"Неужели конец?" - подумал Кожевников. Положение стало крайне тяжелым: Сазонов ранен, Мельников контужен и безоружен. Практически один он мог еще драться.
      - Ребята, а как хочется жить! - громко сказал летчик, посылая в фашистов очередную пулю.
      Его слова словно взметнули Сазонова с земли. Превозмогая боль, он встал во весь рост и, стреляя из пистолета, что есть силы закричал своим зычным голосом:
      - Бей гадов!..
      Этот властный пронзительный возглас на какое-то время ошеломил немцев. Прекратив стрельбу, они отпрянули за деревья. Воспользовавшись замешательством врага, наши авиаторы вскочили на ноги и, помогая друг другу, побежали в глубь леса.
      Редко бывает такое, но все-таки случается. Друзьям удалось оторваться от преследователей. Потеряв половину своих солдат, гитлеровцы, видимо, побоялись углубляться в лесные заросли. Раненые штурман и стрелок-радист уже выбились из сил, и Кожевников принял решение остановиться. Разорвав рубаху, он перевязал товарищам раны, а Мельникову, кроме того, обложил босую ногу сухой травой и обвернул тряпками.
      - Вася, ты сможешь дальше идти? - спросил у него летчик.
      - Постараюсь, - вставая, ответил штурман. Друзья снова двинулись на восток. Когда кончился лес, остановились.
      - Дальше идти нельзя, - сказал Кожевников. - Нас могут схватить.
      - Решай сам. Ты командир, - отозвался Мельников.
      Дождавшись вечера, авиаторы осторожно вошли в хутор. Сазонов .и Мельников спрятались за сараем, а Кожевников осторожно подкрался к дому и постучал в окно. Вышел сгорбленный старик.
      - В хуторе есть немцы? - спросил у него Кожевников.
      - Нет германа, нет, - ответил старик на ломаном русском языке. Он оказался литовцем.
      - Далеко ли отсюда железная дорога и как называется ближайшая станция? - допытывался летчик.
      Старик объяснил, что железная дорога проходит южнее хутора, а ближайшая станция называется Вентой.
      Летчик ушел со двора и вернулся к сараю, где его ожидали друзья.
      - Ну, что узнал? - Опросили его товарищи. Командир экипажа вкратце передал разговор с местным жителем.
      - Значит, до линии фронта километров сорок, - прикинул Мельников.
      Как теперь им нужна была карта! Но увы: она сгорела в самолете.
      Ориентируясь по звездам, авиаторы пошли на восток. Шли долго. Когда начало светать, свернули в лес. Здесь вдали от дороги решили немного отдохнуть. Земля уже дышала осенней прохладой.
      - Согреться бы, - сказал Мельников.
      - Костер разжигать нельзя, - возразил Кожевников.
      - Зверски хочется есть, - не сдержался Сазонов. Уже двое суток они ничего не ели.
      - А знаете народную поговорку, - напомнил командир экипажа. - Держи голову в холоде, живот в голоде...
      - А ноги в тепле, - добавил Мельников.
      Друзья сразу умолкли, услышав знакомый гул моторов.
      - Смотрите! - нарушил молчание воздушный стрелок-радист Сазонов, указывая рукой в лазурное небо. Все подняли головы. Высоко над лесом ровным строем шли на боевое задание "Петляковы".
      - Запомните, - сказал Мельников, - нам нужно идти вон туда! - И он указал рукой направление.
      - Интересно, что думают о нас в полку? - задумчиво произнес Сазонов.
      Весь день друзья просидели в лесу. С наступлением темноты снова тронулись в путь. Вскоре впереди мелькнули огоньки. Авиаторы подошли к какому-то хутору.
      - Надо раздобыть еды... - сказал шепотом Кожевников. - Пойду один, ждите меня здесь. Я быстро: вон к тому дому и обратно.
      Шагнув в темноту, он тотчас же скрылся. Штурман и стрелок-радист остались ждать, молча уставившись на тусклый свет маленького окошка. Кто там - свои или враги?
      Шло время, а Кожевников не возвращался. Друзья заволновались.
