Глава 20

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА АБРАХАМА ВАН-ХЕЛЬСИНГА

Надев плащ и взяв саквояж с лекарствами и "орудиями милосердия", я пошел в сарай, где Арминий держал овец и кур. Там же нашли себе пристанище и две мои лошадки вместе с коляской. Но я решил ехать верхом. Последнюю неделю стояла необычно теплая погода, и снег по большей части успел растаять, однако на горных перевалах он превратился в опасную ледяную корку. Седла в хозяйстве Арминия не было, поэтому я свернул в несколько слоев дорожный плед и, как мог аккуратно, пристроил на спине лошади.

По глупости своей я не взял в дорогу ни пищи, ни даже воды. Помня нашу поездку с Аркадием, я был уверен, что доберусь до замка через два-три часа. К моему удивлению, я ехал все утро, весь день и часть вечера. Когда я добрался до ущелья Борго и увидел заснеженную вершину Иштен Сек (в переводе с венгерского это означает "Божий престол"), солнце уже садилось.

Я продолжал свой путь и к окрестностям замка подъехал только поздним вечером. Позаботившись о том, чтобы никто не почуял моего присутствия, я направился не в замок, а в дом, который видел во сне (или это было видение?) в ночь своего чудесного спасения.

Лунный свет заливал холм, на котором уже почти растаял снег и теперь торчали клочья прошлогодней травы. На севере высилась громада замка. Угрюмо чернеющие силуэты стен и башен съедали изрядный кусок темно-синего неба, гася собой звезды.

Дом моих предков. Входя в него, я испытал душевный трепет и почувствовал свой долг перед ними. Все пространство внутри было наполнено призраками, жаждущими покоя и не находящими его. Отовсюду слышался их шепот. Темнота сделалась для меня невыносимой, и я зажег свечи и несколько ламп. Теперь глаза предков глядели на меня с портретов, умоляя избавить от мучений.

Имел ли я право отвернуться от их просьб? Ведь в числе этих несчастных были и Аркадий, и мой малыш.

Потом, взяв лампу и саквояж, я поднялся по лестнице в детскую – комнатку с хрупкими гирляндами высохших цветков чеснока возле окна и пустой колыбелью. На стене висела маленькая православная икона Георгия-Победоносца, убивающего копьем дракона. Я зажег перед нею тонкую восковую свечку и прошептал молитву, которую запомнил, читая мамин дневник: "Святой Георгий, спаси нас..."

Увы, я не мог отделаться от ощущения, что молюсь самому себе.

В замок я отправился утром. Над головой синело безоблачное небо. Было очень холодно. Я принял все меры предосторожности: надлежащим образом подготовил разум и глубоко спрятал ауру, чтобы сам дьявол не учуял ни моего дыхания, ни звука шагов, ни запаха теплой, живой крови. Путь до замка я проделал верхом и, пока ехал, старался не вспоминать то единственное слово, произнесенное Арминием, – слово, которое и сейчас могло свести на нет всю мою тщательную подготовку, ибо наполняло душу гневом и отчаянием: "Годы".

Я не сомневался, что мне по силам уничтожить Влада, и сама мысль о беспросветных годах охоты на вампиров раздувала угли ярости.

Тогда я попытался сосредоточиться на красотах природы. Вдалеке под утренним солнцем блестели белые вершины Карпатских гор. Казалось, они упираются в небо. Для человека, привыкшего к унылым низинам голландских польдеров, зрелище было воистину захватывающим. Вчера, при лунном свете, все выглядело гораздо более угрюмо. Зато сегодня взгляд наслаждался яркой зеленью хвойных лесов, покрывавших холмы и отроги гор. Такого обилия деревьев я еще никогда не видел. Леса в основном были сосновыми, а дом и замок окружали фруктовые сады. Я представил, какой дурманящий аромат разливается здесь весной, когда деревья начинают цвести.

Дальше, на высоте, оставалось лишь два цвета: ярко-синий и белый. Можно было подумать, что находишься где-то в Швейцарских Альпах, пока взгляд не наталкивался на зловещие серые башни замка. Волшебство сразу же исчезало, и глаза замечали широкую тень от логова Влада, накрывавшую собой изрядный кусок земли.

Вскоре я подъехал к главным воротам замка. Эта рукотворная скала была возведена на другой скале – крутом утесе, с трех сторон окруженном пропастью. Сосны, росшие внизу, казались игрушечными, а долины растворялись в сумраке. Вдали белели вершины самых высоких гор Карпатской гряды[24]. А передо мною была неприступная крепость, внутри которой обитало величайшее в мире зло.

