Третья сторона зеркала (№5) - Свобода уйти, свобода остаться

Полупрозрачный кристалл голубого кварца, оправленный в сталь, дрожит и посвистывает. Конечно, делает это он не самолично, а под действием определенных чар, наложенных на камень кудесниками из ведомства моего приятеля Вигера. Сочетание «воздушных» и «земляных» конструкций, позволяющее общаться на расстоянии без чрезмерных затрат силы собственной и заемной – совсем недавно эта игрушка вошла в моду среди офицеров Городской стражи. Поскольку охотно помогает сговориться и улизнуть от недреманного ока начальства в ближайший трактир, например. Каким образом? А очень просто, если задуматься.

Состоит гарнитур из кольца и серьги. И в том, и в другой – кристаллы кварца (или чего подороже), но выполняют они совсем разные функции. Кольцо передает сообщение, а серьга принимает. В кристаллы заключены заклинания, позволяющие превратить информацию, предназначенную к передаче, в нечто, способное достичь заданного места без потери смысла, и совершить обратное преобразование – перевести потоки воздуха в слова, которые поймет любой человек[9]. Разумеется, если он не тугоух или не тугодумен.

Камень кольца обычно прикладывают к шее справа или слева под подбородком, а серьга, естественно, крепится к мочке уха. Главная прелесть всей этой штуки состоит в том, что никто, кроме владельца, не услышит, о чем именно шепчет кристалл ему на ушко. С кольцом сложнее, но некоторые ухитряются наловчиться управлять им практически без голоса. Я… У меня кольца нет. Отобрали за нехорошее поведение.

Ну да, когда мне в руки попала такая красивая и полезная игрушка, я пустился во все тяжкие. То бишь, донимал «вызовами» всех, на кого был настроен мой гарнитур. При этом довольно быстро приспособился из ограниченного набора кодовых слов создавать такие непотребные сообщения, что вгонял несчастных жертв своего озорства не только в краску, но и в ступор. Дело закончилось тем, что мне объявили строжайший выговор и лишили права пользоваться второй половиной гарнитура, оставив только серьгу. Впрочем, вру: не серьгу. Прокалывать уши мне категорически воспрещено, и посему кристалл приходится крепить с помощью зажима. Очень неудобно, кстати: спустя часа три ношения ухо опухает и немеет, чем серьезно затрудняет возможность общения и личного, и на расстоянии. Поэтому я не люблю пользоваться этим способом связи. Но обязан. Уф-ф-ф…

Кристалл, почуяв мое приближение, попытался, в свою очередь, сократить дистанцию между нами, слегка подпрыгивая и передвигаясь таким образом по столу. Примерно с минуту я забавлялся тем, что подносил к нему с разных сторон пальцы, заставляя менять направление неуклюжего движения, потом вздохнул и прикрепил серьгу на требуемое место.

Дрожание кристалла тут же превратилось в слова, эхом отдающиеся в голове:

– Олден… Муха… Приют… Лично…

Что ж, будем расшифровывать.

Олден – это Олден, и никто кроме.

«Муха» – «срочно, быстро, поспешно». Мухой, в общем.

«Приют» – мое семейное предприятие.

«Лично» – значит, не имеет отношения к королевской службе. Уже хорошо. Хотя и мои личные дела имеют обыкновение приносить массу хлопот. Кому? Мне, разумеется!

Интересно, что стряслось, если Олли нарушил мой покой в неурочное время?

Впрочем, гадать бессмысленно: надо отправляться на место.

Я натянул сапоги и накинул куртку. Стоит брать оружие? Вряд ли: мои подопечные обычно не буянят. Да и Олли на что? Справится, если возникнет потребность. Ну да, ленивый я, не в меру. Но на сей раз имею оправдание: сквозить через Кровный Портал[10] с лишним грузом очень и очень неприятно.

