Скорость, маневр, огонь

– Но это опасно, – неуверенно отвечаю я Житейцову.

– Не бойся, действуй смелее. Главное не резко работай ручкой управления и педалями, а перемещай их мелкими движениями.

Попробовал – получается. И все же рулями действовал неуверенно. Однако через несколько полетов дело наладилось и я был благодарен другу-однополчанину Володе Житейцеву.

Вскоре освоив особенность ночных полетов строем, мы звеном, состоящим из трех самолетов, летали почти также как и днем. Командир делал виражи, пикирования, совершал энергичные развороты, и мы, будучи ведомыми, слаженно повторяли маневр ведущего самолета.

Нелегка служба летчика-истребителя. Надо не только уметь летать, но и знать в совершенстве устройство оружия, теорию стрельбы, баллистику. А главное – уметь практически отлично стрелять, без промаха, чтобы с первой атаки поразить противника.

– Самолет – это крылатый лафет, на котором установлено оружие, – поучали нас старые летчики-командиры, – Ты должен доставить этот лафет к цели, занять боевую позицию и поразить противника с первой же очереди. Не сделаешь этого ты сделает это противник!

Все у меня получалось не хуже, чем у других. А вот со стрельбой ночью пришлось помучиться.

Воздушная мишень, летящая сзади за самолетом-буксировщиком, освещалась либо вшитой в конус лампочкой от батареи, либо подсвечивалась прожектором с земли. Когда конус освещался лучом прожектора, его было хорошо видно и направление полета определить не составляло особого труда, а вот при подсветке от батареи очень тяжело было установить, в каком направлении летит конус. Не зная точно направление полета мишени, почти невозможно построить маневр для атаки и произвести стрельбу.

Долгое время эволюции перед стрельбой «выматывали из меня жилы». Командир звена Баранов вычертил схему построения маневра, а затем проиллюстрировав все это на миниатюрных моделях. Вывез на двухместном самолете и, как это положено, всё показал в воздухе».

Попробовал и я делать так, как учил Баранов. Все будто бы получалось, и в конус должен был попасть обязательно. Но вот после полётов смотрю, а в нём только следы попаданий командира звена – красный цвет. Есть пробоины и правого ведомого летчика Василия Панфилова – синий цвет, а моих, желтого цвета – нет, хотя и ищут их с сочувствием все – и летчики, и техники.

Тут уж я совсем приуныл, «Вот тупица, – ругал себя, – все попадают, а я, дундук этакий, летаю, летаю, а толку никакого. И маневр построю будто бы правильно, и прицеливаюсь тщательно, а пробоин в конусе нет! Однажды после полета даже прихватил конус с собой и положил под подушку – может повезет? Нет, на следующих полетах снова не попал. И накрывался этим злополучным конусом вместо одеяла. Чего только не придумывал. Один раз даже приснилось, что в конусе были одни мои, желтые дырки.

– Когда же ты попадешь? – смеются ребята. У них – то все идет хорошо.

Ребята, понятное дело, подтрунивают. Командир звена на меня косится, да и капитан Суворин поглядывает недружелюбно.

Но вот и мне повезло, попал! Показалось, что в свете прожектора конус дрогнул. Но я так привык к неудачам, что не поверил. Сели. Смотрю в конусе шесть дырок с желтой окраской – оценка «отлично».

– Ну, Иванов, теперь ты уже настоящий ночной летчик. А, может, ты случайно попал? – спрашивает капитан Суворин.

Но я полетел снова и снова – «отлично». С тех пор стал стрелять уверенно, без промаха. Теперь я уже чувствовал себя среди товарищей равноценным летчиком, и предоставленный очередной отпуск был как раз кстати.

По установившейся традиции каждый год полк уходил в лагеря весной, перед майским праздником. На Первомайский парад вылетали с полевого аэродрома. Возвращались домой в годовщину Великого Октября. И на этот раз в парадном строю, звеньями, промчались мы над центральной площадью города.

Внизу промелькнула масса людей, с восхищением смотревших на своих соколов – военных летчиков, надежных стражей мирного советского неба. Лучами щедрого южного солнца сверкнула медь оркестров, реяли красные знамена, шумели улицы, а далеко в стороне синел величественный Каспий.

В ноябре мне предоставили отпуск. Предложили путевку в санаторий, но я предпочел побывать в родном Ленинграде. Когда тебе двадцать лет и ты не знаешь, что такое насморк, зачем нужен какой-то санаторий? Приятнее будет пройтись по Невскому проспекту в красивой форме командира военно-воздушных сил.

