Самоценность мышления, а тем более его первичность сомнительны. Что касается воли, то это особое состояние индивида, несводимое ни к сознанию, ни к деятельности. Благодаря мышлению человек познает мир как волю, прошедшую в своем развитии состояние самой природы и нашедшую себя в человеке. Посему мир, в котором пребывает человек, есть одновременно и воля и представление.
      194
      Каждый человек, утверждая свою волю, рассматривает всех других либо как средство, либо как препятствие на пути к цели. Поскольку каждый стремится к абсолютному господству, не прекращается «борьба всех против всех». Социальное устройство (государство) не в состоянии блокировать, а тем более уничтожить эгоизм. Будучи системой сбалансированных, частных воль, государство только отчасти снимает напряженность средствами права, морали и искусства.
      Подчеркивая иллюзорность счастья и неотвратимость страдания, корни которого уходят в «волю к жизни» с ее бессмысленностью и вечной неудовлетворенностью, Шопенгауэр называет существующий мир «наихудшим из возможных».
      А. Шопенгауэр отличается от представителей классической философии тем, что уходит от онтологических проблем, полагая, что никакой объективной истины и справедливости нет, а есть лишь страх перед смертью. И в этом смысле жизнь не столько подарок Судьбы, сколько великое несчастье. И единственное, что заставляет людей жить, так это воля. Когда исчезает воля, исчезает и сам человек. Но воля — это не разумное, а нечто бессознательное. Сохраняя свою загадку, она является мощным фактором формирования поступков человека.
      После знакомства с иррационалистическим и пессимистическим учением А. Шопенгауэра Ф. Ницше уточняет его концептуальную идею. По Ницше, доминантой общества является не столько «слепая воля к жизни», сколько «сознательная воля к власти» в условиях борьбы за выживаемость. Пытаясь обосновать «естественный, ничем не сдерживаемый поток жизни», Ф. Ницше предпринимает критику всех общечеловеческих ценностей. По Ницше, мир имеет нулевую ценность, а жизнь — это специфическая воля к аккумуляции власти, жестокая игра, где выигрывает посредственность, ибо «наиболее сильные оказываются наиболее слабыми, когда им противостоят организованные стадные инстинкты, боязливость слабых, численное их превосходство».
      195
      Ф. Ницше отвергает рациональность в философии, не приемлет христианскую религию и связанную с ней традиционную мораль, ибо они якобы защищают слабых и делают сильных ничтожеством. В истории нет цели, нет прогресса, а есть «вечное возвращение, вечная борьба сильных и слабых». Отсюда отрицание всяких принципов. «Жить — это значит быть жестоким и беспощадным ко всему, что становится слабым в нас и не только в нас» (Ницше Ф. Соч. В 2-х томах. Т. 1. С. 535).
      И. Кант и И. Фихте, Ф. Шеллинг и Г. Гегель, жившие под знаком Великой французской революции 1789–1793 гг., верили, что история человечества имеет свой смысл, свою справедливость.
      Что касается Ф. Ницше, то он современник эпохи, где успеха добиваются не самые умные и справедливые, а самые жестокие и коварные. Ницше один из первых предвосхитил приближение XX в., как эпохи тотального наступления усредненных людей с их неукротимой жаждой к власти.
      В 1878 г. выходит в свет его «Человечество слишком человеческое», где он осуществляет инвентаризацию т. н. общечеловеческих ценностей, демонстрируя их инверсию. В условиях подготовки к переделу мира идеи любви, братства, равенства, справедливости всего лишь пустые слова. Феномены-перевертыши скорее обманывают, чем поддерживают и обнадеживают.
      И в 1884 г. Ницше публикует «Так говорил Зарату-стра», где он пытается обосновать реальные нравы, указать сильным на их долг, а подчиненным — на их обязанности, ибо в условиях, где нет правды, где все дозволено, там нет выбора — кроме повелевать или подчиняться.
      Такой духовной атмосферы Ницше не выносит. Он в прямом смысле сходит с ума, диагностировав своей судьбой состояние XX в.
      Академический характер философии жизни придают работы Вильгельма Дильтея и Георга Зиммеля. Они задают философии жизни мировоззренческую и методологическую направленность.
      196
      По мнению Дильтея, претензия философии жизни быть мировоззрением имеет основание, ибо это учение игнорирует «абстракции» и тяготеет к «живому опыту», к самой жизни.
