Глава 18

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА АБРАХАМА ВАН-ХЕЛЬСИНГА

Я уставился на Арминия, сраженный его признанием. Мне стало страшно. Неужели я так фатально ошибся, поверив этому тихому отшельнику? Неужели весь покой, вся доброта хозяина оказались не более чем умело расставленными ловушками? Получается, бежав от одного вампира, я прямиком угодил в когти другого?

Арминий заметил мое состояние. Его тонкие губы тронула грустная самоуничижительная улыбка. Затем его лицо вновь стало серьезным и даже несколько мрачным.

– Я не собираюсь тебя пугать, но это правда.

– Так кто же ты на самом деле? – прошептал я и, только услышав звук собственного голоса, сообразил, что задаю ему вопрос.

– Тот, кого ты видишь перед собой: смиренный еврей, родившийся в Буде, еще в те далекие времена, когда там даже и не помышляли ни о каком мосте через Дунай.

– Что значит "в те далекие времена"?

Он пожал плечами, будто я спрашивал о пустяке.

– Я родился на несколько веков раньше Влада. Добавлю, что мне пришлось покинуть мою родную Венгрию, спасаясь от "черной смерти"[21]и начавшихся гонений на евреев. Я нашел себе тихое пристанище в глуши Валашского леса. Там я заинтересовался алхимией и знаниями, которые теперь называют оккультными.

– Так, значит, ты тоже был шоломонарием? – поинтересовался я, уже не стыдясь бесцеремонности своих вопросов.

После столь ошеломляющего признания Арминия я решил, что имею полное право вторгаться в его личную жизнь.

– Да. В те времена было принято брать себе латинские имена. Я назвался Арминием и ношу это имя до сих пор.

Он тяжело вздохнул, наверное, ему было не слишком-то приятно вспоминать собственное прошлое.

– Алчностью я ничем не отличался от Влада, только я ставил перед собой совершенно иные цели. Я не жаждал ни крови, ни власти. Мне хотелось достичь бессмертия и развить в себе особые силы. Я поступил так, как поступали до меня, вокруг меня и как будут поступать всегда: я использовал свои магические способности и заключил договор с дьяволом Правильнее сказать – сделку. Но дьявол никогда и никому ничего не дает просто так – ему нужно платить. Я тоже расплачивался душами ни в чем не повинных людей.

Арминий замолчал и резко отвернулся. Возможно, ему не хотелось, чтобы я сейчас видел его лицо.

Архангел проснулся и принялся тыкаться мордой ему в руки, будто утешал хозяина.

Совладав со своими чувствами, Арминий продолжал:

– Да, подобно Владу, я приносил в жертву души невинных людей и этим покупал себе бессмертие. Но я не хотел делать заложниками своих близких и заставлять потомков служить моим прихотям. К тому же мне была нужна лишь сила, а не кровь. Я высасывал у своих жертв жизненную энергию.

– Жизненную энергию? – с нескрываемым скептицизмом переспросил я.

– А разве Аркадий не просветил тебя относительно всего этого? Он что, ничего не рассказал тебе о телесной ауре, о жизненной силе?

– Он вскользь упомянул о каком-то жизненном свечении, – нехотя признался я.

– Это и есть аура. Я не цепляюсь за старые названия, а пользуюсь языком современных оккультистов.

Да, непросто мгновенно превратиться из завзятого скептика в истово верующего. Я не мог отрицать существование вампиров, поскольку видел их собственными глазами. Однако все эти разговоры об ауре, животном магнетизме и психических силах по-прежнему вызывали у меня усмешку.

