И вот раздаются снова шаги, за дверью слышу голос “кстати, заглянем на секунду вот сюда”. И вваливается в комнату вся процессия. И зырит на меня. А Гоша встал за мной и плечо сжимает — мол, приготовься. А я смотрю на эти лица. Один очень толстый господин кавказской внешности. Очень важный и серьезный. Но бледный, напуганный. С ним — видимо, его охрана. А рядом еще одна суровая морда. Конечно, моложе, чем мой очкастый, но сразу видно — это его босс. И еще два быка, видно местные.

— Здравствуй, Кирилл, — говорит босс и выразительно на меня смотрит.

Я чего? Я отыгрываю испуг.

— Плохие для тебя новости, — говорит босс. — Беседовал с нашими общими знакомыми. Которые денег взяли, а отдавать не спешат. Так вот, Кирилл, наши общие знакомые даже тебе помочь не хотят. Понимаешь?

Я открываю рот и начинаю голосить:

— Отпустите меня! Что вы со мной делаете? Не надо! Не надо! Папа! Папа, помоги! Папа!

Очкастый удовлетворенно кивает, а гости переглядываются.

— Не проблема! — громко объявляет босс. — Мы тебя обязательно отпустим в ближайшие дни.

Я в ступоре. Этого мы не репетировали. На всякий случай молчу.

— Отпустим, — повторяет босс. — Но по частям. Первую часть отпускаем сегодня.

И кивает Гоше. Тот яростно выхватывает кусачки и поднимает их победно, чтоб зрители видели.

— А-а-а-а-а-а-а!!! — кричу я. — Не надо! Пожалуйста! Родненькие, пожалуйста, миленькие! Все что хотите сделаю! Позвоните папе! Дайте я позвоню папе! Не надо! А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!

И дергаюсь, типа вырываюсь. Но не сильно дергаюсь, я ж не дурак, промахнется Гоша — оттяпает мне вею кисть.

Надо отдать должное Гоше — молодец. Сделал все красиво и быстро. Щелк, хрусть — и мизинец на полу, а из руки кровь хлещет. Гости в ужасе, рвутся вон из комнаты, в двери давка. Не ожидали такого. Я, конечно, ору как положено, захлебываюсь до хрипа. Только мне не больно. А проблема у меня другая — чувствую, что палец растет снова. И ничего не могу с этим поделать. Поэтому прячу руку на груди, все равно пиджак уже испорчен.

— Все, — говорит Гоша шепотом, — молодец, братан, хорошо поработал. Давай быстрей перевяжу, как рука?

Ну я поднимаю руку — а там все нормально.

— Обосраться! — говорит Гоша в восхищении и поднимает с пола мизинец. — Выросло заново!

— А ты думал? — говорю.

— Я думал — это свистеж и эта, как ее, компьютерная графика. Научи, как ты это делаешь?

— Витаминов надо больше жрать, а не наркотиков.

— Слушай, братан, — произносит Гоша, задумчиво вертя мизинец, — а пальчики?

— В смысле?

— В смысле — отпечатки? Теперь разные? Я протягиваю руку, и он начинает сравнивать два пальца, сощурив глаза.

— Фиг разглядишь при таком свете, — говорит он наконец. — Но очень похожи. Жаль, если одинаковые. А то полезная была бы способность. Можно хорошие штуки делать.

— Давай-ка отвяжи меня от стула лучше. Гоша начинает меня развязывать, медленно и задумчиво.

— Слушай, — говорит он, — а как же мы будем второму клиенту культю показывать?

— Мизинец отрубленный покажете. А руку перебинтуем.

— А вдруг босс не согласится? — с сомнением говорит Гоша.

— Его проблемы, — пожимаю плечами.

— Тс-с-с, браток. Ты знаешь, кто у нас босс? Счастье твое, что не знаешь.

В это время в коридоре раздаются шаги, и входит улыбающийся очкастый. Я еще не видел его улыбающимся.

— Молодца! — говорит мне и вынимает из кармана пачку денег. — Отлично поработал. Получишь добавку за без “наркоза”. Ты не думай — мы люди честные.

— Я и не думаю.

— И не думай, не думай.

— Не думаю.

— Ты смотри, — хмуро кивает ему Гоша. — У него уже все выросло.

Я поднимаю руку и шевелю мизинцем.

