Одним из важных факторов развития отношений между США и странами Латинской Америки в годы президентства Эйзенхауэра было расширение экономических, культурных и прочих связей. При определении основных направлений американской политики в этом регионе важную роль играл Милтон Эйзенхауэр, который с 1953 г. занимал пост посла президента по особым поручениям в странах Латинской Америки.

«Иногда бывает трудно, – вспоминал он, – получить признание ваших достижений. «Союз ради прогресса» был заложен Эйзенхауэром. Все, что сделал президент Кеннеди, – это то, что он навесил ярлык своим законодательным мерам по Латинской Америке»[643].

На наш взгляд, спор по этому вопросу беспредметен. В «Союзе ради прогресса» прогресса было не больше, чем союза, подлинного союза, основанного на принципах равноправия. Лавров американской внешней политике в Латинской Америке не принесли ни Эйзенхауэр, ни Кеннеди. Более того, Эйзенхауэр к концу жизни признавал банкротство политики США в этом регионе. В 1965 г. он заявил, что у него «нет ни малейшего сомнения в том, что революция в Латинской Америке неизбежна»[644].

50-е гг. ознаменовались бурным ростом национально-освободительного движения в странах Ближнего и Среднего Востока, что не могло не оказать соответствующего воздействия на внешнеполитический курс Эйзенхауэра. Политика США определялась здесь, в первую очередь интересами американских нефтяных монополий и важным военно-стратегическим значением этого района мира. Колоссальные запасы нефти, Суэцкий канал, непосредственная близость региона к юго-западным границам социалистического мира – все это как магнит притягивало внимание американской дипломатии.

Еще будучи Главнокомандующим вооруженными силами НАТО, генерал активно приобщился к внешнеполитическим проблемам Ближнего и Среднего Востока. 29 апреля 1951 г. к власти в Иране пришло правительство Мосаддыка, принявшее важные решения о национализации нефтедобывающей и нефтеперерабатывающей промышленности. Это был первый за весь послевоенный период серьезный удар по нефтяным интересам западных держав на Ближнем и Среднем Востоке.

США попытались использовать движение за национализацию нефти в Иране, чтобы «заполнить вакуум», создавшийся в результате потери Англией своих позиций в этой стране. Однако иранцев не устраивала перспектива сменить английское господство на американское. Стремление правящих кругов США захватить позиции, которые теряли в Иране англичане, не увенчалось успехом. И Соединенные Штаты, опасаясь дальнейшего роста демократического движения, солидаризировались с англичанами и совместно приняли участие в борьбе против правительства Мосаддыка.

Черчилль считал, что события в Иране имеют интернациональный характер в том смысле, что они создают нежелательный для западного мира прецедент покушения на «законные» экономические права империалистических держав в «третьем» мире. Где, как не в штабквартире НАТО, нужно было искать защиты своих «прав»? И 5 июля 1951 г. Уинстон Черчилль обратился к Верховному главнокомандующему вооруженными силами НАТО с просьбой «направить в США телеграмму в поддержку»[645] позиции Великобритании в иранском вопросе. 11 июля 1951 г. Эйзенхауэр информировал Черчилля, что он уже поставил правительство США в известность о соответствующей просьбе. Он писал, что надо принять в Иране все необходимые меры, чтобы «обеспечить непрерывный нефтяной поток»[646].

Эйзенхауэр выступил в роли посредника в организации совместных англо-американских санкций против демократического движения в Иране. Такова была одна из его первых акций на посту Главнокомандующего вооруженными силами НАТО.

Эйзенхауэр откровенно писал, что позиция правительства США в иранском вопросе определялась тем, что это была «страна, имевшая общую границу с Советским Союзом и хранившая в своих недрах значительную часть мировых запасов нефти»[647]. США и Англия совместно потребовали отмены решения о национализации нефтяной промышленности в Иране.

