Я случайно напал на открытие, что этого можно достигнуть, проделывая опыты совершенно с другой целью. Я был занят прибором, который автоматически передавал азбуку Морзе, причем лента с оттисками букв проходила через валик под трассирующей шпилькой. Пуская в ход этот прибор, я заметил, что при быстром вращении валика, по которому проходила лента с оттисками, слышался жужжащий ритмический звук.
Я пристроил к аппарату диафрагму с особым приспособлением, которая могла бы воспринимать звуковые волны моего голоса и оттиснула бы их на каком-нибудь мягком материале, укрепленном на валике. Я остановился на пропитанной парафином бумаге и получил прекрасные результаты. При быстром вращении валика оттиснутые на нем знаки, по которым проходил трассирующий штифт, повторяли вибрации моего голоса, и через особый передающий прибор с другой диафрагмой я явственно различил слова, как будто говорила сама машина; я сразу увидел тогда, что задача воспроизведения человеческого голоса механическим путем решена”.
Как уже было сказано, Эдисон потратил много лет на усовершенствование своего аппарата; оловянные пластинки, на которых трассировались при вращении валика голосовые вибрации, заменены в новейших приборах съемными восковыми цилиндрами; валик приводится в движение маленьким электрическим двигателем; устройство вибрирующих диафрагм
приемникаи
воспроизводителязвуков совершенно изменено, не говоря о многих мелких деталях, от которых зависело успешное действие прибора.
Фонограф последнего типа, сделавшийся уже предметом фабричного производства, величиной с обыкновенную швейную машину, по наружному виду напоминает маленький токарный станок с самоточкой. Главный шпиндель снабжен самой мелкой микроскопической резьбой по его длине между подшипниками и продолжен с одного конца, куда надеваются прессованные восковые цилиндры, на которых в виде незаметных для невооруженного глаза мелких винтообразных бороздок с углублениями трассируются вибрации человеческого голоса или других звуков. Параллельно с главным шпинделем укреплен другой, по которому ходит подвижной суппорт, снабженный с одной стороны рычагом с гайкою на конце, охватывающей упомянутый волочильный винт, передающий таким образом горизонтальное поступательное движение суппорту; с другой стороны того же суппорта имеется качающийся рычаг с двумя звуковыми диафрагмами, укрепленными на конце его во вращающейся на стержне рамке, так что та или другая из них могут быть приведены в соприкосновение с поверхностью воскового цилиндра. Одна из этих диафрагм, воспринимающая вибрации, опускается на цилиндр, когда хотят говорить в фонограф; другая, воспроизводящая звуки, обратно – когда он сам должен говорить. Первая из них состоит из металлической круглой рамки, как в объективе бинокля, в которой укреплено тончайшее стекло в толщину самого тонкого шелка (соответствующее барабанной перепонке уха) с металлическим штифтиком посередине, сообщающимся со свободным концом маленького рычага, укрепленного на окружности рамки; в
говорящей диафрагмев центре стекла также поставлен штифтик, но упирающийся в изогнутый конец тончайшей стальной проволоки, который идет по бороздкам воскового цилиндра; другой конец ее также укреплен на окружности рамки. Главный шпиндель фонографа приводится в равномерное вращательное движение с помощью маленького электрического двигателя, установленного на общей станине в конце прибора (для действия его достаточно одного элемента Грене); для уравнения скорости двигатель снабжен весьма чувствительным регулятором. На конце качающегося рычага с диафрагмами приспособлен особый режущий инструмент для сглаживания поверхности воскового цилиндра до начала воспроизведения звуков.
При употреблении прибора первым долгом пускают в ход упомянутый резец; потом он разобщается, суппорт с диафрагмами устанавливается в начале хода волочильного винта,
воспринимающая диафрагмаопускается на восковой цилиндр, и одновременно с вращением последнего ее вибрации от передаваемых ей через трубку звуков сообщаются штифту, который, медленно подвигаясь вместе с нею в горизонтальном направлении, трассирует соответствующие этим звуковым вибрациям линии и углубления на поверхности цилиндра. Когда хотят, чтобы фонограф повторил сказанное, отводят
воспринимающуюи опускают на тот же восковой цилиндр
говорящую диафрагмуи, установив подвижной суппорт в его первоначальном положении, опять пускают в ход прибор. Проходя по бороздкам и углублениям, уже сделанным в цилиндре, изогнутая игла
говорящей диафрагмысообщает соответствующие вибрации стеклу – и мы слышим в точности воспроизведенные звуки человеческой речи со всеми их мельчайшими оттенками.