– Вижу, ты до сих пор не веришь в подобные вещи. Жаль. Оккультисты владеют знаниями, которые наука не желает признавать лишь из высокомерного упрямства. Аура – не сказка. Если ты хочешь стать сильнее Влада, тебе придется научиться оберегать свою ауру и, когда надо, приглушать ее, – сурово отчеканил Арминий. – Мои жертвы не обладали такими знаниями, потому и умирали. Я умел проникать в их ауру и черпать оттуда жизненную энергию. Так я обретал могущество, а жертвы медленно слабели и в конце концов умирали. С каждой новой жизнью, которую я поглощал, увеличивались мои знания, возрастали силы. Ты видел, как ими пользовались и Влад, и твой отец. Я обрел сверхвидение, сверхслышание, сверхобоняние и многие другие способности вплоть до чтения чужих мыслей. Я прекрасно знал, о чем думают мои жертвы. Кровь – грубый способ получения сведений. Влад ухватывает обрывки, довольствуется крохами. Я же узнавал все до мелочей. Я раскрывал сокровеннейшие глубины чужого разума и присоединял его к своему. Поначалу это мне доставляло удовольствие. Чужие души, словно драгоценные камни, разворачивались передо мной всеми своими гранями. Мне открывались сокровища знаний, собранные в чужой памяти. Но со временем похищенная красота перестала меня радовать, более того в моей душе зашевелилось непонятное беспокойство. Похищенные сокровища все сильнее тревожили совесть. И наконец мне стало невмоготу жить с беспрестанным сознанием вины.

– И что же ты сделал? – спросил я, в который раз ошеломленный словами Арминия.

– Я покаялся, – просто ответил он. – И возместил нанесенный ущерб.

У меня заколотилось сердце. Я сразу же подумал об Аркадии. Если бы отец смог покаяться и тем самым спасти себя...

– Арминий, душа моего отца заперта. Могу ли я хоть как-то ему помочь?

– Только одним способом. Думаю, ты и сам догадываешься, каким именно.

– Догадываюсь. Убить Влада, – хмуро буркнул я.

Арминий столь же хмуро кивнул в ответ, а то, что я услышал дальше, напомнило мне мой призрачный сон в заснеженном лесу.

– Договор, Абрахам, имеет двоякую силу. Уничтожь Влада, и ты вызволишь душу отца из ада, а с нею и души всех твоих предков. Только ты один можешь их спасти. Знай же: самопожертвование Аркадия, по сути, спасло тебе жизнь. Каждый раз, когда кто-то из Дракул побеждает зло и выбирает путь добра, Влад лишается части своей силы. Если бы не жертва отца, тебе не удалось бы покинуть замок. Гипнотическая сила Влада заперла бы тебя внутри.

Я задумался над его словами, потом спросил:

– Арминий, так ты вновь стал смертным человеком?

Он вдруг громко расхохотался. Архангел проснулся и, резко вскочив, одним прыжком оказался возле хозяина.

– Откуда мне это знать? Думаю, все зависит от того, удалось ли мне найти философский камень. Ты ведь считаешь себя человеком науки, веришь фактам и доказательствам. У меня нет доказательств, кроме вот этого.

Арминий провел руками по своему щуплому телу и изобразил на лице неподдельное удивление.

– Кажется, я еще не умер.

Все еще смеясь, он достал из шкафа грубо сработанную глиняную кружку. Из небольшого котелка, который тоже висел над очагом, Арминий налил в нее какой-то темной жидкости и поставил на стол.

– Пей, – велел он тоном, не терпящим возражений. – Это то, что тебе сейчас нужно.

Я осторожно поднял кружку и принюхался к странному напитку.

– Что ты мне дал?

– Отвар из лекарственных трав. Он вылечит твои тревоги.

Я нахмурился.

– Мои тревоги не лечатся травяным отваром.

Арминий был готов расхохотаться, но сдержался.

– Доктор Ван-Хельсинг, даже ваша медицина признает силу лекарственных трав. Или ты мне не доверяешь? Если бы я решил тебя отравить, зачем бы мне нужно было тебя спасать, перевязывать рану, укладывать спать на теплую постель, кормить до отвала?

Я колебался, чем еще больше развеселил Арминия. Мне, честно говоря, было не до смеха.

– Я вполне доверяю тебе, – ответил я, сдерживая раздражение. – Просто хотелось бы знать, какое действие оказывает этот отвар. Профессиональное любопытство, знаешь ли.

– Он сделает тебя сильнее, друг мой. Чтобы вернуться в замок, тебе нужны силы. Ты еще сомневаешься в благотворных свойствах этого питья? Но скажи, разве за все время, что ты здесь, я причинил тебе хоть малейший вред?

Вопрос был вполне резонным. Я же без опасений съел несколько мисок похлебки. Вдобавок, заботами Арминия я волшебным образом избежал обморожения, не говоря уже об утихшей боли в плече.

