* * *
Но проблемы это не решало – сегодня во второй половине дня должна была состояться экспертиза, а после этого меня ждала только тюрьма или рабство. Думать об этом было страшно. Поэтому я думал об Алле. И уже решился пойти сдаваться к Андреевне, чтобы она мне прочла номер. А я бы его запомнил. А лучше – записал, поскольку память на цифры у меня хуже некуда. Вот только как и чем я смогу писать?
Я отправился на кухню, выволок мешок картошки, который стоял за холодильником, вытряхнул всё, что там оставалось, в ванную, тщательно помыл картофелины – исключительно по соображениям эстетики – принес в комнату и сложил на полу здоровенной кучей.
Взял мобильник и вышел из квартиры. К Андреевне идти не пришлось, мне повезло – на лестничной площадке гремел ключом сосед, с которым мы не были знакомы, но всегда здоровались кивком головы. Этот флегматичный пенсионер ничуть не удивился странной просьбе. Или сделал вид, что не удивился. С большим трудом и с моими подсказками он нашёл в мобильнике телефон Аллы и зачитал вслух.
Кратко поблагодарив, я кинулся в квартиру, без конца повторяя цифры, чтоб не забыть, и начал их выкладывать на полу картошкой. Начал с большого-большого плюса. За ним выложил богатырскую семерку и оглянулся – хватит ли ширины комнаты? Вскоре выяснилось, что ширины комнаты хватит, а вот количество картошки я недооценил. Могучей горы хватало лишь на первые четыре знака. Пришлось жертвовать плюсом и семеркой – я и без подсказки твердо помнил, как начинаются мобильные номера в России. Но и этого не хватило, чтобы выложить всё до конца, даже очень схематично. Тут во мне проснулся профессиональный программист, и я стал прикидывать, не экономнее ли выложить номер в двоичном коде? Но сообразил, что картошки для этого понадобится ещё больше. Идею выложить номер римскими цифрами я тоже забраковал. Как и идею взять нож и пошинковать картошку на более мелкие графические элементы. Куда более здравой показалась идея обозначить цифры кучками картофелин соответствующего количества. Странно, почему человечество до сих пор не додумалось до этой логичной мысли, а пользуется арабскими загогулинами, в которых ни системы ни логики? Но и здесь обнаружилась проблема: в номере Аллы были несколько девяток, а также ноль, который вообще неясно как обозначать – то ли пустым местом, то ли десятью картофелинами, и тогда экономии совсем не получалось. В итоге был применён комплексный метод: цифры от единицы до шести я закодировал кучками, всё остальные – выложил схематичными арабскими. Единственная неприятность состояла в том, что пока я с этим всем возился, забыл одну цифру в серединке. Но для настоящего программиста забытая цифра не проблема: извинившись перед тремя незнакомцами, дважды услышав от скрипучего робота «неправильно набран номер» и дважды «абонент заблокирован», я убедился, что забытая цифра – семёрка.
– Что тебе надо, Саша? – устало и сухо произнесла Алла.
– Поговорить… – тихо начал я, аккуратно выкладывая цифру семь в пустующем месте.
– Нам не о чём больше говорить, Саша, – вздохнула Алла. – Мне всё давно понятно.
– Да что тебе понятно, Аллочка? – взорвался я. – Что? Ты собрала коллекцию фактов, которые тебе всё объясняют. Работал без выходных – не любит. Убежал с дачи – не любит. Не позвонил – не любит. И ты не желаешь допустить, что для каждой из этих мелочей могут быть другие объяснения! Кроме «не любит»!
Я перевёл дух и вышел с мобильником на кухню. Для такого серьёзного разговора нужна ясная голова. И я сделал большую ошибку – надо было выпить кофе перед тем, как начинать разговор. Горячего, крепкого кофе. Чтобы всё вокруг стало понятно, энергично, добро и светло. А нужные слова находились сами собой. Но не поздно это сделать и сейчас, делов-то, заварить кофе…
– Из мелочей складывается система, – тихо отвечала Алла. – Знаешь броуновское движение? Каждая молекула воды двигается по своей случайной траектории. И ты можешь мне перечислить миллиард молекул и привести миллиард доказательств, что их траектории случайны, а совпадения в направлении объясняются местными проблемами молекул…
– Но ведь так и есть! – вскричал я, наливая в чайник воду. – Аллочка, кто из нас физик, в конце концов? Броуновское движение действительно хаотичное!