Правительство Мосаддыка не остановилось и перед такой решительной мерой, как разрыв экономических и дипломатических отношений с Англией. После этой акции Ирану пришлось обратиться за экономической помощью к США. С американской стороны последовал решительный отказ. Эйзенхауэр следующим образом объяснял свою позицию: «Я отказался продолжать вкладывать деньги в страну, охваченную брожением, чтобы не оказывать содействие Мосаддыку в преодолении трудностей, созданных его нежеланием заключить соглашение с Англией»[648].

Внутренняя реакция, опираясь на англо-американскую поддержку, добилась в августе 1953 г. свержения правительства Мосаддыка. Самую активную роль в этой акции сыграло ЦРУ США. Показательно, что новое правительство Ирана, имевшее прозападную ориентацию, сразу же получило от Соединенных Штатов экстренную экономическую помощь в размере 45 млн долл. Эйзенхауэр писал: «На протяжении всего кризиса США делали все возможное для поддержки шаха… После триумфального возвращения шаха я направил ему поздравление»[649]. В 1954 г. Иран подписал соглашение с Международным нефтяным консорциумом. Эксплуатация южноиранской нефти передавалась по этому соглашению объединению, в котором ключевые позиции занимал американский капитал.

Борьба за национализацию нефти в Иране положила начало цепной реакции мощных выступлений сил национально-освободительного движения на Ближнем и Среднем Востоке. Особенно большое значение, как показало дальнейшее развитие событий, имела победа революции в Египте в 1952 г. Все это настоятельно требовало принятия экстренных мер для объединения усилий империалистических держав и местных реакционных режимов в борьбе против прогрессивных сил.

Правительство Эйзенхауэра было инициатором и активным создателем появившегося в феврале 1955 г. нового военно-политического блока – Багдадского пакта. В блок вошли Англия, Франция, Турция, Иран, Пакистан, Ирак. К моменту создания Багдадского пакта в Иране при самом деятельном участии США к власти пришло реакционное правительство, которое дало согласие на участие страны в этом военно-политическом альянсе.

США, находящиеся на огромном расстоянии от района действия Багдадского пакта, не рискнули компрометировать себя открытым участием в блоке, откровенно направленном на борьбу с национально-освободительным движением. Расчеты администрации Эйзенхауэра в значительной степени строились и на том, чтобы иметь свободу рук в будущем. Участие США в Багдадском пакте могло в дальнейшем помешать им в попытке занять те позиции, которые под напором национально-освободительного движения теряли здесь Англия и Франция.

События в Иране и Египте явились только началом активизации процесса революционных преобразований на Ближнем и Среднем Востоке. Впереди были глубочайшие социально-политические сдвиги, которым предстояло коренным образом изменить весь облик этого огромного региона. На Ближнем Востоке уже произошли первые вооруженные столкновения между Израилем и арабскими странами, а государство Израиль стало претендовать на монопольное право играть роль главной ударной силы международной реакции в борьбе против национально-освободительного движения на Арабском Востоке.

США не могли остаться в стороне от арабско-израильского конфликта. Руководители внешней политики США уже в то время видели в Израиле страну, на которую можно было опереться в борьбе против революционных процессов на Ближнем Востоке. Поддержка Израиля могла обеспечить исключительно важную для политической карьеры Эйзенхауэра благожелательную позицию сионистского лобби в конгрессе.

К числу деятелей, сделавших ставку на Израиль еще до рождения этого государства, относился Джон Фостер Даллес. 21 сентября 1949 г. он составил меморандум «Что я сделал для Израиля»[650]. В этом документе с пометкой «Конфиденциально. Не подлежит опубликованию ни при каких обстоятельствах» в шести пунктах перечислялся весомый вклад Даллеса в создание государства Израиль и укрепление его международных позиции[651].

О том, какое важное значение отношениям с сионистскими организациями придавало правительство Эйзенхауэра, свидетельствует следующий случай. В июне 1954 г. один из известных республиканских деятелей, Роберт Мерфи, принял, а затем отклонил предложение участвовать в сионистском митинге. К губернатору штата Нью-Йорк Томасу Дьюи сразу же последовал раздраженный и требовательный звонок от нью-йоркского сионистского лидера Сильвера. Дьюи немедленно написал Даллесу, предлагая срочно урегулировать конфликт, чтобы не допустить возникновения «бури ненависти по отношению к администрации». «Я считаю, – писал Дьюи, – что это было бы национальной катастрофой»[652].