Прибор не только передает очень точно сказанное и прочитанное, говор толпы, аплодисменты, но даже самый тихий шепот, все несовершенства при пении, кашель, свист и т. п. Все это достигнуто путем скрупулезной (в пределах сотых долей миллиметра) отделки его частей. В последних приборах, построенных Эдисоном, внимание его было сосредоточено на передаче самых мелких оттенков звука и тембра голоса; усиление звука отодвинулось на второй план.
Следует добавить, что отпечатки звуковых волн на восковом цилиндре аппарата представляют собой до того мелкие бороздки и углубления, что их можно разглядеть только при значительном увеличении. Маленькие восковые цилиндры с твердой внутренней оболочкой делаются разных размеров, начиная с дюйма в длину; на последнем помещается двести слов, следующий – в 400 слов и т. д. О числе передаваемых звуковых колебаний можно понять из того, что английскому слову hallo (здравствуй) соответствует до 75 тысяч вибраций при обыкновенном тембре мужского голоса. По словам Эдисона, весь роман Диккенса “Николас Никкльби” может уместиться на четырех цилиндрах по четыре дюйма в диаметре и восьми дюймов длиною. Они очень легки, и для пересылки их по почте приспособлен особый футляр.
По собственному опыту мы можем утверждать, что первое впечатление, производимое говорящим фонографом, совершенно незабываемо. Составителю этого очерка пришлось, в числе шести других приглашенных, видеть и слышать этот удивительный аппарат на квартире Ю. Блока (представителя Эдисона), который демонстрировал и объяснял нам его во всех подробностях.
Упомянутый прибор последнего типа вполне соответствовал только что описанному.
Говорящие диафрагмыбыли соединены толстой гуттаперчевой трубкой со штативом, от которого шли меньшего диаметра трубки, разветвляющиеся вилкой со стеклянными наконечниками; эти последние вставлялись в уши.
Первым было соло на корнет-а-пистоне, исполненное на одном из нью-йоркских концертов, и соло на пикколо. Закрыв глаза, можно было представить себя сидящим в концертном зале – до того отчетливо, звучно, со всеми мельчайшими оттенками фонограф передавал музыку, прозвучавшую на другом полушарии около года тому назад. Тут же мы прослушали итальянскую арию, исполненную в Нью-Йорке известной певицей. Этот номер из программы фонографа был еще поразительнее: все интонации голоса и нюансы, даже несовершенства исполнения были слышны с удивительной ясностью, как будто артистка пела в той же комнате. Но поразительнее всего было то, что после исполнения каждой музыкальной пьесы слышались аплодисменты, крики “браво” и тот шум многочисленной толпы, к которому мы привыкли в общественных собраниях. При этом Ю. Блок сообщил нам высказанное Рубинштейном мнение о великом значении фонографа для музыкального мира. По его словам, музыкальным исполнителям весьма полезно почаще прослушивать себя на фонографе, от которого не скроются ни одна фальшивая нота, ни одно отклонение в голосе. Тот же фонограф передал сцену из “Отелло”, разыгранную в домашнем кругу Южиным и Ленским, причем монологи Яго и Отелло прерывались по временам смехом, от которого, под влиянием шуток одного из присутствующих, видимо, не могли удержаться талантливые артисты. Гнусливое пение американского негра под аккомпанемент banjo (вроде балалайки) и музыка уличного оркестра производили самое комическое впечатление. Иллюзия была до того сильна, что можно было себя представить на улицах одного из больших американских городов. В числе пересказов фонографа были декламации стихотворений на приеме в богатом доме; сквозь возгласы и шум разговора большого общества слышался чей-то густой смех.
По окончании опытов с фонографом все мы вышли на улицу в каком-то чаду и долго еще не могли прийти в себя от только что испытанных впечатлений; действительность тут как будто в самом деле переходила в область вымысла.
Во время своих объяснений устройства фонографа Ю. Блок сообщил нам, что аппарат этот будет предоставлен в пользование публики с оплатой абонемента, как телефон, но что изготовление его будет производиться исключительно на нью-йоркском заводе, о котором уже говорилось. Сам Эдисон собирается в скором времени приехать в Россию.
Применения фонографа неисчислимы, и этому маленькому аппарату, кажется, предстоит сделать переворот в современной жизни.