      - Я пойду узнаю, - вызвался Сазонов.
      - Нет, мы должны держаться вместе. Подождем, - возразил Мельников. Кожевников вернулся минут через тридцать. Он принес немного хлеба, картошки и три яйца.
      - Женщина вынесла, - рассказывал летчик, раскладывая еду на три части. - Такая добрая и по-русски хорошо говорит. - Немного помолчав, он добавил: - Линия фронта Где-то рядом - нужно перейти ее сегодня же.
      Немного подкрепившись, друзья двинулись в том направлении, которое подсказала женщина. Из осторожности они лишь немного изменили маршрут. Впереди то и дело взвивались в небо разноцветные ракеты, а потом отчетливо послышалась стрельба.
      На рассвете авиаторы подошли к большому озеру. Справа к нему примыкало болото, поросшее кустарником. Левее и дальше виднелся хутор, откуда доносились немецкая речь и гул автомобильных моторов. Дальше идти было нельзя. Чтобы переждать еще один день, друзья выбрали место почти рядом с болотом. Правда, земля здесь была еще сухая. Кожевников и Сазонов сразу же легли в густую траву отдохнуть, а Мельников присел возле них. Из-за боли в раненой руке он все равно бы не уснул, поэтому вызвался подежурить первым.
      Часа полтора все вокруг было спокойно. Вдруг рядом послышался хруст ломающихся под ногами веток, и за кустом выросла высоченная фигура гитлеровца. Увидев Мельникова, он быстро снял с плеча винтовку и замер.
      - Немец! - крикнул штурман друзьям.
      Подняв головы, Кожевников и Сазонов оторопели. Перед ними действительно стоял долговязый худой фашист. Вот он судорожно вскинул винтовку и выстрелил. К счастью, пуля прошла мимо. Сазонов выхватил пистолет и тоже пальнул в немца. Дико заорав, тот упал на землю, но тут же перезарядил винтовку. Кожевников привстал, чтобы добить его, однако сам попал на мушку. Два выстрела прогремели почти одновременно. Фашист был убит. Но посланная им перед смертью пуля угодила Кожевникову в голову. Юра упал.
      Сазонов и Мельников бросились к нему.
      - Командир! Командир! - наперебой звали они, приподняв его голову. Но Кожевников был уже мертв. По его бледному, безжизненному лицу скатилась на траву струйка крови.
      - Василий, сейчас сюда прибегут немцы, - скороговоркой выпалил Сазонов. - Вдвоем нам не удастся от них уйти. Ползи к болоту, а я задержу их здесь.
      Мельников не хотел было уходить. Но чем он может помочь другу, если из-за контузии и ранения в руку не в состоянии даже держать пистолет. Он станет только обузой стрелку-радисту. Скрепя сердце, штурман пополз к болоту и вскоре скрылся в зарослях. Прошло несколько минут, и он услышал позади автоматную стрельбу. А потом буквально рядом пробежало несколько вражеских солдат. Мельников замер в траве, еще плотнее прижавшись к земле. Так он пролежал весь день.
      Грустные мысли одолевали его в эти тревожные и томительные часы. Он лишился верного друга, прекрасного летчика командира Юрия Кожевникова. Осталась неизвестной и судьба другого боевого товарища Николая Сазонова. Что станет с ним самим, штурман тоже не знал. Но хотя силы у него с каждой минутой иссякали, он по-прежнему был полон твердой решимости бороться до конца. Мельников невольно вспомнил свою клятву, которую давал при вступлении в партию. "Даю слово, - писал он в заявлении, - что с врагом буду биться беспощадно, до последней капли крови..."
      Дождавшись темноты, штурман встал и, соблюдая осторожность, вернулся к тому месту, где утром расстался с друзьями. Тела Кожевникова там не оказалось. Его, видимо, забрали немцы. На холмике Мельников нащупал лишь слипшуюся от засохшей крови траву. Простившись с этим священным местом, Василий направился на восток. Он не столько шел, сколько переползал от куста к кусту, от воронки к воронке. Нестерпимо ныли раны, мучил голод, а он все продолжал ползти.
