* * *

– Господи, – подумала я. – Неужели этого никто не замечает?

Кукла в руках продавщицы смотрела на меня с горьким удивлением. Пластик вокруг рта сложился кошельком, веки были чуть приспущены, хотя взгляд из-под них был пристально вскинут на свою будущую хозяйку. Ядовито и оценивающе.

Я взяла куклу в руки и не удержалась от того, чтобы встряхнуть ее. Потом снова поглядела ей в глаза. Они стали злыми. Прищурились. А рот сжался куриной гузкой.

Продавщица уловила мое остолбенение и ловко перехватила готовую выпасть из моих удивленных рук тщательно сработанную пластиковую фигурку. Хорошо отрепетированным жестом развернула лицом ко мне. Теперь кукла улыбалась. Напряженной, деланной улыбкой. В уголках глаз собрались натянутые веером мелкие морщинки. Но желтоватый огонек затаенной злобы прямо-таки прожигал меня из-под век игрушечной ведьмы.

– В ней есть магия, – отлично поставленным голосом произнесла служащая. – Это девиз фирмы, – пояснила она в ответ на мой недоуменный взгляд. – Имеется ввиду, что наша Джессика несет в себе определенное очарование... Никакой мистики, конечно. Интегральные схемы, прекрасная бескабельная информационная сеть плюс последнее слово науки в области обучающих программ – вот что такое наша Джессика! – со знанием дела закончила она хорошо отработанный на инструктажах-репетициях пассаж.

– Значит, ее зовут Джессикой?

– Если вы предпочитаете модель для вашей девочки. Для мальчиков психологи считают предпочтительной модель Робин. Кроме того, для детей старшего возраста и для... для взрослых, испытывающих потребность в познавательном общении, разработана совершенно оригинальная модель – Пэт-Стоун...

Я бросила взгляд на дочку, которая уже совершенно по-хозяйски присматривалась к Джессике. Полгода ТВ-рекламы (перед каждым мультсериалом и посреди наудачу взятых программ, с неизбежностью осеннего дождика) и пример трех новых подруг сделали свое дело. Сделала свое дело и воспоследовавшая усердная бомбардировка маминых мозгов регулярными и вполне искренними жалобами на одиночество, тоску и скуку. И мое сознание вины в этих последних обстоятельствах тоже сделало свое дело.

Конечно, не только новая работа Би-Ай была виной моего окончательного превращения из специалиста по Достоевскому, пользующегося широкой и заслуженной известностью среди одиннадцати или двенадцати коллег, в безнадежную домохозяйку, и расставания Луизы-Габриэллы с подругами детства. Нет, я всегда считала, что Силикон-Вэлли – не лучшее место для того, чтобы вырастить здорового ребенка, и ни минуты не колебалась, когда муж получил довольно неожиданное предложение работать здесь, на Мысе. Тем более, что новая должность выводила нас, по его словам, на совсем другой уровень.

Кое-что я, однако, не учла. Для Лу новая жизнь оказалась на первых порах чем-то вроде высадки на Марсе. Там, на Земле – в экологически неблагополучном Силикон-Вэлли – остались ее друзья и подруги – довольно пестрая и, в общем-то, симпатичная компания. И даже Таузер там остался. А здесь ее ожидала целая классная группа инопланетян. Да, это самое подходящее слово, чтобы означить этих ее сверстников. Из школы. И из детского спортивного клуба. И из соседних – весьма комфортабельных – коттеджей. Совершенно чужих и довольно спесивых, на мой взгляд. Все это были дети родителей с того самого совсем другого уровня.