– Хаотичное, – откликнулась Алла. – Но хаос по имени Волга движется прямиком в Каспийское море, и не заметить этого может только идиот. Саша, я похожа на идиотку?
– Аллочка, послушай меня! – проникновенно начал я. – Почему ты не даёшь мне возможности объяснить? Я тебе всё-всё объясню!
– Объяснишь, – перебила Алла, – но сперва ты меня послушай, Саша. Послушай в последний раз и постарайся понять. У каждого человека есть физические константы. Рост, вес, размер обуви. Помнишь, ты мне рассказал про своих бывших женщин, а я сразу спросила, сколько ты с ними прожил в любви? И ты ответил…
– Да выслушай ты меня, наконец!!! – крикнул я.
– Если будешь на меня орать, – отрезала Алла, – я брошу трубку.
– А если ты не будешь слушать, что я тебе пытаюсь объяснить – я брошу трубку!
– Брось, – предложила Алла. – Брось. Но не думай, что после этого я ещё когда-нибудь в жизни её подниму.
Я промолчал. Спасёт только кофе. Главное – продержаться. Я глянул на чайник – в нём уже булькали первые пузырьки.
– Так вот, – продолжила Алла. – Я тебя спросила, сколько ты прожил со своими любимыми женщинами. И ты ответил, что с одной два года, и с другой примерно два года.
– Два года и семь месяцев!
– Не важно. Важно, что время любви у каждого человека – это тоже константа, у каждого своя. Если не веришь – понаблюдай за окружающими, и убедишься. Этот срок может удлиняться или уменьшаться в зависимости от обстоятельств, но в идеальных условиях – в идеальном городе, в идеальном обществе, в вакууме, образно говоря, – он константа для каждого человека.
– Бред, – сказал я. – Тот же Коляныч с Ольгой прожили вместе три семестра и разошлись, до сих пор не разговаривают. А теперь с женой Коляныч уже восемь лет!
– Речь идёт о любви, – возразила Алла. – Я ничего не знаю про твоего Коляныча. Во-первых, может, это у вашей Ольги константа любви три семестра, а затем она его бросила?
– Нет, – сказал я.
– Во вторых, – продолжала Алла, – жить под одной крышей – не значить любить. Ты уверен, что твой Коляныч свою жену до сих пор любит, а не терпит как удобную соседку?
Я задумался. Любит ли Коляныч жену так, как любил её первые полтора года? Как любил Ольгу, когда они три семестра ходили по институту не расставаясь, трогательно взявшись за ручки, поминутно глядя друг дружке в глаза и перешёптываясь?
– Константа любви, – продолжала Алла, – у всех разная. У кого-то десять лет, у кого-то – сорок, у тебя – два года, у Баранова твоего – неделя…
– Ага! – оживился я. – Если уж у нас зашла речь о Баранове, то я бы хотел…
– Я ещё не закончила, Саша. Позволь мне закончить, а затем я выслушаю, не перебивая, тебя. Хорошо? Так вот, у тебя константа любви равна двум годам.
– А у тебя? – не выдержал я.
– У меня больше, – сухо ответила Алла. – Ты обещал не перебивать. У тебя – двум годам. У нас с тобой прошла половина этого срока. И всё то, что у нас сейчас происходит, по научному называется «период полураспада отношений».
– Период полураспада отношений… – повторил я хмуро.
– Да, Саша. И я не хочу ждать год, пока наши отношения догниют окончательно и распадутся. Давай расстанемся сейчас, пока мы ещё испытываем друг к другу какие-то чувства…
– Да почему ты так уверена, что через год с нами что-то случится?! – закричал я, выключая закипевший чайник.
