Лунные часы

      Тогда куда же они все провалились?
      Удочке, между тем, видно надоело болтаться у меня под носом, она улетела восвояси, размахивая леской, будто хвостом, а взамен стали маячить какие-то побрякушки - серьги, кольца, бусы, браслеты и все такое. Да за кого меня здесь принимают? Друзья, где вы? Неужто попались на мещанское барахло?
      Иду, зову - вдруг сзади автомобильный гудок. И нагоняет меня...Вот уж действительно чудо из чудес - автомобиль на Куличках! Настоящий новенький "Москвич", совсем как у папиного начальника Бориса Павловича. Даже цвет такой же - вишневый. И что всего удивительнее - за рулем никого. Сам ко мне подрулил, распахнул преднюю дверцу и прогудел так ласково, приветливо - мол, милости просим, - не угодно ли прокатиться? Будто живой.
      Прежде я разве что в фантастике читал про машины и роботы, которых так здорово запрограммировали, что они сами думают и даже чувствуют. Сел за руль. Сиденье мягкое, удобное, панель светится, приемник играет...
      Едва повернул ключ зажигания, - мотор сразу заработал. Мелодично так, будто речка зажурчала. Вот это машина! Даже получше, чем у Бориса Павловича. К тому же Борис Павлович - жмот, всего разок разрешил мне порулить на пустом шоссе, да и то все время ахал и хватался за руль, хоть у меня уже год как были юношеские права.
      Потом он вообще отобрал у меня руль и сказал, чтоб я не обижался, что когда я вырасту и у меня будет жена и машина, я пойму, что отдавать в чужие руки машину - все равно что отдавать жену. Тоже сравнил! Жена у Бориса Павловича была старая и злая. Впрочем, машина у него тоже была злая - никак не хотела меня слушаться. С места трогалась скачками, брыкалась, и ее всю дорогу тянуло в канаву.
      То ли дело этот "Москвичок"! Будто я на нем всю жизнь катался. Не надо мучиться с педалями, кнопками и рычагами, едва подумаю - быстрей - он увеличивает скорость, хочу помедленнее - притормаживает. Сам поворачивает, сам выбирает нужную дорогу.
      Кому "нужную"? Мне или ему?
      Но тогда я ничего не подозревал. Очень уж здорово было ехать. а куда - не все ли равно?
      "Москвичок" привез меня в город, ярко освещенный неоновыми лампами. Непохоже, чтобы здесь жили. Сплошные склады без окон, одноэтажные и многоэтажные, ангары и просто навесы. Склады мебели, одежды, овощей, посуды, холодильников и стиральных машин, ковров и штор.
      И никаких жилых домов.
      И все-таки здесь жили люди, пусть сказочные, но было их очень даже много. Одни суетились с тряпками и пылесосами возле шкафов и диванов, чистили, мыли, натирали воском. Другие перебирали горы овощей и фруктов и тут же запечатывали их в горы консервных банок - яблоки, огурцы, помидоры и все такое. Некоторые копались в приемниках и магнитофонах, спали тут же, обмотанные, как коконы, с ног до головы в магнитофонную пленку. Повсюду стояли длиннющие очереди - люди получали ящики, тумбы, торшеры и перетаскивали с общих складов на личные.
      В общем, несмотря на поздний час, суматоха была в разгаре, и я никак не мог понять, что тут к чему. Ехали мы медленно - весь город был загроможден вещами, но как я ни приглядывался - никого из своих на улице не увидел. Да и что различишь в этой суете, когда к тому же все кажутся друг на друга похожими, как вечно озабоченные муравьи?
      Точно. Не город, а муравейник. Только, в отличите от муравьев, тащут каждый к себе.
      "Москвичок" остановился, распахнул дверцу. Приехали, мол, выходи. И я увидел гаражи. Длинный ряд гаражей, у каждого ворота открыты, в каждом по автомобилю, всяких марок и размеров. Красные, черные, светлосерые, коричневые, зеленые, голубые. Они сами выкатились из гаражей, радостно закружились вокруг хороводом, дружно гудели, приветствуя меня.
      И я понял, - что все эти машины - мои.