И еще – я не сразу поняла из довольно обтекаемой формулировки, употребленной Би-Ай, что его не пыльная, но хорошо оплачиваемая работа, связанная с «Кроун-Орбитер», и будет протекать, собственно, на борту «Кроун-Орбитера», и увижу я его только через восемь месяцев после старта шаттла. А пока Лу придется обходиться встречами с папой на телеэкране. Со все возрастающей задержкой по времени прохождения сигнала. В результате всех этих пертурбаций только сейчас, к осени, какое-то подобие человеческих отношений закралось в атмосферу, царившую там – в мире, которому еще не исполнилось и десяти лет. Учитывая непростой характер Лу, мне коршуном приходилось парить в небесах на страже хрупкого равновесия ее детской души. Покупка обучающего кибернетического друга была, по моим расчетам, существенным вкладом в это равновесие.

– Мне не нравится ее выражение лица... – сказала я, – однако.

– Боже мой, – извиняющимся тоном воскликнула служащая. – Просто она не находится под контролем. Понимаешь, малышка, – она обратила свою улыбку к Луизе-Габриэлле, – мы еще не вселили в нее душу, и у нее могут происходить непроизвольные движения лица...

– Как у зомби? – спросил невинный ребенок, здорово подпортив весь эффект.

– Нет-нет. Что ты, малышка, – оправившись после секундного шока, нашлась продавщица. – Ведь тебе случается улыбаться во сне? Или хмуриться? Вот сейчас мы на минутку подключим Джессику к управляющему контуру... Мистер Эвальд, попрошу вас...

Программист, скромно следивший со стороны за ходом борьбы за душу покупателя, вопросительно поднял бровь.

– Мимика, мистер Эвальд. Надо чуть-чуть поправить мимику нашей Джессике...

– Но, ведь, я же... – начал поименованный мистером Эвальдом вчерашний выпускник МТИ (после знакомства с Би-Ай я различаю продукцию основных мозговых инкубаторов страны по сортам и годам выпуска примерно за версту). – Я предельно...

Торговый агент поставила зарвавшегося интеллектуала на место одним движением бровей (одной левой брови, точнее сказать), и мистер Эвальд быстренько застучал по клавишам терминала. Потом, поколебавшись, нажал ENTER.

Теперь лицо Джессики просветлело. Ни тени зловещего, пронзительного внимания не осталось на нем. Да и поза ее неуловимо изменилась: стала дружелюбно-расслабленной. Вообще, как мне могло почудиться... ТАКОЕ в этом светлом, со вкусом обставленном павильоне...

– Мам, она поймала кайф... – прокомментировала Лу происшедшую метаморфозу.

И требовательно дернула меня за палец.

– Прекрасно, я беру систему, – уверенным и, надеюсь, достаточно самостоятельным голосом сказала я, доставая из бумажника кредитную карточку. – Только... я бы хотела... другой экземпляр...

– О, они же все идентичны, миссис... Айриш! – с энтузиазмом воскликнула служащая, читая мою фамилию на пластиковом прямоугольнике. – У вас электронная карточка? Это весьма удобно! Теперь сообщите нам, пожалуйста, подключены ли вы... ваш дом к какой-либо информационной сети и...

– Да, наш компьютер подключен к Максинет и еще к какой-то...

– Значит вы будете включены в систему немедленно. Наш техник заедет к вам во второй половине дня, сегодня же, и установит стационарный интерфейс... Он же привезет и рабочий модуль... Саму куклу, я имею ввиду... Вот гарантийные документы, а это – инструкция... Не волнуйтесь, вовсе не надо читать весь этот том насквозь, но когда у вас появятся вопросы, вы найдете ответ на любой, да, на любой из них в Энциклопедии Джессики. Все это дублировано вот на этой дискете. Всего наилучшего вам. Ваша дочь и вы сами получите массу удовольствия. И узнаете многое, многое...

– До скорого! – сказала Лу кукле.

– До скорого! – ответила Джессика.

Теперь, вспоминая все по порядку, я не могу с чистым сердцем сказать, что, войдя в наш дом, Джессика сделала Лу самым счастливым существом на свете. Добившись своего, она просто обрела покой. Подлинное счастье наша Джессика принесла, пожалуй, в первую очередь крошечной, деликатной мадам Рубнер, матери Синди – школьной подруги Лу – и еще четырех или пяти отпрысков разного пола и возраста. Дело в том, что Синди входила в узкий круг обладательниц собственных Джессик и, таким образом, общие с Лу интересы сделали ее нашей постоянной гостьей, несмотря на относительно далекое расстояние, разделявшее наш коттедж от под-старину выполненного (а может, и впрямь антикварного) очень компактного особняка в центре, встык с филиалом Первого Национального, который занимало их семейство.

