В небе Балтики
ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Калиниченко Андрей / В небе Балтики - Чтение
(стр. 18)
Автор:
|
Калиниченко Андрей |
Жанр:
|
Биографии и мемуары |
-
Читать книгу полностью
(547 Кб)
- Скачать в формате fb2
(218 Кб)
- Скачать в формате doc
(225 Кб)
- Скачать в формате txt
(216 Кб)
- Скачать в формате html
(219 Кб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19
|
|
И гвардии капитан Д. С. Восков добился своего. Самостоятельно изучив штурманское дело, он экстерном сдал экзамены и с разрешения командования стал летать на боевые задания. Много раз он ходил на бомбометание вражеских транспортов и всегда действовал четко и уверенно. За мужество и отвагу, проявленные в боях, его наградили орденом Красного Знамени. Вручая парторгу награду, гвардии майор К. С. Усенко в шутку сказал: - Быстро ты оседлал "пешку". Наверное, какой-то секрет знаешь? Если так, то поделись им с Максимовым. Гвардии младший лейтенант В. А. Максимов, прибывший месяц тому назад из училища, никак не мог освоить программу боевого применения Пе-2. Особенно трудно давались ему групповая слетанность и посадка на полевом аэродроме. Немало получил он контрольно-провозных от опытных инструкторов, но заметных сдвигов в его подготовке не произошло. Естественно, что командир пока не посылал молодого летчика на боевые задания. ...Воздушная разведка 12 апреля донесла, что из Пиллау вышел крупный конвой противника. Двадцать семь самолетов нашего полка были подняты в воздух. Каждую девятку прикрывала восьмерка "яков". Караван судов настигли в Данцигской бухте. В этот раз группы действовали самостоятельно, время атаки не лимитировалось. Усенко больше думал о том, с какого направления выгоднее подойти к цели. Зная, что основная масса зенитного огня на нас обрушится уже после пикирования, он вывел полк на караван с севера. Такое решение он принял не случайно: на выходе из атаки можно будет прикрыться лучами солнца, а затем быстро выскочить на побережье, занятое нашими войсками. - Объекты для атаки ведущим выбирать самостоятельно! - услышал я по радио команду Усенко. Заманчивых целей было так много, что глаза разбегались. В составе каравана находились большие транспорты и средние суда, корабли охранения и катера. Всего - около тридцати единиц. Обнаружив нас, гитлеровцы начали рассредоточиваться, чтобы иметь возможность для маневрирования. Но деваться им было некуда: они просматривались как на ладони. Вражеские зенитки палили с остервенением. Казалось, они простреливали каждый клочок неба. Но "петляковы" настойчиво пробивались к каравану. Они доходили до воображаемой в пространстве точки, ныряли вниз и сбрасывали фугаски. Охранявший меня "як" вдруг провалился и через несколько мгновений свечой взмыл перед носом моего самолета. По номеру на фюзеляже я узнал, что пилотирует его Павел Бородачев. - Есть! Накрыли! - крикнул он по радио. И почти тотчас же воздушный стрелок-радист гвардии сержант Г. Г. Лысенко доложил: - Над целью "мессершмитты"! - Смотрите внимательно! - предупредил я его и Губанова. Два "мессершмитта" атаковали замыкающее звено "петляковых". У самолета А. Ф. Мирошниченко раздробило стабилизатор. Пе-2 стал неуклюже переваливаться с крыла на крыло, затем опустил нос и по крутой спирали пошел к воде. Из-за малой высоты члены его экипажа не смогли воспользоваться парашютами. Так приняли смерть в открытом бою летчик гвардии старший лейтенант А. Ф. Мирошниченко, штурман гвардии лейтенант С. В. Куклин и воздушный стрелок-радист Иванов. Я не успел до конца проследить за падающим самолетом. Один из "мессершмиттов", воспользовавшись отсутствием наших истребителей, ринулся на меня снизу. Наши "яки" в это время вели бой где-то