Еду домой. Ужасно медленно ползет поезд. Но вот, наконец, и родной Ленинград. Приезд домой был праздником и для меня, и для родных. Навестил я своих друзей, побывал на заводе, в аэроклубе, беседовал с курсантами – будущими летчиками. Город исходил вдоль и поперек.

Незаметно пролетели дни отпуска. В полк вернулся в прекрасном настроении. Все здесь было по-старому» как будто и не выезжал никуда. И снова учеба, полеты! В марте 1941 года нашу эскадрилью снова отправили в отпуск. В это время в районе Каспия, как правило, стоит нелетная погода. Ну а раз так, то для отпусков летчиков самая подходящая пора.

После возвращения узнаю, что командир полка Старостенков назначен на должность командира соединения, а на его место прибыл опытный летчик-истребитель Александр Алексеевич Осипов.

Полк уже успел перелететь на один из полевых аэродромов. То была ровная, огромных размеров площадка, расположенная на плоскогорье, имеющая превышение над уровнем моря четыреста метров. На аэродроме только один щитовой барак. В нем живут летчики. Техсостав разместился у подножия небольшой горы в палатках. Там же, в бараке летнего типа – штаб и столовая.

Начались интенсивные полеты. Днем и ночью летал, по маршрутам, тренируемся в стрельбах, облетываем запасные аэродромы и аэродромы, предназначенные для маневра полка.

Уже тогда, в мирной обстановке, мы по-настоящему учились воевать. Днем и ночью в полной боевой готовности дежурили звенья. Часто проводились учебно-боевые тревоги.

В ночь с 21 на 22 июня 1941 года дежурило наше звено. Мы расположились вблизи стоянки самолетов, в палатке. Оружие в полной боевой готовности. У самолета командира звена стоит автомашина со стартером, присоединенным к храповику воздушного винта. В случае тревоги необходимо пробежать около ста метров, сесть в кабину самолета, запустить мотор и взлететь: дело двух-трех минут.

Ночное дежурство начиналось в шесть часов вечера.

До полуночи мы бодрствовали, а потом, не раздеваясь, ложились спать. У телефона всю ночь сидел техник или механик.

Это было для нас своеобразным отдыхом: полеты днем, в очень жаркую погоду, изматывали людей. Командир звена Баранов обычно никогда не унывал. На дежурстве он тоже старался вести себя так, чтобы люди не скучали: рассказывал занимательные истории, иногда анекдоты, одним словом был всегда душой нашей маленькой группы.

Ну, а Вася Панфилов любил рассказывать такие забавные случаи и такие удивительные детективы, что спать было некогда. Так было в эту, последнюю мирную ночь.

Наговорившись вволю о делах летных, наслушавшись всяких небылиц, мы укрывались брезентом, готовясь к короткому сну. Приглушив звук радиоприемника, у телефона сидел на вахте один только авиамеханик.

Страна встает на смертный бой

Сигнал тревоги прозвучал неожиданно. В одно мгновение мы вскочили и кинулись к самолетам. Вот уж и взревели моторы. Все в полном порядке, звено истребителей готово к вылету и мы ждем команды. Моторы ритмично работают на малых оборотах.

Проходит минута, вторая, а сигнала для взлета нет. Выключаем моторы и не понимаем: в чем дело? Проходит еще пять, десять минут, наконец полчаса. К нам никто не идет, по телефону никаких указаний. Какая-то необычная ситуация. Обменяться бы предположениями с товарищами по звену, но радиосвязи у нас нет, а покидать самолет, находящийся в боевой готовности, нельзя. Надо ждать.

И мы ждем еще часа два. Уже и желудок начинает напоминать о себе, но пищу нам не привозят. Ничего не понимаем…

А внизу, в лагере, видно, как оживленно передвигаются люди, многие бегут. Такого еще не бывало. Вдруг в небо взлетают сигнальные ракеты: боевая тревога всему полку. К самолетам спешат летчики, техники, оружейники, запускают моторы. Грохочут пробные выстрелы из пушек и пулеметов. Эскадрильи разгуливают самолеты и рассредоточивают их у границ аэродрома.

