Бросаю взгляд на приборы – горючего остается совсем немного. Но противника надо встретить и атаковать.

– Есть, продолжать патрулирование! Только быстрее давайте подкрепление.

– Держитесь, сейчас подойдет. Свяжите боем прикрытие.

– Вас понял.

Внимательно смотрю на запад и вижу впереди «юнкерсов» четверку «мессершмиттов». Слева и справа группы летят еще две четверки – это непосредственное прикрытие.

Если только фашисты заметят нас, они тут же постараются связать боем, оттянуть в сторону от района бомбометания и тем самым обеспечить свободный выход бомбардировщиков на цель.

– Набираем высоту! – командую по радио.

Начинаю строить маневр с разворотом на затемненную часть неба. Мы как бы растворяемся в сумерках. Наших самолетов не видно, но я отчетливо вижу все действия подходящей к линии фронта вражеской группы.

Набрав высоту, занимаем исходную позицию для атаки. Самолеты противника спокойно продолжают полет, полагая, что советских истребителей нет и район бомбометания свободен.

Разворачиваемся и начинаем догонять ударную группу «мессершмиттов», идущую впереди бомбардировщиков. Во что бы то ни стало надо связать эту группу боем и оттянуть ее на себя. Мой расчет прост: если наша четверка вступит в бой с «мессершмиттами» ударной группы, они наверняка попросят подкрепления, «Мессершмитты» из группы непосредственного прикрытия пошлют часть самолетов для усиления ударной группы. Наши же истребители, которые должны вот-вот подойти, окажутся в выгодном положении и смогут свободно атаковать вражеские бомбардировщики.

Решение оказалось правильным и довольно удачным. Наша стремительная атака со стороны затемненной полусферы для немцев была совершенно неожиданной. Имея значительное преимущество в скорости, сближаюсь с ведущим и расстреливаю его в упор. «Мессершмитт» загорелся, а его ведомый тут же сделал переворот через крыло и ушел вниз.

Вторая пара «мессершмиттов», не успев разобраться в чем дело, отвернула в сторону. Истребители, находившиеся в непосредственной близости от «юнкерсов», не поняли, что происходит наверху, заметались над бомбардировщиками, начали энергично маневрировать, разыскивая атакующие советские самолеты.

– Быстрее, быстрее! – слышится голос Слюсарева, – бомбардировщики подходят к цели.

Это генерал поторапливает идущее подкрепление.

Теперь мы уже наблюдаем, как наши истребители парами и четверками тянутся с направления от Таманского полуострова. Идут «лавочкины», «Яковлевы» соседних полков. Они все-таки успели вступить в бой до подхода фашистов к цели.

В сумеречном небе потянулись светящиеся трассы. Горят бомбардировщики, попавшие под стремительный удар советских истребителей.

– Молодцы! Хорошо работаете! – слышится с КП голос генерала.

В итоге боя были сбиты шесть бомбардировщиков противника и ведущий «мессершмитт-109». Наши истребители не позволили врагу долететь до линии фронта. Все бомбы немцев упали на головы фашистов.

Нашей четверке генерал Слюсарев объявил благодарность. Хорошо выполнил задачу ведомый летчик Морозов. Вторая пара тоже успешно провела воздушный бой. Теперь наша боевая семья пополнилась еще двумя летчиками, получившими боевое крещение в воздухе.

У командира эскадрильи Савченко давно уже зажила рана на шее, но он не забывал об этом.

– Как увижу в небе фашистов, так аж сердце зайдется от ненависти. Просто готов зубами в них вцепиться, – говорил он.

И это не было бахвальством. Человек он был покладистый, любил товарищей, дружил со многими. Очень по душе пришелся ему заместитель, Сергей Мартынов, смелый и умный летчик. Не случайно возглавляемая ими эскадрилья имела большие успехи. Да и сам Савченко за четыре месяца сбил девять самолетов противника.