наверху. Лысенко открыл огонь с дальней дистанции. Но вражеский летчик оказался опытным. Рыская то влево, то вправо, он уклонялся от пулеметных очередей и продолжал сближаться. - Маневр! - скомандовал Лысенко. Я нажал правую педаль, и машина заскользила в сторону. По самолету резко хлестнули пули, словно крупные градины по железной крыше. "Мессер" успел дать очередь. Рули поворота стали передвигаться туго. - Что там с хвостом, Лысенко? - спросил я у стрелка-радиста. - Поврежден левый киль, - ответил тот через несколько секунд. Машину тянуло влево, и при помощи рулей невозможно было удержать ее. Я прибавил обороты левому мотору и накренил самолет чуть вправо. Он еле держался в прямолинейном полете. Маневрировать стало нельзя: свалится в штопор. "Как же я уклонюсь от огня, если меня снова атакует "мессер"?" мелькнула в голове тревожная мысль. Но "мессершмитт" больше не появлялся. Его отогнали наши истребители прикрытия. Наконец показался берег, занимаемый советскими войсками. Оба мотора работали на полную мощность, и все-таки я стал отставать от строя. Поврежденное хвостовое оперение оказывало большое сопротивление. Временами самолет терял равновесие: то клевал носом, то уходил влево. С большим трудом мне удавалось выравнивать его. Меня вдруг охватило чувство неуверенности в благополучном исходе полета. Даже подумал: не лучше ли штурману и стрелку-радисту покинуть машину? И тут же решил, что так будет надежней. - Миша, Гриша, прыгайте! - приказал я. Но они почему-то медлили и ничего не отвечали. - Прыгайте! Не то поздно будет! - повторил я настойчиво. Наконец Губанов сказал: - Лучше сажай, я прыгать не стану. - Я тоже, - ответил стрелок-радист. После таких ответов у меня словно сил прибавилось. Значит, верят в своего командира. Значит, надо дотянуть до аэродрома и посадить машину во что бы то ни стало. Невольно вспомнилось, как действовал в аналогичной ситуации гвардии старший лейтенант С. С. Воробьев. Над Либавой его подбили зенитки. Снаряды повредили на самолете бензобак и водосистему. Левый мотор вышел из строя, пилотировать машину было трудно. Воробьев стал отставать от строя и терять высоту. К одной беде вскоре прибавилась другая - подбитый бомбардировщик снизу сзади атаковали четыре "фокке-вульфа". Штурман М. И. Бабкин и стрелок-радист Ю. М. Глуздовский открыли по ним огонь из пулеметов. Фашисты отвернули, но тут же снова ринулись в атаку. У Пе-2 загорелся левый мотор, разрушился левый киль, отлетела часть обшивки плоскости. Положение казалось безвыходным. Однако летчик не потерял самообладания и действовал хладнокровно. Он сбил пламя с мотора, выпустил щитки, уменьшил скорость и продолжал полет. Дотянув до своего аэродрома, Воробьев мастерски посадил машину. Вспомнив об этом случае, я стал действовать более уверенно и постепенно приноровился к капризам своей машины. Впереди показался аэродром, над которым кружили возвратившиеся с задания самолеты. - Запроси у стартового командного пункта разрешение на внеочередную посадку, - приказал я воздушному стрелку-радисту. Вскоре Лысенко доложил, что посадка разрешена. Я вывел самолет на последнюю прямую и скомандовал штурману: "Шасси!" Губанов перевел рычаг на "выпуск". Загорелись зеленые лампочки - шасси вышли. Вдруг слева вынырнула "пешка" и, сделав у нас перед носом четвертый разворот, пошла на посадку. Значит, мне уже не сесть. А второй круг машина не сможет одолеть. - Стреляй красными! - крикнул я штурману. Со старта нам тоже ответили предупредительными ракетами. Но вот первая "пешка" вдруг прекратила снижение и пошла на второй круг. Я убрал газ. Машину потянуло влево. Немедленно прибавил обороты мотору. Самолет пронесся мимо посадочного "Т" и с небольшим промазом коснулся земли. - Порядок! - радостно воскликнул Губанов, с напряжением следивший за моими действиями. На стоянке мы вместе с подошедшими техниками внимательно осмотрели самолет. Хвостовое оперение .