– Оно и видно, – мрачно подытожил Вигер Ра-Кен.

– Да в чем дело-то?

Начинаю нервничать, и мои опасения полностью оправдываются, когда в ответ звучит:

– Почему ты каждый раз пишешь установленные фразы по-разному? Неужели нельзя выучить? Вроде, у тебя в юности не было проблем с памятью.

Делаю вид, будто не понимаю, о чем речь:

– Что значит, «по-разному»?

– Ну вот, например… – Виг пробегает взглядом сначала по одному листку, потом по второму. – Здесь: «подросток женского пола», а там: «отрок женского пола».

– И?

– Почему бы не использовать одно и то же слово?

– Хорошо, буду внимательнее, – соглашаюсь, только бы поскорее расправиться с делами. Но старого друга так просто не проведешь: серые глаза наполняются укором.

– Будешь, конечно. Когда заново напишешь вторую копию.

– Что?! Виг, ты издеваешься?

– Ничуть, – ре-амитер, с лицом приговоренного к пожизненной каторге, разваливается в кресле за своим рабочим столом, с другой стороны которого я пачкаю чернилами бумагу.

– Но это мне еще полчаса работы…

– Знаю. И поверь: я от этого не в восторге, потому что все это время буду сидеть рядом.

– Вовсе незачем тебе тут сидеть, – начинаю обход противника с фланга. – Лучше иди домой, к Лелии: она, наверное, заждалась! Ей так одиноко одной…

– Рэй, не пытайся казаться лучше, чем ты есть на самом деле, – строго осаживают меня. Но поединок еще не закончен:

– А я хороший, ты считаешь? Такой хороший, что лучше просто некуда быть?

– Рэй… – тонкие губы Вига скорбно поджимаются. – Не придирайся к словам.

Обиженно хмурюсь:

– Ты же придираешься! А мне нельзя?

– Можно. Но только когда переделаешь вторую копию протокола и напишешь – надеюсь, без помарок! – третью.

– Целых три копии?

Ужасаюсь. Наигранно, конечно, поскольку правила мне очень хорошо известны. И установил их еще мой прадед, Леннар Ра-Гро, за что сограждане были ему благодарны, а прямые потомки поносили, на чем свет стоит.

Впрочем, не могу не признать: идея была и остается здравой. Протокол выявления хэса состоит из ответов на набор никогда не меняющихся вопросов. Конечно, проще всего было бы отвечать один раз, а требуемое количество копий создавать магическим способом, но… Прадедуля (по свидетельствам современников и близких родственников, страдавший рассеянностью более, нежели другими допустимыми пороками, вместе взятыми) очень часто упускал важные детали, что приводило к печальным последствиям. И в один прекрасный день Леннар придумал следующий фокус: а буду-ка я заполнять бланки не один раз, а несколько, и каждый раз – как в первый. Глядишь, вспомнится что-нибудь, не попавшее в начальный протокол… Говорят, ему такая практика помогала. Что ж, это радует: хоть кому-то была польза. Касаемо же потомков в целом и меня в частности, от чудачеств старика мы только страдали. Убиением несметного количества времени на пережевывание одной и той же каши в несколько заходов. Вот и сейчас, только-только справился со вторым экземпляром отчета о своей прогулке на рыбный рынок, а Виг уже нашел ошибку. Так я до вечера на Острове просижу. И мой друг – со мной. А у него дома дочка больная…

– Слу-у-у-у-ушай… – заговорщицки щурюсь. – Скажи мне сразу, в каких местах я допустил ляпы, и третий протокол точно будет похож на первый! Да и второй – тоже.

Ре-амитер потер щеку и злорадно усмехнулся:

– Нет уж. Не дождешься.

– Я из благих побуждений, ты не думай!

– Знаю, что из благих. Но правила есть правила, и они действуют для всех, а для тебя – в первую очередь.

Расплываюсь в улыбке:

– Потому что я – надежда и опора?

– Потому что ты – оболтус, – поправляет Виг.