Фонограф будет вести переписку, он сделается товарищем писателя и композитора, станет принимать свидетельские показания в судах и заменит газетного репортера. С его помощью сохранятся для потомства речи великих ораторов и голоса знаменитых певиц; он явится чтецом слепых и станет обучать грамоте детей, наконец, он будет сохранять нам голоса родных и умерших друзей. В Нью-Йорке уже создана компания для “печатания” на восковых цилиндрах сочинений любимых авторов… Одним словом, трудно представить себе ту будущность, которая ожидает эту машину.
Репортер одной английской газеты при свидании с Эдисоном обратился к нему с вопросом, можно ли будет записывать при помощи фонографа человеческие мысли. Великий изобретатель подумал немного и отвечал: “Да, пожалуй, можно, но что будет с обществом: ведь все люди разбегутся тогда и попрячутся друг от друга”.
Одно из последних известных изобретений Эдисона –
тазиметр,прибор для измерения минимальных повышении температуры. Он так чувствителен, что посредством его можно определять температуру звезд и короны солнца при затмениях; он показывает также самые неуловимые изменения влажности. Тазиметр основан на том явлении, замеченном Эдисоном еще при разработке его телефона, что углерод под влиянием электрического напряжения проявляет поразительную чувствительность, расширяясь и сжимаясь при малейших колебаниях температуры. В главных своих чертах он состоит из угольной пуговки, помещенной между металлическими пластинками, через которые и, следовательно, через уголь пропускается электрический ток; кусок твердой резины (или желатина для определения влажности) установлен таким образом, что он плотно прилегает к обеим металлическим пластинкам. Все это устройство сообщается с гальванометром и электрической батареей. При повышении температуры резина расширяется и сдавливает обе пластинки, следовательно, и заключенную между ними угольную пуговку; при этом проходящий ток усиливается, и стрелка гальванометра соответственно отклоняется. При понижении температуры происходит обратное явление. В случае замены резины желатином малейшее увеличение влажности действует таким же образом на показания гальванометра. По словам Эдисона, чувствительность этого прибора, в соединении с тонким гальванометром, удивительна, и он может показывать изменения в температуре до одной миллионной градуса. Приехав по приглашению профессора Лангли в Питтсбургскую обсерваторию, Эдисон применил этот прибор к определению температуры звездных спектров; применение это было настолько удачным, что теперь оказывается возможным с его помощью определять температуру самых отдаленных звезд, приводя в фокус их тепловые лучи, собирая их в аппарате на пластинках, сжимающих углерод. Самые неуловимые изменения во влажности также отмечаются этим прибором, так что он оставляет далеко позади все существующие гигрометры и психрометры.
Насколько известно, Эдисон в последнее время занят усовершенствованием машины для сортировки руды. Это одно из его старых изобретений, и до восьмидесяти машин его системы уже работают в Америке; но они приспособлены пока только для железной руды. Предстоящая задача Эдисона, как он высказывался, – сделать такие машины пригодными для обработки руд, содержащих золото и серебро.
В последние годы опять пробудился интерес к электродвигателям, чему немало способствовали успехи электрического освещения; тысячи подобных машин, начиная с самых маленьких для домашнего употребления и кончая механизмами в двадцать сил и более, работают теперь в разных местах Америки и Европы, действуя в небольших мастерских, типографиях и применяясь на городских конках и небольших железных дорогах.
Вполне вероятно, что Эдисон, столько сделавший для расширения сферы применения электричества и в числе прежних изобретений которого уже встречается весьма остроумный вариант электродвигателя, направит свои гениальные силы и в эту многообещающую отрасль техники.
ГЛАВА VI
В ЖИЗНИ И ЗА РАБОТОЙ
В Ньюарке. – Женитьба Эдисона. – Переселение в Менло-Парк. – Его новые мастерские. – Фабрика изобретений. – Его способ работы. – В мастерской. – Наружность и характер Эдисона. – Простота в жизни. – Переселение в Орандж. – Новые лаборатории и мастерские Эдисона. – Эдисон на Парижской выставке. – Разговорскорреспондентом. – Американский адрес Гладстону, переданный фонографом. – Заключение
о 1876 года Эдисон работал в своей большой мастерской в Ньюарке (в штате Нью-Джерси), о которой уже было сказано в четвертой главе и откуда вышли главные его изобретения, связанные с телеграфом. Здесь же в 1873 году произошло очень важное событие в его жизни. Он женился на одной из своих работниц. Вся история этой женитьбы настолько оригинальна и настолько характеризует самого Эдисона, что мы приводим довольно подробный рассказ о его сватовстве.