– Случится, – сказала Алла, и голос её дрогнул. – Чувствую, обязательно случится какая-нибудь гадость. А я так не могу, Саша… Мне больно, очень больно… И мне будет ещё больнее…
Я оглянулся и посвистел – все чашки были грязными, на дне каждой спёкся толстый слой нефтяного кофе пополам с сахаром. Прижав мобильник плечом к уху, я открыл тоненькую струйку воды и начал торопливо мыть чашку.
– Саша, – позвала Алла мягко, но с такими железными стружками в голосе, какие выдавала лишь в самых крайних случаях, – давай швырнём наши трубки и закончим ненужный разговор, чтобы не тратить мобильное время?
– Да почему ты не хочешь меня выслушать?! – крикнул я.
– Почему? – Алла вздохнула и продолжила жёстко: – Я очень хорошо ориентируюсь в звуках. Ты разговариваешь так, будто тянешь время, думая о чём-то своём. Судя по шорохам, ты всё время относишь надоевший мобильник от уха и прикладываешь снова. Ты насвистывал себе под нос, пока я изо всех сил пыталась донести до тебя то, что считала очень важным для нас. А теперь – ты зашёл в туалет и начал писать…
– Знаешь, Алла! – начал я, решительно дернув головой.
И я бы всё объяснил, и всё рассказал, и она бы поняла. Но в руках у меня была проклятая чашка, а мобильник выскользнул из-под уха. И не успел я от неожиданности выматериться, как он кубарем скатился по руке и с ярким хрустом рассыпался на полу…
Я бросился за ним, торопливо вставил аккумулятор, включил – мобильник работал! Но как Алла истолкует обрыв разговора – сомнений не оставалось. Медлить было нельзя, и я бросился в комнату, чтобы глянуть номер и перезвонить. Но стоило мне переступить порог, как пол под ногами заскользил, крутанулся, подпрыгнул – и так больно ударил по спине, что перехватило дыхание. Мобильник сделал в воздухе кувырок и упал, рассыпавшись в третий раз за этот день.
Я с трудом сел и осмотрелся. Вокруг лежала картошка. Не римскими цифрами, не арабскими, не в двоичной системе и не кучками. Лежала она самым настоящим броуновским движением – равномерно по всему полу. А посередине сидел Гейтс. Тревожно помахивал хвостом, круглыми своими глазами удивлённо пялился на меня, а лапой всё ещё поигрывал с очередной картофелиной, лениво и отточенно, как профессиональный футболист – вправо-влево, вправо-влево… Пас!
Фонарик
У меня была небольшая идея. Идея могла оказаться ошибочной, но всё равно это была надежда. И чтобы реализовать идею на все сто, мне срочно нужен был хороший мощный фонарь. Да и вообще он мне был теперь нужен на всю жизнь.
Поэтому я приехал на радиорынок, рассеянно прошёлся по рядам, торгующим компьютерными блоками и китайской электроникой, и вскоре увидел то, что нужно: мудрого старичка-радиолюбителя, сидевшего с паяльником в самой убогой палатке, заваленной откровенным хламом. Я коротко и внятно объяснил ему задачу. Объяснил, что сроки поджимают, а денег я готов заплатить столько, сколько потребуется. Старичку тут же потребовалось очень и очень много. Я аккуратно разъяснил, что сам оканчивал Институт Автоматики, знаю, с какого конца держат паяльник, что сам могу начертить эту пустяковую схему, и прекрасно знаю, из какого дерьма это собирается за пять минут. Поэтому если я готов платить, то только за срочность. Старичок понял, и цена сразу упала втрое. Больше падать не желала, поскольку старичок имел своё мнение насчет простоты схемы, открыл мне глаза на кое-какие нюансы, например, настаивал на внешних усилительных каскадах, в общем, гарантировал высокое качество – по-моему, из чисто спортивного интереса. Затем мы обговорили технические моменты. Я настаивал на мощности, требовал широкого спектра и подчеркивал условие экономичности. Старичок пытался узнать, для чего мне это нужно, и предлагал собрать отпугиватель собак или комаров. Наконец, все вопросы мы решили. Я оставил залог и сходил перекусить, а когда вернулся через час, почти все было готово.