Синди была не единственной гостьей Лу – в соснах за домом собиралась стайка кукловладелиц, представлявших в глазах мадам Рубнер некий детский бомонд, принадлежность к которому ее дочери она ценила очень высоко.

У меня же был собственный интерес в поддержании наилучших отношений с семейством Рубнеров – слабая, но определенная надежда, что со временем пожилой отец Синди – маститый профессор Рубнер, известный кроме мохнатых седых бровей, фундаментальными трудами по восточноевропейской литературе, порадеет о том, чтобы мне достался хотя бы семестровый курс лекций на факультете, деканом которого он изволил быть. Эта надежда покончить когда-нибудь с доставшимся мне ненавистным статусом домашней хозяйки немного помогала мне жить.

Хорошее запоминается, и поэтому я ясно, как если бы это было только вчера, вижу этот – один из последних, счастливых для меня вечеров, где-то в конце лета. Мы сидим с маленькой мадам Рубнер на задней, к соснам выходящей веранде нашего дома и пьем чай с липовым медом. Поодаль шестеро десятилетних девочек танцуют в одном кругу со своими куклами. Осень чувствуется лишь как тень горьковатого аромата откуда-то из другого измерения... Мне спокойно, я еще только начинаю вспоминать свои сны...

– Как хорошо, – мать Синди с любовью смотрела на девочек, – что эти электронные подруги отвлекают их от тех проблем, которые нам в их возрасте... Знаете, я только во сне могла себе представить вот такую картину – когда куклы пляшут с детьми самостоятельно, как... как какие-то создания из сказок... А вечерами они разговаривают... Это немного жутко...

– Да, это немного жутко... А может, и не немного...

– Тем не менее это отвлекает их от ранней сексуальности, например...

– В их возрасте, по-моему, еще рано беспокоиться о подобных проблемах...

– Ну, конечно, – они еще сама невинность... Но меня так беспокоит, что они водятся с некоторыми из этих местных парнишек... Вы понимаете, я не всех, конечно, имею ввиду, но эти латиносы... Они так рано созревают...

Мадам Рубнер стала поправлять немного запыхавшейся Синди, которая забежала на веранду глотнуть морсу, воротничок.

– Дочка, вы, я вижу, уже давно не играете с Пабло... И Франсиско совсем перестал появляться.....

– Ну их, мам... Лора подралась с Пабло... И мы чуть его не побили... И потом – Джессика не хочет, чтобы мы с ними играли.

– Чья Джессика не хочет этого?

Мне показалось, что мадам Рубнер слегка поперхнулась от удивления...

– Моя. И та, что у Лу... ДЖЕССИКА, ВООБЩЕ...

– Господи, – сказала моя гостья, провожая взглядом убегающую к подругам дочь, – я же говорю, что только во сне могла представить...

– Да, – сказала я. – Но как те герои у Шекспира мы, наверное, сотканы из той же материи, что и наши сны...

– Это, кажется, из Бури? – спросила мадам Рубнер. Как и я, она была очень начитанной домохозяйкой.

– Смерть... – сказала я. – Игра в смерть... Вот с чего началось...

Доктор Горфилд – обстоятельный и допропорядочный, словно пасхальный кулич, нагнулся ко мне.

– Вас угнетает мысль о смерти? Беспокоит ее неизбежность?

Я поморщилась.

– Дочь, доктор... Меня беспокоит дочь. И еще – сны...

Я задумалась, прикрыв глаза, вздохнула, и начала сначала.

– Сны... – сказала я доктору Горфилду. – Знаете ли, мерзкие сны... Нет, ничего такого... Никто не гонится за мной по подземельям. И никто не угрожает мне вообще... Дело идет о моей дочери...