      Я не верил своему счастью. И поехал кататься, по очереди на каждой машине. И каждая меня слушалась, и в то же время у каждой был как бы свой характер, и все они казались мне живыми, и все до одной нравились.
      Я катался, пока от усталости не заснул прямо за рулем. Умная машина сама привезла меня к гаражу, однако спать не пришлось - машины гудели, требуя, чтобы я их помыл, залил баки бензином и добавил масла. Я провозился до утра, пока не свалился замертво и не уснул под машиной. К полудню меня разбудили гудки - мои машины хотели гулять. Чистенькие, веселые, начиненные маслом и бензином, стекла и бамперы блестят - они были чудо как хороши! Я наскоро перекусил двумя банками сливового компота, которые закручивал неподалеку от гаража какой-то чудик, и мы поехали. Я планировал разыскать в городе наших, но не успел, потому что хотелось прокатиться на каждой машине. Ведь иначе остальные бы обиделись! Для меня они были живыми. И я их любил и ухаживал как за живыми, и каждой придумал имя.
      Дни шли за днями, но я так и не нашел ни Петровой, ни Суховодова, ни Варвары, ни Бедного Макара, хотя часто, проезжая по городу, видел то ли их, то ли похожих на них. Но остановиться просто не было времени, я едва успевал есть и спать по четыре-пять часов в сутки. Хуже всего было, когда в машинах что-то ломалось, и я со справочником автолюбителя копался лежа под кузовом в поисках поломки, или ждал очереди на ремонт. Я отощал и едва держался на ногах, но не роптал. Разве есть на свете другой двенадцатилетний мальчик, у которого было бы столько машин? Даже сыну миллионера далеко, небось, до Олега Качалкина!
      Я совсем отвык от человеческой речи и общался только с Закрывателем Банок со Сливовым Компотом, которому подвозил пустые банки в обмен на компот. Но тому, как и мне, особенно болтать было некогда. Читал я только Справочник Автодюбителя и журнал "За рулем", каким-то чудом обнаружив на складе подшивку за несколько лет. Но зато научился прекрасно понимать язык машин, различать малейшие неполадки в двигателе и все такое.
      Я был очень доволен и не хотел ничего другого. Сказочные часы я засунул подальше в рюкзак, чтобы вообще ни про какое время не вспоминать.
      Однажды среди ночи, едва я, покончив с делами, провалился в сон - теперь я всегда "проваливался" в сон, - меня разбудил знакомый голос:
      - Олег, проснись! Наконец-то я тебя нашел! Усыпил Беду, а вас нигде нет. Столько лет искал...Где Дудка-Побудка? Да проснись же, вы в Беде!
      Суховодов, чтоб его! Опять он со своей Бедой. А мне веки будто кто клеем смазал - никак не могу разодрать.
      - Ну, что надо? Спишь по пять часов, и то тебя...
      - Вот-вот, и они по пять. А то и по четыре.
      - Кто "они"?
      - Ребята наши, кто же еще. И питаются этими...банками.
      - Ну и что, я и сам банками, сливовый компот, - зевнул я и хотел опять уснуть, но Суховодов как с цепи сорвался. Опять орал про Беду, ловушку, опасность, что нас кто-то эксплуатирует и лишает человеческого облика...Требовал немедленно подудеть в Дудку-Побудку, куда-то идти, с кем-то бороться. В общем, молол нивесть что, эгоист. А мне завтра вставать чуть свет, и дел куча, и надо где-то доставать запчасти.
      "Дудка-побудка" - знаю я эти дела. Сперва Дудка, потом Тайна, а у меня машины...
      - Ну ладно, - сдался Суховодов, - тогда хоть сходи друзей проведать. Они все здесь, в городе. Ты - командир, должна же быть какая-то ответственность...
      Я ответил, что друзья и без меня могут прекрасно обойтись, не маленькие, а вот машины... Каждую надо с утра прогулять, вымыть, маслом заправить, бензинчиком. Потом у двух надо шины поменять - в этом городе всю дорогу на осколки банок наезжаешь. А шин нет, надо другого Автолюбителя искать. Кое-у-какой зажигание барахлит, а москвичок Мустанг капризный, с норовом, его надо уметь завести. И вообще, каждой нужен особый подход...