Подхожу к зеркалу. Да, тому самому, у которого начался мой осмысленный день. Чуть мутноватое стекло высотой больше, чем в половину моего роста, обрамленное массивной металлической рамой. Рамой из «лунного серебра», кстати. Выплаканного младшей сестричкой-луной. Похоже, задумкой мастера, создавшего сей шедевр, было изобразить лозу, но получился лохматый венок, неровно прилегающий к зеркальной поверхности. Сооружение уродливое и неуклюжее. Хорошо, что его вынужден наблюдать только я один. Особенно в действии.

Провожу ладонью по холодному металлу рамы. Где мои любимые ямочки? А, вот они! Поочередно погружаю кончики пальцев в еле заметные углубления кованого узора, сопровождая свои действия обязательными для вызова Портала словами:

– Отряхнувшись, словно кошка, высоко и далеко ночь плеснула за окошко звезд парное молоко…

Нравится стишок? Знаю, что нет. Это я сам сочинил. Я же поэт, и очень даже известный. Не верите? Зря: мои ранние творения можно прочитать на стенах в большинстве отхожих мест Антреи. Только в массе своей эти вирши грубы и непристойны, и для оглашения в приличном обществе не годятся… А поскольку при настройке средства передвижения в пространстве на меня требовалась не только моя кровь, но и набор слов, известный только мне и никому более, пришлось срочно сочинить эту несуразицу. Почему срочно? А я, как водится, опоздал, и Мастер Переходов не желал ждать ни одной лишней минуты…

Поверхность стекла пошла рябью.

– Куда угодно? – Прошамкал противный старческий голос.

Говорят, Управителя Портала сделали из мага, который некогда смертельно надоел всему Анклаву разом. Уж не знаю, чем именно он досадил своим же коллегам, но быть заживо замурованным в Переходе – жестокое наказание. Правда, случилось это еще поколения за четыре до меня, и к тому моменту, как фамильная реликвия поступила в полное мое распоряжение, старикашка не то, чтобы успокоился, но основательно «перебесился», и обязанности свои выполнял вполне исправно. А если серьезно, я, в самую первую нашу встречу, предложил ему сделку: он честно несет службу, за что получает возможность посетовать мне на свою несчастную жизнь, но не чаще, чем раз в месяц. Надо сказать, условия были приняты довольно быстро и без возражения, потому что больше всего наказанный маг страдал именно от отсутствия собеседника.

– В Приют, пожалуйста.

– Что Вы там забыли, светлый dan? – Недвусмысленное приглашение к разговору. Соскучился, значит, старый стервец. Могу тебя понять, но и ты пойми: тороплюсь. Так что, после поболтаем.

– Свою совесть, милейший. А я не привык надолго расставаться с этой милой, но слегка бесцеремонной дамой.

– Как знаете… – поддержало беседу зеркало, начиная построение Перехода. – На счет «четыре», помните?

– Помню, помню, – передергиваю плечами.

Было дело, по-первости, когда я полез в Портал, не дождавшись, пока коридор перестанет быть «мягким». Еле вытащили меня тогда. А уж как ругали… Мать лично выпорола. Перевязью от собственного меча. Со всеми пряжками и бляшками. В общем, неделю мне было трудновато и сидеть, и лежать на спине. Но зато урок усвоил твердо! Правда, потихоньку попросил зеркало каждый раз делать напоминание.

Стекло потемнело, становясь похожим на ночное небо. Сходство усиливалось тем, что где-то в его глубине начинали мерцать крохотные огоньки. Собственно, именно этот загадочный вид в зеркале и навел меня на основную идею стишка.

Как только самые крупные из звездочек выстроились в линию, стрелой нацеленную вдаль, начинаю отсчет:

– Один…

Мерцание постепенно прекращается.

– Два…

Сажусь на край рамы. Да, именно сажусь, потому что стекла в раме уже нет.

– Три…

Опираюсь руками.

– Четыре!

