Сын цирка

«Бэби, даю слово, ты увидишь, как я тебя отблагодарю», — пел на экране инспектор, заманивая жертву в ловушку.

В индийском кинематографе такие песни исполняются на хинди, однако сериал о полицейском инспекторе и здесь шел вразрез с традицией. Пел Дхар по-английски, с индийским акцентом, достойным сожаления. Даже главная, заставочная песня киносериала, которую женский хор пел в начале каждого фильма серии и затем повторял еще дважды, пелась по-английски. И за это тоже зрители ненавидели фильм, хотя саму песню распевали везде, так она была популярна. Доктор Дарувалла сам написал слова, однако он буквально съеживался от страха, когда слышал, как ее поют.

Ты говоришь, что Инспектор Дхар -

Самый обычный человек.

Ты говоришь, ты говоришь.

Но он как Бог для нас.

Ты говоришь — это маленький дождик.

Так ты сказал, так ты сказал!

А нам он кажется муссоном!

Дхар хорошо двигал губами под фонограммы, но не демонстрировал при этом томной истомы. Один из критиков назвал его «ленивые губы». Другой критик жаловался, что Дхара ничего не вдохновляло, вообще ничего.

Возможно, образ инспектора будоражил публику своим вечным отвратительно депрессивным состоянием и тем, что его победы над злом представали как проклятие, наводя на него тоску вне зависимости от того, помогал ли он жертвам или мстил за них, причем, обрушиваясь на кинозлодея, мстил с наглядной жестокостью.

Что касается секса, то в его показе доминировала сатира. В том месте, где предстояла сцена полового акта, зрители видели эпизод из старого документального фильма — с грохотом несущийся по рельсам паровоз. Оргазм героя символизировали бесчисленные волны, с ревом набегающие на берег. Демонстрация обнаженного тела, запрещенная индийской цензурой, заменялась изображением актеров в мокрой одежде. В фильмах часто шел дождь, когда одетые актеры ласкали Друг друга, не нарушая требований цензуры, создавая впечатление, что Инспектор Дхар расследует преступления только в муссонный период. Некоторые кадры позволяли заметить или представить в воображении сосок женской груди под насквозь мокрым сари. Подобные сцены возбуждали более, чем эротические.

Социальные проблемы и идеология в фильмах не просматривались, либо их вообще там не было. Инстинкт самосохранения и нежелание, касаться запретных тем помогали доктору избегать проблем и идеологии как в Торонто, так и в Бомбее. Кроме самых привычных рассуждений о том, что полиция насквозь пропитана коррупцией из-за системы взяток, в фильмах не проповедовалось других идей. Сцены насильственной смерти давались сентиментально, как и кадры залитой слезами скорби. Это звучало более значимо, чем мысли, призванные разбудить национальное самосознание.

Образ Инспектора Дхара, человека жесткого и мстительного, имел свою особенность — он никогда не брал взяток деньгами, только в виде отдающихся ему женщин. В фильмах они легко и просто делились на хороших и плохих. С обеими категориями Дхар вел себя развязно. Фактически ему удавалось делать все, что он хочет, почти с каждой женщиной.

Инспектор не давал спуску европейским женщинам, а они со своей сверхбелой кожей фигурировали в каждой серии, раскручивая сексапильный роман с Дхаром. Все женщины и девушки Индии боготворили киногероя за то, что он всегда пинком отшвыривал европейскую женщину. Можно сказать, это был своеобразный фирменный знак фильмов с участием Дхара. Отражала ли эта особенность чувства актера к бросившей его матери или подтверждала его намерения иметь детей лишь от индийских женщин? Ответа на этот вопрос не знал никто. А знали ли вообще что-либо достоверное об Инспекторе Дхаре, которого ненавидели все индийские мужчины и втайне любили все индийские женщины, заявлявшие о своей ненависти к инспектору полиции?