– У вас взрослая дочь, миссис Айриш? – живо осведомился док. – По всей видимости, вам надо подробнее...

– Ей скоро будет десять... Всего-навсего. И она... слишком инфантильна для своих лет...

Расслабившись на черном диванчике – классическом инструменте психоанализа, я созерцала довольно оригинальный узор, покрывавший потолок кабинета, и размышляла о том, что совсем другой уровень подобен зыбучим пескам. В жизни не задумывалась о своих неврозах, хотя толстокожестью, вроде, не отличалась и, однако, вот вам нате – становлюсь клиенткой местного светила медицины. Стандартная добродетель обитательниц коттеджей с бассейнами с подсветкой и подсиненной водой...

Общение с психиатром – занятие, несколько напоминающее собеседование с бестолковым посетителем семинара по, скажем, поэзии русского серебряного века. Сейчас, вот, мне пришлось, например, объяснять, что, когда я говорю об инфантильности своей дочери, я вовсе не имею ввиду, что она до сих пор мочится в постель.

Успокоив дока в этом отношении, я постаралась привести ему несколько примеров того, что же я все-таки имею ввиду, говоря о душевной ранимости Лу. Например, случай с Таузером. В результате, я очевидно, самым непростительным образом создала в глазах почтенного обладателя дипломов трех университетов образ ребенка, вышедший из-под пера раннего Сэллинджера, и внутренне содрогнулась, сопоставив его с тем вполне реальным, довольно прожорливым и, порой, достаточно вредным созданием, которым умела быть моя (и Би-Ай) дочь.

Слава Богу, док все-таки счел нужным взять быка за рога и напомнил мне, что я хотела рассказать ему нечто о своих снах.

– Видите ли, – запинаясь, снова начала я, – дело тут, может быть, не только в снах этих... Это могут быть не совсем и сны...

– Слушаю вас... – подбодрил меня док.

– Понимаете, сначала это была просто глухая такая тревога, знаете, я все это относила за счет того, что мне сразу не понравилась ее... Это смешно, конечно, но мне сразу не понравилась ее кукла...

– Вам не понравилось то, что девочка в таком возрасте все еще сохранила интерес к куклам? Это не должно беспокоить вас, уверяю... Большинство девочек...

– О, нет... Дело совсем не в этом, док... Джессика... эта ее кукла мне не понравилась как... как может не понравиться, допустим, новая школьная подруга дочери. Мне... Это странно говорить, но мне показалось, что Джессика может плохо повлиять на Лу...

– Но ведь вы же хорошо представляете, миссис Айриш, что такая вещь, как кукла – это всего-навсего инструмент, через который находят выход только лишь внутренние напряжения ребенка. Только его и никого более... Подумайте, может быть эта кукла напоминает вам кого-то? С кем связано какое-то зло... Это может быть какое-то скрытое воспоминание вашего детства... Вернемся к вашим снам. Когда они появились?

– Нет... Я хотела бы объяснить... Еще несколько слов о Джессике... Видите ли, доктор, это не совсем обычная кукла. Это часть компьютерной системы игрового обучения... Фирмы «Ултимэйт нолидж». Вы должно быть...

– Ах, боже мой, как я не сообразил сразу. Та самая Джессика... Вы, должно быть, очень любите свою дочь – только две или три семьи на весь Сансайд позволили себе такую дорогую забаву для детей...

– Они тоже обращались к вам?

– Ну, вы же знаете, что, фактически, каждая вторая семья здесь имеет свои проблемы... Но, поверьте, куклы их не беспокоили...

– Однако они все-таки упоминали их?

– Мне приходится поддерживать беседу с пациентами на самые разные темы. Неудивительно, что и о куклах этих мы говорили. В связи с воспитанием детей. Тем более, что это – действительно чудесное достижение технологии.

– Док, а вас самого не тревожит это чудесное достижение? – спросила я, с тревогой всматриваясь в замаскированные традиционной для его профессии благообразной бородкой, черты доктора Горфилда.

