Некоторые считают, что Павел не менее важен для христианства, чем сам Иисус. И у Бонапарта была потенция, способная созидать новую религию, - ведь он грезил об этом! Написал же в юности трактат о счастье человечества! Спустя годы Талейран покажет ему эту рукопись, и повелитель бросит ее в огонь.
Павел - бунтарь. Первый протестант, носитель истинной веры. Что было бы, не приобрети христианство этого прежнего яростного гонителя своего? Не захирело бы, как слабый росток? Как малы против него остальные апостолы, и как велик он! Его энергия обратила в христианство полсвета!
Неистовый и милый Павел! Как не восхищаться его необузданной энергией, добротой и искренностью?
Он презирал тленность и создавал новые миры. Он не видел живого Иисуса, но знал о нем как будто больше всех его учеников, вместе взятых. Он стремился к великим целям и не позволял мелким людям сбивать себя с правильного пути. Он вышел не из рыцарского сословия, но его храбрости могли бы позавидовать многие лидеры Запада - а одним из них скоро будет желтолицый и страдающей чесоткой молодой человек с горящими глазами, который сейчас полосует хлыстом песок, гневаясь на непредвиденные задержки на пути в Индию.
Сколько раз его заковывали в кандалы, бросали в тюрьму, издевались, он страдал от голода и холода, пускаясь в опаснейшие путешествия, терпел кораблекрушения, подвергался преследованиям, избиению камнями и в полной мере познал людскую глупость и низость. Но верил в свою Звезду, в великую награду на небесах, - как верит в свою Звезду и этот грозный воитель!
В минуту откровенности он как-то признался, что без веры в бессмертие не стал бы рисковать и вел бы тихую жизнь городского ремесленника со всеми ее незатейливыми радостями. Но от этого его образ становится лишь милее и привлекательнее. Ремесло обойщика выручало его, помогая зарабатывать на пропитание. Он не хотел быть никому обузой, сидеть на чьей-либо шее, несмотря на то, что великая миссия многократно оправдала бы малую толику хлеба насущного. Мы не знаем, какой была его награда на небесах, но земное человечество помнит этого апостола новой веры.
Было ли то знаменитое видение Иисуса в облаках на подходе к Дамаску? Что испытал он в те минуты, когда приближался к домам своих будущих жертв, он, тогда еще сторожевой пес Ветхого завета, адепт иудаизма? Отчего произошел тот внезапный обморок, какая духовная аура поглотила его? Что человечеству за дело до того, что по пыльной дороге Ближнего Востока бредет некий путник? Как много в мире таких путников, но как мало событий, подобных происшествию на подступах к Дамаску!
«Что ты гонишь Меня, Савл?» - якобы произнес Сын Человеческий. И он стал рабом, самым свободным из Его рабов. Христиане в Дамаске выходили его, как добрые лекари, и он проснулся их братом.
Как хорошо познал он пути, ведущие к Иерусалиму, дороги Малой Азии, Греции, Македонии, Кипра и других частей великой римской империи! Он хорошо знал устои царства земного. И именно поэтому никогда не пытался поколебать их. Власть кесаря - от Бога!
Вот он выходит из ворот Иерусалима вместе со своим верным спутником Варнавой, скромнейшим существом, полностью в нем растворившимся и способствовавшим воссиянию апостольской звезды, - человеком, принесшим в жертву необузданному честолюбию свое добродетельное «я», и начинает мерить неутомимыми ступнями тысячелетнюю дорогу.
Куда он направляется? Сам пока не знает. Ждет откровений от Господа, и тот дает их, во сне ли, наяву ли. Что ждет его впереди? С каким сопротивлением, с какими закостеневшими мозгами и звериными предрассудками столкнется на пути? Иерусалим и Дамаск, Рим и Афины, Фессалоники и Коринф, Эфес и Антиохия слышали его порывистую и картавую речь.
Вот он в Афинах, колыбели европейской культуры. Что делать, с чего начать проповедь? То, что он собирается сказать язычникам, можно сравнить лишь с вестями с других планет. Но он собирается обратить их в свою веру - не больше и не меньше! Заходит в храм и в смущении останавливается. Не побьют ли его, не прогонят, как чужого, как пришельца, осмелившегося нарушить олимпийский покой философов и возвышенных поклонников прекрасных античных богов? Про какого галилеянина он собирается им рассказать? У философов пока есть все основания надменно игнорировать не слишком складные речи плохо одетого чужестранца. Но пройдут десятилетия, и олимпийские мудрецы будут вышвырнуты с кафедр, а их мантии наденут его идейные наследники.