Эдисон в это время был занят опытами над автоматическим телеграфным прибором, к которому была приспособлена клавиатура для прокалывания телеграфных знаков на бумажной ленте. В числе работниц, которые оперировали с новым аппаратом, была одна серьезного вида, очень красивая девушка, Мери Стильвел, внимательная к делу и не отрывавшая глаз от своей работы. Как-то раз Эдисон долго смотрел на нее, так что под влиянием его упорного взгляда Мери опустила руки с клавиатуры прибора и тоже взглянула на него. По лицу Эдисона пробежала улыбка, и он спросил ее коротко:
– Какого же вы мнения обо мне, малышка? Нравлюсь ли я вам?
– Что вы, мистер Эдисон, вы пугаете меня. Я… я…
– Не спешите с ответом. Да это и не так важно, если вы согласны выйти за меня.
Девушка готова была засмеяться, но Эдисон продолжал серьезно:
– Я не шучу. Но вы не спешите, хорошенько подумайте, поговорите с матерью и дайте мне ответ, когда будет удобно – хоть во вторник. Удобно вам будет во вторник на будущей неделе?
Вскоре после того один из приятелей Эдисона, возвращаясь домой поздно вечером на поезде из Нью-Йорка, заметил свет в окне его лаборатории. Он поднялся наверх к своему другу и застал его в одном из тех припадков, напоминающих столбняк, когда голова Эдисона бывает занята разрешением какой-нибудь трудной задачи.
– Здравствуй, Том! – весело крикнул вошедший приятель. – Что это ты делаешь здесь до сих пор? Разве ты не пойдешь домой?
– Который час? – спросил Эдисон, потягиваясь и протирая глаза.
– Да уже за полночь. Пойдем вместе.
– Что ты! – проговорил Эдисон, как бы просыпаясь. – Нужно идти домой. Ведь я сегодня женился…
Однако несмотря на такое увлечение своим изобретательством, доходящим до самозабвения, семейная жизнь Эдисона проходила счастливо. Он был хороший муж и нежно любил своих детей. Двух первых из них – мальчика и девочку – он в шутку называл дома Дот и Даш (тире и точка) по телеграфной азбуке Морзе.
В 1876 году, находя неудобным для работы Ньюарк, где он не мог уединиться вследствие наплыва множества посетителей и любопытства публики, Эдисон переселился со своим семейством в Менло-Парк, малонаселенный городок по линии железной дороги в Филадельфию, в двадцати четырех милях от Нью-Йорка. Здесь он устроил свои знаменитые мастерские и лабораторию, откуда вышла большая часть его гениальных изобретений.
На одни приборы для своих бесчисленных опытов и наблюдений Эдисон затратил более ста тысяч долларов; самой тонкой работы станки и разные механизмы в мастерских приводились в движение удивительного устройства паровой машиной в 80 лошадиных сил. Сознавая всю важность подбора хороших помощников и исполнителей для своих работ, Эдисон собрал здесь самых искусных в Соединенных Штатах мастеров и механиков, многие из которых работали с ним еще с 1870 года. Среди них – его ближайший сотрудник Бачелор, принимавший участие в разработке многих открытий; он уже давно с ним и участвует в его прибылях. Под его, Бачелора, руководством работает одиннадцать опытнейших мастеров и механиков. Лаборатория находится под наблюдением известного в Америке химика, профессора Макинтайра. Его обширную корреспонденцию ведет (теперь при помощи фонографа с пишущей машиной) личный секретарь, бывший товарищ по телеграфной службе, Гриффин, который занимается также и его финансовыми делами. Кроме того, в числе ближайших его помощников – бухгалтер и главный механик. При громадных средствах, умелом подборе работников и гениальном уме Эдисона, направляющем все дело, неудивительно, что его мастерские в Менло-Парке стали громадным заводом изобретений, разрабатываемых одно за другим. При таких средствах действительно оказывается возможным, что какая-нибудь идея, утром осенившая Эдисона, к вечеру того же дня воплощается в виде действующей модели.