– Не более, чем другие блага того же рода, миссис Айриш... В свое время большие проблемы вызвало развитие TВ. В детском воспитании, особенно... Однако редко встретишь сейчас дом без этой... без этого удобства. Что поделаешь, мы – общество потребления, а за любое потребляемое благо приходится платить не только деньгами. Я начинаю понимать корни вашего беспокойства, миссис Айриш, и, поверьте мне, оно не такое уж противоестественное. Если мы будем относится к... к технологическому прогрессу без доли такого беспокойства, мы очень быстро станем типичной цивилизацией некрофилов.

– Вы имеете ввиду...

– Нет, не в том примитивном смысле... Просто опасно любить только все послушное. Мертвое... Предметы наших чувств должны иметь свой характер... Давайте поподробнее остановимся на этой вашей Джессике, тем более, что все оказывается не совсем так просто, как я думал сначала...

– Все дело, может быть, именно в том, что у Джессики-то как раз и есть характер... Может быть, даже слишком много характера... Ведь сама она – сама кукла, я имею ввиду, это только рабочий орган целой компьютеризированной системы. Довольно самостоятельный орган – в ней есть свои процессоры, в них разные программы, но все это подчинено целой сети ЭВМ в трех городах и, Бог его знает, скольким еще вспомогательным центрам на местах...

– Тем не менее, я думаю, ваша дочь прекрасно понимает, что может себе позволить в отношении э-э-э... Джессики нечто... ну, скажем, нечто такое, чего она ни при каких обстоятельствах не может позволить себе в отношении реального, живого человека, пусть даже совершенно ей чуждого... Ну, например, просто вовсе не обращать на нее внимание. Долгое время. Или... Ну, ладно... – док задумчиво подошел к окну и, сложив руки за спиной, некоторое время созерцал расположенный во внутреннем дворике миниатюрный сад камней.

– Да нет, я как раз опасаюсь того, что Лу слишком уж... одушевляет Джессику. Видит в ней... ну подругу, что ли. Может, даже нечто большее...

Так я и знала. Мои слова направили мысли дока во вполне предсказуемое русло. Совершенно не то, что вело к облегчению моих проблем.

– Давайте вместе подумаем, – ласково начал он, – на кого все-таки э-э-э... Джессика оказывает неблагоприятное воздействие... Ваша дочь, говорите вы, совсем неплохо относится к ней...

– Давайте договоримся, доктор. Джессика вовсе не напоминает мне ни злую мачеху, ни Буку из детских кошмаров. Выслушайте меня внимательно, стараясь, извините, не перебивать, и вы поймете, что моя... тревога – совсем другой природы...

– Что ж, слушаю вас внимательно и, поверьте, ничуть не обижаюсь на вас. Может, выговориться – самое подходящее для вас сейчас средство... – док, послушно склонив голову набок, устроился на удобном сидении у изголовья и весь превратился в воплощенное внимание. Тихо шуршал магнитофон.

– Да, в самый первый момент, еще в руках продавца, кукла произвела на меня какое-то... странное, двойственное впечатление... – начала я в саморазоблачительном порыве. – Если хотите, было какое-то... предчувствие... Но после того как техник от фирмы произвел полную наладку, все пошло удивительно хорошо: Джессика превосходно исполняла команды, рассказывала Лу неплохие истории, потом приставала к ней с вопросами – ненавязчивыми и довольно хорошо продуманными. Даже позволяла себя кормить маленькими кусочками шоколада, орехов и вежливо отказывалась от мороженого, напоминала, что надо освободить маленький контейнер у нее на спине, куда поступали все этим яства. Потом...