Первые речи остаются непонятными, но некоторые заинтересовались и соблазнились. Это те, которые затем образуют тело новой церкви. Это их будут жечь на кострах, поджаривать на раскаленном стуле, мучить на дыбе, бросать львам на съедение. А сейчас они лишь соблазнились и готовы слушать еще. Почва под его ногами твердеет - он расцветает! И обретает вдохновение и божественное красноречие. Он начинает священнодействовать.
Готовясь к ответственным акциям, они с Варнавой разучивают несколько ловких фокусов, которые пленят легковесных, доверчивых азиатов и греков. Но чем был бы мир без этих невинных фокусов? Поистине, он держит в руках будущее! Он целиком обращаешься в глагол Божий и созидает духовные основы великой цивилизации!
По его следам пошлют разрушителей великого творчества, верных хранителей Моисеева Закона, считающих его еретиком и исчадием сатаны. Но тело новой церкви уже живет. Младенец обособлен от тела матери.
А его поклонники стали подданными Господа. У них более нет отечества, их отечество - Царствие Небесное! Пусть мир рушится! Что значит это крушение для наследников жизни вечной?
Он снова движется навстречу стихии. Если бы Атлантида еще существовала, он обратил бы в христианство и ее обитателей.
Вот он на палубе корабля. После временной размолвки с Варнавой его сопровождают другие преданные сотрудники - Лука (он напишет самое поэтичное Евангелие), Тит и Тимофей.
Если Богу угодно, он идет на уступки. Тринадцатый Апостол обязан помириться с учениками Иисуса, и делает это. Он согласен на обрезание юного Тимофея, а во время последнего пребывания в Иерусалиме идет на унизительный обряд иудейского покаяния. Ему обривают голову и подвергают заточению в храме. Несмотря на все уговоры учеников, он соглашается на страшные испытания, дав заковать себя в кандалы. Его душа ничуть не пострадает от этого, но тело уже никогда не освободится.
Он исполнил вселенский долг, испив чашу людского гнева и непонимания. Как расставались с ним ученики, которые предчувствовали, что больше не увидят любимого учителя! Была ли в их жизни большая печаль, чем расставание с тем, кто наполнил их жизнь божественным смыслом?
Но даже в кандалах он творит чудеса. Его опыт морских странствий и кораблекрушений спас пассажиров судна, среди которых по счастью был и он. Перед его обаянием не устояли и римские легионеры.
И это он питает духовные революции, добродетельное бунтарство, направляет руку Мартина Лютера.
Когда цивилизация «заплывает жиром», кичится достатком и плотским благополучием, когда торжествует дух Петра, является он, мировой непоседа. И снова воинство Христово надевает доспехи и идет в неведомые дали в поисках Царствия Небесного.
Однако Риму, в то время униженному Бонапартом, всегда был милее «староста учеников Иисуса» - святой Петр. Павел владел сомнительным титулом Апостола язычников, а Петр всегда «шел в русле».
Кто мог сбить его с правильного пути? Семья и отечество - дела земные, и он не удалялся от них! Павел безбрачен, а галилейский рыбак был добрым семьянином. Незаурядность вызывает недоверие, Петр же ровен и понятен.
Но с этими бунтарями - сплошные хлопоты! Как поступать, оказавшись меж двух огней? Как примирить спорщиков? Когда две доктрины сходятся в лобовом столкновении, как вести себя добродушным рыбакам? Оказывается, не нужно разрешать споров немедленно, Соломоново решение порой бывает самым мудрым! Пусть они переживут себя, эти споры и казавшиеся неразрешимыми противоречия. Поистине, он - хороший ученик Иисуса. Тот, видя безысходность спора самовозвышающихся честолюбий, поднимал в воздух ребенка и говорил: «Вот - наибольший!» Боги всегда пытались помирить людей, - увы, так пренебрежительных к их заботам!
Воспоминания Наполеона о походе в Сирию, написанные на Святой Елене (то есть во время подведения жизненных итогов), не содержат «лирических отступлений» на данную тему.
Там - в святом заморье - ему, окруженному толпами врагов, было не до апостолов. Но письма своей Беллилот он направлять успевал.
Бонапарт обнадежил и евреев.
