«Миротворец»

10 марта 1946 года жандармы ввели в зал суда плотного человека лет пятидесяти, в военной форме, но без погон. То был фельдмаршал Герхардт Мильх, правая рука Германа Геринга.

По идее защиты ему надлежало раскрыть перед судом, каким «миротворцем» являлся Геринг. Выбор свидетеля, казалось, был правильным. Мильх дружил с Герингом еще со времен первой мировой войны. Геринг взял его к себе на службу и энергично защитил, когда эсэсовцы заинтересовались вдруг национальным происхождением фельдмаршала. Выяснилось, что у Мильха не то бабушка, не то дедушка были евреями. Последовало требование убрать его из штаба ВВС. Но Геринг громогласно заявил тогда:

— В своем штабе я сам решаю вопрос, кто у меня еврей, а кто не еврей...

Итак, Мильх рассказывает суду о миролюбии Геринга. Возникает вопрос о нападении на Советский Союз.

— Ну, это была, конечно, превентивная война, — говорит Мильх. — Красная Армия с часу на час должна была напасть на Германию, и поэтому у Гитлера не оставалось иного выхода, как нанести превентивный удар. Но даже и такой войны Геринг не желал.

Советский обвинитель Р. А. Руденко с иронией замечает, что война против государства, которое само хочет напасть, является оборонительной.

— Геринг отрицательно относился и к такой войне, — откликается на эту реплику Мильх.

— К оборонительной войне? — уточняет обвинитель.

— Он лично отрицательно относится ко всякого рода войнам, — не моргнув глазом, отвечает Мильх.

Зал ответил на это заявление Мильха взрывом смеха, а Геринг бросил злой взгляд на своего явно перестаравшегося друга.

Герман Геринг куда лучше других знал, сколь велика была его роль в планировании и осуществлении гитлеровской программы агрессии. И не было бы предела его возмущению, если бы кто-нибудь посмел, например, летом 1941 года сказать нечто подобное тому, что выдавил из себя Мильх в Нюрнберге. Сколь это ни звучало угрожающе, в душе он, по-видимому, давно согласился с той частью приговора Международного трибунала, где писалось: «Не может оставаться никакого сомнения в том, что Геринг был движущей силой агрессивной войны, уступая в этом только Гитлеру».

...Апрель 1936 года. Геринг назначается на пост руководителя по координации производства сырьевых материалов и контролю за расходованием иностранной валюты. Этот пост дает ему возможность форсировать решение проблем, связанных с военной мобилизацией.

В том же 1936 году и именно здесь, в Нюрнберге, очередной съезд нацистской партии принимает рассчитанную на четыре года программу экономической подготовки к вооруженному нападению Германии на другие страны. «Железный Герман» назначается чрезвычайным уполномоченным по выполнению этой программы и сам формулирует основную свою задачу: «В течение четырех лет перевести всю экономику в состояние боевой готовности к войне».

В качестве чрезвычайного уполномоченного он выступает в июле на совещании крупнейших германских авиационных промышленников с призывом к увеличению производства самолетов. Геринг знает их затаенные мечты и пускает в ход достаточно веский аргумент:

— Если Германия выиграет войну, она будет величайшей державой, господствующей на мировом рынке, станет богатой страной. Надо рисковать, чтобы добиться этой цели.

Он легко рисковал судьбами миллионов немцев и других народов Европы, играя зачастую решающую роль в осуществлении внешнеполитических акций гитлеровской Германии. Его не очень устраивала дипломатическая служба «третьей империи». Министр иностранных дел Нейрат не нравился ему своей консервативностью, кажущейся медлительностью и нерешительностью. Нейрата сменяли на Риббентропа. Это сделал Гитлер. Геринг же расценивал такую замену как глубоко ошибочный шаг. Риббентропа он считал абсолютно не подготовленным для решения дипломатических задач, человеком не умным, тупым.

Дипломатической деятельностью в нацистской Германии занимались и Риббентроп, и Геринг, и Шахт, и Розенберг, и Редер, и многие другие. Но у Германа Геринга был свой, особый «дипломатический почерк». Наряду с авантюризмом, вообще присущим гитлеровской внешней политике, его «почерк» отличался особой дерзостью и крайне выраженным политическим цинизмом.

...Март 1938 года. Захват Австрии.