было искорежено до неузнаваемости, а в плоскостях зияли десятки дыр. Нас поздравляли. Губанов, Лысенко и я стояли измученные, но счастливые. Я обнял друзей и сказал: - Спасибо вам. Нас спасла ваша вера в командира. - Молодец, Калиниченко! - жал мою руку инженер полка В. Т. Бражкин после осмотра машины. - Какой там молодец, - махнул я рукой. - Смотрите, сколько работы задал вашим ребятам. - Ничего, дело это для нас привычное, - улыбаясь, ответил инженер-майор. - И как ты только дотянул на таком решете... Еще раз осмотрев повреждения самолета, Бражкин сказал инженеру эскадрильи Александру Довбне: - Кили в сборе с рулями поворота на складе есть. Поставим новые. - Пошли докладывать командиру, - позвал я Губанова и Лысенко. По дороге нас догнал парторг Восков. - Ты почему такой мрачный? - не удержался я от вопроса. Сначала он не ответил и молча продолжал шагать рядом, опустив голову. Потом сказал: - В эскадрилье Колесникова неприятность: два экипажа не вернулись. - Какие два? Я видел только, как "мессера" срезали машину Мирошниченко. - А зенитки подбили Щеткина, - добавил гвардии капитан. Мы оба сразу умолкли. "Как же они попались? - с горечью думал я о Мирошниченко и Щеткине. - Такие опытные летчики, и вот тебе..." Несколько позже наши друзья-истребители, сопровождавшие пикировщиков, рассказывали, что в самолет гвардии лейтенанта А. Г. Щеткина, когда он выходил из пике, угодил зенитный снаряд и вывел из строя правый мотор. Летчик удержал машину и даже пристроился к группе. Но вскоре подбитая "пешка" начала отставать и терять высоту. Кое-как дотянув до берега, Щеткин взял курс на запасной аэродром, чтобы там произвести посадку. И вдруг у бомбардировщика отказал второй мотор. При попытке сесть на поляну самолет разбился. Так мы потеряли еще трех замечательных товарищей - гвардии лейтенанта А. Г. Щеткина, гвардии лейтенанта П. Г. Лобанова и гвардии сержанта П. Д. Лопатенко. * * * Утро выдалось ясное, тихое. Первые лучи солнца причудливо окрасили землю в оранжевый цвет. Летчики ехали на аэродром в приподнятом настроении в такой день будет немало работы. Наверное, только меня хорошая погода не столько радовала, сколько огорчала. Мой самолет после вчерашнего печального полета находился в ремонте, и мне предстояло сегодня весь день отсиживаться на земле. Машины остановились. Спрыгнув на землю, я поспешил на самолетную стоянку. Механик гвардии старший сержант А. А. Панченко встретил меня рапортом: - Товарищ гвардии капитан, самолет к полету готов! - Как? Неужели готов? - удивился я. - Вот уж никак не думал! - Всю ночь работали, товарищ гвардии капитан. Как не порадоваться замечательной работе этих неутомимых тружеников инженеров и механиков! Порой они делали невозможное, возвращая поврежденные самолеты в строй. - Тогда подвешивайте бомбы, скоро вылет, - сказал я механику. - Нельзя бомбы. После такого ремонта машину положено облетать, возразил Панченко. - Тримера и рули поворота меняли. - Верно, - согласился я. - Облетать надо. Я вспомнил как два месяца тому назад облетывал Пе-2 после ремонта стабилизатора. Перед стартом, как положено, двумя импульсами, перевел тример руля высоты на пикирование и пошел на взлет. Оторвавшись от земли, самолет вдруг стал поднимать нос, да так, что у меня едва хватило сил для того, чтобы отжать штурвал от себя. А когда шасси убрались, машина начала, теряя скорость, еще больше кабрировать. Теперь уже и двумя руками я не в силах был ее удержать. Стоило ей потерять скорость, и она свалилась бы в штопор. "Неужели