Приятно удивив меня, старикан даже собрал устройство в корпусе плоского фонаря, поставив самый большой пьезоизлучатель вместо отражателя с лампой, а два поменьше – в корпусе. В моём присутствии старичок внимательно запаял последнюю деталь, а потом долго пытался отстроить схему. Наконец выяснилось, что транзистор в усилительном каскаде битый. Старичок сходил в палатку к коллеге и принес новый. Схема заработала. Ещё полчаса ушло на настройку. Я точно не знал, какой диапазон мне нужен, поэтому изначально требовал высокочастотный белый шум широкого спектра. Сейчас мы спектр уточнили: в процессе настройки я понял, что свыше трехсот килогерц мне не надо – я их не вижу. Нижний предел выбрали в пятьдесят килогерц – с запасом, чтобы его точно не слышали даже самые музыкальные уши. Тем не менее, устройство при работе ярко фонило синим, и даже на слух тихонько шипело. Я говорил, что это недопустимо. Старичок тыкал пальцем в экран осциллографа и кричал, что я больной. А я тыкал пальцем в то, что фонило – транзисторы выходного каскада. Старичок крутил пальцем у виска и объяснял, что транзисторы в принципе не могут вибрировать. Это я прекрасно знал и без него, но все-таки верил своим глазам. Старичок требовал физических объяснений. Я предположил, что какие-то уроды заделали кристалл транзистора на подложке из пьезокерамики. Старичок глубоко задумался, плюнул, полистал ветхий справочник и запаял транзисторы совсем иного типа. Они не светились никак, зато резали часть спектра. Я сказал об этом старичку. Он ткнул палец в справочник и сказал, что транзисторы высокочастотные и работают с мегагерцами, а мои сотни килогерц для них вообще плевок. Я переадресовал плевок в сторону справочника и предложил посмотреть на осциллографе. Старичок долго смотрел на экран осциллографа – сначала скептически, потом удивленно, потом до него, наконец, дошло. И, к сожалению, куда больше, чем мне бы хотелось. Со мной он заговорил очень заискивающе и на «вы», и больше ни словом мне не перечил. Он поставил самые лучшие аккумуляторы, и дал ещё два в комплекте. А когда я попросил отпаять светиодиод, показывающий, когда прибор включён, понимающе кивнул «извините, как я не сообразил, зачем вам»? И лишь на прощание не удержался и все-таки спросил:
– Скажите… Как вы это делаете?
Я вздохнул, но нашёл как раз те слова, что были нужны:
– Я из семьи потомственных флейтистов пикколо, у нас очень тонкий музыкальный слух…
Конечно это вранье не могло объяснить всего того, что он видел. Но не противоречило науке, лишь отодвигало порог невозможного. Старичок заметно расслабился и заверил меня, что всегда будет рад видеть, если вдруг что ещё понадобится. Мне показалось, что ему очень хотелось спросить меня, зачем мне эта такая штука. Но он не спросил.
И я ушёл с рынка с отличным мощнейшим фонариком, в свете которого я видел даже лучше, чем глазами. Сначала я хотел запихнуть его в штаны, но вдруг подумал, что совсем ничего не знаю о влиянии мощного ультразвука на гениталии. И я повесил его в кошелек на ремешке на шею. Насчет действия ультразвука на сердце и мозг я тоже ничего не знал, но это казалось как-то по-мужски более достойно.
* * *
До экспертизы ещё оставалось время, я послонялся без дела вдоль ларьков на выходе из рынка, размышляя, не сделать ли ещё одну попытку позвонить Алле. Причём больше всего меня напрягала перспектива останавливать незнакомых людей и просить их покопаться в моём мобильнике. Не знаю, туго мне всегда давалось общение с незнакомыми. Не понимаю, как некоторые умудряются даже с девушками на улицах знакомиться? Взять того же Баранова… При воспоминании о Баранове и без того паршивое настроение ухудшилось.