Перекидываю ноги через раму и…

Квартал Линт, королевский Приют Немощных Духом,

последняя треть вечерней вахты

Спрыгиваю на землю с высоты трех футов, потому что шутник, занимавшийся прокладыванием Переходов, установил выход из портального коридора на высоте ограды Приюта. Впрочем, хорошо еще, что не над самой оградой: боюсь, нанизанный на острия кованых прутьев я выглядел бы совсем неаппетитно, а лавировать, падая, не умею. Таланта не хватает.

– Почему так долго тянул? – С недовольной миной, но практически лишенным эмоций голосом спрашивает низенький крепыш со смешно топорщащимися коротко стрижеными рыжими волосами.

Круглое лицо, не знающее прикосновений бритвы ввиду активного применения магических зелий, зато щедро усыпанное веснушками. Карие глаза, тоскливые, как у собаки, с раннего детства посаженной на цепь. Нос, перебитый и сросшийся неправильно, но придающий облику молодого человека своеобразный шарм (которым он, впрочем, не умеет и не желает учиться пользоваться). Костюм из плотного сукна, с потайными карманами (с виду, разумеется, и не скажешь, но можете поверить мне на слово: они есть, и их много), темный, немаркий, с прожженными дырочками на полах камзола и рукавах. Серебряная цепочка с медальоном, удостоверяющим принадлежность его обладателя к Гильдии магов, а точнее, к Водному Крылу. Разрешите представить: dan Олден, мой личный врач, коллега по работе и просто хороший, но вредный человек. И, как все последователи магического искусства – до невозможности упертый в бредовые идеи. Например…

– Ты меня слышишь?

– А? – Стаскиваю с уха серьгу. – Теперь – да.

– Где шлялся?

– Вообще-то, я спал.

На лице Олли появляется искреннее недоумение:

– Спал?

– А что еще я должен был делать?

– Тебе нельзя спать днем, забыл?

Помню, как забудешь! Последняя гениальная теория многомудрого Олдена: сон в дневные часы пагубно сказывается на моих способностях. Вывод был сделан после того, как я спутал две графы в бланке протокола таможенного досмотра. То, что dan Рэйден просто и примитивно был усталым и злым, как тысяча ххагов, в расчет не принималось. Кажется, еще в тот раз я подробно (и не слишком соблюдая правила приличия) объяснил, какие мысли витают в моей голове по поводу теоретических построений «рыжего недомерка». Не помогло. Олли подал рапорт начальству, которое потом в течение часа пространно и нудно излагало мне мои обязанности, делая упор на «непременном нахождении в здравии и полной боевой готовности». Прослушав скучнейшую (ввиду досконального знания каждого пункта) лекцию, я, оскорбленный до глубины души вмешательством в личную жизнь, предпринял ответный шаг: покинул место службы до окончания вахты и нажрался, как свинья. Закончилось дело потасовкой, в которой приняли участие все желающие (и не желающие – тоже), моим арестом и препровождением в места заключения, в коих меня продержали неделю прежде, чем задать традиционный вопрос из разряда: «Остыл, али еще посидишь?» Мое настроение от пребывания в камере не улучшилось, о чем вопрошающий был оповещен. Немедленно и красноречиво. Спустя неделю все повторилось снова. А потом еще и еще раз, но я первым сдаваться не собирался, и добился-таки к себе уважения. Правда, на время вахт дисциплина, которой я вынужден был подчиняться, приобретала характер надругательства над телом и духом, но зато в свободное время мне было дозволено творить все, что вздумается. Ну, почти все.

– Олли, – стараюсь улыбнуться, как можно ласковее, – зачем ты меня вызвал?

– У дурок своих спроси, – огрызнулся маг.

– О чем?

– А на кой они Старый флигель подожгли?

– ЧТО?!

Я рванул бегом прямо с места. По неухоженной аллее, рискуя поскользнуться на мокрых ветках, отломанных от деревьев вчерашней грозой. Прямо-прямо-прямо, левый поворот, еще двадцать шагов, теперь направо… Вот и добежал.