27 декабря Савченко в третий раз вылетел на прикрытие Керчи. Его группа встретила в воздухе большую группу «хейнкелей» и «мессершмиттов».

– Наверное, это были пьяные немцы, – рассказывал потом Савченко, – как оголтелые шли в атаку.

– Смотрю, прямо на меня прет «мессершмитт». Я не сворачиваю, он тоже. Вот уже совсем близко, ловлю; немца в прицел, открываю огонь. Не помню, как мы разошлись с ним на встречных курсах. Только после атаки в самолете стало необыкновенно тихо. Не пойму, в чем дело: мотор работает, радио молчит. И вдруг сзади меня – взрыв. Это «мессершмитт» разлетелся на куски. Но и мне досталось: разбита радиостанция, повреждено управление. С трудом дотянул до базы.

Незаживающей раной в сердце командира эскадрильи Савченко осталась потеря своего заместителя и друга Мартынова. И самым обидным было то, что Сергей очутился в плену у немцев. А дело было так.

Истребители вылетели на прикрытие плавательных средств в Керченском проливе. Погода ненастная, низко неслись облака. Изредка в просветах проглядывало солнце и снова скрывалось за тучи. Моросил мелкий дождь.

А внизу через пролив сновали маленькие суденышки. Они доставляли с большой земли все необходимое десантникам, закрепившимся на клочке земли Керченского полуострова. Советские истребители барражировали над проливом. В небе спокойно, но вот, откуда не возьмись, появились «мессершмитты». Завязался бой. Но какой бой? Облачность мешает свободе маневра, истребители скованы в действиях.

Мартынов со своим ведомым отвернул в сторону и начал набирать скорость, чтобы занять наиболее выгодное положение перед атакой. Но тут неожиданно из-за облаков прямо на Сергея вывалился фашистский истребитель. Ведомый Мартынова не успел отразить атаку фашиста…

Мартынов выбросился с парашютом, но ветер снес его на нейтральную полосу, между нашими и немецкими войсками. Положение незавидное, однако есть надежда с наступлением темноты добраться к своим. Сергей долго ожидал темноты, но к вечеру со стороны Азовского моря опустился густой туман. Компаса не было, и Мартынов пробирался в направлении грохота и раската орудий. Долго блуждал Сергей по воронкам и траншеям, а через несколько часов дозор немецких солдат прервал его путь. Мартынов после короткой схватки очутился в плену.

Когда освободили Керченский полуостров, жители поселка Багерово рассказывали, что в колонне военнопленных, которую немцы гнали в направлении Севастополя, был один летчик. Назвался Сергеем Мартыновым. Он просил передать, что Мартынов жив, его пытали, но он ничего не сказал.

Передал Сергей и о том, что немцы пофамильно знают почти всех наших командиров, что в гестапо ему показывали фотографии многих летчиков полка. Немцы отобрали у него все ордена и медали. Сильно били, допытывались о нашей авиации, о командных кадрах, выпытывали, что известно о подкреплениях и когда собираются русские освобождать Крым.

По рассказам очевидцев выглядел Мартынов очень плохо: худой, измученный, в изорванной одежде. Он еле двигался, но упрямо твердил одно и то же:

– Передайте товарищам привет, что я жив и постараюсь бежать из плена. Немцы от меня ничего не узнали и не узнают.

В самый разгар боев над Керчью в полк прибыли несколько летчиков-инструкторов из запасного истребительного полка. Там они занимались подготовкой молодого пополнения для боевых авиационных частей. Прибывшие товарищи были хорошо подготовлены в полетах, но о тактике воздушных боев имели весьма ограниченное представление.

Им крайне необходим был хотя бы незначительные боевой опыт, для того чтобы потом его можно было передать курсантам-летчикам. Инструкторы неплохо знали вопросы теории боевых действий, много слышали и читали о сражениях под Москвой, Ленинградом, о Сталинградской битве и нам не было необходимости им разжевывать премудрости боевой тактики. В нашу задачу входило показать все на практике.

