Не сообщает ли это чего-то существенного про происхождение всего проекта? Впрочем, сейчас если и существуют одержимые Европой бесы, то это, скорее, существа типа Передонова.

Мелкий бес может править лишь в мареве иллюзий, которое создается пиаром. Его власть над совершенным потребителем безгранична, ибо тот не может выйти за пределы расчерченного перед ним поля и, следовательно, лишен воли.

Потребителю шепчут о безграничных возможностях выбора, но в действительности это выбор между разными формами одной и той же субстанции, измеряемой в деньгах и, следовательно, равной самой себе. Выбор внутри этого поля — это всегда выбор между разными виртуальными играми, но в любой из этих игр играешь не ты, а играют тобою.

В этом смысле каждый потребитель — это версия Лары Крофт «Играй Мною». Кто такая Лара Крофт? Гуттаперчевая героиня компьютерных стрелялок, Лара долго обреталась в киберпространстве, питаясь мозгами подростков и программистов. Ей удалось стать бисексуальным идолом постсексуального общества, в котором виртуальная коммуникация заменила все нормальные человеческие связи. Под поверхностью общества, организованного согласно компьютерной модели, бродят страшные силы хаоса и разрушения. Система, по определению лишенная морали, предусматривает, конечно, ограничители в виде установленных повсюду телекамер CCTV и других форм доносительства и слежки. Но этого недостаточно, и Лара Крофт обеспечивает виртуальную разрядку. Лучше перевоплощаться в полногубую бестию, разрушающую виртуальные империи, чем стрелять в живых одноклассников на школьном дворе. Фирменный стиль Лары Крофт — найти врага и низвергнуть на него силы хаоса и разрушения — временно замещает реальную войну всех против всех, Голливуд всегда умел выражать Zeitgeist, находить «героев нашего времени» и делать на этом миллионы. Лару Крофт взяли из компьютера и посредством суррогатного тела актрисы Анджелины Джоли сделали «больше, чем жизнь».

Появление Лары Крофт на целлулоиде сопровождалось беспрецедентной рекламной кампанией, особенно в Европе.

Европа когда-то подарила Америке статую Свободы. В ответ старый мир получил от прекрасного нового Лару Крофт — с черной косой, бластером и черепом на пряжке ремня впридачу. «Вооруженная и опасная», Крофт-Джоли появилась одновременно везде: от популярных программ цифрового телевидения до культурного приложения газеты «Санди Таймс». На экране и в газетах мы видели, что Лара Крофт — это не только бестия разрушения в высоких ботинках. Это и британская аристократка, дочь лорда и выпускница средней школы в Уимблдоне. Перед съемками рожденной в Голливуде Джоли пришлось освоить произношение английских высших классов. В перерыве между съемками, проходившими, кстати, в Англии, Джоли провела много времени в лондонских музеях.

Маркетологи из Голливуда не могли сделать более удачного выбора: ведь трудно сказать, где кончается Лара и начинается Джоли. Пишут, что первый муж Джоли бросил ее потому, что купил Sony PlayStation и чересчур пристрастился к Ларе.

В интервью Джоли говорила, что не прочь бы заняться с Ларой Крофт любовью — ведь «никто ничего не знает о ее сексуальности».

Лару позиционировали на рынке как персону с неопределенной сексуальностью и национальностью — иными словами, идеал общеевропейца. В Европу, где идея единства никак не может перерасти рамки экономической необходимости, Лара пришла как долгожданное выражение общеевропейской идентичности. Лара — это и народ единой Европы, и его судьба. Она является и идеалом, и зеркальным отражением общеевропейца-потребителя.

Сегодня потребитель перестал быть объектом маркетинга, он становится — помимо своей воли, конечно, потому что таковая у него, по определению, отсутствует — еще и субъектом маркетинга, то есть агрессивной маркетинговой силой. Сейчас потребитель — это сам себе брэнд, которому предлагается сделать свое имя собственным логотипом. Политика в эпоху пиара свелась к маркетингу политиками самих себя как брэндов при помощи политических партий, которые выступают как супербрэнды. Политический маркетинг при необходимости плюралистичен, ибо супербрэнды поддерживают друг друга, даже сражаясь между собой. То, что на поверхности кажется борьбой, на самом деле является синергией.

Англия, Франция, Италия, Испания могут превратить вечную борьбу в синергию одним-единственным способом: превратившись в супербрэнды и играя по правилам маркетинга. Отбросив за ненадобностью культурную глубину и превратившись в гроздь рекламирующих друг друга брэндов, каждая из стран-супербрэндов может синергично с другими строить свою маркетинговую политику.