      Но вот наступило утро, двигаться стало опасно, и Мельников залег в воронке. Едва он начал дремать, как до слуха его долетела родная русская речь. Он открыл глаза и увидел двух телефонистов, которые, перекидываясь шутками, тянули провод. "Кто они? - насторожился штурман. - Может быть, военнопленные?" В утреннем сумраке было трудно различить форму, и Василий решил подождать. Когда стало совсем светло, он вылез из воронки и увидел перед собой хутор. Оттуда прямо на него шла пожилая женщина. Когда она приблизилась, штурман остановил ее и осторожно спросил:
      - Далеко здесь воинская часть?
      - В нашем хуторе есть солдаты.
      - Чьи?
      - Русские.
      Ее ответ словно вдохнул свежие силы в ослабевшего Мельникова. Русские! Значит, линия фронта уже позади, и он теперь дома. Превозмогая боль, Василий встал и медленно зашагал к хутору.
      А дальше все происходило как во сне. В медсанбате Мельников нежданно-негаданно встретил Сазонова. Оказывается, и он сумел перейти линию фронта на этом участке. Измученные, но счастливые, друзья обнялись, на глазах у обоих выступили слезы. Семь дней они шли к своим, как по острию бритвы!
      - Как же ты добрался? - спросил Василий, освобождаясь из объятий Сазонова. И вот что он услышал от стрелка-радиста.
      Когда Мельников отполз, Сазонов набил обоймы обоих пистолетов патронами и, поцеловав в холодный лоб мертвого командира, скрылся в густой чаще. Буквально через несколько минут там, где лежали два трупа: советского летчика и немецкого солдата, появились фашисты. Они обстреляли окружающие кусты из автоматов и удалились. Видимо, решили, что здесь встретились только два человека, которые одновременными выстрелами убили друг друга.
      Сазонов уходил все дальше от опасного места. Но вот лес кончился, и впереди оказалась открытая местность. Метрах в двухстах проходила дорога, а за ней стоял одинокий домик. Стрелок-радист быстро зашагал к нему. Во дворе он встретил мужчину и подростка. В это время на дороге появилась группа немецких солдат. Мужчина, видимо, сразу сообразил, в чем дело, взял Сазонова под руку и отвел за угол дома.
      - Скорее переодевайся, - сказал он, - и выходи на огород работать. Если подойдут немцы, скажу, что ты мой батрак.
      Паренек мигом принес потрепанные брюки и старую фуфайку. Сазонов почему-то сразу поверил в искренность этих литовцев. Переодевшись, он взял корзину, лопату и начал копать картошку. Худой, бородатый, в потрепанной одежонке, стрелок-радист выглядел настоящим стариком. Поэтому и не обратили на него внимания проходившие мимо немцы.
      Потом Сазонову дали поесть и предложили отдохнуть в сарае. Сначала он, опасаясь предательства, заколебался. Но потом отбросил сомнения. Сазонов рассудил так: если бы хозяин захотел его выдать, он сделал бы это сразу, чтобы не навлечь на себя подозрений. Но литовец не сделал этого, значит верный товарищ.
      Трудно сказать, сколько часов проспал Николай. Разбудил его шум мотоцикла во дворе. Затем он услышал разговор на немецком языке. Хозяин дома о чем-то упрашивал оккупанта. Внезапно дверь сарая отворилась, и кто-то начал ворошить сено. Сазонов замер, крепко сжимая холодную рукоятку пистолета. "Если немцы меня обнаружат, буду стрелять, - решил Николай. - Их тут не более двух". Шорох сена вскоре утих, и дверь затворилась. "Пронесло", - подумал Сазонов, облегченно вздохнув.
      Вскоре литовец принес стрелку-радисту еду и сказал, что ему больше нельзя здесь оставаться. Немцы вот-вот должны приехать за сеном.
      Наспех поев, Сазонов вышел во двор. Ночь стояла тихая, в небе мерцали неяркие звезды. Поблагодарив хозяина за помощь и заботу, Николай расспросил, как ему лучше идти, и тронулся в путь. Всю ночь он шагал по болоту, пробираясь через камыши и заросли. На рассвете, усталый и до нитки промокший, Сазонов сгреб под куст опавшую листву и прилег отдохнуть. Когда проснулся, был уже день. Впереди лежала поляна, а за ней начинался лес. Но он был таким редким, что Николай не решился в него входить. Там могли быть фашисты.