И снова все затихает, только кое-где на малых оборотах жужжат моторы, как недавно и у нас, в дежурном звене. В лагере продолжается суета: бегут группы с личным оружием и противогазами. В сердце просачивается неясная, ничем не объяснимая тревога. Она усиливается, когда к каждому экипажу подъезжает «эмка». Командир полка останавливается на несколько секунд и снова мчится к следующему самолету. Наконец майор Осипов, с ним комиссар Розанов и начальник штаба Апаров подъезжают к нашему звену. Мы продолжаем дежурство и сидим в самолетах. Осипов показывает рукой – мы выскакиваем из кабин и выстраиваемся. Рядом техники, оружейники, обслуживающий персонал.

– Товарищи, – взоволнованно обращается командир, – фашистская Германия внезапно напала на нашу страну. На протяжении всей западной границы германские войска атаковали пограничные части. Авиация противника бомбила ряд аэродромов и населенных пунктов, но всюду встретила решительный отпор советских истребителей и зенитной артиллерии, нанесших фашистам большой урон. Всем быть в положении боевой готовности. Экипажам находиться у самолетов!

– Есть, товарищ майор, – кратко отрапортовал лейтенант Баранов, старший из нас. Потом он повернулся и скомандовал:

– Находиться у самолетов, быть в боевой готовности.

На какое-то мгновение все были ошеломлены. Но команда подана, и мы тут же отправились по местам.

Завтрака мы так и не дождались. Вскоре привезли обед.

– Этого не может быть, – слышались голоса летчиков.

– От фашистов можно ожидать чего угодно. – А может это решили проверить боевую готовность полка?

– Вон комиссар эскадрильи идет и все по порядку расскажет.

Старший политрук Дмитрий Георгиевич Ильин подошел к обедающим летчикам и сообщил:

– Только что по радио слышал, Германия без объявления войны вероломно напала на Советский Союз. Ее авиация уже бомбила Львов, Киев, Одессу, Минск. Вооруженные Силы нашей Красной Армии отражают яростные атаки врага.

– Вот тебе и проверка боевой готовности полка! – кольнул кто-то незадачливого предполагателя.

– Да, это самая настоящая война, – сказал политрук Ильин.

– Могут бомбить и нас, – высказал свое предположение Василий Панфилов.

– Ну, это ты брось, до нас даль-то какая! – возразил я Панфилову.

– Далеко, не спорю. Но чем черт не шутит: это, все-таки нефть…

Так закончился для нас первый день войны. Ночью весь полк дежурил в боевой готовности – ждали бомбёжки и были полны решимости вступить в бой с фашистами. Дежурили в кабинах истребителей по-эскадрильно. Сменялись через час. Но летчики и после дежурства не покидали своих кабин, а продолжали спать в них сидя. Бодрствовало только дежурное подразделение.

На следующий день чуть полегче: приказано дежурить звеньями. За одни только сутки на аэродроме проведена огромная работа – закамуфлированы самолеты, натянуты маскировочные сетки. С воздуха невозможно обнаружить ни одной машины, так хорошо мы их замаскировали под общий фон местности.

С тревогой слушаем радио, читаем газеты. Наши воздушные собратья ведут бои с фашистскими стервятниками. Наземные войска отражают бешеные атаки врага, сдерживая его натиск в неравных и кровопролитных боях. По радио и из газет узнаем о первых героях-летчиках, совершивших воздушные тараны. Это младшие лейтенанты Харитонов, Здоровцев, Жуков…

А мы сидим на своем аэродроме и ждем. С первого же дня войны от одиночек, потом от звеньев и эскадрилий в адрес командования посыпались рапорты об отправке на фронт для участия в боях.

– Настанет и наш черед, – неизменно отвечает командир полка.

– Так лезут же, гады, на нашу землю! – упорствуют летчики.

– Спокойно, товарищи. Наши действия определяются командованием свыше, – укоризненно ворчал Александр Алексеевич Осипов. – Командир соединения приказал привести полк в боевую готовность и ждать дальнейших распоряжений.

– Вас поняли! – недовольно отвечали летчики и уходили к своим машинам.

Поток рапортов прекратился, но патриотические чувства не угасли. Многие летчики, техники, механики подали заявления в партийные организации подразделений с просьбой принять их в ряды ВКП(б). И в каждом было написано: «Хочу сражаться за Родину коммунистом!»

Я тоже подал заявление и в первых числах июля был принят кандидатом в члены великой партии Ленина.