Старый флигель назывался так именно в силу своего почтенного возраста. Возможно, он вообще был первым из строений, возведенных посреди обширного, но давно уже заброшенного парка. А может быть, в ту пору и парка еще, как такового не существовало, а имелся в наличии лишь пустырь… Как и все старинное, флигель был построен «на века»: толстая каменная кладка стен, балки из специально вымоченного в воде и поэтому схожего по твердости с камнем дерева, крупные лепестки глиняной черепицы, плотно прилегающие один к другому. Окна узкие, на первом этаже намертво забранные решеткой. Двери с тяжелыми запорами вызывают стойкое желание никогда их не открывать. Мрачное сооружение, не спорю. И вполне соответствует своему назначению. Но сейчас…

Из щелей, образовавшихся от рассыхания рам, сочится дым, а кое-где за оконными стеклами видны языки пламени, пока еще робкие, но уже начавшие пожирать внутреннюю отделку помещений.

– Почему не тушишь? – Задаю вопрос Олли, бесстрастно взирающему на детство и отрочество огненной стихии.

– Без твоего приказа не имею права, – ехидно отвечает рыжик.

Можно ругнуться, но именно так дела и обстоят. Целиком и полностью. Приют – мое «семейное дело», и только я несу истинную ответственность за происходящее в нем. Принимаю решения тоже я, и никто другой.

– Приказываю!

– Что именно? – Олли продолжает испытывать мое терпение.

– Ликвидировать огонь!

– Как пожелаешь, – довольная улыбка и пальцы, начинающие двигаться в особом ритме. Ритме, который меня настораживает.

– Эй, ты что собираешься применить?

– «Вытяжку».

– А ты проверил, кто-нибудь во флигеле живой есть?

– Никого.

– А Привидение?

Олли скорчил брезгливую гримасу:

– Есть, нет… Какая разница? Нам же легче будет, если…

– Не сметь!

– Ну, как знаешь, – недовольно поджались обветренные губы.

– Сначала проверю… – я двинулся к флигелю, и Олли испуганно окликнул:

– С ума сошел? Угоришь!

– Ничего, я быстренько.

Так, дверь открыта, но за ней ничего не видно: все в мутной пелене. Привидение обычно обитает на втором этаже, значит, надо подниматься. По лестнице идти опасно – наглотаюсь дыма скорее, чем доберусь до нужного места. Значит, полезем через окно.

Поднимаю голову и на взгляд оцениваю толщину оплетающих стену щупальцев плюща. Должны выдержать: не такой уж я тяжелый. Правда, по штормтрапу давненько не ползал, но тут хоть качать не будет… Решено: на второй через окно, потом в конец коридора, обратно и вниз по лестнице. Расчетное время подъема – минута.

– Полезешь?

– Угу.

– Возьми, – Олли протягивает мне кусок ткани, сочащийся водой.

– Спасибо, – зажимаю край платка в зубах и начинаю карабкаться по переплетениям плюща.

Нашел себе развлечение, на ночь глядя… Ох, выясню, кто устроил пожар, мало ему не покажется! Если Олли прав, и это дело рук моих дурок, оставлю всех без сладкого. И без прогулок. На неделю. Нет, на месяц. Буду жестоким и беспощадным.

Ап! Перебираюсь на каменный карниз и пинком распахиваю окно. Дым, до этого момента прятавшийся внутри комнаты, пышет горькой злобой прямо мне в лицо. Нет, так просто меня с пути не сбить! Задерживаю дыхание и закрываю нос и рот повязкой, любезно одолженной Олденом. Сразу становится легче. Надеюсь, маг туда никаких снадобий не намешал? С него станется…

Разгоняя клубы дыма, выбираюсь в коридор. Хорошо, что знаю местную планировку, как свои пять пальцев, потому что не видно ни-че-го. И никакая лампа не помогла бы. Разве что магическая.

Двадцать футов. Тридцать. Сверяю пройденное расстояние по количеству оставшихся позади дверей. Вроде все верно. Значит, сюда.