В этой операции участвуют и фон Папен — германский посол в Вене, и Кейтель с Иодлем, олицетворявшие одним своим присутствием на переговорах с австрийским канцлером решимость вермахта осуществить аншлюс, и Риббентроп, обеспечивавший благоприятную позицию на Темзе, и австрийские национал-социалисты во главе с Зейсс-Инквартом. Однако центральной фигурой тут был Герман Геринг.

Пожалуй, никогда в жизни он не говорил так много и так долго по телефону, как в те «решающие дни». Все оперативное руководство аншлюсом рейхсмаршал сосредоточил в своих руках и пользовался в этих целях почти исключительно телефонной связью.

По телефону ему доносят, что канцлер Шушнинг под давлением народных масс назначил плебисцит: быть или не быть Австрии независимой? Геринг усматривает в этом большую опасность и срочно принимает соответствующие меры. В результате Шушнинг капитулирует: 11 марта в два часа дня плебисцит отменяется.

Через час и пять минут после этого Геринг связывается с вожаком австрийских национал-социалистов Зейсс-Инквартом и сообщает ему:

— Шушнинг не пользуется доверием нашего правительства...

Затем от него же, от Геринга, следует ультимативное требование к австрийскому президенту: немедленно назначить канцлером Зейсс-Инкварта.

И вот суду в Нюрнберге представляются официальные записи всех этих телефонных переговоров. Ведь рейхсмаршал сам когда-то ввел в Германии тайное подслушивание на телефонных линиях. Теперь это обернулось против него. Геринг буквально зеленел от ярости, когда перед судом одна за другой стали воспроизводиться его директивы, отданные тогда по телефону.

Из Вены сообщают, что австрийский президент Миклас в чем-то заупрямился. Геринг взбешен этим. Он кричит своим агентам в телефонную трубку:

— Ну что же? Тогда Зейсс-Инкварт должен его выгнать...

Заодно Герман Геринг диктует по телефону состав нового австрийского правительства, не забывая включить туда некоторых своих родственников, и на всякий случай напоминает, что каждый австриец, который окажет сопротивление, будет предан суду войск вторжения.

Поздно вечером 11 марта на столе у Геринга опять зазвонил телефон. Главный нацистский агент в Австрии Кепплер с восторгом уведомляет Геринга:

— Сейчас мы представляем правительство.

— Да, да, вы — правительство, — подтверждает Геринг. — Слушайте внимательно. Следующая телеграмма должна быть послана сюда Зейсс-Инквартом. Запишите. Диктую: «Временное австрийское правительство, которое после отставки правительства Шушнинга считает своей задачей установление мира и порядка в Австрии, направляет германскому правительству безотлагательную просьбу о поддержке его в этой задаче. С этой целью оно просит германское правительство прислать как можно скорее германские войска».

И на следующий день «по просьбе самого австрийского правительства» германские войска вошли в Австрию.

Австрийские события не на шутку встревожили чехословацкого посла в Берлине. Но, встретившись с ним на приеме, Геринг с обворожительной улыбкой заявил, что Чехословакии беспокоиться нечего, никаких враждебных намерений Германия к ней не питает и «ни один германский солдат даже не приблизится к чешской границе». Для пущей убедительности Геринг добавил:

— Даю вам мое честное слово!

Но именно в эти дни главнокомандующий военно-воздушными силами Германии уже готовил удар по Чехословакии.

Много лет спустя обвинители и судьи Международного трибунала напомнили Герингу о его вероломстве. Но он не только не смутился этим, а даже возмутился: «Какое элементарное непонимание основ внешней политики!» Ну дал он «честное слово». Но и что же?

Беседуя с доктором Джильбертом в тюремной камере, Геринг философствовал:

— Конечно, можно полагаться на «честное слово», когда вы обещаете доставить товары. Но когда дело касается интересов страны, нельзя говорить ни о какой морали.

Циничным смехом отвечает Геринг на замечание своего собеседника о существовании германо-чехословацкого договора о ненападении, подписанного в 1933 году. Только ребенку не ясно, что и этот договор, и личные заверения Геринга потребовались лишь для того, чтобы Чехословакия не проводила заблаговременной мобилизации. Кто-кто, а он-то, Геринг, хорошо знал, что план войны против Чехословакии существовал в Германии с 24 июня 1937 года.