      Мировоззрение выступает орудием жизни, средством понимания жизни. Но такое мировоззрение, миросозерцание и миропонимание может обеспечить не всякая философия, а только философия жизни, имеющая вне-рациональное основание.
      Попытка свести все проблемные ситуации к живому опыту и понять их в соотнесении с жизнью казалась многообещающей, но само понятие жизни, его неопределенность снижали эвристический потенциал такого подхода.
      Поставив задачу понять жизнь из нее самой, представители философии жизни выразили предчувствие общего кризиса своего общества. Но поскольку это предчувствие невозможно выразить «рациональными средствами, ибо жизнь нельзя поставить перед лицом разума», то в рамках философии жизни идет поиск и оформление особой методологии, закладываются основания метода «понимания» герменевтики.
      Метод герменевтики ориентирован на непосредственное постижение целостности исследуемого феномена либо путем самонаблюдения, либо путем «вживания, сопереживания, вчувствования».
      Несмотря на свою субъективность, концепция «переживания, понимания и истолкования» в 50-х годах XX века обретает особую актуальность. Она заложила основание «философии герменевтики». (См.: Гадамер X. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988).
      Внерациональному восприятию мира отдает предпочтение и французский мыслитель Анри Бергсон. Основание мира он видит не «в слепой воле к жизни» и не «в осознанной воле к власти», а в «жизненном порыве», обеспечивающем эволюцию мира. Жизненный порыв это потенциал космоса, реализующего себя через творчество человека. Именно через человека проходит путь «жизненного порыва», и через человека жизнь постигает саму себя возможностями инсайта (интуиции).
      197
      Познание, как самопознание, подтверждает, что жизнь — это метафизическо-космический процесс, поток творчества во времени. По мере ослабления «жизненного порыва» происходит распад жизни. Она превращается в материю, некую неодушевленную массу, в вещество.
      II. Наиболее влиятельной школой антропологического направления в философии является экзистенциализм. Его основные представители: Ф. М. Достоевский (1821–1881), Л. И. Шестов (1866–1938) в России; М. Хайдеггер (1889–1976), К. Ясперс (1883–1969) в Германии; Г. Марсель (1889–1973), Ж.-П. Сартр (1905–1980) и А. Камю (1913–1960) во Франции.
      Предтечей экзистенциализма является датский философ-теолог С. Кьеркегор (1813–1855). У Кьеркегора было три врага: коррумпированная церковь, самодовольный буржуа и рациональная философия Гегеля.
      Сам по себе С. Кьеркегор — одинокий человек, несчастный в личной жизни, но не утративший бескорыстной любви к людям. Его личная нравственность и сила духа положили начало философии экзистенциализма. Воззрения датского мыслителя сложились под влиянием немецкого романтизма и как следствие антирационалистической реакции на гегелевскую философию. Кьеркегор критикует Гегеля за потерю индивидуальности человека, за приоритет общего над единичным.
      Гегелевскому панлогизму он противопоставляет экзистенцию — ускользающее существование «внутреннего бытия», переходящего во «внешнее бытие». Но внешнее бытие — это маска, спектр вероятных «Я» единственного и неповторимого, подлинного «Я», которое имеет свою религиозную, этическую, эстетическую, политическую, правовую, научную и философскую экзистенцию.
      198
      Экзистенциализм исходит из того, что для каждого человека главным в его жизни являются не абстрактные идеи, а конкретные проблемы его существования в условиях, когда бал правит зло и несправедливость. Единственным ориентиром в «театре абсурда» является не разум, а вера, ибо «вера начинается как раз там, где прекращается мышление» (Кьеркегор С. Страх и трепет. М., 1993. С. 52).
      Человеческая реальность, по Кьеркегору, не существует в чистом виде. Она находится во взаимоприкосновении с божественной реальностью. Взаимоприкосновение создает недоступность для логических средств и форм научного познания. Эта «недоступность» отягощает человеку выбор в ситуации «или-или», когда единичное устремляется к всеобщему, когда человек пытается выйти за пределы своего сущего «Я». Но поскольку это устремление выходит за рамки рационального, то, стало быть, надо в каждом случае не понимать, а принимать сложившуюся ситуацию. (См.: Там же. С. 55–58).
      Социально-психологическим источником экзистенциального философствования явилась социально-экономическая и социально-политическая обстановка в Европе, воплотившаяся в различных формах отчуждения. Отчуждение человека от всего, от всех и от самого себя приводит к тому, что человек выступает носителем «джентльменского набора» от ощущения бессилия и бессмысленности до состояния агрессивности и использования социально неодобряемых средств при решении проблем витального характера.