Вваливаюсь в предпоследнюю комнату. Ну, где же ты, Привидение мое горемычное?

Еле слышный кашель из дальнего угла. Нет, чтобы окно раскрыть, забилась туда, где дым погуще! Старики, как дети: соображения никакого. На ощупь добираюсь до маленькой фигурки, скорчившейся у стены. На слова силы и дыхалку не трачу – хватило бы довести бедняжку до выхода. Приступ кашля сотрясает костлявое тело. Э, да так она совсем задохнется… Стягиваю с лица повязку и прижимаю изрядно уже подсохшую ткань к лицу старушки. Ну же, милая! Держись! Кажется, помогает: кашель становится мягче. Осторожно, но настойчиво подталкиваю дурку к пути на свежий воздух. Можно, конечно, и из окна ее спустить, но Олли ловить не будет, а значит, старушка переломает себе все кости.

До лестницы моих сил хватает, но, ступив на нее, понимаю: если доберусь вниз без потерь, это будет чудом. Самым настоящим.

Правая нога подкашивается. Ой. Чуда не будет. Падаю вперед, уже мысленно пересчитывая носом ступеньки, однако мой полет прерывают. Довольно грубо, но я не против. Даже не обижаюсь на крепкую ладонь, вдавившую в мое лицо мокрую ткань…

Квартал Линт, королевский Приют Немощных Духом,

четверть часа спустя после тушения пожара

Уныло рассматриваю загадочно подмигивающие отблесками факелов кровяные сгустки на траве. Результат моего откашливания и отхаркивания. Печальный, надо признать. Ну да, ничего, дело поправимое. А вот другие неприятности…

Их три. И все они сейчас стоят передо мной, приняв совершенно одинаковые позы: скрестив руки на груди и укоризненно глядя исподлобья. Лишь тяжелые взгляды, направленные на виновника обращения к служебным обязанностям в свободный вроде бы от таковых день, исполнены разных чувств и хорошо читаемы, благо неприметно-серые тона одежды позволяют уделять основное внимание только выражению лиц.

Худощавый брюнет с бледными щеками смотрит на меня устало и чуть удивленно: мол, кто бы мог подумать, что ты отважишься еще и на такую глупость.

Смуглая женщина, смоляная коса которой объевшейся змеей спускается на пышную грудь, разгневана, и в блеске расширенных зрачков можно прочитать: опять ты, вечно ты, все из-за тебя.

И лишь во взгляде высокого, кажущегося тяжеловесным мужчины с аккуратно постриженной короткой бородой я вижу то, что не хотел бы видеть. Тревогу и заботу. Так мать смотрит на непослушное, но любимое дитя, или учитель на нерадивого, но многообещающего ученика. Именно этот взгляд заставляет меня сплюнуть на траву очередной сгусток крови вместе с тихой руганью и начать привычную игру, за которую кое-кто Рэйдена Ра-Гро смертельно ненавидит:

– И по какому поводу нахохлились, почтенные? – Улыбаюсь во весь рот, довольный, как кошак, дорвавшийся до крынки с только что снятыми сливками.

Впрочем, мой вопрос адресован лишь тому, кто обязан на него отвечать. Поэтому женщина кривится, не стараясь спрятать презрительную гримасу от моего взгляда, и делает шаг назад и в сторону, за спину великана, ухитряясь при этом слегка задеть его бедро своим, на миг показавшимся из складок плаща. Остается ли игривый маневр незамеченным или нет, неважно: и я, и русоволосый Баллиг, которого Кириан удостоила своей страсти, прекрасно знаем, что к чему. Но в этот самый момент любовные игры отошли на второй план, предоставляя право вершиться делам иным.

– Вы по-прежнему не желаете взрослеть, светлый dan, – спокойно, но с большой долей сожаления сообщает мне «панцирь» отряда моей личной охраны.

– Есть ли в мире что-либо, более ценное, чем постоянство? – Глубокомысленно замечаю я. – Недаром верность женщины разбивается вдребезги о привычку мужчины.