Весьма исполнительный военный адъютант Гитлера полковник Шмундт тщательно подшивал в одну папку все документы касательно подготовки к осуществлению этого плана. Позднее она была спрятана в погребе близ Берхтесгадена, но какими-то судьбами все же попала в руки Международного трибунала. И вот Геринг со злобой следит за тем, как обвинители потрошат эту папку, изобличая его все в новых и новых провокациях против чехословацкого народа.

Геринг и здесь делал главную ставку на пятую колонну — чехословацких национал-социалистов. До поры, до времени он устраивал им смотры в Германии под вывеской хоровых фестивалей, гимнастических выступлений, а заодно обучал обращению с оружием, осуществлению диверсий и провокаций.

Герман Геринг любил «инциденты». Он был уверен, что «инцидент» нужен и для «Чехословацкой операции». Несложный, но вполне подходящий для данного случая «инцидент» был им намечен в таком виде и последовательности: убить германского посла в Праге, обвинить в этом чехов, а затем под видом «акта возмездия» разбомбить Прагу с воздуха.

Но германскому послу Эйзенлору неожиданно повезло — случился другой «инцидент». Произошел он в Мюнхене с участием английского премьера Чемберлена и французского премьера Даладье. Они очень спокойно преподнесли Чехословакию в жертву гитлеровской Германии, якобы заботясь о спасении мира в Европе. В действительности же и Чемберлен, и Даладье, сами того не зная, спасли одного лишь Эйзенлора, а мир поставили на грань большой войны.

Через двадцать лет английская «Санди Экспресс» сочла нужным отметить эту «заслугу» Чемберлена. В газете появилась статья под поразительным заголовком: «Должны ли мы все еще стыдиться Мюнхена?» И ответ газеты был таков: «Чемберлен войдет в историю как мученик, подставивший свою голову под стрелы оскорблений и презрения для того, чтобы цивилизованные народы мира имели время обрести боевой дух и мужество».

Однако у Германа Геринга остались совсем другие впечатления о его англо-французских коллегах по Мюнхену.

В одну из декабрьских ночей 1945 года, когда в Международном трибунале были объявлены рождественские каникулы, он долго беседовал на эту тему с доктором Джильбертом.

Геринг предоставил гостю единственный в камере стул, а сам устроился на арестантской койке и как бы размышлял вслух о причинах поражения Германии. Основную ошибку он видел в том, что Гитлер в 1940 году не заключил мира с Англией и Францией, чтобы всеми силами обрушиться на Советский Союз, Мюнхенский сговор, с его точки зрения, давал все основания надеяться на благоприятный исход новой выгодной сделки. Уж он-то знал подлинную цену газетной шумихи о «мужестве» Чемберлена и Даладье на переговорах в Мюнхене.

— В действительности, — повествовал Геринг, — все это произошло довольно просто. Ни Чемберлен, ни Даладье в конечном итоге не были заинтересованы в том, чтобы жертвовать или рисковать чем-либо для спасения Чехословакии. Это было ясно для меня как день. Судьба ее решилась в основном в течение трех часов. Затем еще три часа ушли на спор по поводу слова «гарантия».

Особенно запомнилась Герингу поза Даладье.

— Он сидел вот так, — Геринг вытянул ноги, откинулся назад, с лицом без всякого выражения. — Время от времени Даладье одобрял то, что говорил Гитлер. Никакого возражения против чего бы то ни было! Я был просто поражен, как легко все удалось Гитлеру... Когда он потребовал, чтобы некоторые военные заводы Чехословакии, находящиеся за границами Судетской области, были бы переведены на Судетскую территорию, как только она нам отойдет, я ожидал взрыва, но не последовало и писка. Мы получили все, что хотели. Получили вот так! — Геринг щелкнул пальцами. — Они даже не настаивали на том, чтобы проконсультировать чехов, хотя бы для формы. В конце заседания посол Франции в Чехословакии сказал: «Хорошо, теперь мне предстоит передать приговор осужденным». Вот и все... Долгий спор по поводу слова «гарантия» был решен тем, что Гитлеру предоставили право гарантировать остальную часть Чехословакии. Все прекрасно понимали, что это значит...

Позорная Мюнхенская конференция закончилась в 2 часа 30 минут ночи 30 сентября 1938 года. Чемберлен и Даладье уселись в свои автомашины и направились в отель. Геринг запомнил, как, провожая их взглядом, Гитлер с брезгливостью бросил:

— Ужасно, какие это ничтожества!

Но дело было сделано: Судетская область отошла к гитлеровской Германии. Началась цепная реакция, рассчитанная на полную ликвидацию Чехословакии.