К связям с арабскими странами Эйзенхауэр относился как военачальник, понимающий, что он имеет дело с серьезным противником, борьба с которым будет длительной и упорной. 13 марта 1956 г. президент оставил в своем дневнике следующую запись: «Мне представляется, что лучшим нашим решением было бы предотвращение любых согласованных акций со стороны арабских государств. В частности, я думаю, мы могли бы перетянуть на свою сторону Ливию путем оказания умеренной помощи этой бедной стране. У нас имеются отличные шансы завоевать на свою сторону Саудовскую Аравию, если мы сможем добиться того, чтобы Англия выступила совместно с нами».

В планах Эйзенхауэра в отношении Арабского Востока важнейшее внимание уделялось Египту, который после революции 1952 г. стал лидером национально-освободительного движения арабских стран. Начертав программу раскола стран Арабского Востока, Эйзенхауэр делал вывод, что в этих условиях «Египет вряд ли сможет продолжать поддерживать близкие отношения с Советами и его наверняка не станут больше расценивать как лидера арабского мира»[653].

В недавнем прошлом, когда Эйзенхауэр определял род своих будущих занятий после окончания Второй мировой войны, он проявил явную антипатию к деловой активности и отклонил даже самые заманчивые с финансовой точки зрения предложения. Однако став президентом, он проявил неожиданную склонность к купле-продаже, но на этот раз уже в вопросах мировой политики. Президент был достаточно откровенен на страницах своего дневника и излагал в нем немало прямых суждений о том, кого, как и за сколько надо купить в этом мире, чтобы успешно реализовать американскую политику в том или ином регионе. В частности, несмотря на всю антипатию власть имущей Америки к Насеру, Эйзенхауэр не терял надежды, что можно будет купить и этого арабского лидера. В разгар Суэцкого кризиса, 8 ноября 1956 г., в дневнике президента была сделана такая запись: «Мы можем по договоренности предоставить Египту оружие в количестве, достаточном для того, чтобы поддерживать внутренний порядок и осуществлять в благоразумных масштабах охрану его границ». Однако сделать это Соединенные Штаты были намерены «в обмен на соглашение о том, что Египет никогда не примет никаких советских предложений»[654].

Таковы были планы Эйзенхауэра в отношении арабских стран. То была старая как мир, как мир эксплуататоров, линия «Разделяй и властвуй». Но проводился этот курс с учетом поправок, которые вносила неоколониалистская политика империалистических держав в ситуацию, сложившуюся в этом регионе.

Дневник Эйзенхауэра как зеркало отразил то серьезное беспокойство, которое вызывало в Вашингтоне растущее влияние президента Египта Гамаль Абдель Насера в арабских странах. «Главная сторона проблемы, – писал Эйзенхауэр, – растущие амбиции Насера, чувство силы, которое он приобретает от своего сотрудничества с Советами, его вера в то, что он может неожиданно предстать как подлинный лидер всего арабского мира. И благодаря этой уверенности он отклоняет все предложения, направленные на примирение между арабами и Израилем»[655].

И хотя в своем дневнике Эйзенхауэр умалчивал о том, что эти предложения, многие из которых были инспирированы США, имели откровенно произраильский характер, в целом он не считал нужным скрывать, что Соединенные Штаты вели откровенный курс на неприкрытое вмешательство в дела арабских стран. Отметив нежелание Насера идти на поводу у западных держав, предлагавших свое «посредничество» для примирения арабских стран и Израиля, Эйзенхауэр отмечал: «Исходя из этого, я предложил государственному департаменту начать готовить другое лицо в качестве будущего лидера арабского мира… Мой личный выбор в этом плане – король Сауд. Я не знаю этого человека и поэтому не могу судить, сможет ли он занять позицию, которую я наглядно себе представляю. Тем не менее Саудовская Аравия – страна, которая занимает ортодоксальную позицию в мусульманском мире, а саудовцы рассматриваются как наиболее религиозная часть арабов»[656].