Абсолютный, ничем не мотивированный, но в то же время отчаянный динамизм Лары Крофт — это маркетинг, доведенный до совершенства. Она не существует без движения, невозможно представить себе Лару Крофт созерцающую. Лара Супербрэнд — это и есть идеал современной европейской политики, в которой абстрактная идея не нуждается в оправдании жизнью, в постоянном возвращении к истокам, в размышлении, во взвешивании. Проект победил жизнь абсолютно и окончательно. Жизнь уволена, проект занял ее место. Виртуальный фетиш Лары Крофт живее всех живых.

Лара Крофт является и необходимостью единой Европы. Ее реальное единство существует лишь в виртуальной реальности, куда каждый проецирует что-то свое, а все вместе находят притягательный образ Лары Крофт как выражение общеевропейской идеи.

В эпоху маркетинга любой брэнд должен выглядеть эротично. Это понимал еще предтеча современного политического маркетинга Адольф Гитлер. Стиль Третьего рейха — всегда живое свидетельство того, что между политикой и эротикой нет границы, что это единое политико-эротическое пространство. Современность придала такому пространству новое измерение — коммерческое. Эпохальное изменение совершил тот, кто продал первую футболку с портретом Че Гевары. Эта футболка лежит в основании системы координат нового пространства, в котором к политической оси X и эротической Y добавилась коммерческая Z. Лара Крофт позволила ввести в это пространство самого потребителя. Ранее чегеваровская футболка делала его причастным к такому пространству, которое становилось его кожей, его оболочкой.

Теперь же потребитель исчезает, растворяется в своей собственной проекции, становится равен самому себе, становится виртуальной Ларой Крофт. Ее/его эротизм мультимедиен, ее/его политика автоэротична, ее/его маркетинг политичен.

Английский премьер Тони Блэр в Варшаве поделился своей мечтой о создании единой Европы в «пятьсот миллионов потребителей».

Расширение Европы на Восток означает расширение именно этого пространства — XYZ Лары Крофт. Маркетинг раздробил немцев, британцев, французов, испанцев в калейдоскоп не связанных друг с другом групп, но вместе с тем, в своей основе они как потребители — едины. Поэтому и возможен выработанный компьютером образ идеального немца, британца или испанца.

Компьютерное моделирование — это археология настоящего, верный признак того, что сам человек из плоти и крови становится ненужным и вскоре должен отмереть или быть заменен более совершенным потребителем (прежде всего из-за антикапиталистической скудости своих реальных потребностей). Компьютер, как когда-то академик Герасимов, в состоянии выдать нам образ не только объединенного немца, но даже и объединенного европейца (это, конечно же, Лара Крофт). В Ларе Крофт сливаются Блэр и Азнар, Шредер и Жоспен, Вим Дуй-зенбург и даже Карла дель Понте.

Кстати, символично, что земной носитель идеального образа чернокосой бестии родом из Голливуда. Голливуд, как всеобщий наинизший знаменатель, тождествен маркетингу и выполняет в объединении Европы ту же роль, что когда-то играла католическая церковь. Возможно, поэтому культ Голливуда в Европе имеет все признаки религии.

Все разумное действительно, и если это не так, то тем хуже для разума и для действительности. Любой проект, за который двести лет назад автора упрятывали в желтый дом, сегодня признается разумным, если он вписывается в общеевропейский большой чертеж.

Комиссар из Брюсселя, например, может приказать крестьянам, что жиров в масле должно быть ни больше и ни меньше, чем 82 процента. Можно не сомневаться, что любого из тех португальских или греческих крестьян, которые посмеют отклониться от ниспосланной свыше пропорции, ждет сума или тюрьма.

Еврокомиссия может объявить территорию Европы свободной от ящура. Если ящур вопреки высокому указанию прокрался на континент (или никогда с него не уходил), то тем хуже для региона, где зафиксирован подобный непорядок. Здесь весь скот уничтожается как класс, а фермеры рады и тому, что в жертвенный костер богу Евросоюза не подкладывают их собственные кости.