Возмущенно засопев, снова принимаюсь за работу. Но ненадолго:

– Скажи хоть, много промахов?

Серые глаза смеются.

– Ну, скажи! Что тебе стоит? И правила ты этим не нарушишь.

– Немного.

– А точнее?

– Очень немного, – Виг отводит взгляд, но напрасно: я уже понял, что стал жертвой шутки.

– Ну, сколько?

– Собственно, всего одна ошибка. Та, о которой я и сказал.

– Ага!

Торжествующе подбрасываю перо к потолку. Хоть и легонькое, оно все же падает обратно, пятная россыпью чернильных капель сукно столешницы.

Виг морщится:

– Опять нагадил! Я с тобой скоро совсем разорюсь.

– Не переживайте, dan ре-амитер! – успокаивающе звучит из дверного проема. – По первому же требованию вам будет доставлена новая мебель. За счет присутствующего здесь молодого человека, разумеется!

Зажмуриваюсь в надежде, что мне померещилось. Снова открываю глаза. Нет, призраков сегодня не наблюдается. Для призраков сегодня погода не подходящая. Зато персона, которую я меньше всего желал бы видеть в столь ранний час, пренебрегла заботой о собственном здоровье и предприняла путешествие из торговых кварталов прямиком на Остров – в святая святых Городской стражи Антреи.

Лысеющий, с заметным животиком, завидно ясноглазый и улыбчивый, Каллас Ра-Дьен старше меня и Вига всего на четыре года, но выглядит нашим отцом или, по меньшей мере, дядюшкой. Очень добрым и всепрощающим дядюшкой, что совершенно не соответствует действительности. Потому что духовно слабый человек не смог бы держать в своих руках все товарно-денежные потоки Антреи, да и близлежащих провинций, если не больше. А вот в отношении здоровья телесного Калласу завидовать не в чем: ни стрелок, ни мечник. То ли болел в детстве, то ли предки где-то что-то не доделали, но глава заведения под названием: «Ведение дел без убытков. Советы и наставления» предпочитает проводить свои дни с наиболее возможным удобством. И то, что он самолично явился в этот кабинет, говорит о многом. Но не в мою пользу.

Вигер поспешил встать, коротко, но уважительно, поклонившись. Каллас махнул рукой:

– Да бросьте, dan ре-амитер! Какие между нами могут быть церемонии? Вон, некоторые даже задницу от стула не оторвут, чтобы поздороваться со старым больным человеком…

– Старым… Кто бы говорил!

Бурчу, но, тем не менее, поднимаюсь на ноги. Хотя бы потому, что в числе всего прочего Ра-Дьен выступает основным жертвователем средств на содержание Приюта Немощных Духом, и моим работодателем, как это ни печально.

– Что за неотложные дела привели вас к нам, dan Каллас?

Вежливость в голосе Вига так плотно переплетается с любопытством, что впору посмеяться над ребенком, до сих пор живущим в душе сурового офицера Городской стражи. Но лично я смеяться не буду. Ни сейчас, ни потом. Во-первых, потому, что и сам не могу считать себя взрослым. А во-вторых: больше похоже, что мне предстоит плакать, и горько.

– Всего одно дело, любезный dan, всего одно! И оно уже больше часа тратит ваше драгоценное время из-за своей прискорбной невнимательности!

Взгляд Ра-Дьена остается таким же проникновенно-добрым, но обманываться не стоит: dan Советник взбешен, и основательно.

– А, вы об этом! – понимающе кивает Виг. – Собственно, ничего серьезного не произошло и…

– Позвольте мне самому судить о том, что серьезно, а что – пустяк.

Голос Калласа сладок, как медовый сироп, но ре-амитер осекается, будто ему сделала строгий выговор сама Ее Величество.

– Разумеется, dan, – еще один короткий кивок.

– Я могу перекинуться несколькими словами с этим… молодым человеком? – вопрос задан не потому, что спрашивающему необходимо разрешение, а для того, чтобы дать понять: пошел вон из кабинета. Конечно, не так грубо, но ведь суть от этого не меняется, верно?