22 мая 1799 года парижская газета «Монитёр» напечатала следующее сообщение: «Бонапарт опубликовал прокламацию, в которой он приглашает всех евреев Азии и Африки стать под его знамена, чтобы восстановить древний Иерусалим. Он вооружил большое число евреев, и их батальоны наступают на Алеппо».
Безусловное преувеличение! Бонапарт составил прокламацию к евреям как бы из Иерусалима (хотя он туда не дошел), но обстоятельства вынуждают его заниматься войной, а не политикой.
«Прокламация к Еврейской нации. Штаб-квартира. Иерусалим, 1 флореаля (20 апреля 1799 года) VII года Французской республики.
От Бонапарта, главнокомандующего армиями Французской Республики в Африке и Азии, - законным наследникам Палестины: Израильтяне - уникальный народ, на протяжении тысячелетий лишенный земли своих предков, отнятой завоевателями и тиранами, но не утративший ни своего имени, ни национального существования! Внимательные и беспристрастные наблюдатели судеб народов, даже если они не обладают провидческим даром Израиля и Иоиля, убедились в справедливости предсказаний великих пророков, возвестивших накануне разрушения Сиона, что дети Господа вернутся на родину с радостным восклицанием и «они найдут радость и веселие, а печаль и воздыхание удалятся» (книга пророка Исайи, 35, 10).
Восстаньте в радости, изгнанные! Эта беспримерная в истории война начата во имя самозащиты народом, чьи наследственные земли рассматривались его врагами в качестве добычи, которую лишь надо разодрать.
Теперь этот народ мстит за два тысячелетия бесчестия. Хотя эпоха и обстоятельства кажутся малоблагоприятными для утверждения или хотя бы выражения ваших требований, это война, против всяких ожиданий, предлагает вам достояние Израилево.
Провидение направило меня сюда во главе молодой армии, ведомой справедливостью и несущей победы. Моя штаб-квартира развернута в Иерусалиме, а через несколько дней я буду в Дамаске, близость которого не будет более угрозой для города Давида.
Законные наследники Палестины!
Великая нация, не торгующая людьми и странами подобно тем, кто продал ваших предков всем народам, не призывает вас отвоевать ваше достояние. Нет, она предлагает вам просто взять то, что она уже отвоевала, с ее помощью и с ее разрешения оставаться хозяевами этой земли и хранить ее наперекор всем врагам.
Поднимайтесь! Покажите, что вся мощь ваших угнетателей не смогла убить мужество в наследниках героев, которые сделали бы честь Спарте и Риму.
Покажите, что два тысячелетия рабства не смогли удушить это мужество.
Поспешите! Настал час! Пришел момент, который не повторится, может быть, еще тысячу лет, - потребовать восстановления ваших гражданских прав, вашего места среди народов мира.
У вас будет право на политическое существование - как нации в ряду других наций. У вас будет право свободно славить имя Господа Бога вашего, как того требует ваша религия (книга пророка Иоиля, 4, 20)».
Эпоха и обстоятельства действительно оказались «малоблагоприятными». И к чему Бонапарт хотел призвать людей? Ни к повторению ли трагедий двухтысячелетней давности?
Тогда, в начале новой эры, через несколько десятилетий после событий на Лысой горе, произошло роковое антиримское восстание. Ему суждено было предопределить второе изгнание еврейского народа.
Иисус Христос был объявлен лжепророком. Его имя запрещено произносить вслух. Фарисеи создали атмосферу подлинного бешенства.
Фанатизм идеологов способствовал бессмысленному мятежу. Повстанцы прогоняют римские легионы и празднуют победу. Фарисеи, почуяв, чем это грозит, тихо уходят из Иерусалима. Чуть раньше был другой исход - христианский.
Рим направил свежие легионы. Молодой полководец Тит, сын будущего императора Веспасиана и сам будущий император, принял от отца руководство операцией. Понимая, что дело будет нелегким, он предлагал иудеям условия почетной капитуляции, но получал в ответ лишь надменные и презрительные отказы. Город был взят в кольцо.
Иудейские пророки убеждали народ, что ничего плохого произойти не может, ибо иерусалимский храм находится под особой защитой Бога Иеговы. Вера была столь сильна, что даже те, кто мог еще бежать из города, не делали этого.
Повстанцы сражались с небывалой решительностью. Временами Тита охватывало уныние. Ни пустая ли это затея? Быть может, Бог и впрямь здесь участвует?