      . Около двух часов Сазонов лежал в кустарнике, обдумывая, как лучше выйти из создавшегося положения. Солнце поднялось уже высоко. Внимательно прислушиваясь к различным звукам и шорохам, он вдруг уловил доносившийся издалека знакомый мотив. Сначала он слышался очень слабо, потом, видимо подгоняемый попутным ветром, стал звучать все сильнее. "Боже мой! встрепенулся Николай. - Да это же "катюша"! Это же свои!"
      Он вскочил и, прихрамывая, побежал навстречу песне.
      - Руки вверх! - остановил его резкий окрик из-за кустов. Перед Сазоновым, словно из-под земли, выросли два солдата с автоматами наперевес. На пилотках у них сверкнули звездочки.
      - Братцы! - воскликнул Николай.
      - Руки вверх! - послышался в ответ все такой же строгий голос.
      Сазонов нехотя поднял над головой грязные ладони и обиженно обронил:
      - Свой я, понимаете?
      - Там разберемся.
      Внешний вид у Сазонова был действительно настораживающе подозрительным. Рваные штаны и рубаха пришлись ему не по росту. Борода отросла, как у старика.
      Солдаты быстро обыскали стрелка-радиста, разоружили и повели в штаб. После непродолжительного допроса его направили в медсанбат. Там он и встретился с Мельниковым.
      В медсанбате друзьям оказали первую медицинскую помощь.
      Потом объявили:
      - Поедете в госпиталь.
      Как ни просили штурман и стрелок-радист отправить их в родной полк, врачи оставались неумолимыми. Друзей положили в лазарет. Но они не могли примириться с таким решением и ночью сбежали оттуда. Добравшись до ближайшей железнодорожной станции, беглецы .сели на попутный товарняк и вскоре прибыли в полк.
      На рассвете, когда летчики еще спали, друзья перешагнули порог родного общежития.
      - Ребята! Мельников и Сазонов вернулись!
      Эта новость моментально облетела весь полк. Как по тревоге, сбежались люди. Они жали друзьям руки, обнимали их, целовали. Измученные и исхудавшие, Мельников и Сазонов на вопросы отвечали вяло, улыбаясь через силу. Им хотелось спать, только спать.
      Больше месяца прошло с тех пор, как мы с Губановым, завершив лечение, вернулись в полк. А в летной столовой и в полковом штабе по-прежнему висели плакаты, посвященные подвигу экипажа гвардии капитана Ю. А. Кожевникова. Их специально не снимали со стен, чтобы молодые летчика запомнили героев своей части.
      А Мельников и Сазонов после лечения и отдыха возвратились в родной полк и продолжали воевать. Они совершили еще десятки боевых вылетов на пикирующем бомбардировщике.
      Обновленная слава
      Несмотря на осень, в Прибалтике удерживалась хорошая погода. Заправленные горючим и снаряженные бомбами самолеты стояли на бетонке в полной готовности, по команды на вылет почему-то не поступало. Было в этом что-то странное. Однако летчики, как ни в чем не бывало, сидели в сторонке курили и балагурили.
      - Садись, Ваня, чего стоишь? - дернул за рукав своего друга гвардии старший лейтенант А. П. Аносов.
      Иван Шестаков молча курил. Сделав глубокую затяжку, он неторопливо отошел от беспокойного соседа. Обычно веселый и словоохотливый, сегодня Иван сторонился компании.
      - У него фурункул вскочил, - выдал его тайну гвардии лейтенант С. М. Сухинин.
      - А, вот оно что, - не унимался Аносов. - Значит, сидеть не можешь? Тогда ложись. Лежать лучше, чем сидеть.
      Все захохотали. А Аносов вдруг достал из бокового кармана фотокарточку и начал ее рассматривать. Через плечо друга Степан Сухинин тоже взглянул на фото, на котором была молодая девушка в белом платье, с веселыми чуть озорными глазами.