Тем не менее я всегда настороженно относился к так называемой народной медицине, способной (так мне представлялось) с одинаковым успехом и излечить, и отправить на тот свет. Содержимое глиняной кружки не вызывало у меня ни малейшего желания его отведать. На вид отвар очень напоминал обыкновенный черный чай, но его запах был отнюдь не чайным, а каким-то земляным. Я сделал маленький глоток и сморщился, еле сдержавшись, чтобы не выплюнуть "чай" обратно в кружку.

Моя гримаса слегка позабавила Арминия, однако он был непреклонен.

– Да, отвар горек. Многие лекарства горьки, но это не умоляет их лечебной силы. Пей. Пей же!

Вот уж не ожидал от "смиренного еврея" такой настойчивости! Вряд ли это был каприз Арминия, наверное, зелье и в самом деле чем-то полезно. Я хотел поподробнее расспросить его о свойствах "чая", но мой гостеприимный хозяин заговорил первым:

– Возможно, ты считаешь современную медицину вершиной научных знаний о болезнях и способах их лечения. Я повидал достаточно перемен в медицинской науке: и благотворных, и не слишком. Но вы, современные врачи, утеряли многое из того, чем владели знахари прошлого. А тебе было бы нелишним добавить их знания к своему научному багажу.

– Знахарские премудрости? – удивился я.

Арминий выразительно поглядел на чашку. Я кисло улыбнулся и сделал еще один крошечный глоток. Ой, какая горечь! Я опасался, что меня вытошнит. Не доверяй я так Арминию, счел бы это зелье отравой. Но Арминий только улыбался моим мучениям.

– Да, друг мой, знахарские премудрости. Они существуют. Постигнув их, ты узнаешь, как правильно применять, ну, скажем, траву аконита. Или чеснок. Или цветки шиповника собачьего. Мы еще поговорим о травах, когда ты вернешься.

Я искоса поглядел на Арминия и под его бдительным оком снова глотнул "чая". Как понимать его слова? Я ждал объяснений, но их не было. Тогда я спросил сам:

– Значит, мне скоро придется тебя покинуть?

Арминий не ответил. Переменив тему, он завел пространный разговор о гомеопатии. Морщась, я потягивал его отвратное зелье, а он рассуждал о том, что подобное лечится подобным и что крошечные дозы ядов нередко являются лекарствами.

Я больше не мог оставаться молчаливым слушателем и принялся защищать современные научные достижения. Я привел немало примеров, но Арминий их все опроверг. Я не понимал: то ли он намеренно упрямится, то ли просто не понимает, о чем речь. Наконец мне в голову пришло впечатляющее сравнение.

– Знаешь, лечить подобное подобным – это все равно что спасаться от вампира, позволив ему чуть-чуть тебя укусить.

Арминий сразу же замолчал и испытующе поглядел на меня.

– Ты даже не представляешь, насколько ты прав, Абрахам. Чтобы "вылечить" вампира, ты сам должен стать вампиром.

От этих слов у меня пробежал мороз по коже. Руки озябли, и я принялся их растирать. Арминий ободряюще улыбался, будто отпустил невинную шутку.

Но меня удивила не столько его улыбка, сколько метаморфозы, которые начали происходить с пламенем в очаге за его спиной. Оно вдруг начало менять цвет, из красного сделалось оранжевым, затем зеленым, голубым и, наконец, фиолетовым. Кухня тоже вдруг выросла до громадных размеров. Изменился и сам Арминий: из седовласого старика он превратился в белого волка, похожего на Архангела, продолжавшего мирно спать возле огня.

Самое удивительное, что я тоже изменился! Моим глазам открылось странное свечение вокруг Арминия и Архангела; оно вздымалось и опадало в такт их дыханию, меняя при этом цвет. У меня невероятно обострился слух, теперь я слышал и наше дыхание, и биение наших сердец. Я слышал, как в желудках каждого из нас переваривается пища, и даже то, что за окном прекратил падать снег.

Меня охватило чувство дикой, необузданной свободы. Я побежал к двери и вдруг обнаружил, что у меня изменилось тело. Прежний Абрахам Ван-Хельсинг исчез; я теперь находился в теле молодого и сильного волка. Открытие не только не ужаснуло меня, а наоборот – наполнило радостью и ликованием. Наверное, так чувствует себя выпущенный на свободу узник, который даже не подозревал о своем заточении.

Я побежал к двери. Достаточно было моего желания, и она распахнулась.