В боевой обстановке задача эта хлопотная, особенно, когда приходится иметь дело с опытным и обстрелянным противником. Стажеры летали на выполнение разных заданий: на прикрытие наземных войск, сопровождение бомбардировщиков, штурмовку живой силы и техники врага, на разведку и даже свободную охоту. Одним словом, мы постепенно, день за днем, сводили их лицом к лицу с противником.

Инструкторы жадно воспринимали боевой опыт, старательно выполняли полеты в качестве ведомых. Прошло немного времени, и вот наш подопечный старший лейтенант Фадеев сбил в воздушном бою «мессершмитт». Прикомандированные остались очень довольны стажировкой, некоторые даже просились остаться в полку. Однако сие от нас не зависело.

Командиры эскадрилий написали всем положительные характеристики. До отъезда инструкторов оставалось два дня. Наступил вечер. Лежим на нарах в землянке, ведем разные разговоры.

– Закончилась значит наша стажировка, – говорит Фадеев, – наконец-то все мы увидели, ума-разума набрались.

– Это хорошо, что все видели, – в тон Фадееву говорит Савченко. – Но вот одно фронтовое ощущение вам не пришлось испытать.

– Это какое же ощущение? – спрашивает Фадеев.

– Не пришлось выбрасываться из горящего самолета с парашютом.

Фадеев от неожиданности даже растерялся.

– Ну вот, а ты говоришь «все испытали», – с какой-то печалью в голосе сказал Савченко, и мы поняли, что в этот момент он думает о потере своего друга Сережи Мартынова.

На утро все шло своим чередом. Вылетели на выполнение боевых заданий четверки и восьмерки истребителей. Инженеры и техники ремонтировали машины, побывавшие в переплетах. Каждый был занят своим делом. Время близилось к обеду.

Вдруг тревога. Поступила команда: «Все исправные самолеты в воздух! Группа бомбардировщиков противника следует в направлении Керчи».

Летчики бегут к своим самолетам, быстро запускают моторы, и пара за парой уходят в небо. На аэродроме остается лишь один исправный истребитель. Поблизости возле землянки в ожидании документов сидят инструкторы-стажеры.

– Фадеев! Быстрее садись на самолет. Лети, помоги ребятам, – просит начальник штаба.

– Вас понял! – козыряет поспешно Фадеев и бежит к одинокому истребителю. Чихнул несколькими выхлопами мотор – и вот Фадеев уже в воздухе, догоняет последнюю группу.

В небе завыли моторы, загремели пушки. Начался бой истребителей. На помощь нам с других аэродромов спешат «яки» и «лавочкины». Немцы рвутся бомбить наши войска: прошлой ночью на керченский плацдарм высадилась новая волна десантников.

Вот задымил и потянул на свою территорию «мессершмитт», вспыхнул пламенем и развалился в воздухе «юнкерс». Бой достигает наивысшего напряжения. Вдруг слышим по радио голос Савченко: «Фадеев, прыгай! Горишь!»

Фадеев молчит. Видим, его горящий самолет развернулся и уже по прямой пошел в сторону пролива. За ним тянется черной полосой дым. Проходят долгие секунды и вдруг истребитель Фадеева входит в крутое пике. Но выше над ним раскрывается парашют. В наушниках шлемофонов слышится облегченный вздох летчиков.

Над Фадеевым виражит пара наших истребителей, и он приводняется в Керченском проливе недалеко от берега.

Закончился бой, все вернулись на свой аэродром. Фашистам не удалось нанести бомбовый удар по плацдарму. Но Фадеева нет, настроение неважное, особенно у летчиков-стажеров, уже получивших документы и продукты на дорогу.

– Накаркали, – ворчит недовольно Савченко. – И меня тоже угораздило болтонуть дурным языком…

Но что это? К аэродрому идет человек с узлом за плечами.