Сначала мне даже пришлось по вкусу то, что Лу не расстается с Джессикой – таскает ее с собой на теннисный корт, усаживает на краю бассейна, когда учится плавать и, конечно, забирает с собой в спальню. Часто остается с ней одна. Понимаете, это было просто удобно – дочка не путалась под ногами, изнывая от скуки, не убегала с подругами черте куда, даже о папе не то, чтобы перестала тосковать, но... Тоска эта приняла уж больно какую-то дисциплинированную, книжно-идиллическую форму. Вздох о папе на ночь, обязательное присутствие у телевизора в ожидании сюжета об Орбитере в новостях, «как-то там папа?», сказанное вовремя пару раз в день... Пожалуй, вот с этого – с какой-то неискренности в наших с Лу отношениях и началась эта моя тревога. Такой неуловимой, и от того – особенно неприятной...

Доктор Горфилд заворочался на своем насесте и изменил позу, подавив, видимо, желание прервать мои откровения каким-то вопросом.

– Знаете, док, на меня подействовал один случай... Тишина... Понимаете, тишина... Луиза-Габриэлла у меня – довольно шумный ребенок и меня стали настораживать длинные периоды затишья, которые пришли в наш дом вместе с Джессикой... В конце-концов, я... Я как-то пересилила себя и – никогда раньше я не делала этого – подкралась к дверям детской и...

Мне до сих пор было стыдно вспоминать это. Вот и сейчас – я густо покраснела всеми своими веснушками и беспокойно завертела головой на крахмальной наволочке плоской подушки, подсунутой мне под голову. Мне неприятно было вспоминать, как тогда я быстрым и бесшумным – о, как мне хотелось тогда, чтобы это мое движение было бесшумным! – рывком отворила тяжеловатую, декоративно-дубовую дверь и...

– И?.. – вежливо подтолкнул, зависший на мертвой точке, маховик милейший доктор Горфилд.

– Да, понимаете, доктор – я не увидела ничего особенного: Лу и Джессика лежали поверх одеяла. Вытянувшись и закрыв глаза. Они даже не шелохнулись, когда я... ворвалась... Когда я вошла к ним. Мне пришлось два раза спросить Лу, чем это они заняты. А когда Лу – не открывая глаз – ответила: «Не бойся, ма, мы играем. В Смерть. – Я опешила. – Мы просто лежим и представляем, что нас нет... – продолжала Лу, не открывая глаз. – Совсем-совсем нет. И никогда, может быть и не было... Знаешь, ма – это не страшно... Совсем-совсем...»

– Я, должно быть, была слишком взведена чем-то перед этим, док... – я отвела глаза от обрамленных стальной оправой легких, почти незаметных очков доктора. – Но со мной... Со мной случилась истерика тогда... Лу получила пощечину – а я ведь никогда не бью ее, док, никогда – Джессика полетела в угол, а потом мы с Лу долго плакали друг у друга в объятьях и она объясняла мне, как она любит маму – и папу тоже – и что она совсем не хотела так пугать маму... А я тоже просила у нее прощения и... Ну, одним словом, безобразная вышла сцена, доктор... Но... Потом снова, временами в доме становилось тихо... И я уже не могла себя заставить тихо ступить на лестницу и подняться вверх – к детской...

– Это стало повторяться чаще? – доктор наклонил голову набок. – Эти... игры? Они приобрели характер м-м... мании?

– Нет, доктор... Они – эти приступы тишины повторились с тех пор раза три-четыре... Ну пять – от силы. За полтора месяца... Но они очень больно... Очень больно кольнули меня в сердце, если можно так выразиться... Это было нечестно со стороны Лу – снова взяться за это – после тех слез и тех... Ну – вы понимаете... И потом...

– И потом?..

– Потом, не примите это за манию, доктор... потом я заметила... Нет, – я решила, что буду честна до конца, – нет, сначала МНЕ СТАЛО КАЗАТЬСЯ, что они, стоит мне войти, меняют тему разговора...

Я подавила очередную попытку доктора прервать мое повествование и продолжила:

– Я, однако, долго грешила на свою мнительность. И решила проверить... Я все-таки снова преодолела себя и снова... Господи, какой, однако, идиоткой я чувствовала себя, когда, поцеловав Лу на ночь и протопав по лестнице вниз, возвращалась на цыпочках к ее двери, сбросив туфли и стараясь не скрипнуть ступенькой. И, знаете, доктор, меня ждал удар...