      - Да присмотрю я за твоими машинами. И особый подход найду, и запчасти. Ты ж меня знаешь. Ну Алик...
      Ишь ты, "Алик", у Петровой научился.
      Я понял, что Суховодов все равно не отвяжется, и согласился - запчасти уж очень были нужны. Только стал возражать - зачем идти пешком, когда можно объехать город на машине? Проще и быстрее. Но Суховодов настаивал, чтобы я непременно прошелся пешком.
      И я поплелся. Ходить отвык, задыхался, болели ноги. Да, не мешало бы хоть зарядку по утрам делать, чтоб не сыграть в ящик. Но времени нет. Я ковылял по городу и беспокоился, сможет ли Суховодов завести Мустанга.
      Я думал про свои машины и не обращал внимания на жителей города, которые, впрочем, тоже меня не замечали, занятые своими делами.
      И тут я увидел Петрову. Она выбивала ковер перед одним из складов. Пылища стояла такая, что я ослеп, расчихался и закашлялся. И вдруг увидел Петрову прямо перед собой с выбивалкой в руке, которой она меня едва не огрела. Петрову я едва узнал: тощая, чумазая, без утесовской шляпы; отросшие волосы опять свалялись как овечья шерсть, висят сосульками.
      - А, Качалкин, - говорит, - Проходи, не мешайся.
      Даже Аликом не назвала, приставать не стала, такая усталая и замученная. Мне стало жаль Петрову.
      - Давай помогу.
      - Не сумеешь. Надо осторожно, чтоб ворс не повредить.
      - Ну, как знаешь. А зачем тебе такой коврище?
      - Не задавай глупых вопросов, Качалкин. Знаешь, какой у меня теперь дом? Пойдем, покажу.
      Я хотел сказать, что мне некогда, что мне надо еще повидать остальных и побыстрей вернуться к моим машинам, но Петрова уже втащила меня внутрь склада. Это было длинное полутемное помещение, сплошь заставленное мебелью. Чего здесь только не хранилось! Какие-то допотопные резные буфеты, белые стулья с тонюсенькими изогнутыми ножками, обитые потертым шелком и с табличками: "Не садиться"! - вроде как в музее. Петрова сказала, что это - редкая старинная мебель, что она с большим трудом разыскала ее в городе, притащила к себе, и теперь за ней ухаживает, ремонтирует, реставрирует и все такое. В других залах стояли современные стенки - полированные темные, полированные светлые, полированные под дуб и под красное дерево.
      Петрова объяснила, что за этой мебелью ухаживать легче, чем за антикварной, но зато она не представляет такой эстетической и прочей ценности. Потом я увидел шкафы для посуды, как у нашей соседки Наталии Дмитриевны многие Наталье Дмитриевне ужасно завидовали, что у нее этот шкаф, и что у нее есть время и связи бегать по магазинам и добывать такие бесподобные вещи. В этом щкафу были так хитро расположены зеркала, что посуды казалось в несколько раз больше, чем на самом деле. Допустим, поставишь один сервиз, а кажется, что шкаф битком набит сервизами, и все гости удивляются и завидуют, сколько их у тебя.
      Но на складе у Петровой и без того сервизов было навалом, и еще всякие полочки, тумбочки, люстры, торшеры, вазочки и все такое.
      - Здорово! - сказал я, - Ну, а где ты живешь?
      - Как где? - удивилась она, - Здесь. Это все мое. Ни у одной девочки в мире столько нет.
      - Ну а...ешь? Спишь?
      - А-аа, - зевнула Петрова, - Знаешь, спать и есть как-то некогда. Иногда удается выкроить часиков пять, так для этого у меня раскладушка. А насчет еды - тут какие-то психи все банки закатывают, вот я у них и таскаю понемногу. Яблоки, помидоры, огурчики.
      - А у меня поблизости - только сливовый компот.
      - Психи, - сказала Петрова, - Ну зачем им столько банок?
      - А тебе зачем столько мебели?
      - Не задавай глупых вопросов, Качалкин. Сравнил мебель с какими-то банками. Ладно, ты иди, у меня дел невпроворот.