– Да это же Фадеев! – кричит Морозов. Мы молча ждем. Начальник штаба вынул из кармана свою выщербленную расческу и в ожидании старательно причесывает волосы.

Фадеев подходит, сбрасывает с плеч свернутый в узел парашют и смущенно докладывает:

– Старший лейтенант Фадеев прибыл. Сбит в воздушном бою, выпрыгнул с парашютом…

– Это, понимаете, бывает, – многозначительно говорит Апаров.

– Теперь можешь успокоиться и кому угодно сказать: «Стажировка закончена полностью», – улыбаясь похлопывает по плечу Фадеева Савченко.

Стажеры уехали, а мы продолжали выполнять боевые задания. Каждый благополучный исход боя всегда приносит удовлетворение. Сам доволен, командиры и товарищи тоже.

Однако плохо, когда попадешь в положение побежденного. Бывало так: думаешь, что ты уже хозяин положения. Но противник тоже не дурак, он внимательно изучает все наши повадки и настает время, когда кто-нибудь да и попадется ему на удочку.

Мне, как и другим товарищам, время от времени приходилось испытывать горечь боевых неудач. Подбивали меня и на И-16, и на «спитфайре». И вот уже сейчас дважды досталось… В первом случае я вылетал четверкой на прикрытие войск в районе Керчи. После взлета ведомый Дубинин сообщил по радио, что у него барахлит мотор.

Что делать?

– Возвращайтесь на посадку, – приказываю Дубинину, и теперь уже тройкой уходим патрулировать в район Керченского пролива. Там дважды пришлось встретиться с четырьмя «мессершмиттами», однако в бой они не вступали, обошли нас стороной.

Продолжаем полет, оставалось минут десять до окончания патрулирования. И вдруг вижу на фоне облаков пару фашистских истребителей. Мы на солнечной стороне и они нас не видят. Высота у них около трех тысяч метров.

– Атакую, прикрывайте!

Увеличиваю обороты мотора, затем со снижением выполняю полупереворот, Самолет быстро набирает скорость. Сближаюсь с ведущим «мессершмиттом», подхожу вплотную, вначале стреляю из пулеметов, а затем веду огонь из центральной пушки. Секунда, другая и вижу, как «мессершмитт» начинает разваливаться.

– Наблюдаем сбитый самолет, – слышу по радио с земли.

Делаю горку, – ведомые за мной. Все идет хорошо. Время патрулирования подходит к концу, можно уходить на посадку. Набираю высоту и лечу в сторону своего аэродрома.

– Работу закончил, один самолет сбит, – передаю по радио.

– Сбитый самолет подтверждаем. Идите на базу.

В наушниках слышу короткие фразы команд – это вторая группа наших истребителей заняла свое место над проливом.

Разворачиваюсь в направлении к аэродрому и начинаю уходить от линии фронта, ведомые следуют за мной. Мы подходим к кучевой облачности. Вдруг в самолете раздается грохот, треск. Я понял: атака противника!

Смотрю вверх и вижу, как надо мной пронесся черно-серый самолет с желтым носом. Должно быть это «мессершмитт» из второй пары, которую мы потеряли из поля зрения во время патрулирования.

Мой самолет попадает в облачность, в кабине непривычный шум, появилась пыль. Самолет выскакивает из облаков. Смотрю влево – все нормально. Перенес взгляд вправо, а в крыле зияет огромная дыра и бензин хлещет, как из шланга. Самолет может каждую секунду загореться. А высота малая, парашют не успеет раскрыться.

– Шлейфа позади меня нет? – спрашиваю ведомого.

– Нет, нет! – кричит встревоженный напарник.

Уменьшаю обороты мотора, снижаюсь в направлении аэродрома и одновременно выпускаю шасси. Посадку произвел благополучно.

Самолет остановился. Быстро выскакиваю из кабины. Протектор бензинового бака на пробитом крыле стал сильно дымить. Подоспели техники и начали быстро забрасывать очаг начинающегося пожара песком и землей, потом набросили на крыло брезент и погасили тлеющий протектор бензобака.