Это была откровенная ставка на раскол арабского мира по религиозному принципу, с учетом повышенной религиозности арабов.

Ближний и Средний Восток, Азия и Латинская Америка – все это были важные сферы влияния американской внешней политики, но особое значение для президента Эйзенхауэра имела Европа. В многочисленных выступлениях как Главнокомандующий вооруженными силами НАТО и как президент США Эйзенхауэр неустанно повторял, что свою главную внешнеполитическую задачу он видит в объединении усилий «свободного мира» для борьбы против «коммунистической опасности».

Таково было кредо хозяина Белого дома при определении и реализации внешнеполитического курса США в европейском регионе. Как вспоминал его брат Милтон, «Эйзенхауэр лично знал многих государственных лидеров, у которых с ним были доверительные отношения. Он всегда мог переговорить с ними по телефону, написать письмо и просто встретиться»[657]. Свой престиж в западном мире президент использовал в попытках добиться определенной согласованности в действиях главных капиталистических стран, без чего невозможно было ни создание, ни функционирование НАТО.

Главные партнеры США по этому военно-политическому блоку находились в Европе, и в силу этого проблемы европейской политики были предметом особого внимания Эйзенхауэра и его государственного секретаря Даллеса. Государственный секретарь был не только практическим исполнителем всех важнейших решений президента по международным вопросам, но, несомненно, оказывал значительное воздействие на формирование внешнеполитического курса республиканской администрации. В связи с этим важное значение имеет рассмотрение его собственной позиции в столь сложной области.

В официальных документах и мемуарах Эйзенхауэра подчеркивается, что все военные усилия Соединенных Штатов в рамках НАТО, предпринимавшиеся по их инициативе, носили якобы оборонительный характер и были вызваны «советской угрозой». Выше приводились факты из личной переписки Эйзенхауэра, свидетельствующие о том, что он в действительности не верил в эту мифическую угрозу. Аналогичным было и мнение Даллеса, подтверждаемое его личной перепиской.

Еще 7 октября 1944 г. в меморандуме Даллеса по внешнеполитическим вопросам отмечалось: «Россия ни в коей мере не желает столкновения с США…»[658]. 19 сентября 1945 г. сенатор Ванденберг писал Даллесу:

«Сталин хочет войны с нами не больше, чем мы с ним»[659]. 11 декабря 1947 г. Даллес, выступая в палате общин британского парламента, заявлял: «По моему мнению, новой войны не будет»[660]. 19 июля 1948 г. в секретном меморандуме, написанном Даллесом для Вашингтонской конференции, отмечалось: «Советские лидеры не хотят войны… и не планируют ее»[661]. Подводя итог своим впечатлениям от участия в работе Парижской сессии Совета министров иностранных дел, Даллес писал 16 июня 1949 г. из Парижа: «Моя уверенность, что советские лидеры не хотят воины с нами, возросла»[662].

И Эйзенхауэр, и Даллес в конфиденциальных документах высказывали свою уверенность в том, что нет военной угрозы не потому, что они уверовали в миролюбие советских лидеров. Более того, в условиях ожесточенной «холодной войны» резко проявлялся взаимный дефицит доверия. В конфиденциальных письмах, личных беседах они высказывали свою уверенность в том, что нет угрозы войны, основываясь на строгом военно-политическом расчете. Действительно, наличие мощного арсенала стратегического оружия у той и у другой стороны играло свою важную сдерживающую роль. Новая мировая война в условиях перенасыщенности мира оружием массового уничтожения была бы актом самоубийства со стороны того, кто ее развязал. Аналогична была бы судьба и жертвы агрессии.

И Эйзенхауэр, и Даллес были едины во мнении, что от СССР не исходит никакой военной угрозы западному миру. Весь вопрос в том, почему и тот, и другой в своих публичных заявлениях утверждали прямо противоположное. Спекуляции на «советской угрозе» были стратегическим курсом внешней политики и демократов, и республиканцев, стремившихся заставить союзников США по военно-политическим блокам объединить свои усилия в борьбе против социализма.