Но когда камнеметные осадные машины римлян стали бить по стенам храма, священный ужас охватил воинов богоизбранного народа. Храм загорелся. Находившийся внутри здания пророк провозгласил, что сейчас наступит чудесное спасение. Проходили страшные минуты, пламя пожирало внутренности храма. Господь медлил.
Шесть тысяч женщин, детей и стариков, спрятанных в святая святых столицы мира, ждали исполнения пророчеств, пока пламя не поглотило их всех. Римляне не щадили никого, священники сражались до последней крайности. Главари отступили к Сиону - самой высокой части города, но сопротивление было недолгим.
Многомесячная осада города завершилась полным его разрушением. Там, где было еврейское святилище, римляне водрузили своих орлов. Тит с триумфом въезжает в Рим, неся побежденную Тору - главный трофей.
В ходе сирийской кампании Наполеон действовал с жестокостью не меньшей, чем римляне. Но после стольких успехов все вдруг пошло по самому плохому сценарию. Успей Бонапарт подойти к крепости Сен-Жан-д'Акр до 15 марта, он бы быстро ее взял. Но он пришел туда 18 числа, и то была роковая потеря времени.
Англичане захватили французскую флотилию, перевозившую половину осадного парка. Сирийская армия Бонапарта попала под огонь собственной артиллерии.
Царственная голова
Франция ждет и волнуется.
В каких песках затерялся наш Бонапарт, от которого давно нет известий?
Император Павел, по восшествии на престол, отказался было от участия в коалициях и искал сближения с Францией, но вскоре переменил виды. А захват острова Мальта воспринял, как личное оскорбление (его посланник был выслан, причем французы объявили, что всякий русский корабль, появившийся близ Мальты и Ионических островов, будет потоплен).
В декабре 1798 года Россия заключила союз с Англией, Турцией и Неаполем, чтобы совместными силами покарать державу, в которой, как выразился Павел, «развратные правила и буйственное воспаление рассудка» попрали закон Божий и повиновение установленным властям.
Отечество в опасности! Австрийцы, поставленные героем на колени, вновь собрали грозные армии. Им помогает старик Суворов. Что, если он завладеет южными городами и двинется на Париж? С новой силой вспыхнут гражданские войны - гибель неминуема!
Нам не хватает Бонапарта. Где же он? Увяз в стычках с какими-то пашами и беями, имена которых ничего не говорят нашему слуху!
А если он ранен, убит?
Директория, и желавшая, и боявшаяся возвращения героя, замыслила соединить французские и испанские флоты и освободить Бонапарта из заморской ловушки, но проект провалился в самом начале.
Министр иностранных дел Талейран, «царственная голова» (выражение академика Тарле), предложит другой план.
В сложившейся ситуации он не увидит иного выхода, кроме как спасти Республику ценой капитуляции Восточной армии!
В условиях войны с Портой необходимо использовать возможности испанской дипломатии и предложить туркам и англичанам вернуть воинов Бонапарта на вражеских судах. Безусловно, это повлечет за собой выполнение ряда унизительных условий. Бонапарту придется взять обязательство не поднимать оружия против врагов Франции. Но, это та цена, которую следует платить, раз Отечество в опасности!
Директория согласилась. К осени 1799 года Талейран передаст министерский портфель Шарлю Рейнару, и тот «почти под диктовку директоров» напишет удивительное письмо Бонапарту: «Исполнительная Директория ждет Вас, генерал, - Вас и Ваших храбрецов… Она уполномочивает Вас, для обеспечения скорейшего Вашего возвращения, принимать все военные и политические меры, какие только подскажут Вам Ваш гений и события».
Это был карт-бланш: Бонапарт может делать все, что угодно - вступать в переговоры, капитулировать, но… вместе с армией!
Это был крик о помощи. Республика имела хороших генералов. Каждый из них одержал по одной-две победы, а у Бонапарта их двадцать, тридцать, сто! И ни одного поражения!
Впрочем, письмо не достигло и Средиземного моря.
Каффарелли штурмует крепость
Славный Каффарелли не унывал.
Подумаешь, потеряли несколько пушек! Но полевых орудий вполне достаточно, чтобы сокрушить еще одну крепость. К тому же есть мортиры и трофейные орудия. Он разработал инженерный план осады, предложив взламывать крепость в восточной ее части, как наиболее уязвимой.