Как и в первый раз, я вошел внутрь через боковую дверь и достаточно быстро добрался до страшного "тронного зала". От трагедии, разразившейся здесь два месяца назад, не осталось никаких следов. Тела несчастной старухи, Аркадия и Стефана исчезли. Внешне ничего не напоминало о яростной схватке, произошедшей в "тронном зале". Почти ничего, только на полу, где умер Стефан, осталось бурое пятно.

Увидев его, я не поддался эмоциям и усилием воли подавил все тягостные воспоминания. Скорбеть по брату я буду позже, а сейчас мне нужно, скрепя сердце, сделать то, ради чего я сюда явился. Думаю, Стефан целиком поддержал бы меня.

Быстро и бесшумно я направился к двери, откуда в прошлый раз Жужанна вынесла моего малыша. Дверь была полуоткрыта, словно приглашая войти.

Я последовал приглашению, не испытывая ни страха, ни сомнений. Все мои мысли были сосредоточены на поддержании надлежащего уровня защиты. И все же я оказался неподготовленным к ожидавшему меня зрелищу.

Комната была совсем небольшой, без окон. Возле дальней стены находился алтарь, покрытый черной тканью. Его освещала единственная свеча, тоже черная. Перед ней стояла золотая чаша и лежал круглый медальон с выгравированной пятиконечной звездой.

От алтаря исходили невидимые волны зла, заставившие меня вздрогнуть. Такой ауры, как вокруг него, я не ощущал никогда. Я бы назвал ее аурой абсолютной тьмы. Она не давала никакого, даже слабого сияния, а, наоборот, поглощала все, что ее окружало: свет, любовь, жизнь.

Неподалеку от алтаря на полу стояли два гроба, оба черные, но разных размеров. Тот, что побольше, накрывало знамя с вышитым на нем летящим драконом. Темно-синее сияние, окружавшее гробы, было мне хорошо знакомо: аура вампиров. Однако аура вокруг меньшего гроба мерцала значительно слабее. Сияние же вокруг большого по силе и блеску было вполне сравнимо со светом заходящего солнца.

Стоя возле гробов, я вспомнил предостережение Арминия. Может, правильнее будет не пытаться сейчас уничтожить Влада и ограничиться только спасением Яна? Или рискнуть, зная, что гибель Влада освободит и моего малыша, не причинив ему дополнительных страданий?

Голос сердца – сердца отца – оказался сильнее доводов рассудка.

Я осторожно поставил на пол саквояж и извлек кол и молоток. Взяв кол в одну руку, а молоток в другую, я мысленно сосредоточился на силе креста, висевшего у меня на шее. Потом поднял крышку гроба.

Внутри лежал Влад: совершенно седой, бледный, без малейших следов былого обаяния. Поседели даже его кустистые брови, а уши заметно заострились. Ярко-красные губы стали бледно-розовыми. Рот Влада был слегка открыт, обнажая острые желтые зубы старого хищника Наконец-то я увидел истинный облик самого опытного и коварного вампира.

У него на груди сладко спал мой малыш.

Я дрогнул, готовый уже опустить кол, швырнуть его на пол и отступить. Но память о страданиях Аркадия и Стефана, сон, в котором Ян умолял о помощи, заставили меня крепче сжать "орудие милосердия". Я максимально усилил свою защиту, а потом... Я собрал все свое мужество, всю решимость, изгнав непрошеные мысли о сострадании и родственной любви. Подняв кол (он был размером с моего бедного малыша!), я приставил его к сердцу спящего ребенка.

Какой дивный малыш. Золотые кудряшки, нежная, гладкая, без единой морщинки кожа. От бабушки он унаследовал эти веки с синеватыми прожилками, а лицом пошел в Герду...

"Папа, приди! Пожалуйста, папа!"

Невозможно передать ужас того мгновения, когда я взмахнул молотком и с силой ударил по колу. Удар был быстрым и преследовал в высшей степени милосердную цель, однако нет слов... никакими словами не опишешь, какие муки переживает отец, вынужденный проделывать все это с собственным сыном. Ян был моим Исааком, которого я приносил в жертву. Но на этот раз Господь не вмешался и не отвел моей руки[25].

Кол глубоко вонзился в тельце моего малыша, но моей силы не хватило, чтобы одновременно пробить и сердце того, кто прежде всех остальных был достоин такой смерти.

Ян пронзительно закричал. Его крик не был ни детским, ни вообще человеческим. Потом он открыл глаза, полные ужаса и гнева. Я не узнал его глаз и понял, что от прежнего Яна осталась лишь внешняя оболочка, а сущность его целиком подвластна силам зла. И все равно я скорбел о гибели сына. Невзирая на все предосторожности, вопреки моему отчаянному стремлению не поддаваться горестным чувствам, я больше не мог сдерживаться и громко зарыдал, глядя на извивающееся тельце ребенка и его перекошенное злобой личико.