Таким образом, если общеевропейский проект признается разумным, силы железного детерминизма обеспечивают его действительность. Силы детерминизма созданы разумом просветителей и подвластны ему в рамках проекта — от столичных газет до стратегических бомбардировщиков. Если реальность не сдается, ее уничтожают. Сначала реальность уничтожают в снопространстве масс-медиа. Если сопротивление продолжается, начинается бомбардировка реальности, которая продолжается до тех пор, пока та не сдается. В любом случае реальность имеет право на существование, лишь если признается разумной в рамках проекта.

Сила, стоящая за разумом и его большим проектом, обеспечивает его действительность. Она же гарантирует, что те, кто будет оспаривать разумность созданной таким образом действительности, получат свое. Гиммлер, большой специалист по превращению неразумного в недействительное, использовал для обозначения процесса термин «эвакуация». За отчетный период с территории Вартгау «эвакуированы столько-то тысяч евреев»…

Как доказывает пример Америки, идеальное государство можно построить в том случае, если весь проект чертится на чистом листе бумаги. В случае Европы поверхность покрыта несколькими, и довольно густыми, слоями изображений. Конечно, можно не обращать на это внимания. Президент Литвы недавно с гордостью сказал, что литовская молодежь совершенно забыла «тоталитарное» прошлое и представляет собой чистый лист бумаги.

Путь от густого холста до чистого листа нельзя представить без применения сильнодействующих химических препаратов. Но есть одно обстоятельство, которое сильно упрощает задачу. Это коллективное самоубийство хранителя красочного слоя — интеллигенции. В Восточной Европе этот процесс происходит на наших глазах, а в некоторых странах действительно близок к завершению. В Западной Европе холст уже практически чист.

Создание действительно идеального чистого листа невозможно без очистки континента от «мусора мелких государств». Разрешение на такую очистку архитекторы общеевропейского дома выдают охотно. В этом отношении идеальным архетипом служит общеевропеец Лара Крофт с ее бесконечными возможностями разрушения.

Чтобы легче было разрушить настоящее, нужно, чтобы оно приобрело черты нереального, вымышленного. Реальность легче разрушить сначала виртуально, а потом реально.

Пионером такого подхода в современной Европе был Гитлер, который показал свое умение вначале на Австрии, которую он мечтал уничтожить как государство и присоединить к рейху. Его политика состояла в том, чтобы всеми силами способствовать эрозии австрийского государства изнутри, и когда оно окажется неспособным защищать себя, нанести решительный удар. На последовавшем вскоре плебисците 99,75 процентов австрийцев проголосовали за аншлюс и «список фюрера».

Так, Гитлер первый провел тестовое уничтожение государства в рамках своего проекта построения ведомой Германией единой Европы. России, разумеется, с самого начала отводилась роль сырьевого придатка рейха, «германской Индии». Впрочем, уничтожение государств никогда не было для Гитлера искусством ради искусства. Гитлер уничтожал суть государства, его независимость, но не оболочку. В этом смысле Австрия была скорее эмоциональным исключением — нельзя забывать, что фюрер сам был австрийцем.

Во всех других обстоятельствах Гитлер предпочитал сохранить государственную оболочку нужной ему территории, внешние обряды и церемонии ее властных институтов. Пока у власти находился марионеточный режим, который, если пользоваться излюбленным выражением нацистов, «работал по направлению к фюреру», не было нужды в ликвидации такого государственного образования. Формальную независимость в нацистской единой Европе сохраняли почти все существовавшие тогда государства. Исключение составляли, пожалуй, Югославия и Польша, но для особого обращения с этими странами были свои причины как рациональные, так и эмоциональные.

Итак, за немногими исключениями, гитлеровский «новый порядок» был вполне совместим с формально независимыми государствами, лидеры которых умели «работать по направлению к фюреру».

Опыт Гитлера по разгребанию «мусора мелких государств» пригодился в эпоху глобализации. Теперь государства создаются, поддерживаются и (в самом крайнем случае) уничтожаются международными структурами, цель которых — создание «нового мирового порядка» — о, конечно же, исключительно для блага пасомых народов.

Обозреватель «Нью-Йорк Таймс» Томас Фридман окрестил новый подход к государственному строительству «глоболюцией».

Если государство не в состоянии начать необходимые экономические реформы сверху или снизу, их нужно вызывать «со стороны», пишет Фридман. Внешнее вмешательство должно установить в стране режим, который готов сделать ее «членом международного сообщества», что предусматривает открытие экономики для международных игроков, проведение широкой приватизации, резкое сокращение социальных программ и так далее.