Среди республиканских лидеров были довольно сильны изоляционистские настроения, суть которых заключалась в том, что США не должны связывать себя далеко идущими международными соглашениями. Одним из самых известных и влиятельных изоляционистов-республиканцев был Роберт Тафт. Милтон Эйзенхауэр вспоминал: «Брат вернулся домой (из Европы. – Р. И.) в 1952 г. и имел длительную беседу с Тафтом. Он обнаружил, что у них полное совпадение точек зрения по вопросам внутренней политики, но они резко расходились в оценке внешнеполитических вопросов»[663].

Милтон Эйзенхауэр прав в том, что его брат относился к числу лидеров республиканцев, которые были убеждены, что изоляционизм – безнадежный анахронизм, что после Второй мировой войны пробил час для американского «руководства миром».

И в этом вопросе точки зрения Дуайта Эйзенхауэра и его будущего государственного секретаря Даллеса совпадали по всем статьям. Еще 5 декабря 1949 г. Даллес писал: «Что касается вопросов европейской политики, то в данном случае я выступил пионером, придавая особое значение возрастанию экономического, политического и военного единства Европы». Для того чтобы не оставалось никаких сомнений в его бесспорных заслугах по сколачиванию военно-политического блока в Западной Европе, Даллес предлагал: «Смотрите мою речь в январе 1947 г., когда Маршалл еще не был государственным секретарем». Не без оснований Даллес претендовал в этом же документе и на то, что он первым выдвинул идею использования Западной Германии как главной ударной силы сколачивавшегося в Европе военно-политического блока. «Нынешняя администрация, – подчеркивал он, – полностью приняла задним числом к руководству мой тезис, что сила может быть достигнута только через единство и только лишь сила в Западной Европе создаст необходимые условия, которые позволят возродить мощь Западной Германии, не давая ей возможности доминировать здесь…»[664]. Едина была позиция Эйзенхауэра и Даллеса и в вопросе о необходимости использования в интересах НАТО военно-экономического потенциала Западной Германии. 26 ноября 1951 г., выступая на сессии Совета НАТО, Эйзенхауэр говорил, что США нуждаются в военных позициях, эшелонированных в глубину. Следовательно, им необходима помощь Германии как с географической, так и с военной точки зрения.

Надо отдать должное и Эйзенхауэру, и Даллесу. Их политический курс на объединение сил западного мира, в первую очередь в Европе, в конечном счете оправдал себя. Прошло менее сорока лет, и в Восточной Европе рухнул военно-политический блок социалистических государств. А вслед за этим был расчленен и Советский Союз. В мире возникла качественно новая геополитическая ситуация. Реальностью стали установки Эйзенхауэра на то, чтобы добиваться американского «руководства миром».

В наши дни реализованы и планы Эйзенхауэра, направленные на интеграцию Европы. Другой вопрос, что реализация этих планов серьезно обеспокоила сегодня многие влиятельные круги Соединенных Штатов. Это естественно, учитывая то, что экономический потенциал объединившихся европейских государств превышает американский.

К моменту, когда Эйзенхауэр занял пост Главнокомандующего вооруженными силами НАТО, генерал уже проделал головокружительную метаморфозу по сравнению с тем периодом, когда он был Главнокомандующим вооруженными силами западных союзников в Европе в годы войны. Во всяком случае, выступая в январе 1951 г. в Западной Германии перед бывшими гитлеровскими генералами, Эйзенхауэр заявлял: «Кто старое помянет, тому глаз вон»[665].

Документы из архива Даллеса подтверждают, что он как и Эйзенхауэр, имел все основания убедиться, что курс на перевооружение Западной Германии шел вразрез с позицией прогрессивной общественности Европы.

В дипломатических кругах США понимали опасность политики западных держав в германском вопросе. 9 июля 1948 г. посол США в Лондоне писал Даллесу: «Лондонские соглашения по Германии – трудное дело, в частности, потому, что все мы полностью осознаем риск, которому подвергаемся, и ответственный характер тех решений, которые пытаемся осуществить». В письме говорилось, что политика США и Англии в германском вопросе создаёт серьезные проблемы для «включения Франции (в политику перевооружения Германии. – Р. И.), роль которой столь важна в осуществлении всей программы реконструкции и реорганизации Западной Европы»[666].