      - Красивая. Сколько же ей лет? Как величать?
      Все потянулись к Аносову.
      - Женей звать. Двадцать лет, - ответил Александр.
      - А ты уверен в этом?
      - Чудак, с третьего класса знаком.
      - А девчонки со второго класса начинают скрывать свой возраст.
      Аносов сразу же убрал фотографию в карман. Мы знали, что до войны Саша жил в Ставрополе. Там и осталась его Женя. От нее часто приходили письма, теплые и ласковые, с искренними заверениями, что ждет и верит.
      - Такая погода, а не летаем. Ну чего мы ждем? - сказал Аносов, чтобы переменить тему разговора.
      - А сам ты не догадываешься? Ждем, пока у Ивана Шестакова фурункул пройдет, - сострил Сухинин.
      Все засмеялись.
      - Ты лучше расскажи, как тебя на курорт посылали, - вступил в разговор наконец Шестаков.
      Сухинин на вечерах самодеятельности частенько выступал с юмористическими рассказами на украинском языке. Все, кто сидел в зале, животы надрывали от смеха.
      - Расскажи, Степан. Не ломайся, - начали просить ребята.
      Сухинин готов был уже начать свой рассказ, как внезапно, словно из-под земли, появился командир эскадрильи гвардии капитан К. С. Усенко.
      - Есть новость. Кончай баланду травить, - сказал он, нарочито подбирая морские выражения. - Всем приготовиться к отъезду в кубрик. Машины сейчас подойдут.
      - Почему в кубрик? Зачем? - посыпались вопросы.
      - Меня ни о чем не спрашивайте. Все узнаете потом.
      Непривычно было ехать днем по городку. Обычно мы проезжали его поздно вечером или рано утром, но всегда в темное время. Сейчас же сияло яркое солнце, придавая этой поездке праздничность и какую-то таинственность.
      - Что бы это могло значить? - рассуждал Аносов.
      - Что бы там ни значило, а я, как приеду, сразу спать завалюсь, объявил Степан Сухинин.
      - Что ты, спать. Свадьбу будем играть, - пошутил Шестаков. - К Аносову Женя приехала.
      - Болтун ты, Иван, - обиженно буркнул Аносов.
      - "Эх, как бы дожить бы до свадьбы-женитьбы..." - громко запел Сухинин.
      Завернув во двор общежития, автомашины остановились.
      - Забрать туалетные принадлежности и через десять минут снова быть в машинах, - объявил Усенко, выйдя из кабины.
      - Вот и поспал, - проворчал Сухинин.
      К этому времени войска Ленинградского фронта, наступающие по эстонской земле при поддержке Краснознаменного Балтийского флота, подошли к Таллину. Для эвакуации своих войск фашисты стянули в эту базу все имеющиеся у них корабли.
      Гвардии полковник В. И. Раков выполнял какое-то специальное задание. Поэтому вместо него в штаб дивизии явился командир эскадрильи К. С. Усенко.
      - Вы возглавите полк, - сказал ему комдив. - Надо скрытно перелететь поближе к цели и оттуда нанести внезапный удар по вражеским кораблям в порту Таллия. С вами будут взаимодействовать штурмовики. Время выхода на цель необходимо выдержать с точностью до минуты. На жилые кварталы города бомбы не бросать.
      Истребителям, как всегда, поставили задачу - прикрыть пикировщиков и штурмовиков. Усенко тут же высказал сомнение:
      - А хватит ли у штурмовиков горючего для полета на такой радиус - почти на триста километров?
      - Они пойдут с подвесными баками, - пояснил комдив.
      Оказывается, каждый самолет Ил-2 был в срочном порядке оборудован двумя подвесными баками по триста пятьдесят литров каждый. После выработки горючего они сбрасывались в полете. Бомбовая нагрузка при дополнительном запасе бензина уменьшалась до четырех РС-82 и двух ФАБ-100 или одной ФАБ-250. Такого вооружения штурмовику было вполне достаточно для того, чтобы отправить на дно транспорт или небольшой корабль.