Даже те из них, кому киноактер назначал свидание, как солдаты, стояли на страже секретов его жизни.

— Он совсем не похож на свой кинообраз, — говорила одна дама, никогда не приводя каких-либо примеров.

— Он очень старомоден, как настоящий джентльмен, — заявляла другая, и никто даже не пытался получить от нее доказательства такого утверждения.

— Он очень порядочен, невероятно порядочен. Кроме того, очень тихий, — утверждала третья свидетельница.

Каждый кинозритель мог поверить, что Дхар «очень тихий». Многие подозревали, что никогда в жизни он не произнес и слова, заранее не написанного в сценарии. Такого рода предположения сильно расходились со сплетнями о его английском без всякого акцента, которым актер якобы пользовался в кругу самых близких людей. В общем, либо никто ничему не верил о кинозвезде, либо верил всему о нем сказанному. Слухи и сплетни приписывали ему двух жен, одна из которых живет в Европе, а также двенадцать внебрачных детей, которых он не признает. Кое-кто утверждал, что на самом деле Дхар живет в Лос-Анджелесе у своей подлой матери.

Сам Дхар оставался недоступным для посторонних взглядов, не реагируя ни на сверхпопулярность своего образа, ни на злобную ненависть к нему. В его улыбке нельзя было обнаружить ни капли сарказма. По-видимому, никакой другой человек средних лет и крепкого телосложения не имел такого сильного самообладания.

Проявлял он сострадание только в одном деле. Дхар настолько активно призывал помогать калекам, что был признан общественным мнением Бомбея одним из самых щедрых меценатов города. Актер делал рекламные ролики о госпитале для детей-калек, выпускал их на свои деньги. Эти ролики имели большой успех. Нужно ли говорить, что автором их сценариев тоже был доктор Дарувалла.

В телевизионных передачах Инспектора Дхара показывали либо крупным, либо средним планом. В телестудию он всегда являлся в свободной белой рубашке без ворота или в куртке стиля «китайский мандарин». Свою отрепетированную улыбку актер пускал в ход только в тех случаях, когда был уверен, что полностью владеет вниманием телезрителей.

— Вы можете ненавидеть меня, если это вам нравиться, поскольку я много зарабатываю и делюсь только с больными детьми, — говорил с экрана Дхар.

Сразу же после этих слов следовала серия сюжетов — актер среди детей-калек в ортопедическом отделении госпиталя. Вот ползет к нему маленькая девочка с деформированными ножками, а он протягивает к ней руки. Вот Инспектор Дхар стоит между инвалидными колясками, и дети завороженно глядят на его лицо. Вот герой телесериала о полицейском инспекторе поднимает из ванночки маленького мальчика, несет его на покрытый белой простыней стол, где сестры-сиделки пристегивают малышу ножные протезы. Камера крупным планом показывает ноги ребенка — они вдвое тоньше его рук.

Однако ненависть к Инспектору Дхару такие передачи не уменьшали. Местные амбалы захотели проверить, действительно ли актер так силен и натренирован во всех видах боевых искусств, как это показывалось на экране. Оказалось, что силен и натренирован. На все виды словесных оскорблений он отвечал сдержанным вариантом своей заученной улыбки, делавшей его похожим на подвыпившего человека, однако при нападении, не задумываясь, отвечал ударом на удар. Был случай, когда Дхар ударил столом мужчину, замахнувшегося на него стулом.

За ним утвердилась репутация человека настолько же опасного в жизни, каким его показывали в кино. Бывало, он случайно ломал людям кости. Вероятно, благодаря осведомленности в ортопедии, приобретенной при рекламе госпиталя для детей-калек, при нападении на него актер серьезно калечил людям суставы. Справедливость требует признать, что Инспектор Дхар никогда не нападал первым, но из драк всегда выходил победителем.