Неожиданно Ян затих. С его лица сошла злобная гримаса. Я увидел обыкновенное детское лицо, бледное, но милое. Буря завершилась, тучи рассеялись, и его душу осветил солнечный луч. Широко открыв голубые детские глазенки, малыш отошел в вечность.

Его умиротворенность придала мне сил. Я взмахнул молотом, чтобы нанести второй удар. Мне казалось, вся преисподняя содрогнется, когда кол пронзит сердце Влада.

Что-то обжигающе холодное обхватило мое запястье. Рука Влада! Повернув голову, я увидел его глаза: умные, хитрые, требующие покориться его воле.

"Иди к нам, Стефан..."

Его мощная темно-синяя аура силилась поглотить мою. Молоток полетел вниз, чиркнув металлом по каменному полу. Еще немного, и Влад сломает мне руку. Я инстинктивно стал защищать сердце, вынужденный все ниже и ниже наклоняться над вампиром. В какой-то момент распятие оказалось совсем рядом с его лицом. Выпустив мою руку, Влад, словно ошпаренный, выпрыгнул из гроба. Я отлетел назад; тельце моего бедного малыша упало рядом.

Я порылся в саквояже, затем склонился над Яном, чтобы завершить печальный ритуал освобождения души. Влад приблизился ко мне, простер руки и произнес знакомым голосом Аркадия:

– Стефан, дитя мое, взгляни на меня.

Я игнорировал его призыв и потянулся за ножом. Но едва я его вытащил, как из меньшего гроба послышался душераздирающий крик. От сильнейшего толчка изнутри его крышка отлетела в сторону на несколько футов.

Подобно всем бедам мира, вырвавшимся из ящика Пандоры, из гроба выпрыгнула Жужанна. Ее черные волосы заметно поседели на висках. Она была похожа на увядающую розу, еще красивую, но начавшую терять лепестки. Тело Жужанны исхудало, утратив женственность, а лицо вытянулось и постарело. На щеках начали появляться морщины. Карие, с золотым отливом, глаза стали красными, как у ночного хищника, попавшего в полосу света.

Увидев Яна с безжизненно раскинутыми ручонками и торчащим из груди колом, Жужанна взвыла. Я сразу же вспомнил, как выла Герда в тот страшный вечер. Яростно сверкая глазами, вампирша взмахнула рукой, рассекая воздух.

Я принял это за жест отчаяния, поскольку был уверен, что крест не подпустит ее ко мне. Но буквально в следующее мгновение порыв ветра поднял меня с колен и швырнул на каменную стену.

Такой удар вполне мог сломать мне ребра и проломить череп. Во всяком случае, он выбил из моей головы все мысли. Я соскользнул на пол и распластался на холодных каменных плитах, словно тряпичная кукла. Грудь сдавило резкой болью, и мне сразу стало тяжело дышать. Закрыв глаза, я стал усиливать защиту вокруг сердца. Я понимал: нужно любой ценой встать на ноги.

– Убийца! – громко закричала Жужанна. – Ты убил моего ребенка! Ты заплатишь мне сполна!

Ее слова, прорвавшись ко мне сквозь боль и полуобморочное состояние, настолько разозлили меня, что я открыл глаза и прошептал (на большее не хватало сил):

– Он никогда не был твоим. Никогда! И твоя жизнь на самом деле не твоя. Ты крадешь ее у своих жертв!

Однако разъяренная Жужанна не слышала моих слов. Глядя в сторону двери, она крикнула:

– Убей его! Убей! Он лишил меня ребенка!

Обернувшись, я увидел ту самую женщину в крестьянской одежде – виновницу гибели Аркадия. Я сразу понял, что явилось причиной ее чудесного исцеления. Одежда на ней была все та же, но облик волшебным образом изменился: черты лица стали неестественно правильными, фигура приобрела необычайную соблазнительность, а сама она – свойственное вампирам обаяние. Черные, с рыжеватым оттенком волосы теперь сияли, будто на них падал свет заходящего солнца. По приказу хозяйки служанка подняла руку, собираясь так же, на расстоянии, обрушить на меня свою мощь.

Я чувствовал, что просто не выдержу второго удара, особенно если они нанесут его одновременно. Но прежде чем вампирши успели меня атаковать, пространство комнаты сотряс громкий голос Влада:

– Только троньте его, и вам конец!