Меня встретила тихая и светлая ночь. На небе сияла луна, но к ее привычному цвету добавились сиреневые, розовые и голубые тона. Еще выше мерцали звезды, под ногами искрился снег. Я помчался, сам не зная куда, и почувствовал, что не бегу, а лечу, несомый холодным ветерком. Мое новое волчье тело тоже исчезло.

Вместе с ветром я летел через заснеженные вершины гор, проносился над сонными лощинами с редкими крестьянскими домишками. Через какое-то время я заприметил внизу городок. Оттуда исходило приятное теплое сияние. Его распространяли и дома бедняков, облепившие холмы, и жилища тех, кто побогаче, стоявшие в долине. Словно перышко, я летел мимо неказистых зданий с закрытыми ставнями, удивляясь, что слышу громкое дыхание их спящих обитателей и стук их сердец. Мой нос безошибочно улавливал запахи теплых человеческих тел...

Увидев невдалеке вывеску постоялого двора, я полетел к нему. Звуки и запахи, исходившие оттуда, были особенно манящими. Опустившись перед дверью, я вновь ощутил себя в теле человека.

Я взглянул на руки – они были чужими, как и все тело. Я протянул их к свету, и меня охватил ужас вперемешку с любопытством: бледная кожа мерцала. Я вертел рукой, будто женщина, наслаждающаяся блеском своего бриллиантового колечка. Только вместо ярких вспышек, какие дает драгоценный камень, я с детским изумлением наблюдал нежные оттенки голубого, розового, зеленого и серебристого, которые незаметно перетекали друг в друга.

В доме послышались шаги. Меня захлестнуло новой волной непонятного ликования. Мне не терпелось, чтобы дверь поскорее открылась. Ко мне, сонно переставляя ноги, приближалась моя жертва. Время еле ползло. Мне казалось, что прошел не один час, прежде чем деревянная створка со скрипом приоткрылась.

На пороге стояла женщина средних лет в длинной мешковатой ночной рубашке: крепкая, но раздавшаяся в бедрах после неоднократных родов. Из-под белого платка выбились две темные косы, доходившие ей до пояса. Над верхней губой я заметил крупную родинку с торчащими волосками. Подперев рукой мясистый подбородок, женщина недовольно воззрилась на меня.

– Принесла нелегкая в такую позжину! – проворчала она.

Женщина говорила по-румынски. Невероятно, но я понял каждое слово, как будто она произнесла эту фразу на безупречном голландском.

Вокруг нее разливалось неяркое красное сияние, похожее на дымку или марлевую накидку. Я мгновенно догадался: это и есть жизненное свечение, или аура. Та, что окружала эту женщину, говорила о ее природной силе и решимости дать мне отпор. Темно-коричневые искорки отражали ее недовольство.

Должен сразу сказать: женщина была явно не во вкусе доктора Абрахама Ван-Хельсинга и не вызвала бы в нем ни капельки желания. Но тот, кем я сейчас являлся, почти сходил с ума от ее восхитительного запаха. Он был сладостный и горький одновременно, теплый запах земли и природы, запах здоровой крови. А какой дивной музыкой звучали ровные удары ее сильного сердца, скрытого под большой, тяжелой грудью. Женщина в самом соку, полная замечательной, пьянящей крови. Я почти утратил дар речи. Желание привело меня в полуобморочное состояние. У меня подгибались колени. Так было сомной, когда я впервые опустил Герду на наше брачное ложе и поцеловал.

Самое странное, что все эти ощущения я испытал прежде, чем женщина успела заговорить. Я едва сдерживал свое нетерпение. Больше всего на свете мне хотелось обнять ее, но какая-то неведомая сила удерживала меня. Я понял: надо дождаться ее приглашения.

– Я ищу ночлег и готов хорошо заплатить, – промолвил я в ответ и удивился звуку своего голоса.

Он был чужим, но приятным – глубоким и мелодичным. Я с нескрываемым вожделением смотрел на эту крепкую телом, простую и недалекую женщину, испытывая к ней эмоциональное и чисто физиологическое влечение, хотя последнее и не было откровенной похотью. Мне требовалось не ее тело, не минутное наслаждение, а нечто большее – ее сущность, ее жизнь.