      Гносеологическим источником экзистенциализма является проблема не сущности, а существования человека; проблема соотношения рациональных и иррациональных форм постижения «самости» человека.
      Если И. Кант ставил вопрос «что такое человек, что он может и на что смеет надеяться», то экзистенциализм вопрошает: «Можно ли стать человеком в эпоху абсурда и если да, то как, каким образом?»
      199
      На экзистенциональную методологию известное влияние оказал «феноменологический метод» Э. Гуссерля (1853–1938), который позволяет встать по отношению к потоку человеческого сознания на позицию внутреннего вхождения в него, что обеспечивает возможность непосредственного «видения», понимания структур «чистого сознания» с последующим его описанием.
      Категориальный каркас экзистенциализма составляют такие категории, как «экзистенция», «бытие», «ничто», «сущность» и «пограничная ситуация».
      Разброс взглядов философов-экзистенциалистов еще больше, чем среди представителей философии жизни, хотя все они исходят из приоритета экзистенции (выбор жизненного пути и программа поведения человека определяется не его сущностью, а его существованием, не общими соображениями, а личными конкретными переживаниями).
      При всем своеобразии принятия феноменологического метода и истолковании экзистенциального категориального каркаса различными представителями этой школы главными вопросами для них являются: а) критерий различия подлинного и неподлинного существования человека; б) исследование возможностей, пределов и способов достижения подлинного существования.
      Решение этих вопросов открывает дорогу к рассмотрению основной проблемы экзистенциализма — свободы и ответственности.
      Заимствуя феноменологический метод у Э. Гуссерля, Мартин Хайдеггер вносит в него существенные поправки. Как и Гуссерль, он считает, что познание не есть вид деятельности, а есть созерцание феномена сознания. В отличие от явления, феномен есть то, что «само себя обнаруживает».
      Наука изучает явления, опираясь на принцип доказательности. Философия осмысливает феномен Бытия, опираясь на принцип очевидности. Принцип очевидности усиливается герменевтической ориентацией. Поскольку предмет философии выходит за традиционные рамки субъектно-объектных отношений и не ограничивается только объективной реальностью (предмет науки), то М. Хайдеггер берет на вооружение метафорически-смысловой язык, с тем чтобы выразить субъективную реальность, очертить поле «неизреченной» трансцендентной реальности. (См.: Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993).
      200
      Структуру человеческого бытия Хайдеггер представлял как единство трех компонентов: бытие сущего, бытие должного, бытие настоящего. Каждое из них сопряжено со временем, но это время существенно отличается от физического. Сущее бытие связано с прошлым. Но прошлое это не то, что позади. Это то, что постоянно присутствует, обусловливает как будущее, так и настоящее. Прошлое — это некая форма «фактичности», настоящее — это форма «обреченности», будущее — это всего лишь проект.
      И в этом смысле экзистенциальный поток времени идет не от прошлого к будущему, а в обратном направлении из будущего, ибо, по М. Хайдеггеру, философия имеет дело не с реальным бытием человека, а с познанием этого бытия.
      Если в жизни конкретного человека доминирует будущее с его направленностью к смерти (memento mori), то бытие жизни этого человека является подлинным. Если доминирует настоящее, то бытие этого человека не является подлинным, ибо «мир вещей», суета заслоняет от человека его историчность. Он начинает жить в мире иллюзий, творит не реальные проекты, а мифические. Ориентируясь на принцип «здесь и только сейчас», он теряет свое лицо, растворяется в вещественно-природной или социальной среде. И уже сам склонен рассматривать себя как вещь, определять свою стоимость.
      Спецификой неподлинного, падшего, отчужденного бытия человека является своеобразная структура его отношений с другими людьми. Человек неподлинного бытия ориентирован на представление о взаимозамещаемости. Эта взаимозамещаемость (мысленная подставка себя на место другого, а любого другого на свое место) создает феномен усредненности. Появляется функция «среднего» человека.
      201
      В условиях иллюзии взаимозаменяемости рождается еще один феномен. Этот «другой», через которого «Я» рассматривает себя, не есть конкретная личность. Он «другой вообще», но под знаком его господства (доминанты) формируется конкретная личность. Она не только конкретизирует себя по образу и подобию этого «другого вообще», но и приумножает господство этого другого. Так рождается третий феномен — «как все».