Тут я прервалась. Достаточно трудно было в доступных выражениях объяснить тот ледяной ужас, который испытала я тогда, у двери, сначала слушая этот странный прерывистый монолог дочери:

– Я не понимаю, Джессика, чего ты? Ты почему?

А потом – на пороге, отворив дверь...

Снова, как наваждение это – тяжелая, навощенного дуба дверь, которую я открываю кошмарно быстрым и кошмарно бесшумным движением. Или это и был кошмар – морок... Сон...

Нет, ничего страшного там не было.

Просто Лу понимающим уже взглядом смотрела на усаженную на полке в расслабленной позе куклу, и обе они заговорщицки прижимали к губам указательные пальцы. И обе одновременно опустили руки и обратили ко мне свои взоры: Лу – встревоженный, детский, не знающий еще, каким стать – озорным или виноватым, Джессика – стандартный, фарфорово-жизнерадостный взгляд, коим и должно было быть наделено создание из пластика, микросхем и соединительных проводков...

Не помню, что я там прощебетала Лу, неловко чмокнув ее в растерянную мордочку. Помню, вот, что я как-то нелепо, заискивающе, поправила Джессику на ее полочке, подавив в себе желание свернуть набок изящную шейку мини-робота, и выскочила, словно ошпаренная, в коридорчик второго этажа нашего такого нового и такого благоустроенного дома, ставшего вдруг гнездом такой странной птицы... Ту ночь я проспала зыбким, все время прерывающимся сном.

Я как могла пересказала доку этот эпизод. И еще другие, тоже не делающие мне, в общем-то, чести как матери-родительнице. Нет, я как-то не смогла подвигнуть себя на систематическую слежку за малолетним ребенком и его игрушкой. Но что было, то было – тревожные пробуждения посреди ночи от ощущения, что то ли в дом забрались воры, то ли просто кто-то прошел по моей могиле. Пробуждения, заканчивавшиеся долгими предрассветными бдениями, то притулившись на краю пустой ванны – с сигаретой и непонятно-тревожной душой, то у дверей детской, где я напряженно вслушивалась, рассчитывая услышать – ЧТО?

И несколько раз я слышала – отрывки непонятных, безобидных вроде бы разговоров, которые вел полусонный голосок Лу и хорошо артикулированный, с теплыми интонациями, но с каким-то ночным, неуловимо-зловещим оттенком голос куклы Джессики. А еще были их прогулки, с которых Лу возвращалась, обычно волоча Джессику за руку и становясь какой-то чужой. Слегка. И ее странные, на танцы эльфов похожие, игры вечером, среди сосен, совсем недалеко от дома, и совсем, вроде бы нестрашные.

Я остановилась. Доктор Горфилд определил это как сигнал – разрешение вступить в разговор и повел свою партию.

– Так, – он энергично выбил свой Данхилл в тяжелую керамическую пепельницу, – давайте, дорогая Тамара, – вы разрешите вас называть по имени? – давайте моя дорогая, почетче сформулируем вашу мысль. Можете вы, положа руку на сердце, сказать, что ваша дочь изменилась к худшему под действием... скажем так – под действием общения с куклой производства «Ультимэйт Нолидж»?

– Знаете, док, – подумав, сказала я, – ей-Богу, на суде я не знала бы, что сказать – если бы мне действительно взбрела в голову дурацкая мысль судиться с УН. Их адвокат в два счета докажет, что кукла-то пошла на пользу... Нет, действительно, Лу прямо на глазах выросла – в интеллектуальном смысле, я имею ввиду... Заметно лучше стала учиться, и, знаете, у нее появилось такое... ну такое нормальное честолюбие... Здесь ведь вот еще какое дело, док, – среди ее подруг – те самые трое или четверо, семьи которых позволили себе приобрести Джессик. И это, оказывается, очень повышает статус ребенка в его кругу... У них образовался даже своего рода клуб. Такое слегка тайное общество держательниц Джессик...