Желание переполняло меня и изливалось ярким светом из глаз. Взглянув на женщину, я увидел, что окружавшее ее защитное красное свечение ослабело, особенно возле сердца. Постепенно оно вообще погасло, словно задутая свеча.

Я торопился, чувствуя, что желание все равно меня опережает. Оно окружило предмет моего вожделения темно-синей мерцающей дымкой. Глаза хозяйки постоялого двора сразу же потускнели, а взгляд утратил осмысленность. Я сразу вспомнил глаза худенькой смуглой служанки в замке Влада, она смотрела точно с таким же выражением. Думаю, такой же взгляд был и у меня в купе поезда, когда я едва не стал жертвой Аркадия... Женщина покорилась моей воле, теперь я мог повелевать ее разумом.

– У нас найдется где переночевать, – ответила она на мою просьбу.

Взгляд ее широко распахнутых глаз был обращен только на меня. Ответ меня не удивил, ибо это я приказал ей ответить так. Когда женщина широко отворила дверь и жестом позвала меня в тускло освещенный коридор, мое вожделение стало еще сильнее. Я ощутил дрожь во всем теле. Часть моего сознания попробовала было воспротивиться, и тут я вдруг понял природу своих ощущений. То была жажда, безумный голод, охвативший все мое существо. Всякая попытка сдержать себя отзывалась мучительной болью.

И все же некоторое время я еще продолжал сопротивляться, не понимая, каким образом очутился в шкуре вампира. У меня не было ни малейшего желания убивать эту женщину. Но боль сделалась невыносимой; она сжимала своими тисками каждую клетку моего тела. И она не шла ни в какое сравнение с болью, какую испытывает смертный человек.

Разум и здесь подсунул спасительную уловку. "Это всего лишь сон, – мысленно твердил я. – Сон человека, занесенного снегом и умирающего в лесу". Впрочем, может, и лес мне тоже приснился? Арминий с его белым волком, таинственная долина – все это сон, а Влад, Аркадий – не более чем его персонажи. И Стефан по-прежнему жив и здоров, а Ян-младший тихо сопит в своей кроватке. Мне просто снится, будто я где-то в Трансильвании, хотя на самом деле я лежу у себя дома и мечусь в лихорадке. Все ужасы минувших недель – не более чем бред. Быть может, даже папа жив, а его смерть и похороны мне привиделись.

Уловка не сработала. Более того, я, поддавшись жажде крови, решил овладеть женщиной прямо в коридоре. Я прижался к ее плотному телу, наслаждаясь его теплом, мягкостью кожи на шее, запахом волос. Сначала я коснулся ее шеи губами, потом языком (солоноватый от пота привкус немытого тела возбудил меня еще сильнее) и, наконец, зубами. Женщина вздрогнула и тихо вскрикнула от боли и блаженства, которое охватило нас обоих.

Я встал у нее за спиной и обнял ее, словно возлюбленную (наше слияние было намного теснее, чем при соединении двух тел). Поскольку сделанная мною ранка находилась спереди, чуть выше ключиц, мне пришлось нагнуться. Помогая себе губами и языком, я пил божественный нектар, самое чарующее из всех вин. Кровь хозяйки постоялого двора была удивительно сладкой и пьянящей. Я совершенно потерял голову, целиком отдавшись восхитительному пиршеству. То, что я сейчас испытывал, не поддавалось никакому сравнению, поскольку мне было просто не с чем сравнивать, ибо в обычной жизни я не позволял себе напиваться до потери самоконтроля и не отличался особой страстностью в любви. Но сейчас я крепко прижался к широкой спине женщины, обхватил ее руками, которые легли на большие, чуть дрябловатые груди. Я чувствовал, как неистовое биение ее сердца становится медленнее, еще медленнее, еще...

Звук крови, струящейся в ее венах, напоминал нежный плеск морских волн. На них островками пены покачивались ее мысли; достаточно было легкого усилия воли, и я уже знал их содержание. Ее покорило мое обаяние, ей хотелось обвить мои ноги своими. Я поймал сердито-презрительную мысль о пьяном муже, храпящем наверху. А еще женщина была не прочь заработать на любовных услугах и припрятать эти деньги от своего благоверного...

Я мог полностью распоряжаться и ее разумом, и ее телом, но меня притягивала только кровь – пьянящая сильная кровь. Я пил и не мог насытиться, мечтая, чтобы эти мгновения длились вечно. Честно говоря, поглощение чужой крови по глубине наслаждения не уступало оргазму. Точнее, это и был оргазм, растянутый во времени.