струбцины не сняты?" - с тревогой подумал я и передал стрелку-радисту: - Осмотри рули глубины. - Все нормально, - доложил стрелок-радист. Руки немели от усталости. Губанов поспешил мне на помощь. Мы вместе начали отжимать штурвал вперед. Я дал еще два импульса тримерами на пикирование, но облегчения не наступило. С помощью штурмана я развернул машину и с трудом приземлился. Как потом выяснилось, при замене стабилизатора ремонтники подключили электропровода к тримеру в обратном порядке. Поэтому вместо пикирования тример срабатывал на кабрирование. И вот сейчас, пригласив штурмана и воздушного стрелка-радиста к самолету, я внимательно осмотрел его, проверил работу тримеров, запустил моторы и только после такого контроля поднялся в воздух. Машина вела себя в полете хорошо - значит, ремонт выполнен правильно. Спасибо вам, друзья-техники. Когда я после посадки пришел на КП, командир полка уже ставил боевую задачу. Увидев меня, Усенко спросил: - Как самолет? - Готов, товарищ гвардии майор, оружейники подвешивают бомбы. - Тогда пойдете со второй девяткой. Ясно? - Ясно. Такой вопрос Усенко всегда задавал при постановке задачи. В нем проступала не привычка, а внутренняя потребность командира убедиться в том, правильно ли понял подчиненный суть его распоряжения. - А вы, товарищ Сохиев, будете запасным, - продолжал Усенко. Штурманом с вами пойдет парторг Восков. Вылетайте только в том случае, если у кого-либо самолет окажется неисправным. Я взглянул на Сохиева. По лицу его скользнула тень недовольства, но он промолчал. Его бы, конечно, не поставили запасным, если бы штурман Василий Мельников не заболел. - Имейте в виду, - предупредил нас командир полка, - издыхающий враг избегает драться с нами в открытую, боится. Теперь он нападает исподтишка, ударит разок и сразу же скрывается. Вот почему сейчас нам следует быть особенно осмотрительными. В тот день в воздух поднялись все три девятки. Неисправных самолетов не оказалось. Сохиев тоже не захотел оставаться на земле. Он взлетел двадцать восьмым и пристроился к последней группе. В воздухе Усенко ничего не сказал Сохиеву. Он понимал, что, рискуя собой, летчик действовал в общих интересах, хотя и нарушил его указание. За такое на войне не осуждают. Отбомбились мы и на этот раз удачно. Еще один транспорт с гитлеровцами был отправлен на дно. Последним от цели уходил Сохиев. Но что это? Он взглянул на "пешку", к которой пристраивался, и ужаснулся. Под самолетом на тросе, словно маятник, раскачивалась стокилограммовая бомба. - Бойцов, у тебя зависла бомба, - открытым текстом передал летчику Сохиев. Услышав это, Бойцов шарахнулся в сторону. Еще! бы! От случайного прикосновения бомба может взорваться и уничтожить самолет. В опасном положении оказался Бойцов, но чем ему помочь? Мне вспомнилось, как в апреле 1944 года в аналогичной ситуации погиб экипаж гвардии младшего лейтенанта Н. Ф. Красикова. Оа возвратился с задания с зависшими бомбами, которые при посадке отделились от самолета, ударились о землю и взорвались. - Гриша, передай Бойцову, пусть штурман продублирует аварийный сброс бомб, - сказал Губанов стрелку-радисту. Бойцов ответил, что уже дублировал. Кто-то советовал ему спикировать, чтобы оторвать бомбу. Но летчик не торопился. До береговой черты было еще далеко, а до аэродрома и того дальше. Много было передумано Бойцовым в эти полные напряжения минуты, но одна мысль тревожила больше других: как избавиться от опасного груза? У него уже зрело решение покинуть машину, как бомба вдруг сама оторвалась и пошла вниз. Через несколько секунд в море взметнулся водяной столб. И у каждого из нас сразу же отлегло от сердца. Море осталось далеко позади. Под крылом чернела освободившаяся