«Во-первых, потому что над ним (восточным фасом) господствует, хотя и несколько издалека, гора Мечети; во-вторых, потому что другой фас - северный - находится под обстрелом орудий, стоявших во дворце паши; в-третьих, потому что к нему легче подойти. Если пробить брешь в куртине (а куртина - это часть вала между двумя бастионами), то придется либо окопаться между двумя башнями, что сопряжено с большими трудностями и потерями, либо войти в крепость, не окапываясь, что рискованно. Если проделать брешь в башне, то коль скоро армия овладеет ею, у нее будет обеспеченный выход в город.
Он предложил пробить брешь в большой башне: 1) как в наиболее удаленной от моря; 2) как самой большой и высокой, господствующей над всей крепостной оградой и всем городом; 3) как расположенной наиболее близко к акведуку, который должен был послужить плацдармом и параллелью. Верно, говорил он, что проделать брешь в кладке этого древнего сооружения будет более трудно, но 12-фунтовых пушек достаточно, чтобы пробить ее; со взятием же этой башни крепость падет сама собой; задача состоит не в том, чтобы взять Акру, а в том, чтобы взять ее, не потеряв при этом армии; потери очень быстро достигнут 7000-8000 человек, если пойти на риск боев с турками на улицах и в домах», - писал Наполеон.
Однако форт оказался крепким орешком. Его защищали пожилой босниец, бывший раб Джеззар-паша («мясник») и 35-летний Сидней Смит, пожалованный в рыцари шведским королем Густавом Третьим.
Смит был захвачен французами и посажен в парижскую тюрьму за пиратство. Освободил его третий участник обороны крепости. Встреча с этим человеком станет крайне неожиданной для Бонапарта. То был эмигрант-роялист Филиппо, его однокашник по Парижской военной школе, предавший родину.
Оба учились в классе профессора Монжа. Оба в один и тот же день держали экзамен у Лапласа и одновременно начали службу в артиллерии. После революции Филиппо эмигрировал, затем вернулся во Францию осенью 1797 года. После побега сэра Сиднея Смита из Тампля он получил чин полковника английской службы и был направлен в Левант.
Осаждавшие взрывали мины, устраивали ложементы, предпринимали три штурма, неся потери, проникли в крепость и некоторое время оставались там, но это не привело к конечному успеху.
Осажденные делали многочисленные вылазки, гибельные для них, взрывали мины, также устраивали ложементы и получали подкрепления с моря, которые не только восполняли убыль, но и увеличивали их силы.
Бонапарт торопился, однажды послал людей на стены с короткими лестницами, но французы были отброшены.
Во время попытки взрыва большой башни вождь едва не погиб, но охрана заслонила его телами.
Каффарелли, ничего не достигший «подземной войной», призадумался. Стены оказались слишком крепкими, мины нейтрализовывались контрминами, а снаряды заканчивались. Бонапарт стал платить премии за каждое ядро противника, принесенное солдатами.
«Парк платил по 5 су за ядро; солдаты принялись за поиски и за несколько дней доставили 300 ядер обоих калибров; когда же они не смогли больше находить их, солдаты измыслили другие способы добычи; они обратились к кипучим страстям английского коммодора и прибегли к различным хитростям, чтобы разжечь их; то они высылали всадников гарцевать на взморье; то они тащили на дюны бочки и фашины, принимались копать землю, словно сооружали батарею; иногда они также ставили на рейде, близ берега, баркас, который доставили из Хайфы. Как только сэр Сидней Смит замечал, что противник предпринимает какие-то действия под дулами его орудий, он снимался с якоря, шел на всех парусах к берегу и выпускал ядра, которые подбирались солдатами. Вскоре парк был снабжен ими в изобилии», - вспоминает Наполеон.
Возникла ситуация «равновесия». Стороны привыкли друг к другу. «Мы часто купались в море, - пишет Бурьенн, - и иногда англичане, вероятно, будучи навеселе, стреляли по нашим головам; сколько мне известно, это ни разу не причинило нам беды и, уверенные в том, что они не могут в нас попасть, мы почти не обращали на них внимания. Это нас даже забавляло».
Новые полчища пехоты и кавалерии прибыли для помощи осажденным. И французы одерживают феерическую победу у горы Табор, одну из наиболее ярких и эффектных за всю историю войн.
Клебер пошел вслед за Жюно, посланным на разведку у Тивериадского озера, и попал в тяжелое положение. Дамасская армия окружила его на незнакомой местности. Бонапарт вовремя узнал об этом и повел дивизию Бона на помощь товарищу.