Много сил и энергии в эти дни вложил в повышение боеспособности полка командир Осипов. От полковника Старостенкова он принял хороший, боеспособный полк. Но война потребовала большего – самой быстрейшей перестройки на военный лад всего, до самых мелочей.

Александр Алексеевич Осипов до прихода в наш полк был довольно известный летчик-испытатель. За испытание боевых самолетов-истребителей уже в 1934 году он был удостоен правительственной награды – ордена «Знак почета». Потом служил штурманом бригады, а затем был назначен к нам командиром.

Незавидное дело сидеть в тылу, когда наши войска по всей западной границе ведут ожесточенные бои с противником. Но всех на фронт не пошлешь, кому-то надо охранять важные объекты и в тылу.

Без дела мы не сидели, срочно начали строить капониры для укрытия самолетов, Грунт каменистый, лопатой не возьмешь. Пробивали глубокие скважины. Прибывшие к нам саперы закладывали взрывчатку, подрывали горную породу и, таким образом, мы вгрызались в камень. Над аэродромом стоял грохот взрывов.

Итак, капониры построены, теперь все самолеты находятся в надежных укрытиях. У подножья горы пробили ниши, в них разместили людей, боеприпасы, горючее. Каждый летчик выдолбил для себя небольшое укрытие в виде глубокой щели вблизи самолёта.

И снова сидим и ждём. Беспощадно палит июльское солнце. Широкое и ровное плато аэродрома превращается в огромную раскалённую плиту. А мы все маемся в проклятой духоте, одетые в летное обмундирование.

Внизу плещется море, но побежать к нему, чтобы хоть на минутку ощутить прохладу волн, нельзя. У нас готовность № 1. Эх, взвиться бы в привычную прохладу воздушного океана!

А положение на фронтах всё ухудшается. Вчера вечером в сводке Совинформбюро сообщили о том, что фашисты рвутся к Минску и Луцку.

– Да, на земле нашим войскам туго приходится, – говорят летчики. Кто-то отвечает:

– Ничего, ребята, гады своё получат! Наша авиация тоже не спит. Вот и в сводке Совинформбюро передавалось: «1 июля сбито в воздухе 54 самолёта противника. 22 наших самолета не вернулись на свою базу». – И за второе июля сбили в воздушных боях 61 самолет противника.

– Знаете что, уважаемые товарищи, – кто-то другой поддержал разговор. – Это не просто арифметика. Это живые люди. Представляете, как они сражаются! За каждым уничтоженным фашистским самолётом кроются большие дела наших товарищей по оружию.

К группе лётчиков поспешно шёл комиссар эскадрильи Ильин.

– Товарищи, через полчаса по радио будет передано важное сообщение, – сказал взволнованно Дмитрий Георгиевич.

В утреннюю тишину звонко ворвались позывные Москвы. Затаив дыхание, мы приникли к радиоприёмнику. Выступал Председатель Государственного Комитета Обороны Сталин, Из его выступления было ясно, какая смертельная опасность нависла над Родиной, Сто семьдесят дивизий врага были сосредоточены у наших западных границ и неожиданно, вероломно брошены на советские пограничные войска. Огромное преимущество в танках, авиации, артиллерии дало возможность врагу потеснить наши войска в глубь территории Советского Союза.

По радиоприёмнику звучали призывные слова партии к народу, к нашей доблестной Красной Армии и Военно-Морскому Флоту, к нам, лётчикам, подняться на священную освободительную войну против фашистских поработителей.

Вся эскадрилья в полном составе стояла вокруг радиоприемника. О чувствах говорили сами за себя суровые лица, и в каждом горела ненависть к врагу.

– Митинговать не будем, – всё ясно, – сказал комиссар, – Всем приступить к выполнению распорядка.

И снова потянулись томительные тревожные дни, недели. Красная Армия отходила на новые и новые рубежи. Страна встала на смертельный бой с врагом.

А мы ждали… Нет, мы не сидели, сложа руки. Командир соединения приказал организовать и проводить интенсивные полёты с выполнением стрельб по мишеням и отработкой учебных воздушных боёв. Командование полка составило график боевого дежурства эскадрилий с одновременным проведением полётов днём и ночью.

Боевое крещенье

На волоколамском, можайском, малоярославском направлениях вражеские полчища рвались к Москве. Украину уже топтали сапоги гитлеровских головорезов, линия фронта подкатывалась к Крымскому полуострову. Родной Ленинград сражался героически в блокаде, а там были отец, мать, братья. Как они там? Живы ли? Ведь я не получил от них ни одного письма, да и они ничего не знали обо мне. Война!