      Я собирался похвастаться своими машинами, но почему-то расхотелось. Иду, и как-то мне не по себе. И машины уже на ум не идут - все Петрова перед глазами. Тощая, чумазая, глаза ввалились и блестят нехорошо. В руке - тряпка. А вокруг шкафы, шкафы...
      Бреду себе, вдруг меня окликают:
      - Олег, Олег! Остановись, погляди на меня!
      Голос вроде бы знакомый, только не пойму, откуда. На улице никого, одни вещи. Здание вроде магазина, витрина стеклянная, за витриной перед зеркалом манекен сидит в каком-то немыслимом платье - само платье черное, а на нем луна и звезды сверкают. Я на платье загляделся, - манекен мне улыбается. Лицо вроде знакомое, только, как и у Петровой, похудевшее - щеки ввалились, длинный нос торчит...
      - Варька? Ты что там делаешь?
      - Или не видишь? - пропела она и глаза закатила, - Сказочное космическое платье примеряю, последний писк моды. Впечатляет?
      Не успел я ответить, что да, впечатляет, - Варвара уже в другом наряде. Смотрит на себя в зеркало, любуется.
      - Брючный ансамбль для прогулок по сказочному побережью в плохую погоду. Ну как, впечатляет? Смотри внимательней, туалеты каждые пять минут меняются.
      - Ты что, манекенщицей стала?
      - Вот еще глупости! Это все мое - платья, костюмы, купальники, шляпки, туфли...Все самое красивое, самое модное. Ни у одной девочки в мире...
      Она опять преобразилась, на этот раз во что-то вроде чешуйчатой русалки с ластами-плавниками на плечах и колышащейся юбочкой-хвостом.
      - Костюм для подводного плавания. Впечатляет?
      - Впечатляет. Только зачем тебе? Ты ведь и на воде плавать не умеешь.
      - А зачем плавать? Важно, как я в нем буду выглядеть. Разве это не интересно?
      - А витрина зачем?
      - Чтоб и другие могли на меня полюбоваться. Только не смотрит никто, ты первый. Здесь все странные какие-то, озабоченные. Вещи с места на место перетаскивают, банки закатывают, на машинах мимо мчатся, - нет, чтоб на меня глядеть...
      - И подолгу ты так маячишь?
      - Да сколько сил хватает. За сутки иногда успеваю примерить по двести моделей.
      - Спишь по пять часов, - сказал я, -питаешься консервами...
      - Черная смородина в собственном соку, - вздохнула Варвара, - Надоела до смерти.
      - А у меня - сливовый компот. Приходи, угощу.
      - Я бы с удовольствием, некогда все. Стой, куда же ты? Сейчас шубы пойдут...
      Но мне плевать было на ее шубы, мне стало совсем скверно.
      Бедного Макара я нашел за городом на ферме. Он хоть и валился с ног от усталости, но тут же потащил меня осматривать свое хозяйство. Макар сообщил с гордостью, что теперь у него не несколько каких-то жалких телят, а собственные стада. И ферма тоже ему принадлежит, и молочный завод, и колбасный цех, и маслобойня, и сыроварня - работы навалом. Прежде здесь работало много народу, но Макар их пожалел, отпустил отдохнуть, пообещав присмотреть за хозяйством, а они так и не вернулись. Спать приходится по четыре часа, а питаться банками сгущенки и плавлеными сырками.
      Но он счастлив. Банок сгущенки у него уже несколько десятков тысяч, а было бы еще больше, если бы их не воровали эти чудики из города.
      Когда я спросил, зачем ему одному столько сгущенки, Макар глянул на меня с жалостью, как на дурачка, и снисходительно ответил, что никогда, ни у одного пастушка в мире не было такого количества банок со сгущенкой.
      Вот так. У Петровой - шкафы, у Варвары - тряпки, у Макара - сгущенка.
      А у меня - машины.
      Невесело размышляя и сопоставляя, возвращался я домой. Глядь - танцор Безубежденцев навстречу. Поздоровались.
      - Небось, и здесь кому-то служишь?