– Девочки любят секретничать...

– Да... В общем, Джессика порядком поддержала мою дочь. Особенно в смысле престижа. Вы знаете, в местное общество не так легко вписаться...

– Ну, я думаю, что не последнюю роль играет и теперешний имидж вашего супруга. Полет «Кроун-Орбитера» привлекает все большее внимание. Вас еще не узнают на улицах?

– Пока только паренек-китаец из пиццерии. Здесь мало ходят по улицам. Город лимузинов и доставки на дом... А Лу не любит хвастаться папой.

– У вас, как мне кажется, вполне благополучные отношения в семье?

– Вполне... Только Лу стала меня беспокоить...

– Так чем же именно?

– Я бы сказала так – тень какая-то легла между нами... Да, можно сказать, что она стала самостоятельнее, но... Но она и всегда была самостоятельной и своенравной девочкой. Но раньше ей всегда требовалось что-то вроде моего благословения, что ли... Когда она затевала что-нибудь серьезное – по ее, детским меркам, разумеется... Даже если она и не собиралась слушаться моих советов, она хотя бы спорила со мной. А теперь я перестала быть ей нужна. Она сама решает и сама делает.

– Что, например?

– Например, отправляется на пикник с Моникой и ее родителями. И с Джессикой, разумеется. В сосны, совсем недалеко. И семья Моники – милейшие люди. Но меня она просто ставит в известность по телефону.

– Ваша дочь просто становится самостоятельной, и вы это немного болезненно воспринимаете. Может быть.

– И еще – она сняла моих собак... – несколько нелогично добавила я.

– Простите, каких собак?

– Ну, знаете, у меня есть... была дурацкая довольно привычка – я покупаю картинки с изображениями собак. Ну, календари, пластиковые и гипсовые барельефы. Иногда – статуэтки. Ну и дарила их Лу. Я понимаю конечно, что это – не верх художественного вкуса, но у нас с Лу было какое-то взаимное понимание – мы часто подшучивали над этими моими подарками, как-то обыгрывали их в наших разговорах, имена давали этим тварям и всякое такое... Теперь я стала замечать, что эта тема как-то выпала из нашего общения... И эта тема, тоже, лучше сказать... А потом я стала находить их – эти мои подарки в кладовке. И среди мусора – тоже. Она их все поснимала со стен детской. И ни словом не обменялась со мной об этом. Меня это...

– Расстроило...

– Расстроило. И потом – эти сны... Наверное, именно когда я поняла, что Лу выбрасывает этих собачек, я и стала видеть эти сны...

– Простите, вы не можете хотя бы приблизительно определить, когда это началось?

– Дело, дело в том, доктор, что я... я даже не могу сказать – сколько их было, этих снов – ну, хотя бы один или несколько... Я... Я их ВСПОМИНАЮ. Вдруг где-то посередине дня... Дома или в магазине... Или вообще... Вдруг мне что-нибудь напоминает... И я вспоминаю сон, который видела не помню когда... Во всяком случае, не было такого, чтобы я просыпалась в холодном поту... Во всяком случае, этого я тоже не помню... И никогда ничего такого не вспоминала, проснувшись утром...

– Так... Ну и что же это было?

– Это... Это напоминало мои ночные бдения, только... Только во сне Лу звала меня... Или мне казалось, что она зовет меня... И дальше – я по пустому дому, по странно как-то освещенной лестнице – света я почему-то не включаю в этом... сне – поднимаюсь к спальне Лу. И по мере того, как я подхожу к ней, все сильнее из-за нее сочится странный такой, вроде лунного, свет – какое-то... какие-то звуки – заклинания, что ли или причитания... И какое-то подобие музыки, и... Ну, в общем, я как заколдованная, еле переставляя по ледяному полу ноги, вхожу в комнату и непонимающими глазами смотрю на такой вот странный.