Я решил взять себя в руки и действовать. Делов-то, остановить прохожего… Извините, я плохо вижу, не поможете ли мне… Я вынул мобильник и огляделся. Прямо на меня шагал лысый мужичок с дипломатом.
– Простите, пожалуйста… – начал я, протягивая ему аппарат, но мужичок прошёл мимо, не заметив меня.
Тут меня потрясли за плечо. Я обернулся и увидел нахального парня, судя по виду – местного барыгу.
– Эй, мобильники старые продаешь? Работает? – спросил он и, не дожидаясь ответа, цапнул аппарат из моей руки.
Я обиделся, что меня приняли за карманника, приехавшего сбывать добычу, потянулся, чтобы выхватить аппарат, но барыга отвел руку назад.
– На бутылку пива меняю, – предложил он.
– Ты сдурел?! – возмутился я.
– Ладно, две бутылки, – согласился барыга. – А чего ты хочешь? С разбитым экраном у тебя его никто не возьмет.
– Не продаётся! – рявкнул я, отобрав мобильник.
И только через несколько секунд до меня дошёл смысл его слов. Я попытался ощупать пальцем мобильник, но не чувствовалось, есть там трещины или нет. Тут я вспомнил про свой фонарик, включил его и осмотрел мобильник в свете. Теперь всё было видно. Экран – вдребезги. Да и неудивительно. Последняя надежда объясниться с Аллой исчезла. По крайней мере, в ближайшие дни.
И тут меня осенило! Я вспомнил, что мобильник бережно сохранял номера, набранные последними. И найти этот список было проще простого – No, No, два раза стрелка влево, Yes…
– Что? – устало откликнулась Алла в ту же секунду.
– Аллочка, послушай меня, пока нам опять что-то не помешало! – начал я бодро, и, как мне казалось, последовательно и убедительно. – У меня две новости: одна обычная, другая плохая.
– Обычная – в смысле, напился… – В её голосе вопросительной интонации не чувствовалось.
– Можно подумать, я регулярно напиваюсь! – возмутился я. – Между прочим, мне только что пиво предлагали, я отказался…
– Поразительно, – произнесла Алла. – Ладно, сдаюсь.
– Обычная новость, что я тебя очень люблю…
– Саша, зачем ты меня мучаешь? – голос её дрогнул.
– А плохая новость… Алла, у меня всё плохо. Очень плохо. Хуже некуда. Ты ведь не всё ещё знаешь. Ты знаешь, что меня уволили с работы, что я разбил машину, что я влетел на такую дикую сумму, что в жизни таких денег…
– Сумма ещё не известна, – перебила Алла.
– Через час будет экспертиза, скажут.
– Сегодня? – изумилась Алла. – Авария была в пятницу, сегодня – вторник. А когда группа разбора? А кто делает экспертизу?
– Ну… мы в ГАИ там оформили все протоколы ещё в пятницу… – смутился я. – А чего разбираться? По-любому виноват я, нарушил правила…
– Кто проводит экспертизу?! – требовательно отчеканила Алла.
– Ну, это же их машина… Они там где-то у себя и проводят, автоцентр по улице Водников, мне ГАИ туда выписали это… Направление. Я же не застрахован?
– Саша, ты клинический идиот? – произнесла Алла, помолчав, и в её голосе снова почти не было вопросительной интонации. – Ты хоть вообще понимаешь, какой дикий бред ты мелешь?! Какой автоцентр? Какое направление из ГАИ? Ты понимаешь, что тебя разводят как самого последнего лоха, каких даже в лошиных заповедниках не осталось?!
– Почему ты так думаешь? – обиделся я. – Нет, они, конечно, подставились бортом специально, но и я сам виноват… Но экспертизу-то назначили в ГАИ. Скажешь, и ГАИ в сговоре?
– Естественно!
– И автосервис в сговоре?