      - Служу, что поделаешь, - поморщился Безубежденцев, - Ох, и надоело! Я привык к славе, аплодисментам, к бурной реакции зала, а выступать перед столами, шкафами и тумбами, сам понимаешь... Шкаф, даже высоко поставленный, он шкаф и есть. В общем, я все же предпочитаю служить царям, а не вещам.
      - Вещам?
      - Будто не знаешь! Здесь все служат вещам...
      Так вот, в чем дело! В этом городе живут Вещи, и мы все у них в плену. Они заманивают разными хитрыми способами в свой город, подчиняют, превращают в своих рабов. Всех, кто клюнул на Золотую Удочку, или на что-нибудь подобное.
      А мы ничего не замечаем. Нам кажется, что мы сами владеем вещами, а не они нами. Потом мы погибнем, а вещи переживут нас. А может, мы тоже превратимся из людей в банки с компотом или сгущенкой, в шкафы, шубы или в жестянки на колесах. Такие дела.
      Суховодов сдержал слово: - машины мои были в полном порядке, обещанные шины и запчасти разложены на брезенте на самом видном месте. Машины при виде меня радостно загудели - мол, встречайте, хозяин пришел, и у меня в душе все перевернулось. Нет, не могу я их бросить. Пусть я все понимаю, пусть в плену, в рабстве - не могу, и все тут.
      До полуночи я с ними возился и боролся с собой. Суховодов молча помогал мне менять шины, ремонтировать, подкручивать. О Дудке-Побудке - ни слова. Он знал, что я должен сам принять решение.
      Наконец, я управился с делами, съел банку сливового компота и отыскал среди пропахших бензином тряпок наш рюкзак. Помоги нам в последний раз, Дудка-Побудка!
      - Если тебе трудно, могу я, - предложил Суховодов.
      - Нет, я сам.
      Какой же красивый и сильный был ее звук - будто это и не дудка вовсе, а военная труба или горн. Будто настоящий трубач играет на заре побудку.
      - В дорогу! Поднимайся, человек, расправь плечи. Вспомни, что ты человек! Пора в дорогу!
      Дудка вспыхнула у меня в руке, рассыпалась на тысячу бенгальских огней, которые холодной звездной пылью взметнулись в сказочное небо. Зато усталость мою как рукой сняло, и дурного настроения как ни бывало, и сна ни в одном глазу. Сердце застучало быстрей, загорелись щеки, словно в мороз, когда придешь с катка. И мои чудесные машины, без которых я минуту назад прямо-таки жить не мог, действительно стали вдруг просто жестянками на колесах для перевозки людей с места на место. Зачем они мне, да еще в таком количестве? Прочь отсюда! В дорогу!
      Машины загудели вслед на разные голоса - вначале жалобно, затем угрожающе и бросились в погоню. Загораживали дорогу, ласкались полированными боками, как большие кошки, урча и обжигая горячим бензиновым дыханием.
      Суховодов протянул мне руку, и мы побежали.
      Нырнули на узкую, загроможденную вещами улицу, где машинам не проехать, и они отстали. Мы не останавливались и не оглядывались, пока не выбежали из города на дорогу, где меня взял в плен вишневого цвета "Москвичок".
      Мы пробыли в плену почти семнадцать лет.
      На дороге уже стояла запыхавшаяся Варвара, опять в каком-то потрясном платье, и потрясным длинным шарфом перевязывала порезанную руку.
      - Я разбила витрину, - сказала она, - Они не хотели меня отпускать. Что же это? Как же это?
      Пока я приходил в себя (ходить отвык, не то что бегать), а Суховодов отвечал на варькины расспросы, появилась Петрова. С таким видом, будто просто ходила прогуляться по городу, а не удирала только что от своих шкафов и комодов. В руке - швабра - небось, ею отбивалась, а держит, словно сувенир прихватила на дорожку. И опять в утесовской шляпе, чтоб овечьи патлы скрыть.
      Кивнула нам небрежно:
      - Ой, откуда это у тебя? - это она про варварин наряд.
      - От верблюда, - с отвращением выдавила Варвара, - Хочешь, махнемся?
      Еще бы Петровой не хотеть, когда ее собственное платье походило на тряпку, которой она вытирала свои шкафы!