Когда все закончилось, мы осмотрели самолет и ахнули: в бронезащитном стекле кабины на уровне головы воткнулся снаряд от пушки и вокруг него лучами, как паутина, разошлись трещины.

– Да, повезло тебе, Анатолий, – говорит инженер Гриднев. – Это ты в рубашке родился.

Летчики, которые были со мной в полете, уже заправили свои самолеты и вместе с другими готовятся к очередному вылету.

– Быстрее, быстрее! – торопит начальник штаба, – истекает время патрулирования предыдущих групп.

Работа идет полным ходом, а я иду к командному пункту и приветствую находящегося там генерала Осипенко.

– Что, подбили? – спрашивает он.

– Сначала я, а потом меня, товарищ генерал.

– Ну, а как самочувствие?

– Самочувствие нормальное. Но очень досадно. Сбил фашиста и обрадовался. А через пять минут…

– Ничего, – успокаивает генерал, – баланс все же в твою пользу. Самолет починим. Ты обедал? Ну-ка, пойдем подзаправимся.

Посидели мы, поговорили, настроение улучшилось. Потом вышли из столовой. Подхожу к командному пункту. Там стоят командир полка и его заместитель. Формируют очередную группу.

– Иванов, ты чем сейчас занят? – спрашивает Сапожников. – Не хватает одного летчика. Быстрее садись в «семерку».

И вот я снова в полете. Набрали высоту. Слышен голос генерала Слюсарева:

– Вам немедленно на Керчь. Под прикрытием истребителей с запада идет группа бомбардировщиков. Сейчас поднимаю «лавочкиных». Давайте быстрее!

И снова немцам не удалось нанести ощутимого удара по нашим войскам. Усталые, но с хорошим настроением мы вернулись домой.

Небольшими группами летчики добираются до своих землянок. Тут тепло и уютно. Мыши скребутся за фанерной перегородкой, но мы уже к ним привыкли.

– Ну-ка расскажи, Толя, как ты сегодня отличился? – подкалывает Макаров.

Я достаю из кармана снаряд от пушки «эрликон» и показываю Анатолию.

– Вот видишь, тезка, какой у меня теперь талисман появился? Чуть-чуть нехватило ему скорости, чтобы воткнуться мне в затылок.

– Да, могло быть хуже, – качает головой Макаров. Моя смерть, застрявшая в бронестекле, пошла по рукам.

Истребителей часто посылали на разведку не только прифронтовых объектов, но и в глубокий тыл противника. Все-таки у них уязвимость меньшая, чем у бомбардировщиков, потолок и скорость побольше, да и прикрытия не требуется.

Нам тоже приходилось частенько летать в глубокий тыл противника на разведку.

Ставилась иногда и такая задача: на обратном пути атаковать наземные цели – поезда с техникой и солдатами, автоколонны, скопления пехоты. Особенно часто приходилось охотиться за паровозами. Если локомотив обстрелять бронебойными снарядами, то он непременно простоит в ремонте недели две, а то и больше.

И вот однажды мы с Макаровым получили задание вылететь на разведку войск и железнодорожных эшелонов противника. Приказано было также тщательно посмотреть, что делается на железнодорожной станции и в порту Феодосии.

Мне предстояло лететь ведущим. До Феодосии километров сто с лишним. Почти весь полет – над территорией, занятой противником.

Идем к самолетам, обсуждаем тактическую обстановку.

– Далековато лететь, – говорю, – а погода, как назло, ни облачка.

– Да, если подобьют, через линию фронта на перетянешь! Ладно, давай прикинем, как будем действовать, – предложил Макаров.

Принимаем решение: взлетим и уходим в сторону моря, на юго-запад километров за тридцать-сорок от берега, затем наберем высоту, на траверзе Феодосии энергично развернемся и со снижением будем рассматривать все, что делается вокруг города, в порту и на железнодорожной станции. Боевой порядок – острый пеленг. Обратно возвращаемся на бреющем полете.