от снега земля. Вот и река Неман. Не сдержали ее берега бурного потока вешних вод. Нашим взорам открылась величественная картина разлива. Она вызывала чувство приближения чего-то большого и радостного. Под натиском советских войск рушились последние укрепления отступающего врага. Когда мы приблизились к аэродрому, внезапно налетел шквальный ветер. В плотном строю стало держаться трудно. - Всем рассредоточиться, - передал по радио Усенко, чтобы избежать столкновения самолетов. Ведомые увеличили интервалы и дистанции. И все же летчикам приходилось прилагать немалые усилия, чтобы удержать машины в горизонтальном полете. Порывы ветра, как пушинку, бросали самолет. Он то падал к земле, будто теряя всякую опору, то стремился ввысь, то резко кренился. В районе аэродрома тоже дул сильный боковой ветер. Над командным пунктом неистово трепыхалась полосатая "колбаса". В баках иссякали последние литры горючего. Всем двадцати восьми самолетам нужно было немедленно садиться, причем на весьма ограниченную металлическую полосу. Ее размеры составляли всего шестьдесят метров в ширину и тысяча восемьсот в длину. Чуть промахнешься - и неизбежна авария: колеса увязнут в раскисший грунт по самые мотогондолы. Ведущий распустил строй "петляковых", и посадка началась. Облегченные после длительного полета машины летчики с трудом удерживали на полосе. Вот на посадку пошел молодой летчик гвардии лейтенант Ф. Е. Упит. Когда он на высоте не более метра выровнял самолет, сильный порыв ветра отнес его в сторону. Машина коснулась земли у самой кромки полосы. На пробеге ее еще больше потянуло влево. Одним колесом она скатилась в грязь, резко развернулась, подмяв под себя правую стойку шасси, и остановилась. А в это время на посадку уже зашел другой самолет, который пилотировал гвардии лейтенант И. А. Горбунов. Этого летчика тоже постигло несчастье: его бомбардировщик выкатился за пределы полосы и встал на нос, погнув оба винта. Не избежали поломок при посадке и еще две "пешки". Руководитель полетов, стремясь облегчить действия летчиков, приказал сменить направление посадки на сто восемьдесят градусов и известил нас об этом по радио. Через минуту белое полотнище "Т" лежало уже на другом конце полосы. Дождавшись своей очереди, я пошел на посадку. Когда самолет коснулся колесами полосы, я заметил, что навстречу мне с другого конца аэродрома тоже садится самолет. Видно, летчик не слышал по радио распоряжение руководителя полетов. Два "петлякова" мчались навстречу друг другу по узкой металлической полосе. Столкновение казалось неизбежным. Ведь уходить на второй круг и мне и ему было уже поздно. Решение созрело мгновенно: я резко затормозил сначала левое колесо, затем правое. Самолет сделал невероятный зигзаг. В этот миг в каком-то метре от консоли моей "пешки" пронеслась встречная машина, обдав меня хлесткой воздушной волной. Опасность миновала. По лицу моему катились крупные капли холодного нота, ноги дрожали. Я облегченно вздохнул и выключил моторы. Вскоре все самолеты полка были уже на земле. Четыре из них оказались поломанными. Случай очень досадный... Нарушенная внезапно нагрянувшей бурей жизнь аэродрома быстро приходила в норму. Собрав летчиков, командир полка не стал разбирать полеты. Он только спросил: - Теперь ясно, когда летчик становится бессильным? По себе сужу, что в душе, видимо, каждый из нас благодарил гвардии майора Усенко за то, что он никого не упрекнул за поломку боевых машин. Четыре летчика действительно оказались бессильными перед слепой стихией. Ветер внезапно утих, и пошел теплый весенний дождь. Переживания, вызванные трудностями боевого полета и неприятностями при посадке, постепенно утихли и отошли на второй план. Юности вообще