Вигер никогда не слыл тугодумом и, чеканя шаг, направился к дверям, а с порога обернулся и сочувственно подмигнул мне, подозревая, по какому руслу потечет дальнейшая беседа в самом защищенном от подслушивания и подглядывания помещении Главного поста Городской Стражи.

Ра-Дьен выждал четверть минуты – как раз, пока все звуки в коридоре стихнут – и обессилено оперся ладонями о стол. Три долгих, размеренных вдоха, призванных восстановить дыхание и вернуть спокойствие разуму, и в мою сторону летит властное и жесткое:

– Подвинь стул!

Выполняю повеление. Dan Советник садится, осторожно, словно боясь расплескать содержимое своего тела, и слегка оттягивает пальцами тесный воротник.

– Ненавижу эти парадные одеяния!

Я стою, скрестив руки на груди и слушаю, как следующие пару минут Каллас жалуется на все, что приходит ему в голову: на фасоны одежды, на погоду, на королевского повара, не доварившего креветки, на рост цен на строевой лес и прочие подобные неурядицы, занимающие делового человека с раннего утра и до позднего вечера. Да и ночью – тоже. Посвятив обстановку кабинета во все возможные причины своего плохого настроения, Ра-Дьен возвращается к первой и самой главной. Ко мне, то есть.

Взгляд, золотистый, как весеннее солнышко, цепляется за мое лицо:

– Ваше поведение, dan Рэйден, переходит все границы.

– Что именно вас не устраивает, dan Каллас?

– Что вы творили прошлым вечером?

– То, что считал нужным.

– Вы умеете считать? – светлые брови чуть приподнимаются. – Не знал, не знал… А если отбросить шутки в сторону, Рэйден, я не просто недоволен. Я разъярен.

– Вижу.

– Ты подверг свою жизнь ненужной опасности. Рисковал, не думая о последствиях.

– Но ничего же не случилось!

– В этот раз, да. А в следующий? Баллиг не сможет вытаскивать тебя из всех ям, в которые ты пытаешься упасть.

– Я не пытаюсь!

Бессмысленно оправдываться, когда сознаешь вину. Но можно попробовать огрызнуться. Так, на всякий случай. Чтобы не потерять навык.

Каллас качает головой:

– Да, уже не пытаешься, а просто падаешь! Ты давно вырос, Рэйден, а до сих пор ведешь себя, как беспечный мальчишка… Так нельзя. Ты облечен слишком большим могуществом.

– Могуществом ли? – негодующе раздуваю ноздри. – Докучливым даром, от которого больше неудобств, чем всего прочего!

– Если он неудобен лично для тебя, это вовсе не значит, что все остальные не могут извлечь из него выгоду, – сухо замечает Ра-Дьен.

– О да! По части выгод ты у нас большой знаток! Куда уж мне, недалекому!

– Я всегда поражался тому, как странно в тебе уживаются самомнение и неверие в собственные силы. Ты уж остановись на чем-то одном, будь любезен!

– Зачем?

– Чтобы мне было легче.

– Легче – что?

– Раз и навсегда определить, как с тобой обращаться: как с заслуживающим внимания человеком или как с ничтожеством, – ласково улыбнувшись, закончил свою мысль Каллас.

Проглатываю колкость, но вовсе не из-за того, что не могу ответить подобающим образом. Не могу я сделать совсем другое. Сам не знаю, как к себе относиться. С одной стороны, кое-что умею и вполне горжусь достигнутым. А с другой… Ничтожество и есть, если даже жена не желает иметь со мной ничего общего.

– Еще оскорбления будут?

Ясные глаза искренне участливы:

– Куда-то торопишься?

– Тороплюсь. Закончить протокол.

– Ах, это… Я не буду тебе мешать. Но прежде нам нужно обсудить твои капризы и мою упущенную выгоду.

– Упущенную?