Теперь уже не я, а Жужанна отлетела к стене. При внешней хрупкости Влад оставался чудовищно сильным. Удар, который наверняка убил бы любого смертного, сопровождался треском камней и отвратительным хрустом. Жужанна сползла на пол и повалилась лицом вниз. В стене чернела трещина с рваными краями, будто туда попала молния.

Я было подумал, что у вампирши перебит позвоночник. Но Жужанна, взмахнув гривой волос, повернула ко мне перекошенное от ярости лицо.

– Клянусь тебе, – прошипела она, обнажив ряд острых нижних зубов. – Ты даже не представляешь, как дорого тебе придется заплатить. Я буду наслаждаться каждой минутой твоих страданий, я буду смотреть, как гниет и разлагается твоя душа. А когда она попадет в ад, где теперь корчится душа Аркадия, вот уж я повеселюсь!

– Замолчи! – рявкнул Влад.

Его гнев мгновенно затмил угрозы Жужанны, как полуденное солнце затмевает дрожащее пламя свечи.

– У меня к тебе, Жужа, было всего одно требование. Помнишь, какое? Никогда не причинять ему вреда, не говорить о нем дурно и не привносить страданий в его жизнь. И как ты выполнила мое требование? К чему привело твое своеволие? Его сын для нас потерян, и теперь мы сами должны расплачиваться!

Жужанна послушно затихла и отвернулась.

Пока Владу было не до меня, я с трудом поднялся на колени и подполз к телу Яна. Колосажатель стоял совсем рядом. Малыш лежал позади моего саквояжа, бледный и тихий. Удивительно, что и он не пострадал от удара, вырвавшего его из моих рук. Если бы не душа Аркадия и не судьба всех прошлых и будущих поколений, уповавших на мою помощь, я бы капитулировал перед вампирами. Я бы уступил им с единственным требованием – позволить мне прежде упокоить душу сына.

Пока я, морщась от боли, втягивал в себя воздух, голос Влада неожиданно стал теплым, нежным и, не скрою, очень приятным для слуха, будто соловьиные трели тихим летним вечером.

– Абрахам, – сказал он, впервые признавая меня тем, кем я стал. – Твой сын еще не доконца мертв. Я способен оживить малыша. И я охотно это сделаю, если ты окажешь мне одну пустяковую услугу. Подойди ко мне. Давай совершим ритуал, и вы с малышом немедленно вернетесь домой.

Я вдруг услышал голос Аркадия; знакомые интонации настолько взволновали меня, что я забыл о бдительности и встретился с Колосажателем взглядом. Его внешность преобразилась – он стал до боли похож на Аркадия. Я как будто снова увидел своего настоящего отца, с которым толком не успел познакомиться.

Но все же уроки Арминия не пропали даром. Я укрепил защитное сияние вокруг сердца, потом несколько раз моргнул и различил за призрачным отцовским обликом циничные черты лица Колосажателя. Я ощупью засунул руку в саквояж и достал нож.

– Довольно страданий, – продолжал Влад, и вновь передо мной появились добрые, любящие глаза Аркадия. – Довольно, дорогой мой Брам! Неужели ты хочешь потерять в жизни все? Погибнуть сам, погубить жену, сына? Это же нелепо! Убери с шеи крест и дай мне ребенка. Я оживлю его и верну тебе счастливую жизнь. Я прошу так немного: соверши со мной ритуал, и все у тебя пойдет по-старому. Ребенок вернется домой, к матери, и радость мгновенно ее исцелит. Ты достаточно настрадался... Взгляни на сына, Брам! Посмотри, что ты сделал со своим первенцем, с родной кровью! Как жестоко ты искалечил его хрупкое младенческое тельце! Что за помутнение рассудка могло заставить отца так надругаться над собственным сыном? Что ты выберешь: оставишь его бездыханным трупом или позволишь мне вернуть ему радость жизни?

Я из последних сил оборонял сердце.

– Брам, отбрось крест. Я прошу тебя о таком пустяке. Твоя жизнь наполнена беспросветной тьмой. Я вновь верну в нее яркий свет дня, и ты наконец-то обретешь покой рядом с женой и сыном.

Его слова вонзались в меня глубже любого ножа. Я смотрел на труп сына. Волна горя затопила мою душу, и я опасался, что она в любой момент может смести последние остатки моей защиты. Аура Влада большим чернильным пятном окружила меня, подавляя и гася мою.

Я закрыл глаза, пряча под веками слезы. Я никогда еще не испытывал такого отчаяния. Оно было вне пространства и времени, вне реальности; оно прорываю завесу, отделяющую землю от небес. Я мысленно кричал... нет, я молился, взывая к Арминию, Аркадию, ко всем минувшим и будущим поколениям:

"Помогите!"