Взлетели, набрали высоту. Летим, как задумано. Ушли далеко в море. А вот и Феодосия.

Закончили разведку благополучно. На обратном пути даже обстреляли воинский эшелон.

Вести воздушную разведку в глубоком тылу противника мог не всякий даже опытный летчик. Такие задания поручали наиболее подготовленным экипажам и требовали от них достоверных и объективных данных.

Особенно ценными были фотографии с малой высоты. Но прорваться сквозь зенитный огонь дело не простое и опасное. Летчики знали об этом и с большим уважением отнеслись к товарищам, которые выполняли полеты на разведку.

Однажды из соседнего полка вылетел на разведку командир эскадрильи, впоследствии заслуживший высокое звание дважды Героя Советского Союза, Павел Михайлович Камозин.

Это был исключительно скромный человек небольшого роста, немного сутулый, по природа своей застенчивый. Придет, бывало, в столовую и сядет тихонько в уголок. Ждет, пока его заметит официантка. Сам окликнуть её никогда не осмелится.

Но в воздухе – это отважный летчик, не знающий страха. Тридцать шесть самолетов противника, числившихся на его личном счету, были далеко не все, которые он сбил в действительности.

Летчики любили и уважали Павла Михайловича и не было в воздушной армии человека, который бы не восхищался его боевым мастерством.

Восхищались и гордились им и наземные воины. Он как-то по-особому дерзко и напористо вел воздушные бои и всегда одерживал победы.

И вот Камозин в воздухе. Он ведет разведку территории Керченского полуострова. Также, как и мы с Макаровым, зашел со стороны Черного моря в район Феодосии, снизился до бреющего полета и летит вдоль железной дороги по направлению к Керчи.

Не долетая до населенного пункта Марфовка, видит, как с аэродрома поднялся транспортный самолет. Его прикрывают шесть «мессершмиттов».

– Внимание, приготовиться! – командует Камозин своему ведомому. А сам думает: «Должно быть важная птица летит. У себя в глубоком тылу и такая предосторожность».

Фашистский транспортный самолет развернулся и начал уходить в глубь территории Крымского полуострова. Шестерка «мессершмиттов» находится значительно выше своего подопечного. Им необходимо иметь запас высоты.

Обязательно.

Этим и воспользовался Камозин. На бреющем полете он подобрался под транспортный самолет, энергично сделал горку и изо всех своих огневых точек ударил по фашисту. Транспортник накренился, загорелся и камнем рухнул на землю.

Камозин с ведомым развернулись и, маскируясь складками местности, прилетели домой.

– Задание выполнено. Разрешите доложить?

Начальник штаба записывает результаты проведенного полета. В заключении Камозин сообщает, что он сбил транспортный самолет.

– Кто подтвердит?

– Мой ведомый.

– Маловато, – с сожалением сказал начальник разведки.

У Камозина иных доказательств не оказалось. Однако запись в полковом журнале все же сделали.

Через три с половиной месяца после освобождения Керчинского полуострова выяснилось, что немецкий пассажирский самолет был действительно сбит недалеко от Марфовки.

Жители этой деревни рассказывали:

– Прилетали в Марфовку какие-то большие начальники, должно быть, из самой Германии. Деревню оцепили и никого туда не пускали. Через четыре дня поднялся большой самолет, его окружили со всех сторон маленькие. А потом, откуда ни возьмись, появились два небольших самолета со звездами на крыльях. Один из них подкрался под фашиста снизу да как трахнет!

Когда немецкий самолет упал, к нему помчалось много машин и мотоциклов. Потом погибших хоронили, и целую неделю все немцы ходили с черными повязками на рукаве. На прицел Камозину попался самолет, в котором находилась группа больших фашистских военачальников, прилетавших в Крым. Сбитый транспортный самолет уже без вопросительного знака был записан на личный счет Павла Михайловича, а сам он представлен к высокой правительственной награде.