Бестолковые киносериалы о полицейском инспекторе сделаны были топорно, и актер редко появлялся на публичных мероприятиях в честь их выхода, что породило слухи о том, будто он не живет долго в Индии. Шофером у него работал карлик, до этого выступавший клоуном в цирке. Пресса навесила на карлика ярлык головореза-убийцы, чем Вайнод очень гордился.

Друзей у киноактера не было, если не считать множества женщин, назначавших ему свидания. Отношения Дхара с доктором Даруваллой можно было назвать самыми длительными из всех его контактов с другими людьми. Эти отношения выдержали испытание на прочность, выстояв под злыми нападками прессы.

Дарувалла, собиравший пожертвования за рубежом в фонд госпиталя для детей-калек, всегда был сдержан, отвечая на вопросы об Инспекторе Дхаре. Журналисты знали Фарука как примерного семьянина, известного врача из Канады и сына доктора Ловджи Даруваллы, бывшего управляющего госпиталем для детей-калек.

— Я доктор, а не разносчик сплетен, — обычно говорил он, когда его спрашивали об Инспекторе Дхаре.

Этих людей видели вместе лишь в стенах спортивного клуба Дакуорт, куда журналистов не допускали и где интересоваться подробностями личной жизни считалось предосудительным для всех, за исключением старшего официанта Сетны.

Немало судачили по поводу того, каким образом Дхар стал членом клуба Дакуорт, поскольку он был недоступен и для кинозвезд. Странным представлялось и то, что он стал членом клуба в двадцать шесть лет — и это при том, что очередь на право вступления в клуб растягивалась на двадцать два года. Что же, киноактер подал свое заявление в четыре года?! Значит, кто-то это сделал за него. В дополнение ко всем этим странностям многие члены клуба Дакуорт не очень-то верили в принадлежность Дхара к «высшим слоям городского общества». Скрещивая шпаги в спорах по этому вопросу, одни напирали на благотворительность Дхара, его участие в судьбе детей-калек, тогда как другие обвиняли актера в том, что киносериал с его участием разрушительно действовал на мораль жителей Бомбея. Не достигая единства, спорщики продолжали распускать слухи и негодовать по поводу пребывания в клубе Инспектора Дхара.

Доктор охвачен сомнениями

В соответствии с традициями своего киногероя. Инспектор Дхар сам обнаружил тело возле девятой лунки поля для гольфа. Несомненно все ждали, что он лично разрешит загадку своего преступления. Пока не было доказательств криминального характера этой смерти, однако члены клуба поговаривали, что не все ясно с этим происшествием и что тренировки бедного мистера Лала в поврежденных кустах бугенвиллей сослужили ему плохую службу. Казалось, что он пал жертвой своего неудачного удара по мячу, хотя грифы-стервятники, повредив тело, нарушили картину происшествия. Бывший соперник усопшего, мистер Баннерджи, пожаловался Дарувалле, что чувствует себя убийцей друга.

— Он ведь всегда промахивался по девятой лунке! Не надо было дразнить его из-за этого! — причитал Баннерджи.

Доктор вспомнил, что и он поддразнивал мистера Лала. Нельзя было не дразнить его за бестолковую игру в гольф, к которой он был совершенно неспособен. Однако когда Лал умер играя в гольф, его энтузиазм уже не казался таким смешным, как раньше.

Фарук смутно почувствовал какую-то аналогию между своим сериалом об Инспекторе Дхаре и последней игрой Лала в гольф. Неожиданная аналогия пришла на ум вследствие странного, неприятного запаха. Вонь была не так сильна, как если бы кто-то испражнялся поблизости, запах напоминал и что-то очень знакомое и в то же время что-то далекое. Быть может, он напоминал ему вонь кишок, гниющих на солнце, или стекающего по дренажной трубке гноя, или это была смесь запахов сгнивших цветов и человеческой мочи.