Камень брошен неизвестно в чей огород, но чернокосая Кириан принимает его на свою… м-м-м-м, грудь. И когда она успела так округлиться? Еще год назад… А, не до девичьих тайн мне сегодня. Успеется выпытать.

Баллиг печально улыбается уголками губ:

– Вы, несомненно, правы, светлый dan, но из года в год совершать одни и те же ошибки – свидетельство не постоянства, а заблудившегося в упрямстве разума.

Фыркаю. На сей раз удар предназначен одному мне и без труда проходит все защиты, который я мог бы поставить на его пути. Обозвали дураком. И кто, спрашивается? Страж, которому дозволено лишь хранить от опасностей мое бренное тело. Но сердиться не стану. На этого добродушного медведя вообще невозможно сердиться. Наверное, именно своим мягким нравом (в свободное от службы время, разумеется) он и разжег в сердце бывшей воровки нежную страсть. После того, как основательно погонял по плацу и установил ее пригодность для занятия почетного, но обременительного заботами места «правой клешни» при моей скромной особе. Наверное. Подробностей я никогда не пытался узнавать – ни своими методами, ни копанием в досье, пылящемся в кабинете у Вига. Зачем? Если смуглянка не вызывает у меня теплых чувств (а должна бы: по меньшей мере, десяток офицеров в порту пытается за ней увиваться), буду держать свое неудовольствие при себе, потому что не хочу доставлять неприятности Баллигу.

Сколько лет он уже со мной? Девять? Нет, почти десять: с того самого дня, как случилось мое окончательное переселение в город. И за все это время я ни разу не слышал от своего телохранителя ни грубого слова (хотя нарывался, неоднократно и с упорством, достойным лучшего применения), ни ощутил тяжести его руки (хотя заслуживал порки, самое малое, дважды в месяц). Как у совершенно обычного человека могло выработаться почти божественное терпение? Уму непостижимо. А впрочем, самым худшим наказанием для меня был и остается его взгляд, такой, как сейчас: чуть укоризненный, чуть сожалеющий и удивительно теплый. Если бы я не видел великана в действии, ни за что не поверил бы, что он способен убивать. А он способен. И еще как! «Клешням» до него далеко. Кириан – потому что она и занимаясь воровским ремеслом никогда не пятнала руки кровью. Хонку – «левой клешне» потому, что он считает доведение поединка до смерти противника ниже своего достоинства. Имеет на это право, кстати: некогда считался одним из лучших мечей в Горькой Земле. А потом соотечественники за какие-то провинности его прогнали, и бывший лэрр оказался в Антрее, быстро прибившись к нашей маленькой, но очень горячей компании.

– В чем же заключается моя сегодняшняя ошибка?

Подначиваю Баллига на беспредметный спор. Просто из вредности. Но великан все так же спокойно и мягко начинает объяснять:

– Вы знаете не хуже здесь присутствующих, светлый dan, что ваша жизнь стоит больше, чем все обитатели этого дома, вместе взятые.

– Вот как?

Суживаю глаза. Конечно, при дневном свете моя гримаса смотрелась бы куда как грознее, но недостающие краски я добавляю шипением в голосе:

– А по мне, жизнь любого человека, даже кого-то из этих несчастных, равна по цене моей. Для него самого. И для меня.

– Как вам будет угодно, – русая голова совершает легкое движение, могущее при изрядной наивности наблюдателя, сойти за поклон.

– Я говорю совершенно серьезно, Баллиг. Ты можешь не соглашаться с моим мнением, но оно от этого не изменится.

– Я знаю, светлый dan, – еще один кивок.

– Так что, не куксись! Ничего же не случилось, верно?

– Потому что мы были рядом, – добавляет великан.

– ТЫ был рядом, – поправляю, ехидно косясь на Кириан. – Спорим, ни один из них не полез бы за мной в огонь?

