— Ы-ы-ы!! — повторил следователь.
Глаза у него были совершенно круглые. Он нажал спусковой крючок. Выстрела не последовало. Следователь затряс руками и судорожно снял пистолет с предохранителя.
— Фот не надо этого, — сказал я.
Следователь выстрелил. Пуля просвистела мимо, и посыпались бетонные крошки.
— Фрекратите, пофалуйста, — сказал я.
Следователь выстрелил снова — четыре раза подряд. Две пули прошли сквозь меня. Это было очень неприятно в первую секунду. Но я помнил, что мое тело сразу регенерируется. Так оно и было. Следователь нажимал на спусковой крючок до тех пор, пока в пистолете не кончились патроны. Воздух в комнате стал мутным, повис тяжелый запах пороховой гари.
Следователь судорожно кивнул. В коридоре послышался топот ботинок, и ручка на двери кабинета задергалась. Дверь была заперта.
— Помогите! — пискляво крикнул следователь и испуганно смолк, глядя на меня.
За дверью послышались хриплые вопли, и что-то тяжело ударило. Затем снова. Дверь не поддавалась. Мне вдруг подумалось, что только в фильмах эффектно вышибают дверь плечом, а в жизни это не так-то просто сделать.
— Фейчас мы откроем! — крикнул я в сторону двери и подошел к следователю. — Дайте ключик, пофалуйста.
За дверью наступила тишина. Следователь судорожно пошарил в кармане, вынул связку ключей и бросил их в меня. Я попытался поймать ключи в воздухе, но у меня не получилось — громадные пальцы с длинными когтями оказались не предназначены для этого. Я поднял с пола ключи и начал отпирать дверь. Это было трудно — ключ выпадал из пальцев, мешались когти. Вдобавок я с непривычки, пару раз неудачно наклонившись, стукнулся об дверь длинной мордой.
— Ну, что там? — грубо раздалось из-за двери.
— Фейчас, фейчас, — сказал я. — Минуточку.
Я сосредоточился на руке и представил, что пальцы и когти уменьшаются. Рука послушалась. Даже слишком — пальцы стали короткими, а ногти исчезли вообще. Пришлось сосредоточиться снова и вырастить их до нормальных размеров. Ключ сразу вошел в замочную скважину, и дверь открылась.
В коридоре стояли трое милиционеров. Двое — из тех, что арестовали нас, с дубинками наготове. И один дежурный с первого этажа, с пистолетом.
— Здрафтвуйте, — сказал я.
— Ой-гу-гу-у-у… — протянул дежурный. Он быстро, по-военному развернулся, щелкнув каблуками, и с гулким топотом бросился прочь, к лестнице.
— О-я! — сдавленно икнул другой и бросился следом. Если бы его дубинка не была привязана к руке шнурком, он бы ее выронил. Третий милиционер прислонился к стене, закатил глаза и мешком сполз на пол.
Я не знал, что мне делать, поэтому вернулся в кабинет. В кабинете толстячок, открыв сейф, доставал бутылку водки, стакан и маленький пузырек.
— Нет, погоди, — сказал он мне. — Постой там пока… Он долго брякал пузырьком о край стакана. В воздухе стремительно распространялся едкий запах корвалола. Наконец он отставил пузырек, наполнил стакан водкой и выпил. После этого деловито спрятал все в сейф.
— Изфините… — начал я.
— Погоди… — Следователь наморщился и помахал рукой. — Погоди пока. Сядь! Сядь, посиди!
Я сел на табуретку и начал руками ощупывать свою новую морду. Морда была противная — колючая, теплая, с торчащими влажными клыками. Из-за них рот до конца не закрывался, поэтому на пол время от времени капала слюна.
— Уф-ф-ф… — сказал наконец следователь. — Отпустило.
— Мофет, фодички принефти? — спросил я на всякий случай.
— Ни-ни, — сказал следователь. — Уже все нормально. Нервы у меня крепкие, в армии еще не то видел.
— Фто делать-то будем? — спросил я.
— Первым делом давай обратно. Очень смотреть на тебя мерзко.