Порывшись в захваченных архивах германского МИДа, нюрнбергские следователи нашли любопытный документ: запись беседы Геринга с руководителями словацких сепаратистов Дурканским и Махом. Рейхсмаршал вдруг воспылал любовью к словакам и на этот раз всерьез дает «честное слово». В чем? Да в том, что Германия поможет Словакии добиться «независимости». А словацкие сепаратисты, проливая слезы умиления, в свою очередь обещают Герингу, что «еврейскую проблему» они будут решать «таким же образом, как в Германии» и незамедлительно запретят коммунистическую партию. Герман Геринг зорко смотрит вперед. В ходе этой беседы он как бы вскользь замечает, что авиационные базы в Словакии имеют большое значение для германских военно-воздушных сил на случай войны «против Востока».

Затем наступает решающий этап. 14 марта 1939 года в Берлин вызываются смертельно напуганные и капитулянтски настроенные президент Чехословакии Гаха и министр иностранных дел Хвалковский. Здесь им сообщают, что «германская армия сегодня уже начала свое наступление». Гитлер добавляет при этом, что ему «почти стыдно сказать, но против каждого чешского батальона стоит немецкая дивизия». Геринг угрожает еще более откровенно: в случае промедления с капитуляцией военно-воздушный флот Германии «превратит Прагу в руины в течение двух часов».

И Гаха сдался. В 4 часа 30 минут Чехословакия перестала существовать.

За Чехословакией наступил черед Польши. 15 апреля 1939 года Геринг встречается с Муссолини и Чиано и с удовлетворением говорит:

— Теперь Германия сможет напасть на эту страну с обоих флангов, расстояние между которыми наши самолеты способны покрыть за двадцать пять минут.

И в том же году 1 сентября вторжение немецко-фашистских войск на многострадальную польскую землю стало фактом. Это было началом второй мировой войны. За Польшей последовали Норвегия, Голландия, Бельгия, Люксембург, Франция, Греция, Югославия. А 22 июня 1941 года загремели пушки и на территории Советского Союза.

В общих чертах теперь, пожалуй, уже всем известны усилия Геринга в подготовке и развязывании этих агрессивных действий нацистской Германии против соседних государств. И тем не менее хочется остановиться на двух исторических эпизодах, которые и на Нюрнбергском процессе и в послевоенной западногерманской историографии использовались реакцией в целях реабилитации Геринга. Существует версия, будто в 1939 году Герман Геринг пытался предотвратить войну с Польшей, а в 1941 году был единственным членом германского правительства, выступившим против нападения на СССР.

Чтобы доказать «миролюбие» Геринга, его адвокат доктор Штамер ходатайствовал о вызове в Международный трибунал в качестве свидетеля Биргера Далеруса.

Биргер Далерус — шведский капиталист, близкий родственник жены Геринга — имел тесные связи с влиятельными кругами Лондона. Вот эти-то связи и попытался использовать Геринг, чтобы заполучить Польшу по мюнхенскому рецепту.

В июле — августе 1939 года Биргер Далерус становится посредником между Берлином и Лондоном. 7 августа он устраивает встречу Геринга с крупными английскими промышленниками. Происходит длинная беседа, и, как показал Далерус в Нюрнберге, участники ее «в конце концов перешли к вопросу о Мюнхене и о событиях в Мюнхене». Согласились на том, что надо созвать новую конференцию государственных мужей Великобритании, Франции, Италии и Германии.

После встречи Геринга с «английскими деловыми людьми» вояжи Далеруса из Берлина в Лондон и из Лондона в Берлин заметно участились. Начался долгий и затяжной торг. Меньше всего, видимо, речь шла о самой Польше. То, что эта страна должна стать жертвой немецко-фашистской агрессии, не вызывало никаких сомнений ни у кого из участников тайных переговоров. Гвоздь вопроса был в другом: Англия хотела получить твердую гарантию, что германские войска, захватив Польшу, не остановятся перед советскими границами.

И вот тут-то возникли непреодолимые затруднения. С одной стороны, сговору мешали сильно выросшие аппетиты гитлеровской Германии не только в отношении Востока, но и в отношении Запада. С другой — колебания Англии; она уже не раз убеждалась в коварстве нацистской дипломатии, в том, что никакие соглашения не удерживают Германию от новых и новых посягательств на интересы западных держав. «Тайная» дипломатия Геринга на сей раз ни к чему не привела.

