Записки летчика-наблюдателя
ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Ионов Петр / Записки летчика-наблюдателя - Чтение
(стр. 3)
В январе 1919 года отряд продолжал оставаться на Астраханском аэродроме, но численность его уменьшилась. Прежнее наименование "1-й Кубанский" было отменено, и нам дали номер "47". Из боевого состава в отряде остались два летчика - Фокин и Лапса и два летчика-наблюдателя - Витьевский и Николаев. В отряде было только два самолета: "Ньюпор-17" и "Сопвич", который мы недавно получили. Это была двухместная машина с мотором "РОН" мощностью 120 лошадиных сил. Его максимальная скорость достигала 150 километров в час, максимальная высота полета 5000 метров. Продолжительность полета "Сопвича" составляла около 4 часов, бомбовая нагрузка - до 100 килограммов. Проверив "Сопвич" в полете, Фокин оставил его за собой. В феврале в отряд вернулся на автомашине шофер Ваня и привез целыми и невредимыми всех из передовой команды, высылавшейся в Святой Крест. Команда пыталась пробраться в Георгиевск, но в связи с отступлением наших войск ей это сделать не удалось. Не получая никаких приказаний, Федоров, возглавлявший команду, решил возвратиться в Астрахань. В середине февраля резко потеплело. Задула "моряна" - местный юго-восточный ветер; небо заволокли низкие, быстро несущиеся серые облака, то и дело сеющие дождь. Тонкий снежный покров быстро исчез. Дороги и немощеные астраханские улицы стали развороченными и грязными. Аэродром размок. Полетов не было. Время проходило в нудном бездействии. Весь личный состав отряда размещался в городе в четырехэтажном каменном доме, в районе, прилегающем к аэродрому. В доме было много комнат, но почти все пустые. Мебель успел кто-то вывезти. Спали вповалку на полу, а обедали в одной из комнат, где стоял длинный, грубо сколоченный стол. Чемоданы и сундуки с личными вещами были в беспорядке сложены вдоль стен комнат. Шапки, шлемы, тужурки, полотенца, револьверы, ремни висели на дверных ручках и гвоздях, в изобилии вбитых нами в стены. В доме в течение всего вечера не умолкала игра на рояле; у одних что-то выходило, другие пробовали свои силы впервые. На третий день оттепели погода еще более ухудшилась. Дождь лил беспрерывно. Вечером начался ураган. С аэродрома позвонили, что ветер грозит сорвать ангарную палатку. Дежурный наряд, находившийся в течение многих часов на аэродроме, выбиваясь из сил, едва удерживал палатку со стоявшими в ней самолетами от порывов ветра. Как только об этом стало известно, по приказу командира все устремились на аэродром. На единственной в отряде грузовой автомашине уехали летчики и мотористы. Остальные добирались до аэродрома кто как мог, но большей частью на "мобилизованных" своей властью легковых извозчиках. На аэродроме аврал, вся ангарная палатка облеплена людьми, напрягавшими все силы, чтобы не дать порывам ветра снести ее. Под ударами ветра палатка порывисто надувалась, и веревки, удерживающие ее, стремились выдернуть из земли колья, к которым они были привязаны. Вертикальные и горизонтальные шнуровки то там, то тут рвались. Не удерживаемые шнуровкой полотнища хлопали от ветра, издавая звуки, похожие на винтовочную стрельбу. В образовавшиеся дыры внутрь палатки врывались ветер и дождь. Это было очень опасно. Стоило только порваться какой-либо части палатки, как ветер начал бы рвать одно полотнище за другим, и палатка была бы снесена, а находящиеся в ней самолеты разрушены. В старой армии на фронте такие случаи бывали не раз. Об этом хорошо помнили многие и ясно представляли себе эту опасность. Рев ветра, шум дождя, хлопанье полотнищ палатки, удары молотов по забиваемым в землю кольям, крики мотористов и красноармейцев - все это сливалось в общий беспорядочный хаос звуков. Несколько часов продолжалась беспрерывная борьба со стихией, грозившей