На полк возложена задача воздушного прикрытия порта Сухуми. Между полётами совершенствуем боевую выучку и терпеливо ожидаем настоящих боёв. Пока ни одного лётчика из полка не отправили на фронт, хотя рапорта об этом поданы всеми без исключения. И вот, наконец, этот день наступил.

– Так вот, товарищи, вашу просьбу о посылке на Фронт командование удовлетворяет: полк завтра должен вылететь на Кубань и произвести посадку на полевом аэродроме возле станицы Крымской. А потом будет видно куда ляжет боевой путь. – Командир полка майор Осипов пытливо посмотрел на ряды летчиков, которыми он командовал. Каждого он знал, у некоторых побывал на свадьбах или отпраздновал рождение первенца.

Они были ему дороги, как сыновья и как хорошо обученные летчики-истребители. Вот и им настал час показать себя в бою, проявить смелость и мужество, преданность Родине и зрелость воина.

На фронтах положение было тяжелым. Крым уже захвачен фашистскими оккупантами, во вражеской осаде Ленинград. Еще плотнее сжимается кольцо немецких войск вокруг Москвы. Гитлеровские орды, ценой огромнейших потерь в живой силе и технике, стремятся во чтобы то ни стало окружить и захватить столицу.

И вдруг – неожиданный традиционный парад 7 ноября на Красной площади. И преисполненные оптимизма и веры в победу ставшие крылатыми слова: «Будет и на нашей улице праздник!»

Мы понимали, что многое еще предстоит пережить нашему народу, много прольется крови. И все же настроение резко изменилось в лучшую сторону. Поэтому и напутственные слова командира полка были восприняты всем сердцем. А он говорил тепло, задушевно:

– Летать вы умеете, стрелять тоже. Но этого мало. Нам до зарезу нужен боевой опыт. Поэтому надо его приобретать в бою, научиться в жестоких схватках побеждать врага. А для этого необходимо мужество, смелость, хладнокровие в самых опасных положениях. И прежде всего – железная дисциплина.

И мы полетели. Уплыл под крылом порт и город Туапсе, а вскоре показалась и станица Крымская. На аэродроме очень много самолетов: истребители, бомбардировщики, штурмовики. Аэродром похож на перевалочную базу. Да оно так и было; отсюда самолеты уходили на Ростов, Таманский полуостров, в направлении Донбасса.

Сели самолеты и нашего полка. Сразу показалось как-то непривычно: в солнечной Абхазии теплынь, а здесь все покрыто снегом и мороз пощипывает за уши.

– Ну, братцы, это вам не солнечная Колхида! – восклицает Панфилов, поднимая воротник реглана и пряча поглубже в него голову.

Смех и горе: мы-то прилетели в гимнастерках, брюках «галифе» и щегольских сапожках, в одних кожаных регланах. А вся теплая одежда – меховые комбинезоны, шерстяные свитеры, меховые унты прибудут со вторым эшелоном, вместе с техниками.

Рассредоточили самолеты, заправили их горючим и бегом помчались в столовую: мороз не шутил.

К вечеру приехали техники. Все сбились в кучу в ожидании начальства. Командование полка прибыло поздно. Нам приказали не теряя времени ужинать и ложиться спать.

– Вставать завтра будем рано, – предупредил начальник штаба.

Техники распределились по группам, для того чтобы ночью подогреть моторы. Было установлено дежурство, и мы разошлись.

Ночь на 27 ноября прошла спокойно. Утром мы уже на мерзли, чувствовали себя вполне бодро, хотя погода была ветреная и по аэродрому хороводила снежная замять. К тому же нижняя кромка облачности не выше ста метров, хорошего не жди.

Но мы не унываем. Сидим в небольшом деревянном вагончике и занимаемся кто чем. Здесь собрался весь летный состав полка. Вагон-теплушка хотя внешне и мал, но вместителен. Настроение приподнятое. К тому же Вася Панфилов, как всегда, «держит банчок» – рассказывает всевозможные авиационные истории. Получается это у него мастерски.

Вдруг в открывшуюся дверь вагона ворвался холодный ветер. Летчики недовольно зашевелились.

– Товарищи пилоты! – раздался голос адъютанта эскадрильи Павла Ульянова, – приказано проверить самолеты. После обеда вылетаем в Кулешовку, поближе к Ростову.