Я прислушался к своему организму.
— Бери свой палец и уе…вай, — сказал следователь.
— Бери друзей и уе…вай, — кивнул следователь. — Я не знаю, белая горячка у меня или действительно такие поганцы существуют, но хочу, чтоб тебя не было на моем участке. Я пятнадцать лет проработал следователем, ну на хрена мне это нужно, сам подумай?
— Не нуфно, — согласился я.
— Упекут, — согласился я.
— Так что давай того, обратно.
Я сосредоточился, скосил глаза и начал уменьшать морду. Это получилось не сразу, но наконец морда встала на место. Тогда я сосредоточился на второй руке и тоже привел ее в нормальный вид.
— У вас зеркальца нет? — спросил я, оглядываясь.
— Нет у нас зеркальца, — ответил следователь угрюмо. — Левый подбородок подтяни немного. Слева, слева. Во! Вот так вот. Еще немного. Стоп. Обратно чуть-чуть. Ну, вроде все. Слава богу!
Он перекрестился, открыл сейф и снова достал бутылку и стакан.
— Тебе не предлагаю, — сказал он, наливая себе полстакана.
Оглядел стол, убрал лупу, брезгливо взял палец и завернул его в лист протокола.
— На, прячь! — Он сунул мне сверток. — Пойдем отсюда быстрее. Не подходи ко мне близко!!!
Он пошел к двери, по дороге остановился и поглядел на стену, выщербленную пулями. Вздохнул, покачал головой и поцокал языком. Затем распахнул дверь и махнул мне рукой, мол, выметайся.
В коридоре уже никого не было. Мы прошли на первый этаж и открыли камеру с нашими. Дошли до стойки дежурного. За ней никого не было. Следователь открыл дверь на улицу. В лицо дохнуло горячим ветром, теплой маслянистой темнотой южной ночи. По-хамски громко орали цикады.
— Мы у моря живем, — сказал я. — Это вниз.
— Ну и надолго вы у нас? — угрюмо спросил следователь.
— Еще два дня. В пятницу уезжаем.
— Дай бог, Господи, — пробормотал следователь. — Счастливо вам отдохнуть, счастливо уехать.
— Счастливо оставаться! — сказал я.
Аленка подошла и взяла меня за руку. Я обнял ее. Толстячок с неожиданным любопытством посмотрел на нее, затем на меня и спросил:
— Не знаю, — сказал я. — Первый день в таком амплуа.
— Ясно. Валите отсюда.
Он махнул рукой и быстро ушел внутрь отделения. Глухо хлопнула дверь, и сразу послышался звон ключей — следователь заперся изнутри. Баранов посмотрел на меня.
— Мы слышали наверху выстрелы, — сказал он.
— Штукатурка сыпалась, — сказала Ольга.
— С тобой все в порядке? — спросила Аленка.
— Все нормально, — сказал я. — Все уладили.
— А палец? — спросил Шуршик.
— Ай, палец. — Я поморщился, вынул из кармана сверток, размахнулся и кинул его в кусты. Друзья молча смотрели на меня.
— Глупая история, — сказал я. — Сам не понимаю. Можно я не буду объяснять?
И мы пошли вниз, к морю. Ярко светила луна. Мы сняли сандалии и шагали босиком по теплому, нагретому за день асфальту. По обочинам дороги в кустах нервно скрежетали цикады, как дисковод, крутящий старую, разболтанную дискету. Я шел и старался не думать о том, что со мной произошло. Я старался думать о том, что уже через два дня поезд понесет нас обратно в Москву и там начнется бурная городская жизнь. Думал о том, что пора бросать должность лаборанта и с головой уходить в новую работу. Все равно я уже все наладил, а никакого карьерного роста там не предвидится. А еще я думал об Аленке — надолго ли теперь хватит наших отношений?
Часть 3
ОСЕНЬ
ОБОРОТЕНЬ
(из дневника Лексы)
Мама сидела в своей комнате и внимательно смотрела телесериал. Остановившись в дверях, я постучал по дверному косяку. Мама не услышала. Я постучал сильнее.