Сходство между так драматически закончившейся привычкой Лала играть в гольф и криминальными сценариями доктора Даруваллы имело свои основания. Доктор прилагал огромные усилия, создавая сценарий киносериала, по мнению большинства, не имевший никакого художественного достоинства. Зрителям образ Инспектора Дхара казался убогим и обидным, хотя сам доктор отдавал ему всю свою любовь. Хрупкое самолюбие Фарука строилось на осознании себя в качестве тайного сценариста, равно как и на прочной репутации хорошего хирурга. Но самоуважение осталось бы у него в том случае, если бы он был всего лишь сценаристом, пусть даже бессовестным барыгой, пишущим всякую дрянь ради денег, как проститутка, и настолько плохо, что стыдно было бы обозначить свое авторство.

Для публики актер, изображавший в киносериале Инспектора Дхара, начал отождествляться с его образом, и люди были склонны думать, что актер сам пишет сценарии. Фарук это знал, но ему доставляла удовольствие не слава, а создание сценариев, несмотря на то, что их высмеивали, а кинофильмы ненавидели.

В последнее время Инспектору Дхару пообещали расправиться с ним, и доктор стал подумывать о прекращении работы над сценариями, не представляя, чем станет заниматься в этом случае. Но он подозревал, что вряд ли будет сохранять верность своему кинообразу, когда тому реально угрожают убийством. Это совсем не то, что ругань журналистов на страницах газет.

Размышляя таким образом, Дарувалла пытался разобраться и в другой сложной ассоциации — игра мистера Лала в гольф, слабая вонь гниющих на солнце кишок, запах от стекающих нечистот. А может быть, кто-нибудь мочится в кустах бугенвиллей? Внезапно эти невеселые мысли прояснились. Доктор наконец-то увидел аналогию между собой и бедным мистером Лалом. Он подумал, что был таким же плохим, но очень обязательным сценаристом, как мистер Лал был плохим, но заядлым игроком в гольф.

Доктор как раз закончил еще один сценарий, по которому уже сняли последние кадры, и очередной серии предстояло выйти на экраны перед приездом в Бомбей брата-близнеца Инспектора Дхара. Сам он сейчас болтался без дела, поскольку не был обременен контрактами на интервью или снимками для рекламы новой ленты — следствие его сдержанных отношений с журналистами, освещающими кинобизнес, хотя Дхар полагал, что он уделяет им довольно много внимания. Не без оснований Дарувалла полагал, что новый фильм вызовет такие же неприятности, как и предыдущий, и думал, что именно сейчас настало время поставить в этом деле жирную точку.

Так он думал, но мог ли остановиться в любимом деле? Мог ли он писать сценарии лучше? Он и так старался изо всех сил, как бедный мистер Лал, фанатично возвращавшийся к девятой лунке, чтобы еще и еще потренироваться. После каждого его удара в разные стороны летели поврежденные им цветы, но старик снова и снова вставал в пораженные странной болезнью кусты бугенвиллей, нанося яростные удары по маленькому белому мячику. Пока однажды к этому месту не прилетели грифы-стервятники.

Дарувалла понимал — у ситуации лишь один выход — либо бей по мячу, не касаясь цветов, либо прекращай играть. Однако у него не хватало решимости ни отказаться от сценариев, ни сообщить неприятную новость Инспектору Дхару. В конце концов, невозможно стать лучше, чем ты есть. Он не в силах прекратить писанину, потому что она часть его естества.

В поисках утешения мысль его инстинктивно обратились к цирку. Фарук напоминал детей, которые с гордостью могли перечислить все имена оленей Санта Клауса или всех семи гномов в сказке о Белоснежке. Он захотел проверить свою память, называя львов «Большого Королевского цирка» — Рем, Раджа, Визирь, Мама, Бриллиант, Шенкер, Корона, Макс, Хондо, Хайнес, Лео и Текс. Знал он и львят — Зита, Гита, Джули, Деви, Бим, Люси. Доктор был в курсе того, что наиболее опасны львы между первой и второй кормежкой. Свежее мясо налипает на подушечки их лап. Пока львы маячат взад-вперед по клеткам в ожидании второго кормления, они скользят по полу и часто падают, иногда даже сильно ударяются о прутья клеток. После второго кормления животные успокаиваются и начинают слизывать кровь с подушечек своих лап. С львами всегда просто, они верны себе и не пытаются стать тем, чем не способны быть. В отличие от львов доктор Дарувалла старался быть писателем и также старался быть индийцем. Такие невеселые мысли проносились в его голове.