      - Ну, если тебе так уж хочется, - сказала Петрова.
      Девчонки мигом переоделись и повеселели. У женщин всегда так: сменила платье - сменила жизнь. Кажется, мама так говорила.
      - Пора бы уж о пенсии подумать, а ты все наряжаешься, - сказал я Петровой, - Глянь-ка на часы, бабуля!
      А Петрова вдруг разозлилась.
      - Ничего не хочу знать, надоело! На этих чертовых куличках всюду капканы, куда ни ступи. Притащил, называется...
      - Это я ...Тебя...
      Я уж совсем было собрался стать "ненастоящим мужчиной" и наверняка отвесил бы ей подзатыльник, если б не Макар.
      - Быстрей!..Там...там Фома с Волком...Волк такой страшный. голодный. Он отвязался, но почему-то не убежал в Лес, а вокруг шастает и зубами щелкает...Я хотел подойти, а они от меня. Фома и Волк. Вон туда побежали. А я ничего...Я ж ему телят хотел отдать...
      Бедный Макар весь дрожал. Телята, которые увязались за ним из города Вещей, тоже дрожали, сбившись в кучу.
      Я помчался за Фомой и вскоре догнал его. Откуда только силы брались? Фома сильно отощал, глаза блуждали, из ладони торчал золотой крючок с обрывком золотой лески. Видимо, проходя мимо города Вещей, попался на Золотую Удочку и висел на ней, пока мы спали в царстве Матушки Лени, тряслись у Страха и Тоски Зеленой, а затем тоже попали в плен к Вещам. Но потом наша Дудка-Побудка пробудила в нем чувство дороги, потому что все здесь тоже люди, хоть и сказочные, и ничто человеческое им не чуждо, даже самым отрицательным. Поэтому Фома сорвался с Золотой Удочки, поймал Волка и...
      Волк действительно выглядел жутковато, как всегда, когда голоден. Вообще было непонятно, чем он питался в городе Вещей? Мяса там не было, а хозяин висел слишком высоко на своей Удочке...Но ведь были другие. Которые закатывали банки, перетаскивали по улицам мебель...
      От этой мысли я весь похолодел.
      - Стой, Фома, послушай!
      Но Фома лишь припустил быстрее, бормоча:
      - А зовут меня Фомой и живу я сам собой! Сам собой живу...
      - Погоди! - я бежал рядом с ним, - Да не бойся, мы тебя бить не будем, хоть ты и гад...Ты погоди, послушай...Ну хочешь, давай вместе? И Волк будет общий, а? Пошли с нами.
      - Давай дружить, - тоже на бегу бормотал Фома, - Будем с тобою, как рыба с водою - ты ко дну, а я на берег. То я к вам в гости, то вы меня к себе. Я для друга последний кусок не пожалею - съем!
      - И Волк будет общий. Ведь тебе даже нечем его кормить, а мы...У нас стадо...
      - Не отдам! - заорал Фома и еще крепче вцепился в поводок, - Сам Тайну найду! Мой клад! Ни с кем не поделюсь. Сам собой живу я. Сам собой!
      - Ну и живи, балда!- я плюнул и отстал. Вообще-то можно было двинуть ему разок-другой и отобрать Волка. Как говорится, с волками жить...Но до того мне стало противно, что я не стал связываться. Вернулся и сказал, что не догнал Фому.
      На плече у Петровой сидела какая-то странная птица. Похожа на павлина, но поменьше. Я не сразу сообразил, что это наш Ворон в павлиньих перьях, которые он, видимо, раздобыл в городе Вещей.Ворону было жарко, и он, вздыхая, повторял:
      - Тяжко бр-ремя богатства!
      А наутро к нам прибежал Волк, Который Всегда Смотрит в Лес. Прибежал сам, один, сытый и смирный, как овечка. Вилял хвостом и ласкался, поглядывая на телячье стадо.
      Все радовались, а Макар вдруг заплакал. И у меня было нехорошее предчувствие. Только мы с Макаром промолчали, чтоб никого не расстраивать. Но когда на дороге нашли обглоданные кости и клочья одежды - поняли, кому они принадлежат. И жалели Фому. Хоть он и сам виноват, хоть и был эгоистом, индивидуалистом и гадом, но все-таки так походил на человека!