По рассказам его сотрудников, Эдисон в среднем работает по восемнадцать часов в сутки. Один из них говорит: “Я работал с ним в течение трех месяцев почти все дни и ночи. За все это время мне удавалось спать урывками между шестью и девятью утра”. Еще в Ньюарке, при разработке автоматического телеграфа, ему понадобилась химически приготовленная бумага, на которой можно было бы отпечатать более двухсот слов в минуту, чтобы успевать за аппаратом, так как известные тогда французские растворы не отвечали нужным требованиям. Эдисон выписал целую химическую библиотеку из Нью-Йорка, Лондона и Парижа. Все это время он не выходил из своей лаборатории, куда ему приносили и еду. Спал он сидя в кресле. За шесть недель, проведенных таким образом, он проштудировал все выписанные книги, сделал толстый том выборок из них, произвел до двух тысяч опытов и нашел требуемый раствор, при помощи которого его печатающий телеграф передавал значительно более двухсот слов в минуту на расстоянии двухсот-пятидесяти миль.
Во время работы в своей громадной лаборатории Эдисон забывает все, кроме преследующей его задачи; наружный вид и одежда у него на последнем плане: в прожженном кислотами платье, с грязными руками и всклокоченными волосами он имеет вид поглощенного своим делом рабочего из мастерской. И только пронизывающий взгляд его сверкающих умом глаз обнаруживает присутствие необыкновенного человека.
Богатство и слава, по-видимому, не произвели в нем заметной перемены, и он остался для своих старых приятелей тем же Томом, которого они знали в прежнее время. У Эдисона самые простые вкусы в жизни, и он терпеть не может напыщенности, разных показных церемоний и торжественных обедов с хвалебными речами. Как-то раз приглашенный на обед в знаменитый нью-йоркский ресторан “Дельмонико”, он крайне удивил своего хозяина, ограничившись из всего обильного пиршества кусочком паштета и чашкою чая. В другой раз он вовсе отказался от публичного обеда, говоря, что “за сто тысяч долларов не согласен просидеть два часа, выслушивая славословия”. Его не привлекает личная известность, и, по его словам, “достоинства человека определяются его делами, а не тем, что о нем говорят”.
Эдисон выше среднего роста, с темными в проседь волосами; он не носит бороды, и у него лицо совсем молодого человека, что составляет удивительный контраст с его сединой. Под массивным, высоким лбом – выразительные глаза, которые, кажется, пронизывают вас насквозь, особенно когда Эдисон задумается.
У Эдисона от природы общительный характер, и он замечательно приятный собеседник; особенно он любит разговаривать с людьми, которые интересуются его изобретениями и понимают их. Благодаря его добродушию и простоте у него много друзей и знакомых; он обладает особым юмором и не прочь при случае подшутить над своими приятелями. Как уже было сказано, он – хороший семьянин, нежный отец и муж; домашние уже привыкли к его несколько оригинальному образу жизни, когда он по несколько дней не показывается домой и пропадает в своей лаборатории. Привлекавшие к себе общественное внимание изобретения Эдисона дали темы в американских газетах для множества забавных рассказов, которых мы, однако, не будем здесь приводить.
В конце восьмидесятых годов Эдисон перенес свои мастерские в Левелин-Парк, Орандж, близ Нью-Йорка. За несколько лет перед тем, еще в Менло-Парке, он потерял свою первую жену, оставшись с двумя маленькими детьми. Перед своим переселением он женился во второй раз на Минни Миллер, дочери известного заводчика в Огайо. Рассказывают, что он сохранил при помощи усовершенствованного фонографа звуки детского лепета, плача и смеха своего последнего ребенка, девочки, родившейся от второй жены.
Новый дом Эдисона в Орандже стоит посреди великолепного парка, и тут же находятся его новые мастерские и лаборатории, которые, по описаниям очевидцев, не имеют себе подобных в мире, Вокруг них расположены красивые дома со всеми новейшими удобствами, в которых живут его помощники и многочисленный штат служащих и рабочих из мастерских. Все вместе это составляет целый городок, единственный в своем роде центр, откуда выходят всевозможные изобретения, применяемые повсюду в мире.
Устроенные здесь Эдисоном лаборатории и физические кабинеты по своим возможностям и богатству приборов не имеют себе равных; механические мастерские снабжены самыми усовершенствованными машинами и приспособлениями, при помощи которых в короткое время можно изготавливать как самые тяжелые, так и самые мелкие и хрупкие механизмы. Все это приводится в действие паровой машиной в 150 сил. При химических лабораториях не только имеется склад всех известных в науке химических веществ и соединений, но тут вы найдете всевозможные материалы из растительного и животного царств, которые могут понадобиться изобретателю при его исследованиях и опытах.