За пятнадцать лет доктор так и не нашел генетический компонент, отвечающий за ахондропластическое уродство карликов. Никто и не просил его об этом, однако он продолжал поиски. Проект исследования крови карликов еще не был завершен. Дарувалла не отступал. Пока время для этого еще не подошло.

Слон наступил на качели

Когда Дарувалле перевалило за пятьдесят, в разговорах он уже не вспоминал красочные детали своего перехода в христианство. Создавалось впечатление, что он медленно уходил из лона этой церкви. Не то было в прошлом. Лет пятнадцать назад, торопясь на площадь Кросс Майдан, чтобы узнать подробности происшествия с карликом Вайнодом, он чувствовал необходимость поделиться волнующими религиозными представлениями с пострадавшим клоуном. Если бы карлик действительно умирал, то разговор о будущей вечной жизни снял бы тяжесть воспоминания с души доктора, поскольку Вайнод сильно верил в Бога. По мере прохождения лет религиозный пыл доктора угасал и теперь бы он уклонился от такого разговора с Вайнодом. Сейчас в представлении Фарука карлик казался бы ему религиозным фанатиком.

Однако в те годы, когда доктор ехал узнать, что случилось с клоуном цирка «Большой Голубой Нил», сердечный разговор с Вайнодом согревал его сердце удивительными параллелями между верой карлика в индуизм и его собственными понятиями о христианстве.

— У нас тоже есть нечто подобное Святой Троице! — воскликнул клоун.

— Ты имеешь в виду Брахму, Шиву и Вишну? — уточнил доктор.

— Все мироздание находится во власти трех богов. Первый среди них — Брахма — бог созидания. В Индии ему посвящен только один храм! За ним следует Вишну — бог сохранения или существования. Третий — Шива — это бог перемен, — объяснял карлик.

— Перемен? А мне казалось, что Шива — разрушитель, что он бог разрушения, — удивился доктор.

— Почему все повторяют такую глупость? Все творение циклично и ничего не имеет конца. Мне нравится думать, что Шива — бог изменения. Ведь Смерть — это тоже изменение, — взволнованно произнес карлик.

— Понятно. Так Смерть предстает с положительной стороны, — ответил доктор.

— Созидание, Сохранение, Изменение — это наша Троица, — продолжал Вайнод.

— Что-то мне не до конца понятны женские формы проявления этих трех богов, — признался Фарук.

— Сила богов представлена женщинами. Дурга, женская форма Шивы, это богиня Смерти и Разрушения, — пояснил карлик.

— Но ты же говорил, что Шива бог изменения, — прервал его Фарук.

— Я сказал, что его женская форма Дурга является богиней Смерти и Разрушения, — повторил Вайнод.

— Понятно, — ответил доктор, который на самом деле понял, что лучше не раздражать собеседника.

— Дурга ищет меня, и я молюсь ей, — добавил карлик.

— Тебя ищет богиня Смерти и Разрушения? — удивился Фарук.

— Она всегда меня защищает, — настаивал клоун-карлик.

— Понятно, — снова произнес Дарувалла и подумал, что «протекция» со стороны такой богини несет на себе печать закона Кармы.

В цирке доктор нашел Вайнода лежащим в грязи под скамейками дешевых мест. Оказалось, карлик упал с высоты четвертого или пятого ряда, проломив деревянные доски. Служители цирка согнали зрителей с этих мест и не трогали Вайнода. Только почему карлик там оказался? Неужели он работал в номере, требовавшем участия зрителей?