Отказ Франции ратифицировать соглашение о создании Европейского оборонительного сообщества подтвердил самые мрачные прогнозы американского дипломата об отрицательном отношении Франции к опасной политике перевооружения Западной Германии. Кое-кто в Вашингтоне надеялся, что широко разрекламированное «американское руководство» планами перевооружения вчерашнего противника внесет успокоение в ряды западных союзников США. Однако вскоре пришлось убедиться в обратном. Беспрерывно повторяемые тирады, что США «призваны возглавить» весь западный мир, вызывали у их партнеров очень болезненную и настороженную реакцию.

Несмотря на огромный личный авторитет Эйзенхауэра в странах Западной Европы и на большую экономическую и финансовую зависимость этих стран от США, дело перевооружения Германии и включения ее армии в вооруженные силы НАТО продвигалось вперед очень медленно и болезненно. В политическом отчете посольства СССР в США за 1954 г., за подписью посла Г. Зарубина, констатировалось: «…в подписанном Эйзенхауэром законе указывалось, что американская «помощь»… будет предоставляться лишь тем странам, которые ратифицировали договор о ЕОС и «осуществляют программы по коллективной обороне удовлетворительным для Соединенных Штатов образом». Этим законом Эйзенхауэр пустил в ход самый мощный рычаг воздействия на союзников – финансовое, экономическое давление. В отчете советского посольства отмечалось, что наряду с нажимом на Францию, Соединенные Штаты принимали меры к тому, чтобы «облегчить французскому правительству добиться ратификации договора о «Европейском оборонительном сообществе».

В ряду таких мер посольство рассматривало выступление Эйзенхауэра 16 апреля с заявлением «о намерении США держать свои войска в Европе до тех пор, пока «существует угроза «Североатлантическому району», и рассматривать «любое действие, откуда бы оно ни исходило, которое угрожает целостности и единству Европейского оборонительного сообщества как угрозу безопасности Соединенных Штатов». И тем не менее, отмечалось в отчете, «несмотря на все… угрозы, нажим и посулы, французское Национальное собрание отклонило 30 августа договор о «Европейском оборонительном сообществе». Этот акт парламента Франции вызвал явное замешательство в лагере западных держав»[667].

Решение парламента Франции не ратифицировать договор о «Европейском оборонительном сообществе» было для Эйзенхауэра большой и очень неприятной неожиданностью. В отчете советского посольства констатировалось: «Провал планов создания «европейской армии» был расценен в США как серьезнейший удар по внешнеполитическому курсу и международному престижу Соединенных Штатов и как «величайший послевоенный триумф» внешней политики Советского Союза»[668]. В этой кризисной ситуации США оказали мощное давление на Англию, которая выступила с заверением о том, что она оставит свои войска на Европейском континенте. В конечном счете Соединенные Штаты не мытьем, так катаньем добились включения ФРГ в Западноевропейский союз, в НАТО и «предоставления ей статуса „суверенного“ государства».

Советский посол делал вывод: «Таким образом, с помощью Англии Соединенным Штатам удалось через 33 дня после провала договора о «Европейском оборонительном сообществе» выйти из создавшегося кризиса и добиться нового решения о перевооружении Западной Германии… фактически США не только заручились согласием правительства Мендес-Франса на возрождение германского милитаризма и на включение Западной Германии в Североатлантический блок, но и добились восстановления основных положений плана о «европейской армии». Подобный поворот событий был очень благоприятен и лично для Эйзенхауэра. Как писал советский посол в США «Главнокомандующий вооруженными силами НАТО получил еще более широкие полномочия, чем он имел до этого»[669].