Фронтовая жизнь летчиков полна всяких неожиданностей.

Однажды по тревоге вылетаем на прикрытие наземных войск. Набираем высоту, слышим голос генерала Слюсарева:

– Иванов, наши «яки» ведут бой с «мессершмиттами». Обеспечьте им выход из боя.

– Вас понял.

Стремительно лезу вверх, чтобы вступить в бой. Подхожу к Керченскому проливу и вижу, как самолет ведомого Дубинина ни с того, ни с сего делает полубочку, напоминающую штопор, и при этом резко снижается.

– Дубинин, что делаешь? – спрашиваю по радио. Летчик молчит.

– Почему штопоришь?!

Дубинин не отвечает.

«Наверное сбили», – подумал я.

Но в это время вижу, как самолет прекратил вращение, перешел в горизонтальный полет, а затем начал набирать высоту.

Пока самолет Дубинина снижался, а я внимательно смотрел за ним, сверху меня атаковал «мессершмитт». Слышу неприятный металлический удар. Теперь уже мой самолет вращается и за ним потянулся черный дымный след – горит крыло.

Придется прыгать. Но куда дует ветер? Он снесет парашют прямо к немцам.

Удивительно быстро в таких положениях работает мысль! Прыгать нельзя. Энергично отдаю ручку управления самолетом «от себя» и круто пикирую. Пламя сорвано, дым прекратился, но бензин по-прежнему хлещет из бака.

До «большой земли» через пролив не дотянуть, не хватит высоты. Мотор не работает. На воду садиться – опасно.

И тут же вижу на плацдарме, в расположении наших войск, выложены белые полотнища в виде буквы «Т» – посадочный знак для санитарных самолетов.

Есть площадка! Перекрываю пожарный кран, выпускаю щитки-закрылки и приземляюсь.

Вылез из самолета, осмотрелся вокруг. Тишина. Только в небе трещат пушки и пулеметы. Там продолжают вести бой наши «яки». Дубинин и еще пара наших самолетов тоже вступили в бой.

Минут через десять на автомашине подъезжает генерал Слюсарев.

– Ну что, вояка, налетался, – улыбается генерал.

– Да вот, налетался…

– Теперь будешь знать, как варежку разевать.

– Вроде варежки и не разевал, а так случилось…

– Пока ты, братец, наблюдал за своим ведомым, на тебя «мессеры» свалились. Атака их длилась несколько секунд. Видно, там не дураки сидели.

От генерала Слюсарева я узнал, что у фашистов на волне радиостанции нашей службы наведения тоже работает радиостанция. Сидит себе немец, знающий русский язык, на своем пункте управления, слушает разговоры русских летчиков и тут же все передает в эфир своим летчикам.

– Ахтунг! Ахтунг! – кричит немец, – рассказывает генерал, – прибыло подкрепление русских истребителей.

– Где они? – спросил фашистский ас. И вскоре передал по радио:

– Сбил!

Это он о твоем самолете.

– Не сбил, а подбил, – поправили фашиста с немецкого пункта управления. Они видели, как ты сорвал пламя с самолета и пошел на посадку. Вот так, братец.

– Понял, товарищ генерал!

– Да ты не огорчайся. И у нас точно такая же радиостанция имеется на нашем пункте. Возле нее сидит в наушниках наш переводчик. Тоже не лыком шиты!

Я слушал генерала и вместе с ним смотрел, как идет воздушный бой.

– А теперь поедем в блиндаж, отдохнешь там, а когда стемнеет, санитарный самолет доставит тебя на «Большую землю», – сказал генерал Слюсарев.

Наступили сумерки, затарахтели По-2. Одному из летчиков было приказано взять на борт раненого солдата и меня вместе с ним.

Мы вылетели и вскоре произвели посадку на «Большой земле».