не свойственно долго печалиться. Энергии и задора у нас было столько, что мы не страшились никаких невзгод. - Ну и номер ты отмочил сегодня! - сказал Губанов Бойцову. - Хорошо, что Сохиев вовремя увидел бомбу. - Я чисто случайно ее заметил, - вступил в разговор Харитоша. - Только пристроился к нему после пике - гляжу: висит, окаянная. Ну и Бойцов, думаю, настоящий циркач. - Ты меня чуть заикой не сделал, - сострил Калашников. - Оказывается, друзья-то мои - слабонервные! - весело отпарировал Бойцов. - С ними, выходит, и пошутить нельзя. - Хороши шуточки! - язвительно заметил Губанов. - Кормил бы ты раков на дне морском, если бы... Постой! - вдруг спохватился он. - А как же она оторвалась? - Тросик перетерся о бортик замка. Так кусок троса и привез на аэродром, - пояснил Бойцов. За окном по-прежнему моросил мелкий дождь. - Командир, - обратился ко мне Губанов, - разреши сбегать в фотолабораторию. Узнаю результат нашего удара. - А зачем бегать, если можно туда позвонить? - остановил я Губанова. - Верно, - согласился он. - Поистине соломоново решение. - А ты скажи, - поймал его на слове Калашников, - почему Соломона считают самым мудрым человеком? - Потому, - не раздумывая, отчеканил Губанов, - что у него было много жен и каждая давала советы. Мы слушали Михаила Губанова, памятуя об охотничьем правиле: верь или не верь, а врать не мешай. - Ну и мастер ты травить, - незлобиво упрекнул Калашников товарища. По ночам не спишь, всякие небылицы сочиняешь, потому и худеешь. - Брось, Паша, - в тон ему ответил Губанов. - Откуда тебе знать, что я делаю по ночам. Ты же, как примешь вечером горизонтальное положение, так и храпишь до утра, даже стены содрогаются. - Спать нам пока некогда, товарищи, - громко сказал незаметно подошедший Усенко. По его озабоченному виду и хитровато сощуренным глазам все поняли, что пришел он к нам неспроста. - Получен приказ, - объявил он. И тут же начал объяснять поставленную боевую задачу. Затем штурман полка гвардии майор С. С. Давыдов сообщил нам маршрут полета и навигационные расчеты. - Все записали? - спросил Усенко. - А теперь по самолетам. Вылет через пятнадцать минут. Тучи уже рассеялись. Конец апреля был насыщен интенсивной боевой работой. Мы по-прежнему летали в море, топили транспорты и корабли охранения противника, пытавшегося вывести свои войска из кенигсбергского котла. Незаметно подошел май. На фронте у нас не было выходных, и мы безразлично относились к воскресеньям. Но такие праздники, как 1 Мая и 7 ноября старались, по возможности, отметить. В такие дни каждый из нас как бы поднимался на самый высокий наблюдательный пункт и мысленным взором окидывал пройденный путь, подытоживал сделанное. А итоги боевой работы у нас были неплохие. Хотя мы и потеряли в апреле три экипажа, зато пустили на дно тринадцать транспортов, миноносец, сторожевой корабль и быстроходную десантную баржу. Кроме того, наши летчики сильно повредили два транспорта и один крейсер противника. За боевые заслуги в Либавской и Кенигсбергской операциях полк был награжден орденами Красного Знамени и Ушакова 2-й степени. 1 Мая командующий ВВС КБФ М. И. Самохин вручил нашей части эти два ордена. Теперь наш полк стал называться 12-м гвардейским пикировочным авиационным Таллинским Краснознаменным, ордена Ушакова полком. Прибывшие молодые экипажи перед строем полка приняли гвардейскую присягу. Вечером в клубе состоялся большой концерт артистов эстрады. Первые майские дни выдались удивительно теплыми. Под яркими лучами солнца земля быстро покрывалась изумрудной зеленью. Светлые волокна разорванных облаков медленно плыли по чистому небу. Радовали нас и сводки Совинформбюро. 