Зайдя в турецкий тыл, Бонапарт, как никто другой умевший выбрать лучший психологический момент для нападения, пору раз выстрелил из пушек и дополнил эту демонстрацию меткими ружейными залпами из своего каре. Тем самым он обратил азиатские толпы в позорное бегство. Под хохот французов мамелюки Ибрагим-бея, кавалерия и пехота Дамасского паши устремились к реке Иордан. Несколько тысяч воинов утонули.
«Наполеон взошел на эту гору, имеющую вид сахарной головы и господствующую над частью Палестины. Это сюда, если верить некоторым легендам, диавол перенес Иисуса Христа и предложил ему всю страну, которую можно видеть оттуда, если он поклонится ему», - рассказывает Бонапарт.
Несмотря на эту победу, его настроение не улучшилось. Как обычно, он целиком и полностью - в завтрашнем дне. И пока крепость не взята, он - несчастнейший из людей.
Дело принимало серьезный оборот. Он обращается к «Звезде» и умоляет не оставить его в трудную минуту. Что делать? Можно взять Дамаск за пару дней, но следует ли так рисковать, разбрасывая части малой армии на широком пространстве?
18 апреля Наполеон устроился на покой в Назаретском монастыре. Солдаты побывали на месте, где Юдифь отрубила голову Олоферну, и восхищались чудом «в Кане старой». Они присутствовали при органном исполнении «Те Deum». Монахи-францисканцы (испанцы и итальянцы) показали им грот благовещения, где богоматери явился ангел Гавриил. В монастыре разместили раненых, монахи ухаживали за ними. В погребах нашлось хорошее вино.
Бонапарт возвращается к крепости. Солдаты вновь паникуют - чума поразила еще 270 человек.
Два 80-пушечных корабля хозяйничают в бухте, подвозя подкрепления. В самой крепости Филиппо и группа английских моряков оказывают квалифицированную помощь «мяснику».
Джеззар-паша был на виду, вдохновлял янычар и платил звонкой монетой за каждую голову «неверного».
Несколько раз он был на грани отчаянья. В конце марта Джеззар погрузил на суда свои сокровища и жен, затем отправился на корабль и оставался на его борту всю ночь. Ожидали штурма и взятия крепости, но французам не удалось сделать решающего усилия.
К концу апреля «мясник», не надеясь более удержать город, стал обдумывать план эвакуации. И тут Филиппо, руководивший обороной, дал дельный совет. Он сказал паше: «Вы превосходите противника своей артиллерией; ваш гарнизон на треть сильнее осадной армии; вы можете потерять столько же людей, не подвергаясь при этом опасности, так как вместо одного убитого вы получите трех новых солдат. Стоящая перед вами осадная армия насчитывает теперь не более 6000-7000 человек, поскольку часть ее используется для наблюдения на Иордане или же несет гарнизонную службу в Яффе, Хайфе, Газе, Аль-Арише или, наконец, сопровождает караваны. Если бы ваш гарнизон был столь же дисциплинированным, сколь и отважным, я предложил бы вам посадить большую часть его на суда и высадить близ Набуллуса, чтобы вести военные действия на тылах французской армии и тем заставить противника снять осаду; но те примеры, которые каждый день показывают нам различные вылазки, пример Дамасской армии, разбитой на Ездрилонской равнине горстью людей, убедительно свидетельствуют о том, каков был бы исход подобного предприятия. У вас остается одно средство спасения - идти на врага, пользуясь линиями контратаки. У вас есть рабочие руки, в изобилии имеется инструмент, тюки хлопка и шерсти, бочки, лесные материалы, мешки для песка - в этой войне преимущество будет на вашей стороне; она утомит осаждающих, будет им стоить больших потерь, а это подорвет их силу, поскольку у них нет никаких источников пополнения; тогда по прибытии Родосской армии вы сможете заставить их снять осаду».
Этот проект был принят Джеззар-пашой. Осажденные выиграли еще пятнадцать дней, что дало им возможность получить помощь.
Смертельно ранен человек, являвшийся душой экспедиции, - ученый и инженер Каффарелли. Ему оторвало руку.
Он умер, «произнося очень яркую речь о народном образовании и отсутствии надежды на успешное функционирование центральных школ и вообще системы, которой придерживались до этого времени».