      Гвардии капитану Усенко приходилось и раньше взаимодействовать с силами". Правда, тогда он бомбил другие, хотя и соседние цели. Теперь тем и другим предстояло бить только по кораблям и важно было не помешать друг другу.
      Получив карты нового района, штурманы проложили маршрут полета и выполнили необходимые расчеты. Техники сняли с самолетов бомбы и по самую пробку долили все бензобаки горючим.
      Перелет пикировщиков и истребителей прикрытия осуществлялся поэскадрильно. Технический состав и самое необходимое оборудование были переброшены на оперативный аэродром транспортными самолетами Ли-2. Совершив пятисоткилометровый маневр, двадцать три экипажа Пе-2, возглавляемые гвардии капитаном К. С. Усенко, и тридцать самолетов Як-9 под командованием гвардии подполковника А. А. Мироненко сосредоточились на новом аэродроме.
      Вскоре все было полностью готово к боевому вылету. Задерживала только погода. В районе Таллина стояла десятибалльная облачность при высоте шестьсот метров, а видимость не превышала полкилометра. Усенко нервничал: транспорты с вражескими войсками и техникой могли уйти из порта. Через каждый час он посылал в район цели воздушного разведчика, пока не получил наконец донесение об улучшении погоды.
      Пикировщики, прикрываемые истребителями, вылетали на задание группами. Головную из них возглавлял Усенко. А с соседнего аэродрома к Таллину направились штурмовики Героя Советского Союза Н. Г. Степаняна и гвардии капитана Морозова. "Пешки" и "илы" шли к цели своими маршрутами на разных высотах.
      Полет предстоял дальний. Медленно тянулось время. Под крылом проплывали заливы: Нарвский, Кунда, Харалахт. Не так давно здесь от ударов пикировщиков пошли на дно десятки гитлеровских кораблей. Теперь эти водные просторы бороздили советские корабли.
      Показался Таллин. Ведущий заметил взрывы снарядов и мин, очаги пожаров. В городе шли уличные бои. Флагштурман гвардии старший лейтенант Е. И. Кабанов насчитал в порту восемнадцать транспортов и около двадцати боевых кораблей.
      - Батюшки, сколько их! - не сдержался он от восклицания. - Вовремя подоспели!
      Начали бить вражеские зенитки. Маневрируя, Усенко вначале как бы отвел группу в сторону, а затем энергично развернулся и лег на боевой курс. За ним последовали еще две девятки.
      В торговой гавани шла спешная погрузка вражеских войск и техники. Медленно разворачиваясь, четыре уже нагруженных транспорта пытались выйти из порта. Усенко решил ударить именно по этим кораблям. Зенитный огонь все время усиливался. В небе рвались десятки снарядов, но меткость их била невелика. Чувствовалось, что в Таллине фашисты держатся неуверенно, больше думают об отходе, чем о сопротивлении.
      Наши авиаторы действовали уверенно и расчетливо. Штурман Кабанов спокойно наводил самолет на цель. В поле зрения он видел ползущий точно по курсовой черте немецкий транспорт. До пикирования оставались считанные секунды.
      - Маленькие! Идите вниз, прикройте выход, - передал Усенко по радио истребителям.
      Шестерка "яков" устремилась вниз. Остальные прикрывали Пе-2 на боевом курсе. Штурман подал сигнал на переход в пике. Описав дугу, самолет, словно гигантская птица, устремился к кораблю. Тот, чтобы уклониться от удара, начал разворачиваться в сторону. Усенко заметил его маневр и доворотом машины снова наложил перекрестье прицела на центр цели. Огромный неповоротливый транспорт быстро надвигался, увеличиваясь в размерах. "Пора!" - почувствовал Усенко и нажал кнопку бомбосбрасывателя. В тот же миг оторвались бомбы и у ведомых самолетов. Секунда... другая - и транспорт окутали клубы белого дыма. Опустив корму, он медленно начал погружаться в воду.
      Десятки мощных взрывов один за другим вздымались в Таллинском порту. Это сбрасывали бомбы вторая и третья девятки. Они тоже потопили крупный вражеский транспорт. Появившиеся в небе "фокке-вульфы" не смогли прорваться к пикировщикам. Им преградили путь вездесущие "яки".