– Естественно!!!
– Ага, всемирный заговор против Саши Тимченко. Паранойя.
– Саша!!! – закричала она. – Немедленно!!! Не вздумай туда ехать!!! Немедленно бери хорошего адвоката!!! Хочешь я найду? И немедленно…
– Алла, прекрати панику, – перебил я. – У меня другая идея, если сработает – всё будет нормально. Я тебе вообще не по этому поводу звонил, а по более серьёзному…
– Куда серьезней?! Куда?!
– Алла… – я глубоко вздохнул. – Со мной беда. Я – ослеп.
Трубка так долго молчала, что я уже испугался, что в мобильнике сел аккумулятор, и он выключился. Я бы не очень удивился – вполне логичный для этих дней поворот событий. Но Алла ответила.
– Ты не ослеп, Саша, ты ох…ел, – произнесла она упавшим голосом. – Господи, ну что я могу сделать? Ну что я могу?! Что?!
– Приезжай ко мне сегодня? – произнес я и замер.
– Приеду, – бесцветно ответила Алла. – Но очень поздно, после работы.
– Да хоть когда!!!
– Привезти что-нибудь? – бесцветно спросила Алла.
– Ничего! Только сама! Хотя…
– Да?
– Помнишь, ты говорила, что у вас в здании библиотека была для слепых? Захвати какую-нибудь книжку?
– Саша! Ты действительно перестал видеть?!
– Вижу, вижу, – успокоил я. – А как бы я носился по городу? Ты же это… хорошо ориентируешься в звуках? Шум улицы слышишь?
– Ладно, – вздохнула Алла, – давай до вечера, я тебя целую.
– И я!
* * *
Экспертиза
Когда я приехал на экспертизу, все уже были в сборе. Сердце ещё тревожно постукивало, но как только я вошёл в просторный гараж, гипотеза блестяще оправдалась. Красная спортивная иномарка уже издалека оказалась тем, на что я и надеялся – полированной грудой хлама, на которой не было живого места от подставных аварий.
А когда я походил вокруг, осматривая её, всё стало видно как на ладони. Алла была права – эксперт, разумеется, тоже всё знал и оценивал повреждения не первый раз. Я не спешил. Они тоже.
И начался блестящий спектакль, который играли специально для меня. Эксперт ходил вокруг машины, рассматривая слетевший капот и побитый бампер. Он озабоченно цокал языком. А уж когда приступил к ощупыванию здоровенной вмятины на борту, начал горестно вздыхать и охать, словно машина была его любимым и единственным ребенком.
А я, тем временем, искренне недоумевал, как всего лишь пару дней назад на полном серьёзе поверил, будто мой тёртый «Жигулёнок» и впрямь способен без особых потерь протаранить в корпусе новенькой спортивной иномарки такую немыслимую дырищу…
Первое действие закончилось, и начался второй акт. Эксперт начал называть цены. Цены очень впечатляли, хотя я понятия не имею, насколько они соответствовали реальным. Но оба кабана каждый раз возмущённо шипели и орали, что это ваще, это просто ваще, чтоб он сам за такие деньги ремонтировал или указал место, где за такие копейки отремонтируют такую тачку. Эксперт был непреклонен, вёл себя независимо и жёстко.
Кабаны швыряли ключи на капот и орали, чтобы им пригнали такую же новую. Но ключи швыряли аккуратно, чтобы не подрать краску. Эксперт говорил, что его слово – закон. Наконец, кабаны открыто предложили ему взятку…
Возмущение эксперта было неописуемым. Это надо было видеть! Он разорался, разматерился так, что мне стало за него страшно. Немного отдышавшись, эксперт в назидание сбросил общую сумму аж на тысячу долларов. И пригрозил, что сбросит ещё, если кто-нибудь попробует здесь вякнуть… Кабаны приуныли, пробурчали немного насчет того, что их вгоняют в нищету и пускают по миру. Причем эту мысль им удалось выразить, не используя никаких других слов, кроме жалобного мата.