— Дела-а-а-а… — цокает языком очкастый. — Профессионал. И как мы его Климу теперь покажем?

— Перебинтуете руку, — говорю.

— Не, не пойдет, — говорит очкастый. — Клим не лох. Это они лохи полные, а Клим не лох. Поэтому мы тебе и рот заклеивать будем, и воплей не будет. Клим поймет. Почует. Так что придется снова рубить.

— Во-первых, мне уже пора, — говорю, — мне вечером еще диплом писать. У меня месяц до защиты, когда я диплом буду писать? У меня экономическая часть не подсчитана вообще.

— Больной, что ли? — говорит Гоша. — Ты за эти деньги себе три диплома купишь. Вместе с тремя дипломницами!

— Не, я так не работаю. Короче, мне пора.

— Стоп, стоп, стоп, — говорит очкастый. — Пешком, что ли, пойдешь? Погоди, выступишь перед Климом, и мы тебя в город закинем, на работу.

— Никак. Ну, только еще десятка. И пятерка за отсутствие наркоза. Ну ладно, пятерку скину за опт. Десятка — и я работаю.

— Десятка? — говорит задумчиво очкастый. — Ты что ж это думаешь, мы их тут штампуем, что ли? Ты думаешь, нам деньги так легко достаются, да? Ты вообще как, с головой пацан или как?

— Как видишь, — говорю.

— Так вот послушай меня, парень. Я бы тебе, конечно, мог сказать, что дам и десять, и двадцать, и пятьдесят. И ничего не дать. Но мы же честно работаем, да? Мы же тебя не обманываем, да? Поэтому я тебе честно скажу. Как сыну. Сынок! Ни хрена ты сегодня больше не получишь! Потому что и так получил все, что надо. То, се, костюм, наркоз — куча денег. На два пальца уже получил. Поройся в карманах своих оттопыренных. Поэтому отработаешь еще раз. По-честному. Мы честно, и ты честно. Ясно?

— Очень нехорошо получается.

— Сынок. Ты на себя посмотри. Сидит живой, здоровый, румяный — и торгуется. Вот положа руку на сердце — мне деньги достаются куда тяжелее. Живешь как лось в лесу. Того и гляди из-за куста грохнут — не волки, так лесники. Ясно? Так что все нормально.

— Ладно, уговорили. Давайте вашего Клима.

— Тихо, — говорит очкастый. — Забудь это слово и не упоминай его вообще никогда. Это такой волчара, который всех за яйца держит и насквозь видит.

— А еще мне пожрать надо, — говорю.

— Вот с этим погоди, не до этого.

— Нет, — говорю, — не погоди. Вот это как раз важно — иначе работать не смогу. Организм так устроен, понимаешь?

— Гоша, принеси ему жратвы, — говорит очкастый. — Сосисок каких-нибудь.

— Вон пусть палец свой съест, — ухмыляется Гоша.

— Так, — произносит очкастый, и таким тоном, что Гоша сразу выходит из комнаты.

Проходит еще часа три. Я уже поел плотно, поболтали с Гошей о жизни — неглупый парень оказался, хотя со странностями. И наконец приехал ихний Клим. Я это понял, потому что началась суета и по коридору забегали люди. Очкастый заглянул пару раз на секунду, помахал руками, типа — готовьтесь, ша. И снова убежал. И вот наконец пришел Клим. Я сразу понял, что это он. Парень — ну на пару лет меня старше максимум. Приехал один, без охраны и прочей свиты. Здоровенный, как жердь, чернявый, глаза — как два лазера. Надо было видеть, как они все вокруг него ходят на цыпочках! Не знаю, самому захотелось встать в его присутствии, только я к стулу был привязан. Биополе, что ли, такое? Все молчат, на него смотрят — что скажет? Как отреагирует? А он так спокойно вошел, зыркнул туда-сюда, на меня уставился. Задержался взглядом. Очень тяжелый взгляд, я отвел глаза машинально и только потом вспомнил, что мне по роли не положено себя нагло вести. Сижу, в пол смотрю. К стулу привязан, рот скотчем заклеен, пиджак в пятнах крови. И этот пень черный меня глазами сверлит, покачивается.

— Гоша, давай! — говорит очкастый.