      После "Петляковых" над портом появились две группы "илов". Зная, что наши штурмовики базируются на отдаленных аэродромах, гитлеровцы никак не ожидали их появления над Таллином. А "илы", сбросив .подвесные баки, ринулись в атаку. Пикируя с малых высот, они обрушили на фашистов лавину реактивных снарядов и фугасных бомб, ливень свинца из пулеметов и пушек. Снова в порту поднялись фонтаны взрывов и водяные столбы. Ответный огонь вражеских зениток не остановил натиск "крылатых танков". Еще один крупный и более десятка малых транспортов пошли ко дну. Три девятки пикировщиков и две группы штурмовиков превратили Таллинский порт в кладбище неприятельских кораблей.
      В четком боевом строю возвращались "Петляковы" домой. Гвардии капитан К. С. Усенко передал по радио: "Задание выполнено. Потерь нет". После посадки, пока ведущий докладывал в штабе о результатах удара, летчики непринужденно обменивались мнениями.
      - Хорошо поработали! - восхищался Иван Шестаков. - Пусть помнят, гады, балтийских пикировщиков.
      - Слышите, как раскудахтался? - усмехнулся Степан Сухинин, не терпевший даже малейшего бахвальства. - После Либавы, помнится, ты не очень-то шумел.
      - Так то ж была Либава, - весело отозвался Иван. - По таким транспортам-великанам просто невозможно промахнуться.
      - Да... - заключил довольный Сухинин, - драпают оккупанты с советской земли. Аж пятки сверкают...
      Возвратился Усенко. Встретивший его инженер полка доложил, что повреждения у самолетов небольшие и через час три девятки будут готовы к повторному вылету.
      - Не торопитесь. Приказано ждать особого распоряжения и без команды не вылетать, - сказал гвардии капитан Усенко. - В городе идут уличные бои, скоро он будет в наших руках.
      К исходу 22 сентября 1944 года Таллин был полностью очищен от немецко-фашистских оккупантов. Лететь туда больше не понадобилось. В полк поступило распоряжение возвратиться на спой постоянный аэродром.
      В донесении о выполнении боевого задания отмечались не только высокие результаты бомбовых ударов по Таллинской базе. Указывалось также, что полк в короткие сроки успешно совершил пятисоткилометровый маневр и исключительно четко взаимодействовал со штурмовиками. Во всем этом заслуга была гвардии капитана К. С. Усенко.
      Аэродром встретил летчиков моросящим дождем. Не радовала погода и в последующие дни. Но боевая работа не прекращалась. Малейшие прояснения на небе использовались для вылета, для поддержки своих наземных частей.
      Развивая наступление, наши войска 9 сентября 1944 года вышли на побережье Балтийского моря между Либавой и Мемелем (ныне Лиепая и Клайпеда). Через порт Мемель поспешно эвакуировались остатки потрепанных вражеских дивизий. Порой там скапливалось до двадцати транспортов и боевых кораблей. Улицы небольшого городка были до отказа забиты гитлеровскими солдатами и боевой техникой.
      Во второй половине дня погода несколько улучшилась и пикировщики отправились на задание. Полковую колонну снова возглавил командир эскадрильи гвардии капитан Усенко.
      Мемель находился в прифронтовой полосе и поэтому сильно прикрывался с воздуха. Кроме зенитных батарей порта там находилось большое количество фронтовых средств ПВО, над городом постоянно патрулировали немецкие истребители.