Напоследок Каффарелли попросил «любезного Бурьенна», чтобы тот прочитал ему предисловие Вольтера к «Духу Законов» Монтескье.
Луи Мари Жозеф Каффарелли дю Фальга. «Отечество потеряло в нем одного из самых славных своих защитников, общество - добродетельного гражданина, науки и искусства - отличного ученого, инженеры - начальника, исполненного знаний и способностей, солдаты - товарища по оружию, полного храбрости и деятельности, опытность - одного из лучших своих генералов», - писал Александр Бертье.
Погибнет и молодой, талантливый ученый Сэй, командир инженерного батальона. Он был ранен ядром в руку, а затем умер в Кесарии после ампутации.
Пали в боях дивизионный генерал Бон, бригадный генерал Рамбо, нашел свою смерть адъютант Бонапарта Круазье, без нужды взошедший на батарею.
«На этом месте, - пишет Бурьенн, - высокий рост его привлекал на себя без пользы выстрелы неприятельские.
- Круазье, сойди, приказываю тебе: тут тебе нечего делать! - закричал ему Бонапарте громким, повелительным голосом.
Круазье продолжал стоять, ничего не ответствуя; через минуту пуля прострелила ему правую ногу. Отнятие оной не казалось необходимым. В день отъезда его положили на носилки. Шестнадцать человек несли его попеременно, сменяясь по восьми».
Ранены Ланн, Дюрок, капитан Евгений Богарне, задет и сам Наполеон.
Некоторые генералы (говорили даже о Доммартене) были напуганы планами Бонапарта двинуться на Персию и Индию, и не очень усердствовали.
Чума свирепствовала и в крепости. От солнечного удара умер Филиппо.
«Это был человек ростом в 4 фута 10 дюймов, но крепкого сложения, - вспоминал Наполеон. - Он оказал важные услуги, однако на сердце у него было неспокойно; в последние минуты жизни он испытывал сильнейшие угрызения совести; он имел случай раскрыть свою душу французским пленным. Он негодовал на самого себя за то, что руководил обороной варваров против своих; родина никогда не теряет полностью своих прав!»
Хотя половину осадной артиллерии все же удалось доставить до места, сумма отрицательных факторов для Бонапарта превысила допустимый предел.
Казалось, что к маю 1799 года Египет, после успехов Дезе, был окончательно покорен. Ни тут-то было! Поступили известия о новом грозном восстании, которое возглавил некий Мавла-Мухаммад, магрибинец, провозгласивший себя «Аль-Махди», то есть спасителем и вождем, призванным установить на Земле справедливость. Он быстро приобрел множество сторонников и окружил себя учениками. Мавла-Мухаммад заявил, что пушки и ружья французов не подействуют на тех, кто встанет под его знамена. Более того, при виде этих людей с твердыми убеждениями французы побросают оружие и станут беззащитными.
Толпы мятежников овладели Даманхуром и истребили французский гарнизон. Полковник Лефевр выступил из форта Рахмания с малым отрядом (Бертье говорит о двухстах солдатах, Наполеон о четырехстах) и вскоре был окружен фанатиками. Лефевр построил батальонное каре, выдержал неравный бой, истребил множество повстанцев («поражал их до 6 часов вечера», - уточняет Бертье) и вернулся в форт.
Даманхур был сожжен. Доверие к магрибинскому вождю упало, но страна вновь была охвачена мятежом.
«Природа восстания, - напишет Бонапарт Директории 19 июня, - заставила меня ускорить возвращение в Египет».
К тому же, в ходе бесед с Филиппо, регулярно происходивших в траншее, он узнал об образовании новой европейской коалиции против Франции.
Он более не думал о походе в Индию.
Моральные оправдания
«Я был суров по праву войны, что было продиктовано тогдашним моим положением».
О событиях в Яффе Наполеон полтора десятка лет спустя рассказал лорду Эбрингтону, посетившему его на острове Эльба: «В Яффе я действительно приказал расстрелять около двух тысяч турок. Вы находите, что это чересчур крутая мера? Но в Аль-Арише я согласился на их капитуляцию под условием, что они возвратятся в Багдад. Они нарушили это условие и заперлись в Яффе; я штурмом взял этот город. Я не мог увести их с собой в качестве пленных, потому что у меня было очень мало хлеба, а эти молодцы были слишком опасны, чтобы можно было вторично выпустить их на свободу, в пустыню. Мне ничего другого не оставалось, как перебить их».