Передергиваю плечами, потому что между лопаток сбегает вниз тоненькая и очень холодная струйка пота.

– Вчерашним «спасением угорающих» ты сорвал мне переговоры с купцами из Ар-Хаббата.

– Это еще почему? Разве я должен был на них присутствовать?

– Я имею неоспоримое право воспользоваться твоими услугами без предупреждения, помнишь?

– Ну, извини.

Ра-Дьен всплескивает руками:

– И это – все?

– Мало? Хочешь, на колени встану?

– От твоих колен никакого проку. Как и от тебя в целом. Битую неделю будешь плевать в потолок, а мне отдуваться за двоих? Я тебе это припомню, будь уверен!

– Не сомневаюсь.

Припомнит. И не один раз. Еще случая не было, чтобы малейшая моя оплошность осталась безнаказанной.

– И чтобы испортить предстоящий отдых, сразу скажу, как ты будешь со мной расплачиваться, – улыбка становится донельзя довольной.

Покорно вздыхаю:

– Скажи.

– В Антрею собирается нагрянуть daneke Амира.

– ЧТО?! Опять?!

Каллас, блаженно щурясь, наслаждается моей растерянностью.

– Не опять, а снова. Она же делами занимается, в отличие от некоторых.

– Только не говори, что…

– И ты будешь ее сопровождать. Все время пребывания в городе. В целях оказания услуг, так сказать.

– Ты так со мной не поступишь…

– Поступлю. Вернее, уже поступил: она извещена и горит желанием добраться до Антреи в кратчайшие сроки.

– Калли…

– Что? – даже детское прозвище не способно заставить Советника смягчиться.

– Что угодно, Калли, только… Только не эта пытка!

– Это не пытка, а общение с очень милой женщиной.

– Кому она милая, а кому…

– Хватит ныть, Рэйден! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

– Ты меня ненавидишь, да?

Стараюсь всем своим видом изобразить раскаяние и негодование одновременно.

– Как ты догадался? – ехидничает Ра-Дьен.

– Калли, это жестоко.

– А оставлять меня один на один с южными змеями – это милосердно?! Все, я закончил! Даю тебе три дня на то, чтобы поправить здоровье. И заранее запасись терпением: оно тебе пригодится!

– Калли…

– Рэйден, мне очень неприятно это говорить, но… Если ты и дальше будешь вести себя неосмотрительно, я вынужден буду держать тебя на поводке. И очень коротком. Ты же умный парень, и знаешь, что к чему. Будь чуточку серьезнее. Всего чуточку, я о многом ведь не прошу!

– Хорошо.

– Не слышу!

– Как пожелаете, dan Советник! – четко и громко выговариваю каждое слово.

Ра-Дьен поднимается со стула.

– Вот так гораздо лучше… Провожать меня не надо. Возвращайся к своей писанине.

– Слушаюсь, dan.

– И не смотри на меня так, будто я лишил тебя сладкого! Я не требую большего, чем можно исполнить.

– Знаю.

– Трех дней тебе хватит?

На миг в голосе Калласа проглядывает забота. Правда, заботится он прежде всего о себе и благополучии своих дел.

– Да.

– Точно?

– Приложу все силы.

– И только попробуй не приложить! Твоя матушка уже тебя ждет.

Криво улыбаюсь. Ждет и любит, полагаю. А уж как моя матушка умеет любить…

Северные Ворота и дорога к Малым отрогам Ринневер,

дневная вахта

Очередной возница, к которому я обратился с просьбой подвезти меня до дома, столь поспешно убрался подальше, что заслужил особо заковыристое ругательство в спину. И почему Лунная Излучина так пугает людей? Из-за россказней о привидениях? Не так все страшно, как говорят. И не только не страшно, а даже забавно. Но все трясутся и убегают прочь, когда упоминается местечко, рядом с которым расположено мое родовое поместье. Ладно, постою еще немного: вдруг, найдется смельчак? А не найдется, пойду пешком. Не рассыплюсь. Только корзинка мешать будет.