Гоша хватает мою руку, поднимает в воздух и кусачками — хрясь! В этот раз у него не так ловко получилось. Я, конечно, дергаюсь, кровь хлещет, Гоша сразу бинтом, бинтом — бинт наготове. Я же его предупредил, что палец снова вырастет, хочу я этого или не хочу. Я голову на грудь повесил, ни на кого не смотрю, понятное дело, типа — хнычу себе с заклеенным ртом.

Но чувствую — все на меня смотрят. И Клим смотрит — неподвижно, изучающе. И не вижу, но чувствую — на лице его ничего не изменилось. И все немного разочарованы. Чуть было не сказал “все наши”, вот ведь корпоративный дух! Наконец босс, ну, этот, который главный над очкастым, произносит:

— Все. Пойдем, Клим, здесь больше делать нечего.

И пауза. Клим молчит, сверлит меня глазами. И наконец произносит:

— Этого парня я-по телику видел. Он пальцы заново выращивает. Не многовато вы ему платите? Карманы от денег аж раздулись.

Разворачивается — слышу скрип ботинок в гробовой тишине — и выходит из комнаты. И вся толпа выходит вслед за ним — в гробовом молчании. Остаются в комнате только я и Гоша. Гоша молчит, вынимает нож — щелк! — открыл. А после Клима в комнате такая зловещая атмосфера повисла, что были бы тут мыши белые или мелкие зверьки, которые раньше людей дохнут от всякой радиации и прочих вредностей, — подохли бы мыши. Гоша нож вскидывает резко. Ну, думаю, пиндык тебе. В меня на юге следователь стрелял — Даже следов не осталось. Только попробуй, ткни. Я сейчас когти выпущу, веревки порву и тебе горло перегрызу. Но Гоша и не думал ничего такого, просто рассек веревки.

— Как рука, — говорит, — нормально?

— Нормально.

И бинт сдергиваю. А там действительно все нормально уже. Посмотрел на пиджак — действительно; карманы неприлично раздулись.

— Да, — цыкает зубом Гоша. — Я говорил, Клим — это всегда провал. Сынки мы перед ним…

И это были последние слова, которые я слышал от Гоши. Потому что сверху послышался далекий громкоговоритель. Не помню, что он сказал, что-то вроде того, что дом окружен.

Гоша кинулся вон из комнаты. Я бросился за ним. Поднимаюсь вверх по лестнице, а там уже топот, люди бегают с автоматами, наши люди. Я издалека в окошко глянул — а там штуки три машины. Грузовики не грузовики, джипы не джипы, Я черт разберет, что это такое. А за ними черти перебегают с места на место в камуфляжах. В масках черных. Спецназ или ОМОН — не знаю, но люди серьезные. И совсем не бандиты — государственная служба. Хотя… Ладно, не будем о политике. В общем, мне как-то нехорошо становится. Не то чтобы я за себя испугался. Но и за себя, конечно, тоже, я непонятно в каком статусе, типа получается работник бандитов. Но и ощущение такое тоже возникло — типа “наших бьют”. Не то чтобы они мне симпатичны, бандюки эти. Но все-таки со мной они очень хорошо себя вели и честно. И вообще, откуда я знаю, чем они занимаются? Может, у них действительно денег взяли и отдавать не хотят? Не знаю и знать не хочу. В общем, что-то вроде симпатии. Подружились. А туг у них проблемы. Мне бы отойти в сторонку, вниз в подвал, но нет, стою среди общей суматохи, никто на меня внимания не обращает. Вижу — Клим стоит в углу веранды. Руки скрестил на груди, смотрит исподлобья, видно, тоже боится. А остальные братки — так вообще до смерти перепуганные. Гоша мимо пронесся — белый как мел, глаза как у окуня морского. Горячие точки — это, конечно, да. А когда вокруг дачи бегают черти в масках… И тут скатывается верхнего этажа очкастый.

— Стоп! Спокойно, парни! Охренели, что ли? Быстро убрали стволы, это ж спецназ! Никакого сопротивления! Потом разберемся и все уладим.

Ну вот надо было ему раньше сверху скатиться, потому что его уже никто не услышал. Все нервные, не готовы к такому — раздается звон стекла, и на пол прямо передо мной падает здоровая банка консервная. И начинает дымить. Ну рот надо им было это делать, омоновцам? И так понятно, что дача, а не гарнизон, сдадутся, никуда не денутся. Удаль, что ли, молодецкую показать?