В дальнем углу цирковой арены беспорядочная толпа клоунов-карликов изо всех сил пыталась привлечь внимание публики. Исполнялся хорошо известный номер, когда один клоун осыпал тальковой пудрой своих коллег через дырку в задней части ярких штанов. Отданная доктору пробирка крови не сделала карликов ослабленными или уставшими. Все они клюнули на сказку о необходимости помочь умирающим собратьям, как придумал Вайнод, который для достоверности этой фантастики поведал коллегам, что уже сдал порцию своей крови.

На этот раз инспектор манежа уже не возвещал через громкоговоритель о приходе доктора. Под рядами кресел многие просто не видели карлика. Доктор опустился на колени рядом с пострадавшим. Все вокруг было усеяно засаленными пакетиками, стаканчиками, пустыми пластмассовыми бутылками, ореховой скорлупой и шелухой арахиса. Подняв глаза, доктор увидел, что внутренняя сторона скамеек пестрела белыми полосами пасты — таким образом зрители вытирали под сиденьями свои пальцы.

— Думаю, конец мне придет не здесь. Я не умираю, а просто изменяюсь, — прошептал карлик.

— Постарайся не двигаться и скажи, где у тебя болит, — попросил доктор Дарувалла.

— Я не двигаюсь и у меня ничего не болит. Просто не чувствую тело ниже пояса.

Как и положено верующему, карлик стоически переносил боль, скрестив на груди свои руки-трезубцы. Уже потом Вайнод пожаловался, что никто не осмелился подойти к нему, кроме продавца орехов с лотком на лямке вокруг шеи. Клоун сказал торговцу, что не чувствует спины, тот передал это инспектору манежа, который решил, что карлик сломал или шею, или позвоночник. Пострадавший хотел, чтобы хоть кто-нибудь поговорил с ним, выслушал историю его жизни, поддержал голову или предложил воды, пока не подоспели с носилками санитары в грязно-белых халатах.

— Все случилось из-за Шивы. Это его рук дело. Мне кажется, это всего лишь изменение, а не смерть. Если бы Дурга сделала это, тогда все кончено и я умираю. Но я чувствую, что лишь изменяюсь, — пояснил клоун.

— Будем надеяться, — ответил Дарувалла после того, как разрешил Вайноду взять себя за пальцы и дотронулся до ступни ноги пострадавшего.

— Чувствую, но только чуть-чуть.

— А я и трогаю тебя несильно, — уточнил доктор.

— Значит, я не умираю. Таким образом боги дают мне знать о чем-то, — произнес Вайнод.

— Что же они хотят сказать тебе? — поинтересовался доктор.

— Они говорят, что пришло время уйти из цирка, — ответил клоун. — Быть может, уйти именно из этого цирка, — добавил Вайнод.

Постепенно вокруг них собрались многие актеры. Подошел инспектор манежа, стояли девочки из номера «человек-змея» и даже укротитель львов, поигрывавший кнутом. Доктор не разрешил санитарам забрать пострадавшего, потребовав рассказать, как все случилось. Сообщить что-нибудь вразумительное могли только другие клоуны, так что пришлось остановить номер, который дошел уже до своей кульминации — пудра посыпалась в первые ряды зрителей. Там преимущественно сидели дети и считалось, что никто на это не обижается. Но публика уже начала расходиться, поскольку номер терял привлекательность, когда его исполнение затягивали. Труппа исчерпала резервные номера, ей нечем было развлечь аудиторию и занять ее внимание до приезда доктора.

Собравшись, клоуны рассказали доктору, что Вайдон получал травмы неоднократно. Как-то он упал с лошади, в другой раз его избила погнавшаяся за ним шимпанзе. Был случай, когда в номере с медведицей зверюга слишком усердно толкнула его в бачок с мыльной пеной для бритья. От удара у карлика перехватило дыхание, в результате он проглотил порцию жидкого мыла. В дополнение ко всему клоун получил ранение в номере, где слоны изображали игру в крикет. Один из слонов подавал мяч, а другой отбивал его резиновой битой, зажатой в хоботе. Мячиком был Вайнод и его сильно ударили, хотя бита была резиновая.