      В неподлинном бытии этот «другой вообще» становится подлинным субъектом, которого М. Хайдеггер именует понятием «Das Man». «Das Man» — это человек повседневности, человек улицы, усредненный человек «массового общества» с его выхолощенной индивидуальностью. Это человек общества, где каждый хочет быть «таким же, как другой, а не самим собой». Никто в этом обществе неподлинного существования не пытается вылезти из массы, расстаться с психологией толпы, а стало быть, никто не будет чувствовать ответственности за свои поступки. Такое общество является благоприятной средой для возникновения тоталитарных политических режимов.
      М. Хайдеггер дал блестящую оценку неподлинного бытия, античеловеческого бытия современного общества «массовой культуры». «Неподлинное бытие» есть следствие устойчивой установки на осуществление принципа «здесь и только сейчас». Человек всегда имеет выбор.
      Но почему он чаще всего выбирает «неподлинное бытие»? Во-первых, этого требуют его витальные потребности, во-вторых, через усредненное «Das Man» человек снимает с себя ответственность, ибо ведет себя как другие. В-третьих, безличное существование помогает скрыть свою обреченность.
      В неподлинном бытии человек как бы убегает от самого себя, закрывает глаза на свою перспективу, и в этом смысле он даже испытывает страх перед своим подлинным бытием. И когда он начинает прозревать и обнаруживает след неподлинного бытия, тогда он глушит себя алкоголем, наркотиками или бежит в церковь с раскаянием и надеждой отмолить грехи неподлинного бытия, очиститься перед смертью, расстаться со своим «ничто». Но надежды тщетны. Ничтожный человек не может в полной мере даже оценить свое ничтожество.
      202
      Что касается подлинного бытия, то оно начинается с осознания человеком своей истории и своей свободы. Это сознание требует особой подготовки и, с точки зрения М. Хайдеггера, оно достижимо только «перед лицом смерти», когда уходит суета, когда не нужно уже ни обманывать, ни обманываться.
      Понимая, что жизнь богаче философских схем, М. Хайдеггер особое внимание обращает на методологию решения практических задач, делая ставку на герменевтику «с ее способностью прислушиваться к тому, что говорит наш язык, как дом нашего бытия». Это занятие трудоемкое, если учесть болезнь современного языка, его засоренность. Прислушиваясь к бытию через язык, можно диагностировать ситуацию. Что касается ее решения, то это уже дело техники. Язык — визитная карточка человека.
      Нынешнюю эпоху М. Хайдеггер называет эпохой метафизики, временем неподлинного бытия. Кульминацией этой эпохи является нигилизм как отрицание общечеловеческих ценностей, как вседозволенность усредненного человека, человека вообще, человека в статусе «Das Man».
      Вопрос о преодолении метафизики — это поиск выхода из тупика. По Хайдеггеру, первый шаг выхода из тупика состоит в реанимации нашего языка. Язык болеет, он становится все более средством неподлинного бытия, чем основанием духовной субстанции, культуры подлинного бытия. Необходимо возродить язык, его дологические формы, соединив язык философии и язык поэзии, помня о том, что человек хранит бытие в своем языке.
      В философии Карла Ясперса и Габриеля Марселя экзистенциализм принимает религиозную форму. Бог есть высшая форма бытия, на которое замыкается экзистенция отдельно взятого человека. Именно эта мера «замкнутости» на Бога и позволяет человеку сохранять свое лицо в условиях «коммуникации с другими экзистенциями».
      203
      Если у Хайдеггера представление об интуиции как средстве понимания уникальности человека вызывает ассоциацию с рационализмом Р. Декарта, то Ясперс порывает с этой традицией. Он не оспаривает научное познание об эмпирическом человеке, но поскольку речь идет о выявлении сущности человека, то К. Ясперс, вслед за Г. Марселем, утверждает, что на этом уровне заканчиваются «проблемы» и начинаются «тайны».
      Человек, по Ясперсу, осужден жить в обществе, пребывать в истории. Но он способен сохранить свое «Я», сопротивляться и даже переносить кризисы общества, ибо он сохраняет способность к свободе выбора и ответственности за сделанный выбор.
      Традиционно считается, что человека формируют биологическая и социальная наследственность. И если общество переживает кризис, с последующим пересмотром ценностей, то ставку делают на педагогику, наивно полагая, что из «ничего» можно создать «нечто». Бесполезно ставить и на молодежь как на олицетворение будущего, если при этом забывать, что это будущее растет из прошлого. Попытка совершить прорыв из кризисного состояния в этом направлении напоминает «прорыв из пустоты и скоропалительное возвращение в пустоту».