Я зажимаю нос ладонью и бросаюсь к лестнице в подвал. Потому что стоял недалеко от нее. И вот пока я лечу к лестнице, слышу, как кто-то не выдерживает и начинает палить из автомата. Это, конечно, полный финиш. Нет, я, конечно, в институте с военной кафедрой ездил на стрельбище, стрелял. Уши затыкали мы. Но одно дело — за городом в чистом поле, и совсем другое дело — на маленькой веранде. Совершенно непонятно, что происходит — гул, звон стекла, банка дымит и вонь пороховая, воздух становится густой, как сметана. И в ответ на улице ударяют автоматы. Я спотыкаюсь около лестницы и вижу, что через всю веранду мчится Клим огромными скачками. Знаешь такое выражение “срезала автоматная очередь”? Вот я раньше особо не представлял, а тут действительно другого слова не подобрать. Срезала. Ломается Клим на бегу, как метр складной, и падает. Ну а я качусь вниз, в подвал, по лестнице. Башкой о ступени, кувырком, ползком — не важно уже как. Потому что страшно дико и дым наплывает от этой чертовой шашки. Это я уже потом думал — а чего мне-то бояться? После того как следователь из пистолета в упор стрелял? А все равно уже голова ничего не соображает.

В общем, пока я внизу в коридоре прихожу в себя, наверху продолжается пальба. Знаешь, как будто включил на полную громкость звук и в игрушку режешься в наушниках. Вот примерно так же. Забился я в комнату, где мы цирк с лальцами устраивали, понимаю, что делать мне наверху нечего и влип я в серьезную историю. Поэтому ложусь на пол в углу и лежу. Лежачих не бьют. Кто их знает, какие у них рефлексы, у спецназа, может, они по вертикальным фигурам стреляют автоматически?

Пальба наверху стихает. И вот раздаются шаги, и мимо раскрытой двери кувырком прокатывается черт в маскировочном и исчезает. Проходит секунда, и в комнату запрыгивает другой черт с дулом наготове — окинул взглядом, расслабился. Подходит ко мне. Но не вплотную, так, на несколько шагов.

— Встать! — говорит. — Лицом к стене, руки за голову. Ноги раздвинуть.

Медленно встаю, поворачиваюсь к стене. Он меня похлопал руками по бокам — нет ли оружия. А там пачки с деньгами. — Достать все из карманов! — командует.

Ну, думаю, все. Доигрался мальчик. И деньги отберут, и пристукнут заодно. И такое меня зло взяло! Даже не на него, на себя. За то, что я, как последний дурак, вообще ввязался в это дело, за жадность свою. За пропавший день и пиджак испорченный. Ну вот плохо мне жилось, да? Ну вот надо мне это все было? Чтобы в итоге меня хлопнули, как бандита. И маму в суд вызвали. Ознакомьтесь, ваш сын, член преступной группировки, был убит в перестрелке с отрядом спецназа при штурме здания. Распишитесь — вот здесь и на втором листе тоже…

В общем, импульс такой. Можно было, конечно, умнее, я ничего не говорю. Но я, уже почти себя не контролируя, автоматически выпускаю когти, выдвигаю волчью морду, разворачиваюсь с ревом — и вцепляюсь ему в горло. То есть это я думал, что в горло, на самом деле там на ощупь у него такая колода до самого подбородка — воротник бронежилета. Если кто не понял — вцепляюсь пальцами, конечно, не челюстями, я ж не урод какой-нибудь. Челюстями я просто у его лица хлопнул, ну, типа напугать. Но эффект потрясающий — он закатывает глаза и оседает.

Вот, кстати, я уже много думал — почему половина людей мою волчью морду воспринимает нормально, типа как болезнь такая или особенность организма, а половина — жутко пугается? И понял, что все тут дело в агрессии. Точнее, не сам понял, это мне Никита потом объяснил. Если человек заранее относится к тебе как к безвредному существу типа пациента районной поликлиники и если ты никак не даешь понять, что ты против него чего-то замышляешь, а наоборот, ведешь себя робко и слушаешься всего, что тебе говорят, — то такой человек и на морду смотрит спокойно, и когти его не пугают. Но вот если неожиданно кинуться на человека — ну, типа как я на Горохова накинулся тогда в студии, — вот тут он впадает в ужас по полной программе. В общем-то и в жизни всегда так. Даже если в тебе росту два метра и вообще размером с танк, рожа жуткая и руки в татуировках, то все равно никто тебя не испугается, если ты станешь в дверях и будешь ныть: “Извините… изви… извините, пожалуйста… можно мне? можно мне войти? извините…” И наоборот, если ты дистрофик и ростом метр, войдешь и гаркнешь: “А ну, суки, лечь на пол и не двигаться!!!” Мы много об этом с Ником говорили. Ну да ладно, это все после, после расскажу.