— Леша, ты? — спросила мама, не поворачивая головы.
— Мам, я хочу с тобой серьезно поговорить.
— М-м-м?… — сказала мама.
— Важный разговор. Я давно хотел с тобой поговорить. Больше мне поговорить об этом не с кем.
— М-м-м… — сказала мама, внимательно глядя на экран. — Сейчас…
Я вошел в комнату и сел рядом на стул.
— Мама! — сказал я, перекрикивая голоса переводчиков. — Даже не знаю, с чего начать! Со мной происходит что-то не то! Это началось полгода…
— Ты поел? — перебила мама. — Там котлеты в холодильнике куриные. И гречка.
— Мама! Я, наверно, оборотень! — выпалил я наконец.
— М-м-м… — сказала мама. — Еще минут пятнадцать, я досмотрю?
Я глубоко вздохнул, встал и вышел из комнаты. Позвонил Никите — у него было занято. Вылез в инет и набрал в поисковике “оборотень”. Как всегда в инете — тонны информации, тысячи ссылок, а ничего по существу.
В коридоре прошуршали тапки — мама пошла в направлении кухни. Я встал из-за компа и пошел за ней.
— Мам! Я хочу с тобой поговорить!
Мамы на кухне не было.
— Леша, я в туалете! — сказала мама. — Там реклама пять минут.
Я вздохнул и вернулся в свою комнату. Сел на диван и начал смотреть на свою ладонь. После летних приключений метаморфозы удавались мне совершенно без напряжения. Вот и сейчас я мысленно дал команды пальцам удлиниться — рука дернулась, и пальцы поползли вперед. Ногти удлинились и стали бурого цвета. Стоп! — сказал я мысленно и начал разглядывать руку. Ничего особенного, рука как рука. Я взял маленькое зеркальце и начал представлять себе здоровенные ослиные уши. Уши начали расти, но пришлось их сразу остановить — очень было щекотно. Я подождал немного и начал снова. Медленно, в три захода, мне удалось вырастить вполне длинные уши. Я хотел сделать их серыми, но они оставались бледно-розовыми. Тогда я попробовал отрастить на них шерсть. Это получилось, но шерсть выросла очень редкой. Я смотрел на себя в круглое зеркальце. Уши задумчиво покачивались над головой. Они были тонкими и выглядели беззащитно. Стоило отвлечься, и левое норовило свернуться вдоль своей оси. Приходилось все время сосредоточивать на нем внимание. Вырастить на ушах мышцы, чтобы шевелить ими, мне не удалось. Уши покачивались в воздухе и начинали постепенно замерзать. Это было неприятно. Я закрыл их руками и прижал к голове. Уши сложились на макушке крест-накрест.
За дверью послышались шаги, и в комнату заглянула мама.
— Леша, ты, кажется, спрашивал меня, что поесть? В холодильнике котлеты куриные и гречка…
— Сериал точно кончился? Или это снова рекламная пауза? — спросил я с опаской.
— Кончился.
— Тогда мне надо с тобой поговорить. Мама, это очень важно!
— Что-то случилось? — Лицо мамы сделалось настороженным.
— Ничего не случилось. Почти.
— У тебя голова болит? — спросила мама, озабоченно меня разглядывая. — Что ты за голову держишься?
— Не болит у меня голова… — сказал я. — Просто… В общем, смотри сама!
Я опустил руки, чтобы уши расправились над головой, но они остались лежать крестом на затылке. Я осторожно расправил их вверх. Левое опять свернулось в трубочку.
— Ой, — сказала мама. — Что это?
— Это уши.
— Это… у тебя давно? — Мама осторожно подошла и потрогала ухо.
— Я их могу вырастить, а могу обратно.
— Ой! А что это у тебя с рукой?! — крикнула мама.
— Где? А, это… — Я протянул руку с длиннющими узловатыми пальцами, из которых тянулись когти.
— Я вызову неотложку! — твердо сказала мама и пошла к телефону.
— Не надо неотложку! — крикнул я, но мама уже набирала номер.