Да, безлошадный я человек. И что? На кой ххаг мне лошадь? По причалам на ней скакать? Так копыта по мокрым камням еще лучше скользят, чем подошвы сапог. А если упадешь в воду, а тебя сверху еще тяжелой тушей придавит, что делать? Да и некуда мне верхом ездить: проще пешочком пробежаться по узеньким улочкам, срезая путь через садики и калитки. У danеke Тармы, конечно, лошади в хозяйстве есть. Так она на них и уехала к родственникам в поместье. А мне животное – только лишняя морока. С котом-то не знаю, как справиться… А когда нужно срочно попасть из одной точки города в другую, можно воспользоваться и искусственными способами: на этот случай у меня кое-что при себе всегда имеется…

Когда Каллас Ра-Дьен покинул кабинет ре-амитера, я скоренько закончил работу над протоколом и только потом позволил ярости и бессильной злобе выйти наружу.

Придумал, значит, мне наказание, изверг? И радуется, представляя мои будущие мучения. Ну ничего, еще поквитаемся! Запорю тебе следующие переговоры, вот тогда посмотрим, как запоешь! Даже не поймешь, что я виноват. Хотя… Слишком давно мы знакомы. Так давно, что знаем друг друга, как облупленные орехи. И отсутствие явных свидетельств моей небрежности не помешает тебе установить наличие ее самой. Как всегда. Нет, не буду нарочно вредничать. Просил меня повзрослеть? Попробую. Через силу, но попробую. Могущество, говоришь? Проку от этого могущества…

– Это тебе на Лунную Излучину надо?

Звонкий голос оторвал меня от размышлений. Звонкий, но какой-то резкий, что ли: как будто монетки друг о друга трутся и звякают.

– Да, мне.

Оборачиваюсь, рассчитывая увидеть кого угодно, только не пигалицу лет десяти от роду, которая насмешливо смотрит на меня снизу вверх.

Задорные светлые косички, торчащие в стороны. Россыпь веснушек вокруг курносого носика. И – неожиданно темные глаза, напомнившие мне ту, другую. Но если во взгляде хэса я нашел только отчаяние, то эта девчонка смотрит на меня совсем иначе. С чувством собственного превосходства.

– Тогда идем!

– Куда?

– К моей повозке, конечно. Или передумал?

«К моей повозке»? Ну, ничего себе! Такая кроха, и уже допущена до управления лошадью? Впрочем, вполне возможно, что она здесь с отцом или с матерью, и просто хочет поразить незнакомца своей напускной важностью.

Нет, все же одна: рядом с кособоким сооружением на колесах, в которое запряжена сонная гнедая кобыла, никого больше нет.

– Залезай! – девчонка ловко устроилась на передке телеги. – Ну, чего медлишь? Аль брезгуешь?

С чего это мне брезговать? Ехать все лучше, чем тащиться по раскаленной солнцем дороге на своих двоих, да еще с четырьмя на весу.

– И зверю дай воздуха глотнуть, а то он, поди, уж запарился! – советует малолетняя возница, пока я пристраиваю корзинку у края телеги.

– Зверю? А-а-а…

И как она углядела? Снимаю с корзинки платок, которым был завязан верх, и встречаюсь взглядом с укоризненными желтыми блюдцами.

– Мр-р-р-р-р-х-х-х-х-х!

То ли Микис ругается, то ли выражает свою покорность судьбе в моем лице.

Да, пришлось взять кота с собой. А куда денешься? Daneke Тарма еще не вернулась, слуг в доме нет – отпущены до возвращения хозяйки, и кто будет присматривать за котом? А спросят-то с меня! Поэтому прямо с Острова я поплелся домой, вычистил корзину подходящего размера от ветхих останков прошлогодней зелени и водрузил туда кота. Кот не пожелал занимать предложенное место и вылез наружу. Я снова посадил его в корзину. Он снова вылез. Так могло продолжаться до самого вечера, но мое трогательно-отчаянное воззвание к кошачьей совести (сдобренное угрозами остаться без еды и одновременным обещанием свежей речной рыбы) возымело действие: Микис сделал вид, что согласился, и на одиннадцатый раз остался-таки в корзине. И теперь мне нужно будет с ним расплачиваться. Ладно, пойду к отцу на поклон: не обидит же он отказом единственного наследника?