Потом Фарук узнал, что в других цирках клоуны не выступали так рискованно, но не здесь. Номер с качающейся доской, из-за которого Вайнод упал, проломив ряды кресел, пользовался среди актеров дурной репутацией, однако он нравился детям.

По сюжету Вайнод играл роль сердитого клоуна, который не хотел играть со своими друзьями, качавшимися на доске. Как только они начинали балансировать на одном конце доски, Вайнод прыгал на другой ее конец и всех сбрасывал. После ряда таких действий он сел на конец доски, спиной к другим клоунам. Тем временем один за другим они вставали на противоположный конец, пока сердитый клоун не взлетел высоко в воздух. Однако Вайнод повернулся к ним лицом и сверху съехал вниз, опять сбив их с ног. Сами справиться с ним они не могли, и пока сердитый клоун сидел на своей стороне доски, повернувшись к ним спиной, к радости публики карлики привели на помощь слона.

Взрослым в таком номере интересно то, что слон может считать по крайней мере до трех. События развивались следующим образом. Карлики заставляли слона ударить ногой по поднятому вверх концу доски, на которой спиной к нему сидел Вайнод, но оба раза занося свою огромную ногу, слон опускал ее на пол, махал ушами и отходил прочь от доски. И все это на последней секунде. Публике казалось, что слон так и не подчинится карликам. Но он был обучен ударять по доске только с третьего раза, чему публика очень удивлялась.

Как было задумано, от мощного толчка карлик взлетал вверх на сдвинутую вбок страховочную сетку, приготовленную для номера с трапецией. Он цеплялся снизу за край сетки и висел там, как летучая мышь, вопя о помощи. Конечно, карлики не могли его оттуда снять, они просили об этом слона, которого Вайнод демонстративно боялся. Номер был довольно простым, но при одном условии — требовалось соблюдать точность и направлять конец доски прямо к свисавшей страховочной сетке.

А что получилось? Слон ударил, и Вайнод внезапно обнаружил, что сидит верхом на доске, направленной… на публику.

Эта ночь изменила всю его жизнь. Вероятно, виной всему было пиво «Кингфишер», большие бутылки которого произвели на карликов неблагоприятное действие. Вследствие опьянения они поставили конец доски в неверное положение, а Вайнод, сидя к слону спиной, не видел, сколько раз тот поднимал ногу для удара. В обычной обстановке карлик улавливал это по тому, как напряженно замирала публика. Конечно, он мог бы повернуть голову и посмотреть, где находится огромная нога слона, но тогда бы пропал эффект всего номера, а Вайнод всегда держал марку.

Вот почему карлик улетел на четвертый ряд сидений. Он очень боялся упасть на детей, однако мог и не беспокоиться об этом — люди стремительно бросились в разные стороны от места его предполагаемого падения. Вайнод ударился о пустые кресла и упал между рядами.

Вследствие своего недуга, Вайнод всегда испытывал боль. У него ныли и болели колени, локти, не разгибаясь до конца. Лодыжки, спина страдали от дегенеративного артрита. Правда, при других типах уродств бывает и хуже. Например, псевдоахонроплазия несет с собой саблевидность одной ноги, деформацию колена другой. Есть карлики, которые вообще не способны ходить. Привыкнув к постоянной боли, Вайнод не очень переживал, перестав чувствовать спину, хотя ему и пришлось пролететь тринадцать метров, а после удариться копчиком о деревянные доски.