Так вот, стою я как дурак над спецназовцем и не знаю, что делать. Но понимаю — сматываться надо отсюда поскорей. И вот ноги сами начинают меня нести к выходу. Я выбегаю в коридор — и несусь по нему. Только не в ту сторону, где лестница, — там стоят спезназовцы, а в другую сторону, там чисто. Коридор короткий, в конце лесенка наверх и дверь. Сзади раздаются крики, и я с размаху врезаюсь плечом в дверь. Она распахивается, и я попадаю в просторное бетонное помещение и понимаю — гараж. Здесь тоже люди, я не успеваю разглядеть их, а бегу к выходу. Не знаю, выход это или нет, но бетон уходит круто вверх, и оттуда льется солнечный свет — вроде створки гаража полуприкрытой. За спиной раздается топот, и я понимаю, что до створки не добегу. Тогда я бросаюсь за автомашину, но спотыкаюсь о какую-то дрянь, то ли шланг, то ли кабель, шланг скорее. И падаю на черный, в грязных масляных разводах бетон. Успеваю выставить вперед руки и падаю на четвереньки, но мордой ударяюсь. Тут так быстро не привыкнешь к тому, что у тебя морда вперед торчит почти на четверть метра. В общем, боль жуткая, как по носу с размаху бейсбольной битой засадили. Я не знаю, как это — бейсбольной битой, но думаю — ощущения такие же.

А со всех сторон топот, и я понимаю, что попался. Ладно бы стреляли — не боюсь. Но ведь навалятся, свяжут, и все. Неприятностей не оберешься, доказывай потом. И так мне захотелось спрятаться, змеей стать, лягушкой, собакой… Что чувствую — ползет по мне одежда, скрипит пиджак, я дергаюсь — и выползаю на четвереньках. Смотрю на себя — а я и есть собака. Весь в шерсти. И я отскакиваю в сторону, и тут выбегает спецназовец и наступает мне на левую руку. На лапу то есть. Боль — жуткая, ботинки у него кованые. И я с визгом — натурально собачьим — бросаюсь у него из-под ног. Он на меня внимания не обращает и прячется за машину. И я оглядываюсь и вижу, что никто на меня внимания не обращает. Пятеро спецназовцев притаились за машинами — там этих машин в гараже штуки четыре. И я бочком, бочком, цок-цок-цок, коготками по бетону… И трушу к выходу, помахивая хвостиком. Створка гаража полуприкрыта, вертикальная, типа хлебницы. И я пролезаю в щель и выползаю на воздух.

Отхожу немного в сторону и сажусь за землю. Тоже, кстати, ощущение странное — на земле сидеть. Как свитер под голую попу подстелил и сел. В общем, сижу, оглядываюсь. Пытаюсь отдышаться от этих пробежек, открыл пасть, высунул язык — сразу легче стало. Гляжу вокруг — картина маслом: гибель дачного хозяйства. Помню, очень аккуратный был домик, трехэтажный коттеджик кирпичный, вокруг дорожки, кустики, все желтыми листьями усыпано, чистенько. Сейчас — словно танки катались, все перерыто, там, где были кусты, стоят эти грузовики-джипы, полубульдозеры. А перед ними на листве в лужах крови рядами лежат люди. Вот Гошу среди них я узнал и узнал парня, который меня встречал тогда у памятника. Остальных — человек пять там еще было — не признал. Клима там не было, и очкастого не было. И босса ихнего тоже не было.