То ли предки услышали меня, то ли молитва привела мне на помощь мою же душу, – этого я не знаю. Но произошло алхимическое действо: подобно превращению груды хлама в благородное золото, мое отчаяние трансмутировалось в закаленную сталь безгранично сильной воли. Физически я был крайне слаб, каждый вдох отзывался во мне острой болью, а в легких ощущалась влажная тяжесть. Возможно, они были ушиблены или даже пробиты осколками костей. Если мне и удастся беспрепятственно выбраться из замка, я свалюсь где-нибудь по дороге.

Но как ни странно, у меня хватило сил поднять с пола тело Яна и кое-как встать на ноги. Мертвый малыш оказался тяжелее, чем был при жизни.

Влад сохранял облик Аркадия и говорил его голосом, но теперь я видел за внешним фасадом уродливое чудовище.

– Брам, – льстиво продолжал он, – отдай мне малыша.

Не отвечая ему, я заковылял к выходу, пройдя всего в паре шагов от вампирши Дуни (она не осмелилась ни преградить мне путь, ни встретиться глазами с хозяином). Я выбрался в "тронный зал". Влад двигался следом, продолжая свои елейные речи:

– Мне нравится твое упрямство, Брам. Но ты очень устал и ослаб. Твои страдания никому не нужны. Освободись от тяжелой ноши...

Сила воли и решимость – только они управляли моими ногами. Я прошел мимо орудий пыток, мимо трона и наконец выбрался в узкий коридор, ведущий к лестнице. Я брел, опираясь о стену. Кол, торчавший из тельца Яна, царапал камень, оставляя светящийся след.

Пока я шел, боль и головокружение заметно усилились, однако я не мог позволить себе роскошь растянуться на полу и погрузиться в забытье. Я чувствовал: если только остановлюсь, то уже никогда не выберусь из замка. Выйдя на лестницу, я вдруг увидел Аркадия. Он стоял на площадке и протягивал ко мне руки.

"Абрахам, сын мой, ты так устал. Отдай мне твою ношу..."

У меня мелькнул проблеск надежды: вдруг Аркадий каким-то образом выжил и теперь явился мне на помощь? Увы! Моргнув, я сразу же понял, что это – очередная иллюзия, созданная Владом Я вновь стал молиться Арминию и предкам. Как и в первый раз, ответом был прилив сил.

Морщась от боли, я переложил тело сына в левую руку, а правой поднял над головой распятие. Боль и стремление выбраться из замка полностью заслонили страх. Я не остановился перед противником, а продолжал идти, готовый, если понадобится, коснуться распятием его тела.

Я действительно намеревался испробовать силу креста, прикоснувшись им к вампиру. Нас разделяло не более фута. Я уже ощущал его зловонное дыхание. И вдруг Влад отступил.

Я пошел дальше, с каждым шагом слабея телом, но становясь все решительнее. Впереди уже сиял прямоугольник света (дверь я предусмотрительно оставил открытой). Мне оставалось сделать всего несколько шагов. Торжествуя, я из последних сил устремился к двери, радуясь живым лучам солнца.

Внезапный порыв ветра захлопнул тяжелую створку, и железный засов с лязгом вошел в паз.

– Положи свою ношу, Абрахам, – мягко, но требовательно произнес Влад. – Смирись с неизбежным и отдохни.

Вычерпывая из себя остатки сил, я добрел до двери и, не выпуская Яна из рук, припал лбом к холодному дереву. Я пытался переложить крест в левую руку, чтобы правой отодвинуть засов, и не мог. Колени подгибались. Я ловил ртом воздух, одновременно морщась от боли.

На костлявом лице Влада играла кривая ухмылка. Маскарад ему больше не требовался – я и так был выжат до предела. Я попытался поднять руку с крестом, но мои руки окаменели. Одна мысль согревала меня надеждой: возможно, я умираю, и если это так, то моя смерть уничтожит Влада.

Колосажатель был прав: я жаждал тишины и покоя. Как сладостно разом отринуть все: чувства, радость, боль, любовь, ненависть. Прекратить всякое сопротивление... Достаточно лишь закрыть глаза и покориться пустоте.

Так я и сделал. Но в наступившей тьме вспыхнул свет. Ко мне кто-то приближался. Это был Арминий. Его волосы и борода сияли. Облик старика ничуть не изменился, однако я впервые заметил, до чего же он похож на Аркадия – бессмертного, но вызволенного из ада.

"Поднимайся, Абрахам. Встань и спаси сына. Спаси всех нас".