Я тоскливо подождал, пока она закончит диктовать адрес и вернется в комнату. Но она отправилась на кухню, долго хлопала шкафчиками и переставляла посуду. Наконец вернулась в комнату. В одной руке она несла дымящуюся чашку, в другой — градусник.
— Ну-ка ложись в постель, Леша! Нечего с голыми ногами сидеть.
— Мама! — сказал я с тоской. — Почему ты не хочешь со мной поговорить?
— Сейчас, — сказала мама. — На вот, выпей. Она сунула мне под нос дымящуюся чашку. Чашка пахла сеном.
— Что это?
— Это травки. Багульничек я заварила.
— Зачем мне багульничек?
— Пей, пей. Это мне тетя Лена с шестого этажа принесла, она на даче сама выращивает.
— Зачем мне?
— Он шлаки выводит.
— У меня нет шлаков! Мама, я оборотень!
— Багульничек от всего помогает.
Мама сделала строгое лицо, несколько раз встряхнула градусник и протянула мне.
— Мама, зачем мне градусник? — Я уже жалел, что начал с ней разговор.
— Надо, — сказала мама уверенно. — Приедет неотложка, спросят — какая температура? Что я им скажу?
Я понял, что спорить бесполезно, сунул градусник под мышку, накинул плед и залез под одеяло. Мама села рядом, озабоченно глядя на мои уши.
— Мама, выслушай меня, пожалуйста.
— Сынок, я тебя слушаю.
— Мама, я — оборотень. Я могу выращивать клыки, волчью морду, шерсть. Могу удлинять уши, когти. Вот! — Я вынул из-под одеяла руку с когтями.
— Я никогда ничего подобного не видела, — сказала мама. — Давай я позову тетю Лену с шестого?
— Не надо тетю Лену, — сказал я. — Просто посоветуй — что мне делать.
— Нужен врач, — ответила мама.
— При чем тут врач? — вздохнул я, — Может быть, тут нужен священник?
Мама задумалась.
— Может быть, священник, — сказала она наконец. — Но такого телефона у нас пока нет. Скорая медицинская помощь есть, скорая пожарная или милиционерская помощь есть, а вот скорой… этой… нет.
Я вздохнул.
— Давно ты это заметил? — спросила мама.
— Что — это?
— Ну, уши и пальцы.
— При чем тут — заметил? Я могу их выращивать и убирать, когда захочу!
Мама ошарашенно помолчала и посмотрела на меня:
— Так, значит, ты можешь их убрать?
— Могу, конечно!
— Так убери!
Я взял зеркальце и начал убирать уши. Это оказалось еще более щекотным занятием, но наконец уши пришли в порядок.
— Ну вот видишь! — сказала мама с облегчением. — Давай-ка я тебе еще багульничка налью.
— Не надо, — сказал я.
— Ну хорошо. — Мама послушно села рядом, лицо у нее прояснилось. — Скажи, а зачем ты это делаешь?
— Что?
— Уши выращиваешь?
— Мама!!! — закричал я. — Ты что, не понимаешь?! Я могу их вырастить!
— Не кричи на мать! — сказала мама строго. — Ты сам сказал — могу вырастить. А можешь невыращивать?
— Могу.
— Ну и не выращивай! Я тоже могу руку в печку сунуть. А смысл?
— Ну вот ты можешь вырастить уши?
— Господи, ну почему у нас все не как у людей? — Мама вздохнула и озабоченно посмотрела на часы. — Что ж они не едут-то?
— Неотложка? Да пятнадцать минут прошло, ты чего? Помнишь, прошлым летом у тебя было подозрение на аппендицит, и они четыре часа…
И в этот момент в дверь позвонили. Мама вскочила, поправила фартук и пошла открывать. В прихожей раздались шаги, и баритон спросил: “Где руки помыть можно?” Долго хлопали двери ванной, шуршали тапки. Затем дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился абсолютно лысый дядька в зеленом халате и с саквояжем в руке. Из-за его плеча выглядывала встревоженная мама.
Дядька хмуро и деловито оглядел комнату, стол, заваленный компьютерными железяками, плакаты на стене. Затем его взгляд остановился на мне. Он подошел к дивану и поставил саквояж на пол.