— Ну, пшла, пшла, — слышу вдруг над ухом. Оборачиваюсь — стоит спецназовец. Я отбегаю еще подальше, забегаю за джип. На меня никто не обращает внимания. В кабине кто-то сидит, разговаривает. Прислушался. Очень, кстати, хорошо получилось — только слух напряг и уши повернул. Вправо, влево пошевелил ушами, раз — и поймал точку. И звук сразу усилился раз в двадцать. Шевельнуть ухом — и пропадает эффект. Трудно это объяснить, какое-то очень собачье ощущение. Я раньше думал, что у них уши просто так, чем больше, тем лучше слышно. А оказалось, дело не в этом. Там точку надо поймать обоими ушами, потому они их и настораживают и водят ими, когда прислушиваются. Знаешь, как это по ощущениям? Вот закрой уши ладонями, поверти головой вправо-влево — и открой резко. Ясно? Я это называю — поймал точку.

Короче, поймал точку, и стало мне слышно, что там внутри, за темными стеклами, происходит. Разговаривают негромко по внутренней связи. А ответы слышны с искажениями.

— Артамонов, ну что там? Нашли его?

— Не нашли, Кэп. Тут в гараже ЧП, Кэп.

— Докладывай.

— Непонятно, Кэп. Выбежал человек и исчез. Нашли одежду. Пиджак, брюки, трусы, носки, рубашку. В карманах валюта и ключи. Мобильник к одной пачке пристегнут резинкой. Самого не нашли.

А у меня просто мороз по коже — ключи, черт бы их побрал! И сразу теплая волна по телу — хорошо, что паспорт с собой не брал сегодня.

— Ключи от машины? — говорит Кэп.

— Похоже, от квартиры. С брелком, квадрат черный с желтыми точками.

Квадрат! Идиоты. Это же процессор 486dx33! Ножки конечно, обломаны, а вовсе это не точки желтые. Посередине дырка — алмазным сверлом просверлено. Подарили мне хакеры из Минска, давно еще.

— Не наследите там, как в прошлый раз, — говорит Кэп. — Все мелочи чисто соберите. Человека найти. Kaк Петеренко?

— Петеренко нормально. Сквозное пулевое, бедро. страшно, кость не задета, нерв цел. Перевязываем.

— В сознании?

— В сознании.

— Что еще?

— В подвале, гараже — все.

— Работайте! — И щелчок. — Ким, что у вас?

— Без изменений. — Спокойный угрюмый голос. — Обыскали, связали. Дознание не проводили.

— Не трогайте их. Нашли заложников?

— Никого нет, Кэп.

И тут перебивка и другой голос:

— Все. Чердак взят, Кэп. Пусто. Кладовки.

— Ким, работай! Заболодин, что с чердаком?

— Пустой. Нежилой, никого нет. Смотрю инфру. Никого

— Третий кто контролирует?

— Касаев с ребятами. Никого.

— Оставь там Касаева с Геком, а сами спускайтесь в подвал, там проблемы какие-то.

— Понял.

— Задача — осмотреть все углы, мальчишку найти. В динамике раздается неразборчивый звук — то ли смешок, то ли икание.

— Заболодин! — рявкает Кэп. — Что там?

— Ничего, Кэп. Тут Гек спрашивает: “А был ли мальчик?”

— Скажи ему, чтоб не умничал! Сигнал был от уважаемого человека, задержанные подтвердили! Ищите! Приметы — на какой-то руке отрублен мизинец. Наверняка они заложника внизу прячут, или он убежал и куда-нибудь забился. Ищите, он мог отрубиться от потери крови!

Я так машинально хвост поджал, встал, язык высунул и тихонько потрусил вдоль алеек, вдоль, подальше отсюда, к воротам. Ворота распахнуты, я выбежал… и остановился. Вот ситуация, прикинь? Куда мне идти? Пешком на своих четырех в Москву топать? Или человеком обернуться и в машину сесть? Какую машину? И как человеком обернуться? Нутром чую — обернуться-то не проблема. Проблема будет, когда окажется, что я голый. В общем, стою я перед воротами, ушами дергаю задумчиво, хвостом помахиваю. Думаю, короче. И по всему выходит, что надо мне как-то одежду свою обратно добыть, тем более там деньги крупные.

И я возвращаюсь на участок, хочу зайти на веранду, но там слишком многолюдно. Стою у крыльца, люди ходят, внимания не обращают, но я так понимаю, стоит сунуться мне на веранду — сапогами по заднице надают. Поэтому я обхожу дом кругом, сквозь кусты продираюсь и подхожу снова к двери гаража. Она распахнута, возле нее стоят и курят двое чертей с автоматами. Я молча и деловито мимо них — прямо в гараж. Слышу за спиной “Э! Э! Куда пшла, сука?!” Обидно, да? Какая я тебе сука? Кобель я. В общем, не обращаю внимания, в гараже сразу за машины, за машины, выглядываю — на том месте, где я собакой стал, одежды моей уже нет. Обхожу гараж аккуратно, пролезаю под машинами — нигде нет одежды. Вот гады! Хочу зайти в подвал через дверь, а она закрыта. Я ее сбоку лапой попробовал открыть — бесполезняк, только когти тупить.