Я всегда любил дороги. Особенно знакомые. Можно бесконечно смотреть на размеренную смену пейзажей, лениво проплывающих мимо. Смотреть и думать. О своем. Если попутчик не донимает расспросами.

– От беды, что ли, бежишь? – девчонка прищурила правый глаз.

Собственно, управлению своей лошадкой она вообще не уделяла внимания, предпочитая пялиться на меня, для чего с самого начала нашего совместного путешествия села вполоборота.

– С чего взяла?

– Смурной ты какой-то. Будто что случилось.

– Может, и случилось, тебе-то какая разница?

– Да никакой. Только за разговором время быстрей летит, неужто не замечал?

– За разговором… – хмыкаю. – И о чем поговорим?

– Да о чем хочешь. Вот ты, наверно, в центре города живешь?

– Нет, в предместье.

– А почему? – искреннее недоумение.

– Там воздух вкуснее.

– Вкуснее? – недоверчиво тянет девчонка.

– Ну да. Легче и свежее. У причалов воздух горький. А в центре города – сухой и колючий.

– Правда? – напряженная задумчивость на веснушчатом лице. – А как ты это узнаешь?

– Никак, – пожимаю плечами. – Я это чувствую, и все.

– А научить можешь?

– Нет. Я с этим родился.

– Здорово!

– Я так не думаю.

– Почему?

А и правда, почему? Потому, что возможность читать ароматы, как страницы книги, лишает меня свободы? Наверное. Тягостно засыпать и просыпаться только для того, чтобы СЛУЖИТЬ. И сколько лет уже живу с этим ощущением, а до сих пор не привык. Возможно, не привыкну никогда. Но что мне ответить любопытному ребенку?

– Видишь ли… Каждому человеку боги при рождении дарят какую-нибудь способность. Кто-то видит зорче других, кто-то слышит тоньше. Разное бывает. Но подарки никогда не делают просто так.

– Как это? А когда в середину зимы ленту для волос подарят? Это тоже не просто так?

– Конечно, нет. Тебе прок очевиден. А тот, кто дарит, протаптывает тропинку между вашими сердцами. На будущее запас делает.

– Да-а-а? – щурится девчонка. – Хочешь сказать, дарители никогда не бывают бескорыстны?

– Никогда.

– Совсем-совсем?

– Совсем-совсем. И поэтому я предпочитаю платить за чужую доброту золотом. Сразу.

Наступает молчание, но недолгое. Темные глаза снова вспыхивают:

– Тогда… Если уж тебе что-то подарили, и ты знаешь, чем должен за подарок заплатить, почему бы не гонять его в хвост и в гриву?

Непонимающе хмурюсь:

– То есть?

– Ну, для своей выгоды чужим подарком вовсю пользоваться!

– Ты об этом… – перевожу взгляд на дорогу, медленно ползущую на нас. – А что за радость в такой выгоде?

– Ну, глупый!

Пигалица взмахивает руками, и вожжи, которые она не выпускает из тоненьких пальцев, хлопают по гнедому крупу. Кобыла поворачивает голову и смотрит на нас с такой укоризной, что я начинаю чувствовать себя виноватым. А девчонка не унимается:

– Это как взаймы у соседа лопату берешь: все равно отдавать надо, так кто мешает копать с утра до вечера?

– Ага. А если корову взял, то надо с нее приплода, как можно больше получить? А лошадь заездить, чтобы едва дышала?

– Ну… Это… – темный взгляд устремляется в небо.

Усмехаюсь:

– Все с тобой ясно.

– Это что ясно-то? – обиженно сопит девчонка.

– С такой хваткой тебе надо караваны водить. Всех купцов за пояс заткнешь!