— Ну? — сказал он бодро. — Что у нас стряслось?
— Леша, покажи уши доктору, — сказала мама.
— Уши я уже убрал, — сказал я хмуро. — Руку могу показать.
Я высунул из-под одеяла руку и протянул вперед.
— У-У-У — сказал доктор, брезгливо взял ее в свою ладонь и пощупал. — Так не больно?
— Не больно, — сказал я мрачно.
— А так? — Он нажал в центр ладони,
— И так не больно.
— Как это началось?
— Никак не началось, — ответил я мрачно. — Взял и отрастил себе такую.
Доктор сел за стол, отодвинул мои компьютерные железяки, достал блокнот и начал писать. Мама подошла и заглянула через его плечо.
— Ну что? — бодро сказал доктор, оторвавшись от листка. — В больницу поедем?
— В какую еще больницу? — спросил я.
— На обследование. В инфекционную надо бы по-хорошему. Или в травматологию. Но тут уж где места будут, это звонить надо.
— Доктор, а что это? — спросила мама.
— Откуда я знаю, что я, врач, что ли?
— А кто?! — сказали мы хором с мамой.. — Я фельдшер “Скорой помощи”, — заявил он. — Здесь нужно обследование. Руку на рентген, анализ крови.
— У него еще уши, — сказала мама.
— Что с ушами?
Доктор подошел ко мне, положил руки на голову и ощупал уши. Затем ощупал лимфоузлы на затылке.
— Болят уши? — спросил он.
— Не болят, — сказал я. — Вот что у меня с ушами. Я сосредоточился, и стало дико щекотно. Уши поползли вверх и заколыхались над макушкой
— Вы видели? — сказала мама.
— Я тринадцать лет на “скорой”, — сказал фельдшер, небрежно щупая мое левое ухо. — Еще не то видел. Давайте в больницу. Если хотите…
— А если не хотим? — спросил я.
— Тогда завтра — в районную поликлинику.
— В районную, — быстро сказал я.
— И правильно. Ты же ходить можешь? Можешь ходить?
— Могу, конечно.
— Вот и пойдешь к своему участковому.
— Спасибо вам большое, доктор, — сказала мама.
— Ну, значит, всего доброго. — Фельдшер поднял с пола свой саквояж и подмигнул мне. — Выздоравливай.
Он вышел из комнаты. Было слышно, как мама проводила его до двери, как щелкнула за ним дверь. Мама вернулась в комнату.
— Ну что ж, — сказала она. — Я завтра с утра позвоню в поликлинику и узнаю, когда наша Кукарекина принимает. А ты… Ты сейчас можешь убрать это?
Я сосредоточился и вернул уши и руку в нормальное состояние.
* * *
Утром мама разбудила меня в семь и отправила в поликлинику. Я честно отстоял очередь к нашей Кукарекиной. Стояли к ней в основном старики-старушки, а чтобы не было скучно, вели суровые степенные беседы о политике, ценах и нравах. Им не было скучно, мне было. Почему все старики говорят одинаковыми голосами одно и то же? Во все времена во всех странах послушаешь стариков — нравы падают, цены растут, а главный политик всегда хуже, чем предыдущий.
Подходит моя очередь, и захожу я к Кукарекиной. Тетка она хорошая, не злобная. А работа у нее тяжелая. По сути, она болезни не лечит, а так, администрирует. В кабинете у нее филиал регистратуры. Вот и сейчас — не поднимая головы, заполняет карточку на предыдущего больного. Особым таким медицинским почерком, который больной разобрать не сможет. Сажусь я на стул перед ней и жду. И понимаю, что зря я сюда пришел, ничего мне тут нового не скажут.
— Ну? — Кукарекина поднимает на меня круглые глаза, усталые, добродушные и глупые. — Что у нас случилось?