Ну, делать нечего, разворачиваюсь и бреду назад. Выхожу из гаража. И тут вижу — вываливает из главного входа черт и несет мои шмотки в прозрачном полиэтиленовом узелке! Я сразу за кустик — и наблюдаю. Принес он их к одному джипу, постучал в темное стекло — нет ответа. Положил узел на землю, закурил. Ну, думаю, это мой шанс.

Аккуратненько так, за кустиками, пробираюсь, пробираюсь, машину обхожу. Смотрю направо, налево — никого. Йу, я — нырк под машину. Вот он, мой узелок, лапу протянуть! А рядом два башмака здоровенных. Но мне-то не видно, что он там делает! Может, курит и вдаль смотрит, о жене мечтает, а может, на мешок пялится и думает, как бы оттуда денег половину выудить тайком от начальства. Если еще не выудил, конечно. Тут шлеп — плевок на землю падает передо мной. Так, думаю, пока я торможу, он сейчас докурит, узелок поднимет и уйдет с ним куда-нибудь. Поэтому я еще мысленно сосчитал до десяти и кинулся вперед.

Не сказать чтобы у меня хорошо получилось, потому что как человек вперед кидается? Ногами. И вот я задние лапы по человеческой привычке резко выпрямил и задницей саданулся о днище джипа, так что стремительного прыжка не получилось. Но все равно морду высунул и цап зубами мешок! И лапами по земле упираюсь, обратно тянусь. Но у спецназовца тоже реакция будь здоров! Он тут же хвать — и в мешок вцепился. Я под машину тяну — он обратно, вверх. И главное — то ли от растерянности, то ли чего, — молча вся эта сцена происходит. Я тяну, всеми лапами упираюсь, уже сам почти под машиной, только башка торчит. Смотрю на него снизу вверх — рожа у него ошеломленная такая, смуглая, глаза узкие. И тут он, видать, в себя приходит и начинает — не просто мешок тянуть, а раскачивать его — вниз приотпустит и сразу вверх резко! И меня от этого бац — лбом об днище Машины! Больно, неприятно, чуть ли не искры из глаз сыплются; Раз, другой, третий. Бац! Бац! Бац! Все сильней и сильней.

А тут уже краем глаза вижу — издалека кто-то несется здоровенными Прыжками, кричит: “Ким! Ким! Что там такое?” Я дергаюсь изо всех сил — и раздается треск ткани, мешок вместе с моими шмотками разрывается пополам, и передо мной на землю шлепается пачка евро, перевязанная резинками, и мобильник к ней пристегнут. Я помню эту пачку, я ее в нагрудный сунул. И зачем-то мобилку под резинку тоже запихнул. Это у меня бывает, когда волнуюсь, — начинаю всякие предметы компоновать и комбинировать. Ну, штопор там в пробку вкручивать и выкручивать, авторучку развинчивать-завинчивать, а тут мобилку резинкой, поистегнул к пачке и так в карман сунул. А в пачке этой десять штук. Ну и я чего? Я тогда отпускаю клочья пакета, цапаю зубами эту пачку и скрываюсь под машиной. Разворачиваюсь там юлой и вылетаю с другой стороны. Вылетаю — и понимаю, что дело плохо. Со всех сторон бегут черти в маскировочных жилетах, на ходу целятся в, меня. Ну что тут делать? Прыгаю влево, вправо и назад. И тут раздается очередь автоматная. Очень неприятно, когда пули над самыми ушами звенят. Я прыгаю снова вбок, припадаю к земле, в другую сторону, а треск очередей уже со всех сторон и бок обжигает вдруг. Я уже ничего не вижу, не, слышу, кроме грохота, и вдруг понимаю, что я за воротами на шоссейке и прямо напротив, за шоссейкой, — еще один каменный забор — соседнего участка. И ворота, в нем, а под, воротами щель. Я кидаюсь в эту щель, выскакиваю на чужой участок и нос к носу сталкиваюсь с огромным ротвейлером. Ротвейлер открывает пасть, чтобы рявкнуть, но я несусь прямо на него, пачка в зубах зажата, так что и сказать, ничего не могу, только смотрю ему в глаза так грозно, как, только могу. Вы видели когда-нибудь в собачьих глазах ужас? Вот такой ужас отразился у него. Ротвейлер присел от страха и в сторону отпрыгнул, а я несусь вперед, огибаю дом — там за домом еще поле огромное, бурьяном поросшее. Я вот не понимаю, зачем людям такой здоровый участок, если они его обработать не могут? Ну, я не говорю про картошку, хоть бы деревьев посадили. Так нет — здоровенный пустырь. Я скачу по этому пустырю как бешеный, уши мотаются, чуть ли не по глазам колотят, вдалеке забор, а перед ним груда кирпичей.