2 мая пришло сообщение о падении Берлина. Смертельно раненный фашистский зверь находился при последнем издыхании. Заканчивался разгром кенигсбергской группировки немецких войск. Лишь на косе Хель остатки разбитых частей противника яростно сопротивлялись, все еще надеясь на эвакуацию морем в Швецию и Норвегию. В обстановке общего подъема все наши летчики с еще большим желанием уходили на боевые задания. Лишь экипаж гвардии младшего лейтенанта В. А. Максимова по-прежнему оставался на земле. Молодой летчик, как я уже говорил раньше, медленно осваивал боевое применение Пе-2. Особенно трудно ему давались взлет и посадка на грунтовом аэродроме. В перерывах между боевыми вылетами я старался помочь Максимову отработать эти элементы, систематически проверял его технику пилотирования в зоне. Наконец я пришел к убеждению, что он готов самостоятельно выполнять задания. Доложил Барскому. - Хорошо, - сказал комэск, - пусть летит. Не зря говорят, что у птицы крылья крепнут в полете. И вот 8 мая 1945 года в воздух были подняты все исправные самолеты. Полк четырьмя группами под прикрытием истребителей направился бомбить Либаву. В строю пикировщиков впервые занял свое место и экипаж Максимова. Через порт Либава гитлеровцы продолжали снабжать оружием и продовольствием отрезанную и прижатую к морю курляндскую группировку. По данным воздушной разведки, там стояло под разгрузкой около двадцати транспортов. Полет к цели проходил спокойно. Мы уже приближались к Либаве, когда кто-то из летчиков нарушил тишину в эфире. Прислушавшись, я узнал голос Максимова. Он докладывал ведущему, что из-за какой-то неисправности у него выпустились тормозные решетки. Самолет начал отставать от строя. "Надо же, с досадой подумал я, - в первом полете и так не повезло!" Усенко приказал Максимову возвратиться на аэродром. Но летчик, все больше отставая, продолжал следовать к цели. Наконец он совсем потерялся из виду. Мы успешно отбомбились и уже отошли далеко от порта, как в эфире снова послышался голос младшего лейтенанта: - Я Максимов. Иду бомбить Либаву. Больше никаких донесений по радио от него не поступило. Мы не на шутку встревожились. Но когда сел последний самолет нашей группы, над аэродромом вдруг появился Пе-2. Это был Максимов. - Вернулся! - воскликнул Савичев. Усенко не сводил глаз с самолета Максимова, пока тот не приземлился. - Видишь, командир? - снова не сдержался улыбающийся замполит. - Ничего с ним не случилось! На лице командира полка тоже проступила едва заметная улыбка. Но тут же глаза его снова посуровели. - Как не случилось? - резко ответил Усенко. - Неслыханная расхлябанность в воздухе, невыполнение распоряжения, несоблюдение радио дисциплины. Сколько нарушений сразу! И, повернувшись к Барскому, строго добавил: - Максимова ко мне! - Товарищ командир... - бодро начал докладывать подошедший Максимов, но Усенко прервал его: - Вы что, поиграть в войну вздумали? Отвечайте! Максимов молчал, потупив взгляд. Потом совсем упавшим голосом сказал: - Не мог я возвратиться. Ведь первый боевой полет. Усенко глубоко затянулся папиросой и с силой выдохнул густой дым. - За смелость хвалю, - уже спокойнее заключил он. - А за недисциплинированность в воздухе объявляю пять суток ареста. Идите. Неприятный разговор с командиром, однако, не погасил у Максимова чувство радости: все-таки первое боевое задание он выполнил! Сидеть на гауптвахте Максимову не пришлось. Утром 9 мая пришла радостная весть о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Наступил день победы. Сколько лет мы ждали его! В ту минуту нам, без устали шагавшим по кровавым дорогам войны, очень трудно было выразить свои чувства. Мы обнимались, целовались, резвились, как шаловливые дети. - Я же говорил когда-то, - вспомнил свою шутку гвардии