Рассказывать ей, что со мной теперь происходят странные вещи? Что я могу трансформировать тело? Молча кладу руку на стол и начинаю вытягивать пальцы с когтями. Почему-то, кроме когтистой лапы, ничего в голову не приходит. Палец, что ли, шестой вырастить? Сосредоточиваюсь и начинаю представлять, что у меня растет шестой палец. Как раз для него на руке место есть свободное — между большим и указательным. Палец действительно вырастает. И с виду он совсем как настоящий, только не сгибается. Не представляю, как сделать его сгибающимся. А Кукарекина не видит ничего этого, заполняет карточку нервными медицинскими буквами. И тут до карточки доползают мои когти. Кукарекина вздрагивает и прекращает писанину. Смотрит на когти, а затем медленно поднимает на меня взгляд.
— Ой-е-ей… — говорит она. — Давно это? Это в травмопункт надо.
— Не надо в травмопункт, — говорю. — Это теперь мое нормальное состояние. Хочу — выращиваю когти, хочу — убираю.
Но Кукарекина уже и сама отошла от шока, пришла в себя и тянется к пластиковой вазочке посреди стола. Там у нее пучки карандашей, авторучек и прочей ерунды. Даже циркуль “козья ножка” торчит. Зачем он ей, интересно? Кукарекина крутит вазочку по кругу, наконец находит небольшую металлическую линейку и начинает измерять длину моих пальцев.
— Я могу дальше вырастить, — говорю ей и вытягиваю пальцы еще сантиметров на десять.
— Да уже вижу, вижу… — бормочет Кукарекина. Она берет мою карточку, слюнявит палец и листает желтые страницы. Затем аккуратно записывает цифры.
— Так что это со мной? — спрашиваю.
— Обследоваться надо. Кровь сдать. Рентгенчик. Вот пишу тебе… Флюорографию в этом году делал?
— Нет.
— Вот видишь. Заодно и флюорографию сделаешь. Постой. — Кукарекина отрывается от карточки. — Я не поняла, ты ногти свои обратно убрать можешь?
— Могу. — Я привожу руку в нормальный вид, когти исчезают, пальцы уменьшаются, и шестой палец втягивается внутрь без следа.
— Первый раз такое вижу, — говорит Кукарекина искренне. — Ну и теперь как?
— Что — как?
— Рука не беспокоит?
— Не беспокоит меня рука.
— А чего ты тогда от меня хочешь? — Кукарекина откидывается на спинку стула.
— Я хочу узнать, что со мной происходит.
— Ну все же в порядке? — Кукарекина округляет глаза и кивает на мою руку.
— Что в порядке? Если я в любой момент могу отрастить клыки и когти?
— Ну! Милый мой! — фыркает Кукарекина. — Я тоже могу из окошка прыгнуть! И по врачам потом ходить, голову морочить!
— Это я уже слышал, — говорю. — Почему все мне говорят одно и то же одинаковыми словами? Вот и мать. И врач “скорой”. Вы издеваетесь надо мной? К вам что, каждый день приходят вампиры и оборотни?
— Милый мой! Да не то слово! — говорит Кукарекина. — С восьми до двух по четным, с двух до семи по нечетным. И каждый — кровушки норовит попить. С каждым поговори, каждому бюллетень выпиши!
— А если я уши отращу? Морду волчью? Вам это совершенно неудивительно?
— Молодой человек… э-э-э… — Кукарекина заглядывает на обложку моей карточки. — Матвеев? Матвеев, что ты от меня хочешь? Бюллетень хочешь — я тебе выпишу. Лечиться хочешь — дам тебе талончик на анализы, пойдешь по врачам. У меня вон очередь, я не могу с тобой полдня сидеть, слушать глупости.
— Понятно. — Я встаю. — Спасибо вам. Извините. Всего доброго.
— Что, и бюллетень не надо? — недоверчиво спрашивает Кукарекина.
— Нет, спасибо. Я здоров.