Так раненый карлик стал пациентом доктора Даруваллы. У него оказался небольшой перелом на конце копчика, порвалось сухожилие мускула внешнего сфинктера, подходящего к концу копчика. Говоря по-простому, он отбил себе зад. Кроме всего прочего, Вайнод порвал связки. То, что он не чувствовал спины, означало защемление одного из нескольких нервов и должно было вскоре пройти. После этого к карлику вновь вернутся привычные болевые ощущения. Он поправится, хотя и позже, чем его жена Дипа, но пока он был убежден в том, что навсегда превратился в калеку, поскольку не чувствовал одного нерва.

Если для карлика Шива являлся богом изменений, а не простым разрушителем, то с помощью несчастного случая он помог Вайноду сделать карьеру, хотя, по мнению Даруваллы, клоун-ветеран так и останется цирковым карликом.

Пока Вайнод и Дипа лежали в госпитале после операций, «Большой Голубой Нил» закончил свои гастроли в Бомбее. Шивайи, их маленький сын, оставался в это время на попечении доктора Даруваллы и его жены, которые не сразу научились обращаться с двухлетним малышом-карликом, однако Фарук очень старался, чувствуя себя виновным в случившемся.

Доктор заставил карлика написать на листе бумаги, что он умеет делать, и обнаружил у пациента много профессий, но в основном связанных с цирком. Одна запись удивила его: карлик писал, что может водить машину. Доктор посчитал эту строку игрой воображения. В конце концов карлик ведь был обманщиком. Разве не он предложил Дарувалле воспользоваться ложью об умирающем, чтобы забрать кровь у артистов цирка?

— Какую марку машины ты водишь, Вайнод? — спросил поправляющегося после операции карлика доктор и подумал: «Как твои ноги могут доставать до педалей газа и сцепления? ».

Цирковой клоун с гордостью ткнул пальцем в лист бумаги, где было написано «механик». Дарувалла сначала не обратил на это слово никакого внимания, поскольку оно стояло рядом со словом «водитель», больше поразившем его. Доктор подумал, что карлик имел в виду починку одноколесных цирковых велосипедов и прочей цирковой техники. На самом деле оказалось, что Вайнод действительно мог починить машину, а не только велосипед, а кроме того лично сконструировал и установил в машине ручное управление. Но и здесь была своя связь с цирком. Ставили номер, по ходу которого десять клоунов один за другим вылезали из крошечной машины. Номер требовал, чтобы Вайнод научился водить автомобиль. Карлик признался доктору, сколько натерпелся, пока сконструировал ручное управление. Дело оказалось сложным, множество экспериментов кончалось неудачей.

На фоне доработки конструкции ручного управления отработка навыков вождения автомобиля не стала для него проблемой.

— Значит, ты можешь водить машину, — задумчиво произнес доктор, будто разговаривал сам с собой.

— Да, я могу ездить быстро и медленно! — радостно отозвался карлик.

— У машины обязательно должна быть автоматическая коробка передач, — рассуждал дальше Дарувалла.

— Да, без переключения передач. Только педали газа и тормоза, — стал объяснять карлик.

— Устанавливается два приспособления для ручного управления? — поинтересовался доктор.

— Да, на обе руки. А кому нужно больше двух приспособлений? — изумился Вайнод.

— Итак, когда ты снижаешь скорость или увеличиваешь ее, то на руле остается только одна рука, — сделал вывод Дарувалла.

— А кому нужно, чтобы обе руки держали руль?

— Значит, ты можешь водить машину, — еще раз повторил доктор.

Он никак не мог поверить, что карлик способен вести машину. Легче было представить его в номере со слоном и качающейся доской или в номере, где слоны играли в крикет — Фарук не видел иной жизни для карлика, обреченного всю жизнь оставаться клоуном в «Большом Голубом Ниле».

— Я и Дипу учу, чтобы она тоже могла водить машину, — добавил Вайнод.

— Однако ей совершенно не нужно ручное управление, — заметил доктор.

— Но в цирке мы водим одну и ту же машину, — пожал плечами карлик.