      Усенко не стал зря рисковать. Район цели он вместе со штурманом изучил самым тщательным образом. Ему было известно, где находятся вражеские аэродромы и прикрывающие их зенитки, где разместились посты наблюдения и оповещения. При полете к цели командир умело использовал рельеф местности, озера и береговую черту. Он вывел полк на Мемель со стороны моря, а затем, выполняя противозенитные маневры, устремился к кораблям. Противник встретил пикировщиков сильным артиллерийским и пулеметным огнем. В воздухе появились его истребители. Но на головы фашистов уже полетели десятки фугасных бомб. Один транспорт водоизмещением не менее восьми тысяч тонн и плавучий док затонули. Второй крупный корабль был подожжен. Вражеские зенитчики начали бить с еще большей яростью. Три наших самолета, подбитые почти одновременно, начали снижаться. Однако летчики Щеткин, Сухов, Липчанский не потеряли самообладания. Гвардии лейтенант А. Г. Щеткин уже прошел суровую школу войны, научился действовать смело, умно и расчетливо. Капитан И. И. Сухов и лейтенант Н. П. Липчанский недавно в полку. Они прибыли из училища на стажировку, боевого опыта еще не имели, но, проработав долгое время инструкторами в училище, обладали высоким летным мастерством. Прикрываемые огнем других экипажей, все трое перетянули через линию фронта и благополучно приземлились на своей территории.
      Через несколько дней пришла радостная весть: нашему полку присвоено наименование "Таллинский". Командование ВМФ высоко оценило действия пикировщиков при разгроме транспортов в Таллине, а также при уничтожении вражеских конвоев на выходе из других портов Эстонии. Были, несомненно, учтены и заслуги наших летчиков при обороне Таллина в тяжелом 1941 году.
      В поздравительной телеграмме на имя командира полка дважды Героя Советского Союза В. И. Ракова Военный совет Краснознаменного Балтийского флота указывал:
      "...Тогда в условиях численного превосходства немецкой авиации, действуя без истребительного прикрытия на самолетах СБ и АР-2 при защите передовой базы Таллин, ваш полк вместе с легендарными защитниками полуострова Ханко храбро сражался с врагом, рвавшимся со стороны моря к Таллину. И вот теперь гвардейцы-пикировщики, показывая образцы геройства и мастерства, приумножили боевую славу балтийской авиации. Они не забыли мудрую народную пословицу о том, что старая слава новую любиг".
      ...Короткими и ненастными стали дни поздней осени. Низкие серые тучи то и дело обдавали землю холодным, мелким дождем. Рассвет с сумерками встречался в полдень. Мокли на аэродроме поникшие самолеты, плакали по солнцу оконные стекла.
      Собравшись в тесном аэродромном домике, мы ждали, когда хоть немного прояснится небо. Но синоптики не обещали скорого улучшения погоды. Полетов не предвиделось, и мы затосковали. Бездействие утомляло больше, чем напряженная боевая работа.
      Дверь отворилась, и на пороге появился гвардии майор Т. Т. Савичев. Пожимая каждому руку, он загадочно улыбался.
      - Что-нибудь скрываете от нас, товарищ замполит? Получили новости с фронта? - встретили его вопросами ребята.
      - Есть новости и на фронте, и у нас в полку, - с хитринкой ответил Савичев. - Троим нашим товарищам присвоено звание Героя Советского Союза. Среди них и ваш командир - Константин Усенко.
      Все зашумели, поздравляя комэска. Гвардии капитан К. С. Усенко растерялся от неожиданности. Он покраснел и ничего не мог сказать, только благодарил за поздравления.
      Героями Советского Союза стали также командир третьей эскадрильи гвардии капитан Н. Д. Колесников и его штурман гвардии старший лейтенант М. А. Суханов.
      К тому времени счет боевых вылетов Константина Усенко перевалил далеко за сотню. Среди летчиков он держал первенство в полку. Неустрашимым пикировщиком называли его друзья. Бить врага Константин Степанович начал с первого дня войны. Он служил тогда в армейской авиации. Уже в августе 1941 года Усенко проявил храбрость и летное мастерство. В составе восьмерки СБ он вылетел на бомбометание немецкой танковой колонны, обнаруженной в районе города Ярцево. Над линией фронта самолеты были обстреляны зенитным огнем. На машине Усенко снарядом заклинило правый мотор. Летчик выключил его и, удерживаясь в строю, продолжал идти к цели. Постепенно он стал отставать. В это время группу атаковали "мессершмитты". Константин видел это. Однако не свернул с маршрута. Отыскав танковую колонну, он сбросил на нее все свои бомбы.