      Свое слово должна сказать философия как «сознание в осуществлении; сознание бытия в мире». У философии особая стать. Она не служанка религии и науки. Ясперс отвергает позитивизм, ибо он не приемлет «духовную субстанцию» прошлого. Позитивизм ориентирован на будущее без корней.
      Ему не знакомы отчаяние и сомнение, он не знает, что есть человек, ибо его экзистенция не объективируется, она трансцендентна.
      Экзистенция человека связана с Богом. Без этой связи она была бы «слепой волей к жизни» или «осознанной волей к власти», тогда как она не антиразумна, а сверхразумна.
      204
      Благодаря тому, что экзистенция человека замыкается на Бога, она свободна как суверенная единица мира. Без этого «замыкания» человек выступает как «бесплодное, лишенное любви демоническое упрямство». Но человек выступает не только носителем экзистенции как внерациональности, но и разума, олицетворяющего его рациональность.
      Экзистенция обеспечивает свободу, разум, коммуникацию. Только через коммуникацию экзистенция может общаться с другими экзистенциями и проявлять ту степень свободы, которая отличается от своеволия и произвола. Через «другого» экзистенция выступает уже не как субъективная иллюзия, а как объективная реальность. Таким образом, коммуникация — это условие диалога экзистенций, их взаимодействия.
      Поскольку экзистенция замыкается на божественное, то она полагает не массовое, а единичное общение с ориентиром на истину. Содержанием истины является синтез экзистенции и трансценденции (божественного). Привычное понимание истины как соответствия объекту Ясперс отвергает, ибо считает, что экзистенция принципиально не объективируется. И в этом вопросе науке делать нечего. Несмотря на релятивистский характер понимания истины, содержание экзистенции не игра светотеней, а то, что составляет регламент жизни человека, за что он готов умереть.
      Истоки экзистенции человека в трансценденции (божественном), и это принципиально отличает человека от животного. Приобщение экзистенции к трансценденции носит характер не проблемы, а тайны. И пока существует эта тайна, человеческая свобода сохраняет свою гарантию. (См.: Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991).
      Французский экзистенциализм при всей специфике взглядов Ж.-П. Сартра и А. Камю в целом совпадает с общей экзистенциальной позицией М. Хайдеггера и К. Ясперса.
      По социологическим опросам 60-х гг., Жан-Поль Сартр оказался самым популярным философом XX в.
      205
      В 1943 г. он пишет трактат «Бытие и ничто», где объективному миру противопоставил человека, свободного от внешней обусловленности и проектирующего себя.
      В своей истории мир динамичен, но постоянны параметры человеческого «Я»: работать, быть среди других, быть смертным. Форма выражения этих параметров сугубо индивидуальна, ибо человек абсолютно свободен в выборе своего бытия. Он контролирует свою волю, проектирует себя. Проект своего «Я» — это не путь к свободе, а ее выражение. Свобода — это не выбор возможностей, а выбор своего отношения к ситуации, которая не зависит от человека. Свобода обеспечивает выбор цели, хотя вопрос о реализации цели остается открытым.
      Поскольку свобода — неотъемлемый элемент сознания, то человек «обречен» на свободу. Он не может не выбирать. Свобода, по Сартру, оборачивается тотальным отчуждением. Она может служить обоснованием любого отношения к миру, в силу того, что свобода — постоянный спутник человека. Более того, человек ее заложник. Свобода требует «быть иным», постоянно выбирать, проектировать себя, определять свое отношение к миру и отвечать за этот выбор, испытывая вечное беспокойство и тревогу.
      Экзистенциализм Альбера Камю представлен в художественных образах, которые заставляют и слепого видеть, и глухого слышать.
      А. Камю полагает, что в основе мира лежит хаос и там бал правит случайность, посему рациональное познание не имеет смысла. А если и существует какой-то смысл, то он оправдан всего лишь желанием вычленить вероятные следствия из мира абсурда. Не случайно подзаголовок его основного философского произведения «Миф о Сизифе» называется «Эссе об абсурде», а первые три раздела именуются: абсурдное рассуждение; абсурдный человек; абсурдное творчество.