Спектакль был окончен, и настал мой выход – все трое посмотрели на меня.
Я понял, что так красиво сыграть у меня не получится, но надо было хоть немного постараться. Первым делом я горячо поблагодарил эксперта за поддержку. Я даже пожал ему руку, чем немного озадачил. Затем я подошёл к машине и заявил, что как честный человек должен признать: хозяева машины правы. Машина пострадала намного больше, чем кажется эксперту, и многих повреждений он попросту не заметил. Тут уже напряглись все трое.
А я начал вкратце перечислять основные дефекты. Для начала показал пальцем на корпусе, где именно проходит шов, которым корпус сварен из двух разных машин. А заодно мимоходом объяснил, в каком месте днища приварена заплата непонятного происхождения. Мельком похвалил подвеску, но много рассказал про коробку передач, вынутую из автомобиля абсолютно другого типа и класса, и работавшую теперь едва ли не ли не вопреки законам физики.
Затем вкратце описал общую коррозию кузова, а ради примера обозначил те места, где я берусь на спор проткнуть его пальцем. Затем перешёл к описанию многочисленных побоев от столкновений.
Кабаны сперва пытались меня перебивать и перекрикивать, но я никак не реагировал – продолжал тихо и спокойно рассказывать про их машину. Вскоре они смекнули, что из-за своих воплей многое пропускают. Они притихли и слушали внимательно всё, что я говорил. Могу спорить, кое-что было новостью даже для них самих, и, судя по прищуренным глазкам, кому-то теперь за это должно было сильно влететь.
Надо отдать им должное: кабаны хранили надменные и неприступные лица до последнего. Даже когда я зачитывал разные серийные номера на задней и передней части кузова, а также перебитый номер на двигателе – в свете фонарика всё это читалось прекрасно.
Кабаны дрогнули, только когда я напоследок прошёлся вдоль кузова и заметил, что у машины очень и очень необычная разводка поворотников: такая, чтобы иметь возможность мигать бортами в совершенно произвольной комбинации. Вот тут кабаны откровенно скисли. А затем – жутко напряглись, ожидая, что я сейчас с них самих потребую огромных денег.
Но я назвал лишь скромную сумму за крыло и фару. И мне её тут же без вопросов выдали. Что интересно – эксперт.
* * *
Окула
Первым делом я позвонил Алле и сообщил, что экспертиза закончилась, и я вообще ничего никому не должен. Алла отнеслась недоверчиво, но я пообещал всё-всё-всё рассказать ей вечером. Пока что мне и самому не верилось, что этот кошмар последних дней так неожиданно закончился.
Когда ты оказываешься полностью во власти обстоятельств и не имеешь никакой возможности ими управлять, поневоле становишься мистиком. Взвесив факты, я рассудил, что именно сегодня удача начала мне улыбаться. Винчестер с рабочего компьютера и зарплату я выбил, фонарик себе обустроил прекрасный, почти помирился с Аллой… почти… И полностью избавился от проблемы с иномаркой. А значит, можно обнаглеть и попытать счастья и в другом месте… Благо до вечера ещё далеко.
Визитка «Окулы» обнаружилась почти сразу, отзывчивые прохожие прочитали мне номер, трубку поднял сам Леонид Юрьевич, согласился принять меня сегодня же и объяснил, как добраться.
На этом везение стало иссякать. Офис «Окулы» располагался на территории какой-то воинской части так далеко за городом, что ехать туда на такси, как я планировал на радостях, казалось безумием даже в моей финансово-благополучной ситуации. Становилось понятно, каким образом Леонид Юрьевич оказался в тот день на проселочной дороге.
Пока я трясся в электричке и ждал пригородного автобуса, уже полностью осознал, что человеку без автомобиля для того, чтобы работать здесь, придётся бросить город и переселиться в один из ближайших поселков. Но самое печальное – у меня стали появляться упаднические мысли, зачем я вообще сюда еду, если теперь… Но думать об этом я себе не позволял – каждый раз на этом месте мысленно нажимал у себя в голове клавишу «Reset» и перезагружал направление мыслей заново, стараясь думать на любую другую тему, кроме компьютеров. Получалось неважно.