— Ну и слава богу, — пожимает плечами Кукарекина. — Позови там следующего…
* * *
Неделя прошла спокойно. Конечно, ни на какие анализы я не пошел, а с руками и ушами больше не экспериментировал. В институт ходить перестал — у нас шла дипломная практика, чего там делать? На вычислительном центре тоже перестал появляться — там все было в порядке, я хорошо проинструктировал своих лаборантов из младших студентов. Мама тоже как-то успокоилась. Не то чтобы она забыла эту историю, но предпочитала не думать об этом. И я ее прекрасно понимаю. Действительно, чего тут думать? Все нормально. Я и сам старался не думать. Единственное, что мне хотелось, — это съездить к Нику и поговорить с ним. Просто как с умным человеком, посоветоваться. Но времени не было. Не было времени даже встречаться с Аленкой, она обижалась. Каждый день я ходил на работу в “ЕМ-софт”, Деньги мне платили очень даже неплохие, но нравилось там все меньше. Знаешь, бывает такое — вроде бы все нормально, жизнь катится в нужную сторону по крепким стальным рельсам, а ты нет-нет да и думаешь — чего-то не хватает, надо что-то менять. И я решил для начала менять работу. Подошел я к этому делу ответственно — составил список престижных фирм, в которых мне хотелось бы работать. Разослал резюме и стал ждать ответа.
И однажды вечером мне позвонили. Не по мобильному, на домашний.
— Слушаю? — сказал я.
— Добрый вечер. Можно поговорить с Алексеем Михеевым? — спросил энергичный молодой голос.
— Матвеевым, — поправил я. — Я вас слушаю.
— Можно на “ты”? — спросили в трубке. — Меня зовут Владик.
— Хм… — Я подумал, что на работодателя солидной фирмы Владик не очень похож.
— Алексей, — сказал Владик, — давай прямо к делу?
— Давай.
— Ты знаешь такую программу “Лица нашего города”?
— Не приходилось работать с такой программой, — аккуратно ответил я. — Если я правильно понимаю, это некая база данных?
— В смысле? — удивился Владик. — У тебя нет городского канала?
— Имеется в виду выделенная линия Интернета?
— Да нет же! — весело рассмеялся Владик. — Это телевизионная программа на машем городском канале!
— А-а-а… — сказал я без энтузиазма.
— А что? — оживился Владик, словно я начал с ним спорить. — Конечно, у нас канал маленький, но практически вся Москва охвачена! И Подмосковье! И через спутник транслируется. Нас даже за рубежом смотрят.
— Честно говоря, я не смотрю телевизор.
— Это не важно, — говорит Владик. — Два раза в месяц мы приглашаем к нам в эфир разных интересных людей и беседуем с ними. Последний раз у нас был путешественник, который проехал автостопом от Алупки до Австралии. До этого — сам Коловаев.
— Кто такой Коловаев?
— Ну! Коловаев! Глава администрации Западного округа!
— Хм…
— А мне твой телефон дала Галина!
— Галина?
— Вы разве не знакомы? — удивляется Владик. — Галина Талдычко.
— Первый раз слышу.
— Странно. А я так понял, что вы хорошо знакомы. Ну, Галина, Галка? Галка Талдычко! Галюха! Галюнчик! Галка Кукарекина до свадьбы.
— Кукарекина? У нас так зовут районного врача в поликлинике. Но она вроде бы не Галина?
— Так это ее мать, наверно! — захохотал Владик. — Ну точно! Мать у нее доктор!
— А что про меня сказала Галина?
— Она сказала, что у тебя… э-э-э… Что у тебя пальцы на ногах длиной двадцать три сантиметра. Вот я хотел спросить, во-первых, насколько это не… э-э-э… соответствует действительности, а во-вторых…
— Не соответствует, — сказал я. — Нормальные у меня ноги.
Владик помолчал.
— Я тебя огорчил? — спросил я.
— А? — откликнулся Владик. — Нет. Я же тоже не дебил, верно? Я ж так сразу и подумал, что бред какой-то. Жаль. Ну ладно, Алексей, извини, если что, сам понимаешь, работа такая.
— Какая работа?
— Находить интересных людей. Знаешь, как это сложно?
— Ну не знаю. По-моему, каждый человек интересный.
— Каждый? Ха-ха! Брось! Все одинаковые!
— Ну что ты, — удивился я. — Даже мониторов одинаковых не бывает. Придешь на компьютерную выставку, где они рядами стоят, — у каждого чуть-чуть особенная картинка. У каждого что-то свое.