– А и заткну! – гордо вздернутый нос кажется еще курносее.

– Желаю удачи.

– А ты как?

– Что – я?

– Свою выгоду еще не нашел?

– И искать не буду.

– Почему?

– Потому что она мне не нужна.

– Так-таки и не нужна? – не верит пигалица. – Врешь!

– В том, что мне нужно, никакие дары помочь не смогут.

Никакие дары. Никакие волшебники. Никакие боги. Разве счастье можно купить или получить в подарок? Только заслужить. Но пока не знаю, как. И никто ведь рассказать не сможет, потому что не знающему счастья и сказать нечего, а тот, кто счастлив, слов не подберет…

– Приехали, кажись! – заявляет возница.

И верно, приехали.

Спрыгиваю в дорожную пыль.

Да, с этой самой развилки уходит на север дорога к дому, в котором я родился и вырос. К Лунной излучине. Как же хорошо вернуться! Вдыхаю полной грудью острую свежесть молодой листвы. Там, за рощицей шуршат по гальке воды Лавуолы. Я почти слышу их зов, вечный и нежный… Уже иду. Осталось недолго.

Забираю корзинку с притихшим Микисом. Девчонка потягивается, разминая спину, одергивает холщовое платье, смешно топорщащееся на плоской пока груди.

– Сколько попросишь за то, что подвезла?

Темные глаза изучающе смотрят на меня. Вдох, другой.

– То, что имеет цену, ты уже отдал.

– Разве мы рассчитывались? Не помню.

– Сердце запирать от солнца не стал – чем не плата? И опалить ведь может, а ты не побоялся.

– Солнце? Опалить?

Кажется, кто-то из нас перегрелся. И похоже, не я: у меня-то на голове шляпа.

– И за дары не держишься, умничка! Так и живи. Больно будет – живи. Плохо будет – все равно, живи. Потому что должен жить. Потому что самый дорогой дар ты сможешь подарить только сам себе, и не иначе!

– Что за…

– И помни: детское сердце – оно зорче взрослого. Вот здесь взрослей, – ладошка касается виска. – А здесь не торопись! – ложится на грудь.

– О чем ты говоришь?

– А совсем невмоготу станет, так и быть, поболтаем снова. Только я не сама к тебе приду: мне большие вольности не к лицу. Я своего друга прийти попрошу. Он не откажет, он добрый. Добрее меня… Ну, прощевай покуда, светлый dan!

Тру глаза, что есть мочи, но не понимаю, как в одно мгновение дорога передо мной смогла опустеть. Только прозрачная тень всколыхнула воздух и задела меня приторно-жженым раздвиганием Пластов. Так пахнет всякий раз, когда возникает мой рабочий Портал, и я очень хорошо знаю этот резкий аромат. Но откуда ему взяться посреди проселочной дороги? И другой вопрос, куда более важный: как могла открыть и закрыть Портал малолетка, да так, что я этого не заметил, хоть и глядел во все глаза?

Лунная излучина, поместье Ра-Гро,

последняя треть дневной вахты

Полчаса неспешного шага под пологом склонившихся над дорогой ольшанок – лучшее средство не только и не столько для приведения мыслей и чувств в порядок, сколько для построения планов беспощадной мести. И даже воспоминания из далекого детства, захлестнувшие меня, как только я ступил на старую дорогу, ведущую к воротам поместья, не помогали усмирить злость.

Да, Ра-Дьен был совершенно прав, негодуя по поводу моего «своевольничания». Но, Всеблагая Мать, какой же он зануда! Неужели и я таким когда-нибудь стану? Нет, лучше умереть молодым и беспечным, честное слово! Впрочем, Калли всегда был чересчур ответственным и серьезным: шутка ли, задолго совершеннолетия получить известие о безвременной кончине дяди, опекающего племянника за неимением отца, и быть приставленным к хозяйству в то время, когда меньше всего хочется корпеть над пыльными бумаги в душном кабинете? Могу понять, почему dan Советник излишне строг и требователен. Впрочем, еще строже он относится к самому себе. Не умеет иначе. Не мыслит своего существования без ежеминутного служения миру. Мне бы так… Нет, не хочу. Довольно с Антреи и одного Калласа! Как говорится, хорошенького понемножку.