– Да ведь Ростов немцы заняли!

– Вот поэтому мы там, должно быть, и нужны. Впрочем, я передал вам приказ командования, потрудитесь его выполнить.

Все ушли к своим самолетам. Погода не менялась. Низко, с редкими просветами, плыли облака. Совсем неожиданно из-за них вынырнул вражеский истребитель и тут же обстрелял наши самолеты. Не успели мы и глазом моргнуть, а он уже исчез в облаках. Еще не затих его гул, как в небо были подняты по тревоге Балашов, Панфилов и я.

Мы пытались догнать фашиста, долетели до Керченского пролива, но безрезультатно. Немец ушел.

На аэродроме все оказалось в полном порядке, вражеский истребитель не сумел как следует прицелиться, и самолеты остались невредимы. Не было также убитых и раненых. Только вагон-теплушка, в котором мы совсем недавно сидели, был изрешечен пулями.

Не успели мы разобраться в сложившейся обстановке, как ситуация вновь неожиданно изменилась. Наш полк расчленили на две группы. Одна, состоящая из двух эскадрилий, под командованием майора Осипова должна перебазироваться под Ростов, другая, во главе с командиром третьей эскадрильи капитаном Бабеевым в составе десяти самолетов, имела задание перелететь на запад и с аэродрома, расположенного возле самого Керченского пролива, вести боевые действия по полуострову.

Наша эскадрилья улетает к Ростову.

Летим плотным строем, девятками самолетов, как когда-то раньше мы летали на парадах. А вот и полевой аэродром. Тут же рукой подать до Таганрога. Там базируется вся немецкая авиация. Звено за звеном, перестроились в общий пеленг и проходим как ни в чем не бывало над стартом, демонстрируя отточенную до предела групповую слетанность.

Два с лишним десятка самолетов совершили образцовую посадку. И каждый из нас думает: нет, не оскандалились перед новыми боевыми товарищами, теми, кто встречал нас на земле.

Но как только разрулили самолеты, нас сразу же окружили хозяева аэродрома. И первый их вопрос буквально ошарашил:

– Кто вас учил так летать?

– Как кто? Мы летаем строго по уставу…

– Нет, для фронта такой парад не годится! В таком «строю» для вражеских истребителей вы подходящая мишень.

– Постойте, ребята, не шумите, – поднял руку летчик с перевязанной головой, – надо им толком все рассказать. Вы уже принимали участие в воздушных боях? – спросил он.

– Нет, пока не приходилось. Стреляли только на земле, опробывали оружие перед вылетами…

– Слышите? – укоризненно посмотрел на своих товарищей летчик, – значит, новички?.. Так вот, слушайте. Боевые порядки должны быть маневренными и летать следует, главным образом, парами, и четверками. Боевой порядок в парах должен быть таким, чтобы ведущий постоянно вел осмотрительность, а ведомый надежно прикрывал его действия. Расстояние между самолетами по Дистанции и интервалу должно быть такое, чтобы летчики могли поддержать друг друга огнем. В общем, привыкайте к фронтовой обстановке. Со временем всему научитесь.

Мы были благодарны товарищам за их советы и поддержку. Правда, вкрадывалось и сомнение: почему к нам в тыл ни разу не прислали ни одного летчика, имеющего опыт боев! Ведь у нас было столько времени на всякие «учебно-боевые» полеты. Мы бы давно могли узнать о тактике фашистов, научились бы противопоставлять им свою тактику и не оказались бы, как сегодня, в нелепом положении. Только позже поняли: настоящая школа для боевого летчика – это горнило боев.

День подходил к концу. Идем по аэродрому к командному пункту и ведем оживленные разговоры.

Видим, в эскадрилье, расположенной рядом с нашим полком, на вооружении современные по тому времени истребители конструкции Яковлева.

– А почему у этих двух «яков» лопасти винтов загнуты? – ткнул пальцем Панфилов на стоянку самолетов.

– Сегодня в нашем полку летчики совершили два тарана, – ответили хлопотавшие возле самолетов техники.

– Вот это да! – и мы жадно набросились на техников с расспросами. А вскоре и сами стали свидетелями третьего тарана.