Я на груду с разбегу залетаю, с нее на забор и с него — в кусты. Только глаза успеваю зажмурить. Выныриваю из кустов — впереди лес. Я туда. И галопом, не разбирая дороги, мимо стволов, вперед, вперед. Минут пятнадцать несся, наконец остановился, забрался под елку, пачку на землю сплюнул, язык высунул, пытаюсь отдышаться. Осмотрел себя, бок осмотрел — ничего нет. Ну не берут меня пули. Заживает как на собаке, пардон за каламбур. В общем, отдышался я под елкой и думаю — что делать-то теперь? Понятно, что в поселок возвращаться — не самая лучшая идея. Надо либо одежду найти, либо в город идти. Пешком. Ну а как бы ты на моем месте? Вот как бы?

В самом деле, не сидеть же как бы под елкой? А тут еще как бы противно так под елкой этой, хвоя как бы сыплется на холку, паутинки эти мелкие морду опутывают, ну и как бы муравьи-жучки бегают. Мерзость. Хватаю я как бы пачку свою, вылезаю я из-под елки как бы… Да что ко мне это слово привязалось — “как бы” да “как бы”?! Вот ведь паразит! Стоит один раз произнести — и заклинило.

Про пачку надо сказать отдельно. Это я уже под елкой понял. Деньги — да черт бы с ними, по воду пришли, по воде ушли, как говорится. А вот как бы… Тьфу. Опять. Никаких “как бы”!!! А вот мобилку спасти — вот ради этого стоило все затевать. Потому что мобилка — это палево стопудовое. По ней меня за минуту вычислят. А так — пойди докажи, чей пиджак и где меня теперь ловить. Разве что собаку-ищейку по следу пустить. Но пускать собаку по следу собаки — это маразм вообще уже запредельный, как ты понимаешь.

В общем, ободрился я немного, уши торчком поднял, повел ими — поймал точку. Слышу — машина проехала вдалеке., И вторая. Ну, я туда, бегом через лес. Бежал недолго, минут десять. Вижу — шоссейка. Похоже, та самая, по которой мы сюда ехали. Я на всякий случай пробежал еще немного вперед, до поворота. Если эти черти поедут по дороге — всегда запросто в лес уйду, не догонят.

Ну вот, чего дальше делать? Дальше ясно. Тачку ловить. Деньги есть. Но вот, прикинь, проблема — как ловить тачку? Обернуться и голым ловить? Или собакой? Вот скажи, вот ты бы чего выбрала?

Я про себя так скажу — я человек, конечно, местами без комплексов, но стеснительный. И в голом виде на обочине шоссе стоять не буду. Поэтому я на всех своих четырех подхожу к кромке асфальта, сажусь, пардон, на задницу свою меховую и поднимаю лапу. И сижу так с поднятой лапой.

Вот у меня машины своей нет. Мог бы купить, предлагали мне перед летом иномарку неплохую по хорошей цене. Но так подумать — зачем она в городе, когда кругом пробки? Сел в метро, а еще лучше просто тачку поймал, открыл пухлый том “Программирование на вижуал-фокале для чайников” — и сиди читай, никто не мешает. Если так подумать, вот еду я на работу, да? Приеду — буду там работать. После работы — поеду обратно. Так что это получается, что я мало того, что рабочий день отпашу по своей прямой специальности, так еще всю дорогу туда и обратно должен отработать два часа шофером? Нет, увольте, не хочу шофером работать.