Эйзенхауэр был первым среди тех американских лидеров, которые поняли, что настало время поменьше распространяться о руководстве США миром. Эта инициатива Эйзенхауэра получила полную поддержку во многих письмах, направленных в Белый дом. Автор одного из них, Кальвин Гувер, 13 августа 1954 г. писал президенту: «Я хотел бы выразить мое полное и глубокое одобрение Вашего недавнего заявления о необходимости меньше говорить о «руководстве миром» со стороны Соединенных Штатов. Вряд ли какой-либо другой аспект нашей роли в международных делах доставляет нам столько треволнений, как это постоянное упоминание о нашем лидерстве»[670].

Эйзенхауэр выступил с заявлением о необходимости не столь назойливо подчеркивать главенствующую роль США только после того, как в своих многочисленных речах он неоднократно возвращался к вопросу об особой, «руководящей» миссии США в мире. В октябре 1953 г. он утверждал, например, что будущее всего человечества «непосредственно зависит от американского руководства»[671].

Однако, призвав американцев быть более сдержанными в разговорах об «американском лидерстве», сам президент показывал не лучший пример своим соотечественникам.

21 апреля 1956 г., выступая перед газетными редакторами, он вновь всесторонне развивал идею об особой, «главенствующей» роли США в делах человечества. «Наша нация, – подчеркивал президент, – призвана… к руководству всем миром»[672].

Разглагольствования об «американском лидерстве» могли показаться безобидными упражнениями в риторике по сравнению с безответственными заявлениями Даллеса. Придя «наконец» на старости лет к руководству американским внешнеполитическим ведомством, он как бы старался наверстать упущенное, меча громы и молнии в адрес социалистических стран. «Даллес относился с глубочайшей подозрительностью к любой инициативе русских, он, очевидно, даже склонялся к тому, чтобы выяснить, почему Сталин избрал именно это время для своей кончины. Айк же увидел (в смерти Сталина. – Р. И.) возможность растопить «холодную войну» и стремился выступить с серьезными мирными предложениями»[673].

12 января 1954 г. Даллес произнес речь, в которой сформулировал печально известный принцип «массированного возмездия». Его угрозы в отношении социалистических стран были столь же резкими по форме, сколь и не соответствующими общепринятым нормам дипломатических отношений. Мэрлоу Паси, историк проэйзенхауэровской ориентации, с полным основанием назвал речь Даллеса «зенитом холодной войны»[674].

Твердолобый курс Даллеса вызвал тревогу среди определенной части правящих кругов США. Английский историк, автор исследования внешней политики Эйзенхауэра, писал, что с 1953 г. США «стали клиентом Даллеса-адвоката»[675]. Своей речью «о массированном возмездии» профессиональный адвокат Даллес дал понять, что он готов взять на себя функции прокурора и беспощадно карать если не практическими делами, то своим красноречием всех, не согласных с его внешнеполитическими доктринами.

Трудно согласиться с теми авторами, которые считают, что все внешнеполитические дела вершил Даллес, а Эйзенхауэр исполнял при нем обязанности английского короля, который, как известно, царствует, но не правит. Эйзенхауэр был прав, когда публично заявлял, что не было ни одного важного внешнеполитического решения Даллеса, которое не было бы санкционировано им как президентом.

Полное единство взглядов было между Даллесом и Эйзенхауэром и по вопросу о перевооружении Германии. Показательно, что одинаковыми были и комментарии президента и Даллеса на решение Национального собрания Франции от 30 августа 1954 г. об отказе ратифицировать договор о создании «Европейского оборонительного сообщества». Даллес рассматривал это решение как «печальное событие». По мнению Эйзенхауэра, это была «серьезная неудача»[676] внешней политики США.

Отказ Национального собрания Франции ратифицировать соглашение о включении ФРГ в ЕОС вызвал замешательство в США. Возникла угроза потерять 12 западногерманских дивизий, которые вошли бы в состав вооруженных сил НАТО в случае создания ЕОС. Более того, в Вашингтоне считали, что 12 дивизий – это только начало. Джон Эйзенхауэр приводит в своих мемуарах содержание разговора между президентом и Даллесом. Хозяин Белого дома спросил Даллеса, почему вклад Западной Германии в НАТО ограничивается 12 дивизиями. «Почему бы Западной Германии, – поинтересовался он, – не поставить двадцать дивизий вместо двенадцати?»