Над аэродромом неожиданно появился фашистский разведчик Ю-88. В небо сразу же был поднят один «як». Он быстро набрал высоту, занял исходное положение для атаки и открыл огонь. Мы с волнением наблюдаем за воздушной дуэлью. Несколько резких пулеметно-пушечных очередей рассекли морозный воздух, но «юнкерс» продолжает лететь. Он развернулся и начал уходить на запад. На поднятом в воздух «яке» как видно кончились боеприпасы, беспомощно замолчали его пулеметы. Но летчик не уходит от фашиста, а набрав высоту, стремительно несется на вражеский «юнкерс». Не успели мы и глазом моргнуть, как «як» вплотную подошел к фашисту. На какое-то мгновение самолеты будто соединились воедино… И вдруг – треск. «Як» энергично разворачивается, выпускает шасси и со снижением заходит на посадку, а немецкий разведчик, разваливаясь в воздухе, грудой обломков падает на землю.

Тем временем истребитель с выключенным мотором совершил посадку и остановился. Летчик «яка», только что таранивший фашиста, вылезает из кабины и его радостно приветствуют возбужденные товарищи.

– Молодец, Кулагин!

– Еще одному дал прикурить!

– Ура, старшине Кулагину!

Летчики окружают своего однополчанина, готовые подхватить его и нести на руках. Но старшина почему-то бледен, одной рукой с трудом снимает с головы шлемофон. Потом, пошатнувшись, падает на руки товарищей: одежда у плеча взмокла от крови.

Из рассказов летчиков полка, в котором служил Кулагин, мы узнали, что служили в полку два брата: старший – лейтенант Кулагин и младший – старшина. Лейтенант Кулагин недавно погиб в воздушном бою.

«Пока буду жив, буду мстить за брата», – поклялся старшина. И он мстил. Протараненный им в этот день фашистский самолет был вторым сбитым самолетом на его счету. Только на этот раз и старшина был ранен. И все же, истекая кровью, он таранил врага и благополучно произвел посадку.

За ужином аэродромная столовая шумела возбужденными голосами. В среде бывалых и обстрелянных летчиков мы с огромным интересом слушали рассказы товарищей по оружию. Уже давно убрали со столов посуду, а мы все сидели, учились уму-разуму. За каждым столом шел оживленный разговор. Летчики, жестикулируя и размахивая руками, наглядно показывали, как вели воздушный бой.

Мы внимательно слушали и буквально схватывали на лету все, что только может пригодиться в бою, о тактике которого имели весьма расплывчатое понятие. А она, эта тактика, была сложной, построена на массированных атаках в условиях подавляющего количественного преимущества фашистской авиации.

И все же фашисты несли заметные потери. Они теряли большое количество боевых самолетов, не выдерживали отчаянной смелости советских ребят, каждый боевой день которых приносил все новые и новые образцы непревзойденного героизма, находчивости и боевой смекалки.

– Здорово соседи дерутся! – восхищались летчики.

– Удивительного в этом ничего нет, – уточнял комиссар Ильин. – Родина в смертельной опасности. Выход у нас только один – победить врага или умереть!

Майор Осипов собрал всех и сказал:

– Переучиваться некогда. Как воевать и побеждать противника, нам наглядно показали мастера воздушного боя, соседи. Главное – не надо теряться. Смотреть в оба и не бояться врага, Воевать будем не числом, а умением. Но прежде всего – дисциплина и взаимовыручка: сам погибай, но товарища выручай.

Кратко, но убедительно рассказал Осипов о тактике, которой мы должны придерживаться во время воздушных боев.

Он говорил, что мы должны, по возможности, достигать преимущества в высоте, стремительно атаковать фашистов на виражах.

– Помните, что истребители И-16 более маневренные по сравнению с «мессершмиттами» именно на виражах.

В заключение майор Осипов приказал:

– Всему летному и техническому составу в течение ночи необходимо подготовить самолеты к вылету на боевое задание.

– Самолеты, которые будут в полной исправности, к утру должны стоять носом на аэродром, не готовые к вылету – носом от аэродрома. Понятно?

– Вас поняли, – козырнули командиры и инженеры эскадрилий.

– Действуйте!

Но технический состав пожалел летчиков.

– Идите спать, товарищи, ведь вам придется завтра летать. Мы сами все сделаем, – заявили нам техники, инженеры и специалисты аэродромного обслуживания.

Проснулись рано, чуть стало светать. Первым четверку истребителей на боевое задание повел сам командир полка, наш «батя», как мы за глаза называли между собой Осипова.