Теперь Баллиг качает головой:

– Сегодня вечер ошибок, светлый dan.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Есть разум. Есть чувства. И есть долг, который сильнее и первого, и вторых. Любой из нас отдаст свою жизнь, если понадобится выкупить у Серой Госпожи вашу.

Великан говорит так торжественно и проникновенно, что хочется всплакнуть. Непосвященным зрителям.

Отдаст, как же! В памяти еще свежо воспоминание о том, как вся троица с интересом таращилась на меня, упавшего с причала (ну, поскользнулся на мокрых после дождя сходнях, бывает), в ожидании: выплывет – не выплывет. Кириан и Хонк даже ставки делали, на каком гребке я уйду под воду с головой. Баллиг в этой азартной игре не участвовал, но и спасать тонущего не торопился. Честно говоря, напугался я тогда изрядно, и морской воды нахлебался по самое «не могу» прежде, чем меня все-таки вытащили. Но с тех пор на службе застежки плаща и перевязи постоянно держу полурасстегнутыми, чтобы в схожем случае успеть избавиться хотя бы от груза стали и бестолкового вороха ткани, норовящего спеленать руки и ноги.

– И ты тоже, Кири-giiry[11]? Тоже отдашь за меня жизнь?

Подскакиваю вплотную к чернокосой и с наслаждением втягиваю ноздрями терпкий аромат смуглой кожи. Кириан отшатывается назад, возмущенно вскидывая подбородок.

– Не бойся, – слышу из-за спины голос Олдена. – Он сейчас не способен даже в шаге от себя что-то унюхать.

– И ты туда же! – Горестно всплескиваю руками. – Предатель! А ведь я тебе верил, как… как… как себе самому!

– Значит, я ничего не потерял, – меланхолично замечает рыжик. – Потому что себе ты не веришь ни капельки.

– Все против бедного больного человека! У, злыдни! – Показываю кулак.

Баллиг тихо усмехается в усы. Кажется, мне удалось прогнать печаль из его светлых глаз. Ну и славно: хоть что-то хорошего сделал за сегодняшний день. Помимо того, что продлил на неопределенное время жизнь одной из старейших обитательниц Приюта. Но в случае с Привидением мои действия – не подвиг и не каприз. Просто обязанность. Жаль, что никто этого не понимает. И тут мне плевать на этих троих, плевать на Олли, даже мнение Вига могу отставить в сторону, но Наис… Почему она не хочет понять? Почему?..

– Вам нужна наша помощь, светлый dan? – Баллиг касается моего плеча.

– А? Помощь? Нет, можете отдыхать. На сегодня я закончил с шалостями.

– Не перетрудитесь завтра, – по-дружески советует великан, и троица, шагнув за пределы освещенного факелами участка сада, растворяется в темноте.

Можно подумать, они ушли. Ххага с два! Тенями будут следовать за мной от Приюта до самого дома, по всем улочкам и питейным заведениям, которые я вознамерюсь посетить. Или не вознамерюсь? Пожалуй, отправлюсь прямиком в постельку. Устал что-то. Да и мало толку от выпивки, когда во рту заняла оборону дымная горечь, забивающая все мыслимые и немыслимые ощущения.

Ну не мог я позволить Олли сделать его любимую «вытяжку», пока в доме оставался хоть кто-то живой. Не мог. Потому что никому не пожелаю такой страшной смерти, как высушивание. Действенное заклинание, ничего не могу сказать против: извлекает из всего, что находится в определенном периметре, воду. Из ВСЕГО. А если воды, как таковой, нет, но есть необходимые для ее появления компоненты, то занимается еще и созданием этой благословенной жидкости. При большом желании и напряжении сил и я могу сотворить «вытяжку» и кое-что еще, но предпочитаю отнимать жизни старым проверенным способом – прибегая к услугам звонкой стали.