Впрочем, он и сам не очень-то был уверен в ее успехе. Во всяком случае, Геринг ни на один час не приостанавливал и не ослаблял своих усилий в подготовке нападения на Польшу.

22 августа 1939 года происходит важнейшее совещание у Гитлера. Собраны все командующие. Геринг сидит рядом с фюрером. Уточняются последние детали плана нападения на Польшу. Гитлер кончает свое выступление словами:

— Итак, вперед на врага! Встречу отпразднуем в Варшаве.

Один из участников этого совещания записал тогда: «Речь встречена с энтузиазмом. Геринг вскакивает на стол. Он пляшет, как дикарь. Лишь немногие молчат».

В первый же день вторжения немецко-фашистских завоевателей в Польшу армады их бомбардировщиков по приказу Геринга совершают варварский налет на Варшаву. Город — в огне. Рушатся целые кварталы, погребая под собой ни в чем не повинных людей.

В той же манере блицкрига протекают и все кампании 1940 года: против Норвегии, Бельгии, Голландии, Франции, Югославии, Греции. Геринг отличается при этом новыми варварскими бомбардировками Роттердама, Белграда и многих других городов.

Наконец, 22 июня 1941 года гитлеровская Германия совершает агрессию против Советского Союза. Самым скрупулезным образом Международный трибунал исследует доказательства виновности в этом каждого из подсудимых. И тут опять раздается голос доктора Штамера:

— Геринг не хотел этой войны. Сомневаться в том, что Геринг желал мира, несправедливо...

Адвокат обращается к своему подзащитному:

— Какова была тогда ваша позиция по вопросу о наступлении на Россию?

И Геринг ответствует:

— Я сам вначале был застигнут врасплох и попросил фюрера разрешить мне высказать свое мнение через несколько часов. Для меня все это было совершенно неожиданным. Затем, вечером, я сказал фюреру следующее: настоятельно и убедительно прошу в ближайшее время не начинать войну с Россией.

Что же такое случилось с Герингом? Неужели, оглянувшись на пройденный путь и убедившись, сколь много на совести его тяжких грехов, матерый нацистский волк решил остановиться?.. Ничуть не бывало. Разгром первого в мире Советского государства был сладчайшей мечтой нациста № 2. И тем не менее, когда вопрос о нападении на Страну Советов вышел из области крикливой пропаганды и встал во всей своей реальности, у Геринга, возможно, хватило трезвости, чтобы представить себе различные варианты окончания такой войны. Герман Геринг достиг большого положения, огромного богатства, славы — словом, всего того, о чем только могла мечтать его карьеристская душа. А что, если в один не очень прекрасный день все это рухнет?

И Геринг начал сомневаться.

Защита пытается представить эти сомнения как решительное возражение против нападения на СССР. Но тщетно! Обвинение располагает многими объективными доказательствами виновности Геринга в агрессии против СССР. И вдобавок сам же Геринг наносит себе удар, заявляя, что он высказал Гитлеру свое сомнение в отношении войны с СССР «не потому, что... имел в виду соображения международного права или другие соображения, а потому, что... исходил исключительно из политической и военной обстановки».

Геринг уверяет, что он сказал тогда Гитлеру:

— Мы в настоящее время ведем борьбу с одной из самых больших мировых держав — Британской империей... Я абсолютно убежден в том, что рано или поздно вторая большая мировая держава — Соединенные Штаты — выступит против нас... В этом случае мы будем воевать с двумя самыми крупными мировыми державами. А в результате конфликта, который может сейчас возникнуть с Россией, к ним присоединится еще и третья большая мировая держава... Мы останемся фактически одинокими перед лицом всего мира.

И что же? Разве, приводя все эти аргументы, Геринг имел в виду убедить Гитлера отказаться от мысли о нападении на СССР? Нет, конечно.

Вот его собственное резюме:

— Таковы соображения, выдвигавшиеся мною в пользу отсрочки наступления.

В германских правительственных архивах не нашлось ни единого документа, который мог бы подтвердить эти показания Геринга. Но они и не опровергались никем из подсудимых или свидетелей, и трибунал в своем приговоре с полным основанием записал, что, даже если Геринг и «возражал против планов Гитлера в отношении Советского Союза, совершенно ясно, что он делал это только по стратегическим соображениям, и, когда Гитлер решил этот вопрос, он последовал за ним без колебаний».