Громадный зал библиотеки на сто тысяч томов, состоящей из книг по всем отраслям точных наук и техники, по богатству содержания, по своему внутреннему устройству и удобствам представляет нечто удивительное. Повсюду среди экзотических растений расставлены удобные столы и конторки для занятий. Все это освещается электричеством. При лаборатории находится огромная аудитория, в которой в определенное время читаются лекции помощниками Эдисона; кафедра лектора со столами для приборов и досками для рисунков помещена в одном конце зала, и сюда же для производства разных опытов выводятся концы проводов от самых сильных динамо-машин и электрических батарей.
Летом 1889 года Эдисон посетил Всемирную выставку в Париже, где его новый фонограф привлекал массу публики и где изобретатель своим простым обращением и скромностью производил самое хорошее впечатление на тех лиц, с которыми ему приходилось сталкиваться.
Приводим выдержки из интересного отчета корреспондента английской газеты “Pall-Mall”, который виделся с Эдисоном в Париже во время выставки.
“Хорошо. Заходите в пятницу около одиннадцати, – отвечал Эдисон на его письмо с просьбой о свидании, – к тому времени я, вероятно, приду в себя; а теперь моя голова делает по 275 оборотов в минуту”.
В назначенное время корреспондент явился в “Hotel du Rhin”, где остановился Эдисон со своей молодой женой. Он застал у него общество, состоявшее из его секретаря, полковника Гуро (его приятеля и агента в Англии), Дюрера, написавшего о нем известную брошюру, и других.
На вопрос, как понравился ему Париж, Эдисон отвечал:
– О, я поражен, голова у меня совсем завертелась, и пройдет, пожалуй, с год, пока все это уляжется. Жаль, что я не приехал сюда в моей рабочей блузе, я тогда спокойно осмотрел бы все, не обращая внимания на костюм. Выставка громадна, куда больше нашей филадельфийской. Но пока я видел мало. Впрочем, проходя сегодня, я заметил одну машину, приводимую в движение напором воды; она сбережет мне шесть тысяч долларов, и я непременно выпишу несколько таких. Что меня здесь особенно поражает, это всеобщая лень. Когда же эти люди работают? И что они делают? Здесь, по-видимому, выработалась целая система праздношатанья… Эти инженеры, разодетые по последней моде, с тросточками в руках, которые меня посещали, – когда же они работают? Я тут ничего не понимаю.
Корреспондент заговорил о его способности к непрерывному труду.
– Да, мне случалось работать несколько суток подряд. Не правда ли, Гуро? Но в среднем я занимаюсь около двадцати часов в сутки. Я нахожу совершенно достаточным спать четыре часа.
– Я вижу, вы курите, – спросил репортер, – это вам не вредит?
– Нисколько. Я выкуриваю в день около двадцати сигар, и чем больше я работаю, тем больше курю.
Потом все общество отправилось завтракать в ресторан Бребана на Эйфелеву башню, и во время еды заговорили о ней.
– Это важная идея, – сказал Эдисон. – Слава Эйфеля в грандиозности концепции и в энергии выполнения ее… Мне нравятся французы своими великими идеями. Англичане уступают им в этом. Ну кто бы из них придумал башню Эйфеля или
статую Свободы(подаренную французами Америке)?
Мы разговорились об известных людях; зашла речь и об одном богаче, нанявшем такого повара, что его содержание равняется епископскому.
– Брайтова болезнь почек – вот все, что получит этот господин в виде дивиденда на свой капитал, – заметил гениальный американец.
Когда подали кофе, лицо Эдисона просветлело, и он взял сигару, говоря: “Этим обыкновенно начинается и мой завтрак”.
“Проходя около башни Эйфеля несколько минут спустя, – пишет корреспондент, – я увидел у ее подножия этого человека, со свежим юношеским лицом и седыми волосами над гладким лбом без морщин. Когда я взглянул на него и на грандиозное сооружение, то последнее показалось мне очень маленьким в сравнении с таким умственным колоссом”.
В июле этого года представитель Эдисона в Лондоне, полковник Гуро, в торжественной обстановке и в присутствии многих из политических деятелей передал по фонографу приветственный адрес Гладстону от нескольких выдающихся американских граждан во главе с генералом Шерманом, которого американцы также называют своим
великим стариком.При этом он вручил Гладстону экземпляр фонографа последней конструкции и маленькую библиотеку “говорящих” фонографических цилиндров. Ответная речь Гладстона была передана подобным же образом в Америку.
Этим политическим эпизодом, в котором фонограф явился посредником между выдающимися представителями двух великих государств, мы и закончим наш краткий очерк жизни и деятельности Томаса Эдисона.