лейтенант С. М. Сухинин. - Стоит Максимову хотя бы один раз слетать на боевое задание - и война сразу кончится! Кто-то запел песню, слова которой теперь воспринимались с каким-то особым смыслом: Я другой такой страны не знаю, Где так вольно дышит человек... Все дружно подхватили знакомую мелодию, но нас прервал подошедший посыльный. - Командирам эскадрилий и их заместителям, - объявил он, - немедленно явиться на командный пункт полка. На КП, к нашему удивлению, царила прежняя деловая обстановка. Усадив нас за стол перед разложенной картой, командир полка сказал: - Гитлеровская Германия разбита. Но отдельные группировки фашистских войск еще оказывают сопротивление. Противник не отказался от попытки уйти на судах в Швецию и Норвегию. Полку приказано привести самолеты в боевую готовность и ждать сигнала на вылет. К нам снова вернулось прежнее состояние, каждый понял, что для нас война еще не кончилась. Едва мы возвратились на стоянку, как последовало приказание: "Уничтожить транспорты, обнаруженные в море. Вылет эскадрильями с десятиминутным интервалом". - Эскадрилью поведешь ты, - сказал мне гвардии капитан А. И. Барский. Действуй внимательно и осторожно. - И после небольшой паузы добавил: - Все экипажи должны вернуться. Может быть, это последний вылет. В его голосе, твердом и властном, слышалась также своеобразная просьба, с которой обращаются к верному другу в решительную минуту жизни. - Постараюсь, - заверил я командира. Первой в воздух поднялась эскадрилья Героя Советского Союза гвардии капитана Н. Д. Колесникова. Появившись над морем на высоте двух тысяч метров, она встретилась с восьмибалльной облачностью. Ведущий приказал снизиться под облака. Здесь летчики сразу же обнаружили караван из четырех транспортов и пяти десантных барж. Атаковав его с горизонтального полета, они подожгли один корабль. Вторая группа "петляковых", которую вел гвардии старший лейтенант А. П. Аносов, попала в районе цели в сплошную облачность. Караван судов летчики не нашли и нанесли удар по двум случайно подвернувшимся тральщикам, шедшим курсом на Швецию. Один из них был потоплен. Третью группу пикировщиков в тот день пришлось вести мне. Собравшись на аэродроме, мы взяли курс на запад. Нас сопровождали два "яка". - Командир, - обратился ко мне воздушный стрелок-радист Г. Г. Лысенко, - Колесников передал по радио, что над целью облачность высотой два километра. Неважное сообщение. О такой высоте обычно говорят: ни туда ни сюда. Посоветовался с Губановым. Решили идти к цели под облаками. В море нам частенько попадались отдельные транспорты и малые корабли. Они стояли с поднятыми белыми флагами. - Сдаетесь, мерзавцы! - глядя на них, торжествовал Губанов. - Давно бы так! Вдруг слышу четкое обращение ко мне по радио: - "Сирень-двадцать два", я - "Сирень", возвращайся домой. Бомбы сбрось на полигоне. "Сирень-22" - это мой позывной. Не хочет ли противник ввести меня в заблуждение? - Лысенко, запроси аэродром, пусть еще раз подтвердят приказание. Через минуту я услышал голос Усенко. Командир полка, обращаясь без позывных, лично приказал прекратить выполнение задания и возвратиться на аэродром. Сомнения отпали. Я развернулся, привел эскадрилью на полигон и сбросил бомбы. Когда мы возвратились домой, на аэродроме царило необычное оживление. На стене аэродромного домика висел лозунг: "Да здравствует день Победы 9 Мая 1945 года!" К нему поочередно подходили группы летчиков и фотографировались на память. Боевая готовность с полка была снята. Всем, кроме дежурного звена, предоставлялся отдых. Наступил мир. Четыре года мы думали о нем. Ради него мы пошли на фронт, ради него отдали жизнь наши друзья.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19
|