      206
      Абсурд — основание Бытия, стержень мышления, руководство в рамках жизнедеятельности. Все проблемы отношения человека к миру у Камю сводятся к одной — «стоит или не стоит жизнь того, чтобы жить…», что лучше, ужасный конец или ужас без конца. Этот вопрос и поиск ответа на него проходят через все произведения французского мыслителя, предметом которых выступает обреченность человека и трагизм существования, ностальгия по невостребованным возможностям и состояние отчуждения.
      Если прошлое было эпохой научных открытий, то XX в. входит в историю как эпоха страха в мире абсурда. «Абсурд» — фундаментальная категория всей философии А. Камю. Осознание бессмысленности существования превращает сознание в «несчастное сознание», переводит основной вопрос философии в плоскость дилеммы: если мы убеждены в своей безнадежности, нам следует вести себя так, как если бы мы все-таки на что-то надеялись, либо покончить с собой. Но самоубийство Камю отвергает. Он полагает, что тот, кто уяснил, что этот мир является театром абсурда, обретает свободу.
      III. Человек как объект философского анализа заявил о себе и в философской антропологии. Предтечей философской антропологии можно считать И. Канта, создавшего в своем учении о морали прецедент «антропологического поворота» в классической немецкой философии. «Праотцом» философской антропологии можно считать и Ф. М. Достоевского. Риторико-гуманистическому «общечеловеку» Просвещения он противопоставил конкретного человека, рассматривая меру человеческого в человеке. Но родоначальниками философской антропологии следует считать Макса Шелера (1874–1928) и Хельмута Плеснера (1892), обосновавших особую концепцию человека как «эксцентрического» существа, устремленного к выходу за рамки непосредственного существования, к бесконечному самоизменению.
      В работах «Положение человека в космосе» и «Ступени органического и человек» (см.: Проблема человека в западной философии. М., 1988) М. Шелер и X. Плес-нер обращают внимание, что XX в. не снял, а только приумножил неопределенность по вопросу о происхождении и сущности человека. «Человек больше не знает, что он собой представляет» — такой вывод заставляет отказаться от традиционных подходов и создавать новую методологию.
      207
      Религиозная антропология поселила страх в душе человека, а философская антропология Нового времени с ее идеей «разумного человека» породила уверенность человека в себе, веру в свое всемогущество. Заложенная Р. Декартом идея суверенности разума не только породила гегелевскую концепцию «панрационализма», но и воплотилась в ставке на научно-технический прогресс. Разум из системы обеспечения трансформировался в систему самообеспечения. Отныне не он для человека, а человек для него.
      К идеям божественного творения человека или разумного его конструирования философская антропология добавила еще две: дионисийского человека и человека деятельного.
      «Дионисийский» человек сознательно овладевает техникой отключения… разума, полагая, что только так можно осуществить чувственное и жизненное единение с природой.
      Деятельный человек отрицает особый статус Разума. Сущность человека не в том, что он — существо разумное, а в том, что он — существо природное, наделенное способностью отражать бытие мира. И в этом акте отражения-познания нет никакого ореола святости, покрова тайны.
      Деятельный человек создает символы (язык), формирует «инструментальный интеллект», отвечающий за познание, проектирование и преобразование, и, наконец, его энергозатраты выше, чем у животного, ибо он вынужден обеспечивать не только физические возможности, но и умственные способности.
      М. Шелер полагает, что именно концепция «деятельного человека» преодолевает дуализм души и тела, сознания и материи, подводя все под единый знаменатель — функциональный физический процесс удовлетворения инстинктов воспроизводства, власти и пропитания.
      208
      Иллюзорному божественному творению, «человеку разумному» и «дионисийскому» эпатажному человеку концепция «деятельного человека» предложила аксиому. «Деятельный человек» эксцентричен. В поисках желаемого «я» он выходит за пределы своей природы на уровне игры, творчества и риска выбора модели желаемого «я».
      Эта концепция красиво обставлена, впечатляет, но не убеждает, ибо оставляет открытым вопрос о причине эксцентричности человека, его основаниях. Похоже, что и авторы этой концепции не спешат поставить последнюю точку в поисках ответа на поставленный вопрос.
      Будучи одной из многих концепций, концепция «эксцентричности человека» не завершает ряд поиска, что предполагает возможность и других вариантов.
      Положительным моментом философской антропологии является ее неудовлетворенность во взглядах на природу и сущность человека, обоснование человеческого в человеке, понимание его как самоценности и заостренность на поиск.

5. ФИЛОСОФСКО-ТЕОЛОГИЧЕСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