      Бедный Макар горько оплакивал брата, а Суховодов утешал его, что Фома не то , чтобы умер, а просто превратился в другого персонажа. В Эгоиста, Который Жил Сам Собой и Которого за Это Съел Собственный Волк. Люди сочинят про него разные пословицы и поговорки, которые будут передаваться из поколения в поколение, то есть никогда не умрут, а значит, и сам Фома будет жить на Куличках в новом качестве. То есть для каждого читателя или слушателя он будет всякий раз как бы оживать, жить эгоистом, а потом его за это будет съедать собственный Волк.
      От такой перспективы Бедный Макар совсем расстроился и сказал, что чем вечно так жить, лучше вообще никогда не жить.
      И мы с ним были полностью согласны.
      ГЛАВА 7
      В которой мы с Петровой начинаем задумываться над жизнью. Поселок, где убивают время. Мы попадаем в какое-то дурацкое царство
      Может, потому, что у нас теперь был Волк, Который Всегда Смотрит в Лес, знай себе, иди за ним и размышляй, - а может, потому что мы с Петровой стали почти пожилыми, хоть внешне и не изменились, мы с ней начали задумываться над жизнью. Особенно по вечерам, когда привал, горит костер и все спят, мы с ней могли часами шептаться.
      Сорок пять лет! Если сложить все наши остановки, получится почти целая жизнь. Жизнь-ошибка. Лень, страх, жадность, эгоизм и все такое - разве нас не учили дома и в школе, что это плохо? Почему люди ошибаются? Знают и ошибаются. Иногда по мелочам, иногда на всю жизнь.
      Сорок пять лет! Вон, Пушкин погиб, когда ему и сорока не было, не говоря уже о Лермонтове...Конечно, знать бы Тайну, нас бы ни в какую ловушку не заманить! Мы бы давно...
      Смешно получалось: - мы бы давно отыскали Тайну, если б ее нашли.
      Хорошо сказочным персонажам - не стареют, не умирают! Золушке всегда будет шестнадцать. И Макар, Суховодов, Варвара навсегда останутся молодыми. Даже Фома, хоть его и съел Волк.
      Здесь времени просто девать некуда.
      Мы даже набрели на такое место, где жители занимаются исключительно тем, что убивают время.
      Это был небольшой поселок на берегу Моря, очень похожий на южный курортный городок. Хоть наш Волк туда и не смотрел, мы решили ненадолго в него зайти, искупаться и купить сказочной рыбы.
      Море на Куличках тоже никогда не меняется, оно как на картинке в "Сказке о рыбаке и рыбке", там, где "море слегка разыгралось" - белые барашки и все такое.
      Суховодов сказал, что лично для него плавание лишено всякого смысла, и пошел справиться насчет рыбы. Но оказалось, что молча и неподвижно сидящие на берегу жители, которых мы приняли за рыбаков, вовсе не рыбаки, а просто ждут у моря погоды.
      Мы очень удивились и спросили, какой тут можно ждать погоды если Море на Куличках никогда не меняется, то есть ждать, в общем, нечего. На что они ответили, что ждут у моря погоды с одной-единственной целью - убить время. И пригласили нас ждать вместе.
      Мы ответили, что никак не можем принять их предложение, потому что времени у нас и так в обрез, что мы спешим по очень важному делу и все такое. А жители сказали, что в их поселке столько времени, что его буквально девать некуда, поэтому его убивает, кто как может.
      Вроде как в некоторых буржуинских странах уничтожают избытки товаров.
      - Интересно, - сказала Варвара, - Вот бы поглядеть.
      Я показал ей кулак. Но едва отвернулся, девчонок и след простыл. Пришлось нам их опять догонять. В общем, история учит только тому, что ничему не учит, - как сказал бы Ворон, если бы тоже не улетел за ними.