Но конец все же наступил. Мысли женщины потекли медленнее, поредели, затем остановились. Их сменила темнота и предощущение смерти. Я мгновенно отпрянул. Тело женщины с глухим стуком упало на пол. Думаю, я всегда буду помнить ее белое как мел лицо с недоуменно разинутым ртом и широко раскрытыми невидящими глазами.

Стук упавшего тела, по-видимому, разбудил мужа моей жертвы. Где-то в глубине дома хлопнула дверь, и в коридор ввалился рослый, неопрятного вида мужчина в засаленном подобии халата. Рукой он теребил то черные косматые волосы, то всклокоченную бороду.

– Эй, Ана! – не слишком трезвым голосом позвал он. – Ты никак грохнулась? Вроде и не пила вчера.

Я инстинктивно замер (чуть не написал "боясь вздохнуть"; на самом деле я вообще не дышал).

Пока муж моей жертвы, как и все смертные, приближался к нам черепашьими шагами, я заметил, что возле тела женщины неведомо откуда появился Арминий в своем неизменном черном одеянии. Он смиренно улыбался. Подобно Аркадию, он заговорил со мной, не раскрывая рта:

"Абрахам, если ты будешь просто стоять, он скоро тебя увидит. Помни про ауру. Сверни ее до предела и спрячь вглубь себя".

Странно, но сейчас его наставление не показалось мне бессмысленным набором слов. Мои действия напоминали глубокий вдох, но вместо воздуха я "вдохнул" в себя темно-синюю ауру, окружавшую мертвую женщину, и отчетливо чувствовал, как она вошла внутрь меня. Я повернулся к мужу убитой, готовый, если понадобится, избавиться и от него (однако сейчас я был более чем сыт, и мысли о его крови не вызывали во мне никакого возбуждения).

Но главное – этот человек не видел ни меня, ни Арминия, а только свою бездыханную жену! Сообразив, что она не просто упала, косматый мужчина опустился на колени и стал трясти ее, громко выкрикивая ее имя. Мы с Арминием стояли совсем рядом, но он даже не подозревал о нашем присутствии.

"А теперь тебе пора уходить отсюда. Направь свою ауру к двери и двигайся по ней".

Я подчинился приказу Арминия и, сфокусировав ауру в тонкий луч, направил его на дверь. В то же мгновение я очутился у двери. Моя воля, будто порыв ветра, распахнула ее. Я вышел и, к своему изумлению, оказался не на холодной улице незнакомого городка, а перед очагом в жилище Арминия. Архангел все так же блаженно спал на теплой приступке. Сам Арминий стоял рядом.

– Я уже говорил тебе, Абрахам, что ты унаследовал от матери сильную волю. Это дает тебе громадное преимущество: ты сможешь с большей легкостью управлять своей аурой. Однако тебе мешают два недостатка. Твоя восприимчивость оставляет желать лучшего. К тому же ты очень скептичен, если не сказать, упрям. Прости, что мне пришлось применить весьма немилосердный способ, чтобы убедить тебя в реальности некоторых вещей, но выбора у меня не было. Пойми, если бы ты не поверил в существование ауры, то не научился бы управлять ею. А научиться этому в твоих же интересах: тогда ты сможешь беспрепятственно появляться в замке Влада и покидать его. В противном случае Влад легко заманит тебя в ловушку.

Слова Арминия о моем упрямстве я воспринял без малейшей обиды. Наоборот, я смеялся, как ребенок, которого научили новой игре. Странно, но меня совершенно не тревожили мысли об убитой женщине. Я рассматривал свои руки на фоне стен и по-детски радовался, что вернулся в тело Брама. Моя кожа все еще светилась, но теперь ярко-голубым цветом, имевшим сиреневатую кайму, и время от времени по ней пробегали красные и оранжевые всполохи.

С таким же бесхитростным, детским восторгом я учился управлять цветами ауры, чтобы двигаться бесшумно и не оставлять запаха. Все, о чем рассказывал и что показывал Арминий, представлялось мне удивительно легким и даже само собой разумеющимся. И почему раньше я никогда не задумывался о том, что человеческое тело обладает собственным электромагнитным полем?