Документы у меня проверили трижды: на проходной у входа в военный городок, на вертушке при входе в пятиэтажное здание, напоминавшее бывший советский НИИ, и ещё на пятом этаже, где и располагался офис «Окулы». Покосились на фонарик, висящий на шее, но ничего не спросили. Фонарик работал, светил на полную.
Леонид Юрьевич принял меня в своём кабинете. Он был деловит и приветлив, хотя у меня сложилось четкое впечатление, что ему совсем не до меня. На его столе всё время по очереди звонили оба телефонных аппарата, а один раз в дверь постучался молоденький военный и с порога скороговоркой начал «тарищ генерал…» – к моему огромному удивлению. Но Леонид Юрьевич поднял руку и военный исчез. В том, что он действительно генерал, у меня теперь не было повода сомневаться. Было стыдно за то, как я с ним запанибратски болтал в его машине по пьяни… Хотя, может ему как раз понравилась открытость?
– Александр, – бойко начал генерал, – парень ты, я вижу, неплохой, только много пьешь.
– Один раз всего было… – пробурчал я.
– Не спорь! – помахал рукой генерал. – Говорю: много пьешь. Вижу. Прекращай.
– Ладно, – кивнул я.
– Как там твои проблемы? – вспомнил генерал. – Что-то у тебя с машиной было?
– Всё в порядке, – сказал я. – Всё уладил.
– Молодца! – кивнул генерал, энергично разрезая ладонью воздух. – С девочкой помирился?
– Почти… – улыбнулся я.
– Значит так: испытательный срок – месяц. Сейчас сюда зайдет Никита, твой будущий начальник по компьютерам. Он покажет твоё рабочее место. Для нашего отдела кадров приготовить: две фотографии, военный билет в порядке? Трудовую книжку…
Дальше тянуть было нельзя.
– Леонид Юрьевич, – начал я, покусав губу. – Есть небольшая проблема…
– Слушаю.
– Я… В общем… Даже не знаю, с чего начать…
– С главного, – уверенно сказал генерал. – Всегда с главного.
– С главного… Помните, я вам тогда ещё сказал, что у меня что-то с глазами случилось? Ну и… в общем, я больше никогда… – я умолк и выпалил: – Никогда не смогу работать на компьютере! Нет ли у вас для меня другой работы?
Генерал недоуменно побарабанил пальцами.
– Глаза беречь надо, – сказал он. – Какое у тебя сейчас зрение?
– Очень у меня неправильное сейчас зрение, – буркнул я. – Вижу не то, что надо.
– В каком смысле? – насторожился генерал.
Я вздохнул и начал перечислять.
– Лицо я ваше вижу плохо: мимику-то различаю, а вот какие у вас брови, какое выражение глаз, румяные ли щеки – этого я не знаю. Я и знакомых теперь узнаю с большим трудом – по форме лица, носа и посадке глаз. Но зато вижу внутренние органы, кости… – Я заметил, как генерал подобрался, принюхался, не пахнет ли спиртным, а затем поглядел на меня как на ненормального. Поэтому я быстро добавил: – Вижу у вас следы от перелома ребер и металлическую вставку на правой ключице. Вижу ваш письменный стол насквозь и шкаф. В столе…
– Стоп, – сказал генерал и положил ладонь на стол, словно хотел его прикрыть. – Ну-ка, объясни?
– Не могу объяснить, – вздохнул я. – Просто вместо световых волн я вижу звуковые. Так получилось…
– А нукась, – крякнул генерал, вынимая из ящика стола дискетку. – Что на этой дискете записано?
– Леонид Юрьевич, вы не поняли, – я вздохнул. – Дискеты читать не умею. Я не экстрасенс, не фокусник и не больной на голову. И не белая горячка у меня. Просто… заболевание такое. Неизвестное науке. Вижу только то, что для звуковых волн прозрачное. То есть – всё…