Правда, и я аккурат после совершеннолетия оказался в похожей ситуации. С той лишь разницей, что на мне не висело столько невозможных к оплате долгов. Честно говоря, вообще ничего не висело, кроме туманной перспективы когда-нибудь в будущем понадобиться престолу, разок или другой…

А все же, он на редкость памятливый и злобный тип. Только восхищаться можно таким прилежанием в деле доведения меня до белого каления каждый божий день. Ну чем я виноват, что не могу подолгу быть сосредоточенным? Он бы на дедулю Леннара посмотрел: вот где ужас, мрак и кровавый кошмар в одном лице! Я на фоне предков, можно сказать, образец для подражания… Нет, вру. Таким, как отец, мне никогда не стать. А хочется… Страсть! Но знаю, что не получится. Хуже – пожалуйста! Лучше… Если напрягу все силы и умения. Но я-то хочу быть таким же точно, а не «в той же мере соответствующим занимаемому посту»! Мама никогда не ставит мне отца в пример, но по глазам вижу: ищет в моем облике знакомые и привычные черты. Каждый раз при встрече ищет. А когда не находит, только горько сжимает губы. Молчаливый упрек – самый страшный упрек. По крайней мере, для меня. Ругань и рукоприкладство, даже жестокое, ничто по сравнению с болью в глазах дорогого тебе человека. Болью, которую он никогда не выплеснет наружу ни словами, ни действиями. И я готов пойти на что угодно, лишь бы не видеть сожаление в мамином взгляде. И найти во взгляде Наис хоть чуточку нежности…

Аллея закончилась неожиданно, как и всегда – резким поворотом и ослепительными брызгами солнечных лучей, заставившими зажмуриться.

Здравствуй, дом!

Два приземистых этажа старинной каменной кладки, грубоватой, но с удивительно точно подогнанными друг к другу гранями валунов под выцветшей от времени и ставшей совсем белесой черепицей. Окна распахнуты – и вверху, и внизу. Наверное, ма затеяла общее проветривание по поводу моего приезда. Можно подумать, все эти три дня я проведу под крышей… Желтые шарики низкорослых цветов на клумбах – вечно забываю, как они называются. То ли дутики, то ли футики… А, неважно. Дорожки присыпаны свежим речным песком, на ухоженном газоне ни намека на прошлогоднюю листву. Ай да матушка! Хорошо слуг вышколила. Правда, слуги слишком ее любят, чтобы перечить по пустякам, вот она и не находит особого применения своему крутому нраву. Когда меня под рукой нет.

– А я уж отчаялась тебя сегодня увидеть! – сообщает статная женщина, вышедшая на крыльцо дома.

Ростом с меня, плечистая, подтянутая, несмотря на вполне солидный уже возраст. Рано поседевшие волосы гладко зачесаны и тугой косой уложены вокруг головы. От уголков смешливых светло-зеленых глаз лучиками разбегаются морщинки, когда на полных губах появляется улыбка. Вот, как сейчас. Не красавица, но заставляющая обратить на себя внимание внутренним достоинством. Прямая, как ее любимый клинок, и такая же гибкая: как ни гнулась под гнетом обстоятельств, все равно рано или поздно выпрямляла спину. Daneke Инис Ра-Гро, урожденная Ра-Элл. Моя мама.

Изображаю на ступеньках подобие придворного поклона:

– Я спешил, как только мог!

– Тогда страшно представить, что бывает, когда ты задерживаешься, – нарочито ужасаясь, вздыхает ма.

– Да не так уж страшно, – качаю головой. – Часом позже, часом раньше – что за беда?

– И в самом деле, – согласный кивок.

– А вообще-то, могла бы прислать за мной экипаж, если желала меня видеть.