиться перед тем, как... Ведь разрешите, дон Лолло? Боже милостивый, каюсь... Призри на страдание мое и на изнеможение мое и прости все грехи мои.
      — Хватит дурака валять, синьор Дженуарди.
      — Дева Мария, мне холодно! Озяб я, аж трясет всего. Можно, я одеяло натяну?
      — Натягивайте на здоровье. И бросьте ныть! Слезы-то утрите.
      — Они сами текут. Дева Мария, как холодно! Аж трясет всего.
      — Да успокойтесь вы наконец, синьор Дженуарди! Успокойтесь и послушайте, что я вам скажу. Я хоть и болею, а дал себе труд приехать из Монтелузы в Палермо, чтобы с вами отношения выяснить.
      — Извините за вопрос, вы при оружии?
      — А как же!
      — Господи! О, Мадонна! Зачем револьвер вынимать? Убить меня задумали? Боже милостивый, призри на страдание мое и на изнеможение мое и прости все грехи мои.
      — Замолчите! Кончайте скулить!
      — Легко сказать. Поставьте себя на мое место. Как мне не плакать, как не молиться?
      — Смотрите, если вас мой револьвер пугает, я сюда его положу, на комод, подальше от себя.
      — А теперь в жар бросило. Пресвятая Дева! Ух, до чего жарко! Аж взопрел весь! Окно не откроете? Я сам не могу, упасть опасаюсь, ежели с постели поднимусь.
      — Откроем синьору окошко. Заодно, глядишь, и вони поубавится. Синьор-то обосрался. Ну вот, теперь окошко открыто, так что осторожнее.
      — Что значит — осторожнее? Что вы хотите этим сказать?
      — То, что если вы не возьмете себя в руки, чтобы спокойно меня выслушать, я выкину вас в окно, которое по вашей же просьбе и открыл.
      — Я уже взял себя в руки. Уже успокоился. Говорите.
      — Ваш тесть синьор Скилиро приходил ко мне третьего дня, чтоб сказать...
      — Так это он дал вам мой палермский адрес?
      — Ничего подобного.
      — Откуда ж вы могли...
      — Адрес узнать? Это вас не касается. И больше меня не перебивайте. Не терплю, когда меня перебивают. Продолжим. Ваш тесть приходил объяснить, что произошло недоразумение. Короче говоря, он поклялся, что вы и Саса Ла Ферлита не сговаривались посмеяться надо мной.
      — И я клянусь! Лопни мои глаза!
      — Замолчите, я сказал! Ваш тесть убедил меня.
      — Слава богу!
      — Но только наполовину.
      — Наполовину? Что значит — наполовину? Нарочно кишки из меня тянете.
      — Наполовину значит наполовину. А мне вся правда нужна, чистая правда. Я хочу точно знать, что между вами и Сасой не было сговора. Мне доказательства требуются.
      — Понял. Скажите, каких доказательств вам не хватает... Скажите, что я должен сделать, и я сделаю.
      — Всему свой час. Кстати, я привез вам два письма. Потом прочитаете, но если хотите, я скажу, что в них написано. Одно — от компании Спарапьяно, они пишут, что вышла ошибка, тысячу раз извиняются и обещают поставлять столько леса, сколько вам понадобится.
      — Вы шутите?
      — Я никогда не шучу. Ни такими вещами, ни другими. Второе письмо от кавалера Манкузо. Он пишет, что передумал и что вы можете ставить на его земле сколько угодно столбов, и он за это с вас ни одной лиры не возьмет. Вы довольны?
      — Извините, командор, но я боюсь, как бы мне от радости опять не обделаться.
      — Потерпите еще пять минут. Что касается до самоката, который сгорел, то я подход ищу к одному человеку из страхового общества, чтоб все как по маслу прошло, без сучка, без задоринки, вы ведь не хотите лишней мороки. Теперь вы видите, что я поверил вашему тестю. Наполовину.
      — А со второй половиной как быть?
      — Трудный вопрос. Сначала я вам еще одну вещь скажу. Карабинеры, которые все больше уверены, что вы со смутьянами компанию водите, узнали ваш тутошний адрес. А потому наверняка за вами следят.
      — Пресвятая Дева! Выходит, мой адрес теперь каждая собака знает! Откуда?
      — Не все ли равно?
      — И как мне убедить их, что они ошибаются?
      — Убедить карабинеров? Что они ошибаются? Да им если втемяшится что, так и Бога на них нет! Скажите спасибо, что начальник полиции Спинозо другое мнение имеет.
      — Опять мне холодно. Прямо дрожу весь. Можете закрыть окно? А то меня ноги не слушаются.
      — Закрываю. А теперь вернемся к нашему разговору. Вам известно, что у меня есть правильный адрес вашего друга Сасы Ла Ферлиты. Вот он, на этой бумажке записан.
      — А зачем вы его на комод кладете? Он ведь вам самому понадобится, если вы к Сасе собираетесь.
      — Я? Я к нему не собираюсь.
      — Кого-нибудь пошлете?
      — Да. Вас. Для этого и оставляю вам револьвер и адрес.
      — Меня? И что я ему скажу?
      — Говорить ничего не надо. Придете и застрелите.
      — А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
      — Не застрелите, тогда вы покойник.

Пишут (6)