Ирония истории состоит в том, что Югославия снова оказалась единственной страной в Европе, не готовой «вписаться» в предлагаемый «новый порядок». Гипотеза, согласно которой нравы европейской политики с течением времени смягчаются, прошла проверку весной 1999 года. Белграду и другим сербским городам тогда, пожалуй, повезло еще меньше, чем в 1941-м.

Если сравнить цифры потерь и масштабы материальных, моральных и психологических разрушений, напрашивается вывод, что предложенное в свое время Геббельсом понятие «тотальной войны» никуда из общеевропейской политики не ушло, а, скорее, приобрело новые измерения.

Арсенал разгребателей «мусора мелких государств» в последние годы обогатился: если Югославию по старинке разрушали бомбардировками, угрозами и пропагандой, то Македонии предложили написанную французским экспертом конституцию.

Теперь гадкого, похожего на обезьянку Геббельса сменила привлекательная Лара Крофт — но бестия внутри осталась. Разница состоит лишь в том, что Геббельс был смертен.

В 1941-м полное торжество европейской идеи на Балканах предваряло ее мощный бросок на Восток. Не предстоит ли нам вскоре увидеть повторение (на новом уровне, разумеется) старого сценария?

Впрочем, любая идея в процессе расширения постепенно обращается в свою противоположность.

При всем объединительном пафосе идея Европы подразумевает возведение охранительной Великой Стены на ее границах. «Крепость Европу», надежно защищенную от чуждых «нецивилизованных» рас, хотел создать еще Гитлер. Сегодня вопрос состоит не в том, будет ли возведена новая «Восточная стена», а в том, на каком рубеже она будет построена.

Восточноевропейцы, которые всегда входили в сферу влияния тех или иных империй, инстинктивно стремятся оказаться в блоке победителя, по правильную сторону стены. Эта стена должна быть чудом технологии. Она должна быть проницаема с европейской стороны и непроницаема с азиатской. Впрочем, не совсем непроницаема — скорее, с управляемой проницаемостью. Она должна позволять европейцам экспортировать на Восток политическую нестабильность, инфляцию, страх и ненависть, разрушительные комплексы — иными словами, свои проблемы.

При этом Европа должна обеспечивать с Востока все возрастающий поток энергии — не только топлива, но и человеческих ресурсов, людей. По мере освоения «цивилизацией» новых территорий, превращенных, естественно, перед этим в чистый лист бумаги, граница должна передвигаться дальше на Восток. С этой точки зрения государства и народы Востока должны представлять собой хаос, который бы и сам жаждал организации со стороны.

Старомодные конституции Дании и Ирландии вынудили правительства в этих странах вынести вопросы дальнейшей европейской интеграции на референдум. Датчане и ирландцы, в сущности, проголосовали против единой Европы — так же, как сделали бы немцы и прочие народы, если бы их спросили. Непокорных или заставят переголосовать, или придумают другой способ, как обойти демократические церемонии в столь существенных вопросах.

Власть олигархии в Четвертом рейхе вполне сочетается с поисками социального общего знаменателя, стремлением элиты сделать общество если не бесклассовым, то более однородным.

Во время празднования Дня свободного труда 1 мая 1937 года Гитлер заявил, что Германия — это бесклассовое общество, где у человека любого происхождения есть шанс подняться на самый верх исключительно при помощи своих личных заслуг — конечно, если этот человек, как фюрер в свою бытность солдатом, самоотверженно, полностью подчиняется коллективным интересам нации.

О своей приверженности принципу меритократии не раз говорил и теперешний британский премьер Тони Блэр.

К равенству возможностей призывают в своих документах все партии власти в нынешней Европе: от постсоциалистических «новых лейбористов» в Британии до неофашистского «национального альянса» в Италии. Разумеется, это равенство возможностей не распространяется на миллионы «рабов XXI века» — тех, кто бежит в Европу от конфликтов и нищеты, созданных триумфальным шествием глобализации по планете.

Точно так же гитлеровское «бесклассовое общество» мало относилось к миллионам рабов Третьего рейха и к десяткам миллионов тех, кто стоял у него на пути.

Цель новой общеевропейской меритократии — дискредитация реального пространства и замена его виртуальным XYZ Лары Крофт.

Это гигантское деловое предприятие, которое сулит неслыханные прибыли. В сущности, смысл этого процесса в том, чтобы сделать самого человека необязательным и на этом хорошо заработать.

«Государство есть в нас», — писал С. Н. Булгаков.

Если из европейцев извлекут Лару Крофт, мало не покажется…