Да-да, если нужно, могу мечом помахать, и довольно успешно. Правда, учили меня вовсе не придворным танцам, результатом которых может стать разве что тоненькая царапина на подбородке. Учили меня другому: как остаться в живых с минимальными усилиями. А чтобы жить самому, что потребно? Смерть противника и, желательно, скоропостижная. Для чего приходится постараться… Нет, охрана у меня есть, и неплохая. Более того, на удивление незаметная и надежная. Настолько незаметная, что я привык к ней, как привыкают к воздуху, которым дышат. Привык. Но беспечным не стал, потому что когда дело дойдет до прямого столкновения, мне никакие телохранители не помогут. Разве что, спину прикроют. А с фронта – это я сам буду стараться. Лично.

Все надо делать самому. В идеальном случае. Но сейчас отдам дела на откуп Олдену: все равно, дознаватели прибудут на место несостоявшегося пожара только поутру, потому что никто посреди ночи не пожелает выползать из постельки, чтобы дышать дымом в Приюте Немощных Духом. Ничего, завтра Олли разберется. Если будет, с чем. Скорее всего, дурки поджог и устроили. Сколько раз просил их бережно с огнем обращаться… Не помогает. Но в этот раз следует прочитать им нотацию, и суровую. Да еще ведь придется пострадавшее имущество описывать… Ххаг! Уж с этим Олли не справится: ему Старый флигель всегда был неинтересен, и сколько там обуглилось стульев и столов, рыжик и смотреть не будет. Ладушки. Сам посчитаю и опишу. Когда время выдастся.

А-а-а-а-а…

Ну вот, уже зеваю. Пора отправляться домой.

Шестой день месяца Первых Гроз

Ка-Йи в созвездии Ма-Кейин, два румба от Солнца.

Правило лунного дня: «Разговаривая с человеком, помни, что ты разговариваешь и с самим собой, а потому, если судьба держит тебя в строгости, не кляни ее: это она от отчаяния».

«Лоция звездных рек» сообщает:

Одна из трудных стоянок звезд, требующая умения отвечать за поступки, желания понимать своих собеседников, способности смириться с заслуженной карой, таланта делать правильные выводы из лежащих грабель. День, наилучшим образом подходящий для благоговейного внимания, уделенного небесам и их знамениям. Позвольте себе мечтать, слушать и отдыхать от дел… Поделившись трудами с тем, кто находится рядом».

Антреа, Остров, штаб-квартира Городской стражи,

утренняя вахта

Скучающий взгляд ре-амитера проводил долговязую фигуру до выхода из кабинета, подождал, пока тяжелая дверь, натужно поскрипывая петлями, закроется за секретарем, и вернулся к просмотру моих каракулей. Спустя полминуты я услышал горестный вздох и поднял глаза от листков бумаги, на которых старательно выводил строки протокола.

Виг еще раз вчитался, помолчал и снова вздохнул.

– Что-то не так?

– Ты о чем думал, когда писал?

– Вообще-то, ни о чем, – честно признался я.

А о чем можно думать, встав ни свет, ни заря и проплюхав через полгорода в сыром утреннем тумане, зевая так, что в отдельные моменты кажется: еще чуть-чуть, и челюсть вывихнется из сустава?..

Что такое остров? Суша, окруженная со всех сторон водой. А наш местный Остров – крепость на клочке земли посреди Лавуолы. Точнее, крепостью это мрачное сооружение было раньше, во времена дикие и суматошные, а сейчас приобрело вид вполне светский. Виг даже заказал (в соответствии с желанием верховного амитера, разумеется, хотя злые языки утверждают, что это Ее Величеству не пришлись по нраву унылые, поросшие мхом стены) новую облицовку, из бледно-розового гранита. Смотрится живенько. И служит поводом для насмешек, конечно же. Но только у тех, кто на Остров ни разу не попадал. Ни в качестве подследственного, ни в качестве свидетеля. Что же до меня, то я ухитрился испробовать все возможные роли. А сегодня явился для заполнения официальных бумаг. Как можно раньше явился, кстати. А меня за это еще и ругают… Точнее, не за это, а за то, что я «плохо думаю»…