— Не, — сказал Владик. — Нам не что-то свое. Нам шоу нужно. А то придет такой Коловаев и сидит как пень, моргает. А на каждый вопрос вздрагивает и мычит: “Буду краток. Так сказать, по данному вопросу… Э-э-э… В частности… Э-э-э…”
— Хорошо у тебя получается передразнивать, — улыбнулся я.
— Правда? — оживился Владик. — Это что! Ты еще не слышал, как я истории рассказываю! Я ж в институте кинематографии два семестра отучился! Я такие, брат, истории могу рассказать — со стула упадешь!
— Истории?
— Ага! Прямо любые истории рассказываю!
— Ну а чего ж ты сам не выступишь в этой программе?
— Да чего там… — сник Владик. — Я там уже четыре раза был, сколько можно.
Я помолчал, Владик тоже помолчал.
— Ладно, — сказал он наконец. — Пойду дальше звонить. У меня еще тут два телефончика в запасе. Прикинь! Мужик чуть было в космос не полетел вместо Жана Лука Ретьена! Готовился, готовился — а полетел Лук вместо него. Обидно?
— Бывает, — сказал я.
— А второй мужик есть — частушки поет про Поклонную гору. Я его в переходе метро нашел! У него этих частушек двадцать пять штук! Как на горке на Поклонной вдоль шоссе стоят ГАИ, на плечах у них погоны, а в руках у них…
— Тоже хорошо, — перебил я.
— Да ничего хорошего. Мутный он какой-то, неаккуратный. Не для картинки телевизионной. И частушки тоже не каждая подойдет, порнографии много. Вот ты сам как считаешь, можно ли давать в эфир такое: как на горке на Поклонной стала баба кланяться…
— Ну понятно все с мужиком, — перебил я.
— Жаль, что у тебя пальцев нет. Слушай, а чем ты вообще занимаешься по жизни?
— Ну, так. Студент, программист.
— Н-да, — сказал Владик. — Совсем не для телевизионной картинки. А вот типа прыгать с крыши дома? Вниз, на резинке?
— Это зачем?
— Ну, в смысле, может, спортом каким-нибудь экстремальным занимаешься?
— Знаешь, жизнь настолько коротка и увлекательна, что сама по себе — сплошной экстремальный спорт. От экстремального старта до экстремального финиша.
— Во! — обрадовался Владик. — Красиво излагаешь! Хоть записывай! Ну а может, ты бомбу атомную в гараже собрал шутки ради? Нет?
— Нет, извини.
— Или презервативы коллекционируешь разных стран и народов? Декоративных тараканов дома разводишь? Африканских, для продажи? Это я как пример. И то, и другое у нас уже было.
— Вынужден разочаровать.
— Ну понятно. А говорил — неинтересных людей не бывает… Ну тогда последняя просьба — запиши на всякий случай мой мобильник. И если вдруг вспомнишь, что среди твоих знакомых…
— Пальцы на ногах?
— Например. — Владик замолчал.
Я тоже помолчал. В конце концов, ну что я теряю?
— Черт с тобой, — говорю, — будут тебе пальцы.
— Так! — оживился Владик. — Я же сразу чувствую! Чего, думаешь, я с тобой так долго болтаю? Я сразу чую! Давай-ка подробнее!
— Подробнее — не по телефону. Это видеть надо.
— Адрес? — перебил Владик. — Через час буду! Хватаю тачку и лечу! Извини, брат, что так наседаю, завтра съемки с утра.
— Завтра я не могу. Работаю.
— Брось, Горохов все уладит.
— Кто такой Горохов?
— Ну, брат, ты совсем дикий! Илья Горохов! “Лица нашего города”, “На старт!”, “Коротко о многом”, а еще раньше новости района читал! Хотя если у вас кабельного телевидения нет в доме… В общем, адрес! Адрес диктуй, не томи! Приеду, все расскажу. Все запишу. Скажу, как себя вести в студии. Мне к утру уже надо Илюхе сценарий факсом вы — слать! Хотя он его все равно не прочтет, зараза…