      Хотя поселок нам вначале понравился - не то что мрачный подземный город Страха и Тоски Зеленой или Сонное Царство Матушки Лени. Как здесь было весело, шумно, забавно! Будто в огромном парке отдыха со множеством игр и аттракционов, где каждому найдется по душе какое-либо развлечение. Повсюду яркие сказочные плакаты:
      НЕ ЖАЛЕЙТЕ ВРЕМЕНИ!
      УБИВАЙТЕ ВРЕМЯ!
      Плакаты изображали часы без стрелок.
      Кто толок воду в ступе, кто носил ее в решете, кто искал иголку в стоге сена... И все это выглядело настолько безобидно, что мы приняли любезное предложение градоначальника быть его личными гостями. Правда, идти с ним за семь верст хлебать киселя мы наотрез отказались, потому что с некоторых пор возненавидели кисель, но согласились попробовать "супа из разговоров".
      Вот как это выглядело. Нас усадили за стол, подошел официант и спросил, какой суп из разговоров мы желаем заказать. Обнаружилось, что мы с Суховодовым любим щи, Макар - рассольник, Варька - молочную лапшу, а Петрова поредпочитает грибной. Официант сказал, что не сможет выполнить все заказы одновременно, а Петрова сказала, что пусть тогда начнет с грибного.
      Официант куда-то убежал и вернулся с поваром. Повар сказал, что для того, чтобы сварить хороший грибной суп из разговоров, надо сначала поговорить о том, где взять полкило крепких белых грибов, две головки лука, сто граммов масла, соли, перца, лаврового листа и сметаны. А потом поговорить о том, стоит ли мыть грибы, и что будет, если на дне кастрюли окажется песок. И о том, стоит ли варить грибы целиком, или же только шляпки, а ножки отдельно поджарить с луком, и о том, на каком масле лучше жарить - на сливочном или растительном, и при какой температуре. И нужно ли класть в суп морковь, и в какой момент солить. А в заключение можно обсудить, с чем вкусней грибной суп - со сметаной или майонезом, и в каком виде его подавать к столу - очень горячим или теплым, с зеленью или без.
      После этого повар сказал, что теперь Петрова может нам сама рассказать, вкусным ли получился ее грибной суп из разговоров. И спросил, какой будет наш следующий заказ. Мы поблагодарили и вежливо отказались.
      Да, это было еще похуже сливового компота и сгущенки! И называлось кафе подходяще: "Не солоно хлебавши".
      А когда оказалось, что за этим супом мы убили здесь несколько месяцев, поселок нам окончательно разонравился, и мы поспешили уйти. Тем более, что заметили, как в этой веселой толпе каждые пять минут кто -либо бесследно исчезает. А другие этого даже не замечают. Веселятся, как ни в чем не бывло, продолжая убивать время.
      Это оно убивало их, вот в чем дело! Время. Мстило за то, что они пытались убить ЕГО. Ему-то что - разве можно убить Время? Можно убить только свое собственное время, то есть себя самого.
      Все правильно. Ведь после них никакого следа не останется, потому что они бесполезны. Вот Бедный Макар, к примеру, пастух, Суховодов - друзей спасает, делится своей удачей, Варвара, хоть и сует везде нос - тоже, вроде бы, "двигатель прогресса" - все ей интересно. И мы с Петровой, если выберемся, будем для чего-то нужны - я буду авиаконструктором, а Петрова, глядишь, и придумает средство от старости... А эти могут сколько угодно бесследно исчезать - все равно никто не заметит. Потому что их будто и вовсе не было.
      Пытались мы открыть им глаза, но горожане заткнули уши и разбежались. А Ворон посоветовал не убивать на них время:
      - Глухой тот, кто не хочет слушать! Слепой тот, кто не хочет видеть!
      В общем, теперь мы редко останавливались, и ничего не случалось. Даже с Макаром. Дело в том, что Макар нашел замечательный способ избавиться от мелких неприятностей, - всегда держаться рядом с Суховодовым. Если, например, на пути Макара возникал камень, чтоб Макар об него споткнулся, то при виде Суховодова этот камень быстренько сам собой убирался с дороги. Комары и мухи улетали, скорпионы и змеи уползали, даже лужи подсыхали при виде Суховодова, а Макару только того и надо. И Суховодов повеселел, уже не жаловался на зависть и одиночество.