В самый разгар игры Арминий с волком неожиданно исчезли. Увидев открытую дверь, я расценил это как приглашение и шагнул за порог.

В том месте и времени, куда я попал, солнце только-только взошло. Восточная половина неба утопала в розовато-оранжевых тонах. Проснувшуюся траву покрывала густая роса, капли которой сияли миллионами разноцветных огоньков. Воздух был свежим и прохладным. Туман, стелившийся над землей, осел на моем плаще и ботинках, и они тут же потемнели от влаги.

Я не сразу заметил, что держу в руках заостренный деревянный кол длиною в полтора фута и молоток, похожий на столярную киянку, но с металлической головкой. У пояса, в ножнах, висел тесак с длинным лезвием.

"Ты понимаешь, зачем тебе все это, Абрахам?" – прозвучал в мозгу вопрос Арминия.

Я понимал. Пройдя по зеленой лужайке, я оказался на посыпанной гравием дорожке, вдоль которой тянулись молчаливые ряды надгробий. Сословная иерархия соблюдалась и на кладбище: скромные плиты из серого кварца не перемежались с мраморными, изящно украшенными памятниками. Дорожка привела меня к кованой ограде. Ее прутья напоминали черные пики. За оградой виднелись серые каменные стены большой усыпальницы.

Я сразу вспомнил недавний урок Арминия и решил проверить свою ауру. Я взглянул на руки. Руки оставались моими, но голубое свечение почти полностью исчезло (может, мне только казалось, что я его вижу). Воображение помогло мне переместить ауру внутрь. Дыхание сразу стало беззвучным. И так же беззвучно я ступал по каменным плитам, ведущим к двери усыпальницы. Негромкое щебетанье птиц – это все, что я слышал.

Толкнув тяжелую металлическую дверь, я очутился в полумраке усыпальницы. В ноздри пахнуло пылью, плесенью, увядшими цветами. Освещали мой путь только лучи неяркого утреннего солнца, устремившиеся вслед за мной в расшатанную дверь, которую я оставил открытой. Но этого света, конечно же, не хватало. Я двинулся по узкому коридору. С высокого сводчатого потолка кое-где капала вода. Каждый шаг уводил меня все дальше в темноту. Появилось ощущение, что я нахожусь в туннеле. Совсем как ребенок, которому предстоит родиться, подумалось мне. В каком-то смысле я действительно рождался заново. Но если ребенка в конце туннеля ожидали материнские руки, меня ждала работа, которая не могла принести никакой радости.

Коридор привел меня в просторное помещение, куда сквозь витражи стрельчатых окон пробивался неяркий свет, окрашивая камень, воздух и мою кожу в нежные розовые, голубые и зеленоватые тона. Здесь, на одинаковом расстоянии друг от друга, располагались каменные катафалки, и на каждом стоял наглухо закрытый и стянутый металлическими обручами гроб. На передних стенках катафалков были помещены мраморные дощечки с именами и датами жизни усопших.

Повинуясь инстинкту, я направился в дальний угол, где увидел гроб, поставленный здесь совсем недавно. Он резко выделялся среди своих собратьев, успевших потускнеть. Гроб окружали многочисленные венки. Помимо них, в вазах стояли белые цветы. Они уже высохли и начали опадать, роняя потемневшие лепестки на холодные каменные плиты пола. Тягостную обстановку дополняли огарки свечей.

Сам гроб был меньших размеров, чем соседние. Его белые стенки слабо поблескивали. Не сегодня-завтра сюда явятся кладбищенские служители, чтобы герметично запечатать крышку и поставить обручи (иначе в усыпальнице стоял бы удушающий трупный смрад). Я сразу же вспомнил про бедного маленького Яна, и на глаза навернулись слезы. Усилием воли я заставил себя сосредоточиться и поднял крышку.

Внутри на розовом атласе покоилась девочка лет двенадцати, только-только начавшая превращаться в девушку. Янтарные, сиреневые, розовые полоски света освещали ее бледное, безжизненное лицо. Зато ее вьющиеся медно-рыжие волосы, подцвеченные красным, выглядели совсем живыми, как и рассыпанные по лицу веснушки, и алые губы. Я невольно залюбовался позой усопшей девочки – она лежала с достоинством взрослой аристократки, сжимая в тонких пальцах увядшую лилию.