уничтожением самолетов. Почти у всех руки были в кровавых мозолях, ссадинах и ожогах от рвущихся из рук канатов и бечевок. Только к утру ураган стих, и опасность миновала. Фокин и комиссар Шкуро распорядились выдать каждому немного разбавленного спирта. Измученные, но довольные, в приподнятом настроении садились мы завтракать. Сознание выполненного долга повышало, усиливало чувство взаимной спаянности всех в отряде. В этот же день вечером комиссар созвал партийное собрание, на нем были приняты в члены партии Мошков, помощник моториста Федоров, помощник моториста Быков. 10 марта рано утром в общежитии отряда всех всполошила частая винтовочная и пулеметная стрельба. Через несколько минут в отряд сообщили по телефону, что в городе начался контрреволюционный мятеж. Командир и комиссар отряда приказали всем как можно скорее следовать на аэродром охранять самолеты. Многие имели винтовки. Кроме того, в отряде было два легких ручных пулемета: один из них находился у Федорова, другой - у Мошкова. Комиссар ускакал на единственной в отряде верховой лошади к Сергею Мироновичу Кирову выяснить обстановку и получить указания. В районе аэродрома было спокойно. Мятеж начался в противоположной, юго-западной, части города. Фокин быстро разбил нас на группы, назначил старших и указал участки обороны, выдвинутые на 300-400 метров от палатки-ангара в сторону города. Окопчики рыть не стали. Решили использовать местные укрытия. Стрельба в городе то затихала, то вспыхивала с новой силой. Примерно через час возвратился комиссар Шкуро. Он собрал всех у ангара-палатки, оставив на боевых участках только дежурных, и рассказал нам, что произошло в городе. Контрреволюционный мятеж подняли бывшие офицеры, казаки. К мятежникам присоединилась некоторая часть мелкой буржуазии: кустари-собственники, лавочники, спекулянты. В некоторых соседних с городом селах начались кулацкие восстания. Главными организаторами и руководителями мятежа являлись английские агенты. Имелись сведения о том, что организованная англичанами на Каспийском море военная флотилия направляется из Петровска к Астрахани. Против мятежников начали наступление части Красной Армии, революционные моряки, вооруженные коммунисты города и добровольцы-рабочие. Подавлением мятежа руководил председатель Военно-революционного комитета Астраханского края - Сергей Миронович Киров, возглавлявший всю военную и гражданскую власть в городе и крае. Киров поставил задачу авиационному отряду бомбить мятежников с воздуха и охранять аэродром. В то же время Сергей Миронович предупредил, что, нанося с воздуха удар по мятежникам, следует быть крайне осторожными, чтобы по ошибке не сбросить бомбы на мирное население. Вскоре было установлено, что неизвестно где находятся летчик-наблюдатель Николаев и красноармеец Сомов. Последний поступил в отряд недавно, из числа мобилизованных в городе жителей. Это был здоровяк с ярко-рыжей шевелюрой, усами и небольшой курчавой бородкой. До революции он был мясником на Малых Исадах - местном городском рынке. На общих собраниях отряда Сомов часто начинал выступления, не спрашивая разрешения председателя собрания. На замечания председателя собрания: "Я тебе, Сомов, слова не давал", он обычно отвечал: "А я тебя и не спрашивал, я анархист и сам беру слово". По приказанию командира мотористы выкатили из палатки его самолет "Сопвич" и начали готовить к полету. Фокин решил лететь на выполнение ответственного задания, полученного от товарища Кирова, с Витьевским. Но комиссар заявил, что он намерен сам лететь в качестве летчика-наблюдателя. Когда Фокин и Шкуро были готовы к полету, на аэродром примчался верхом на коне бравый матрос. Он подскакал прямо к самолету и громко крикнул: - Кто командир авиации? Давай сюда, я от Кирова! Фокин и Шкуро вышли из самолета. Матрос с важным видом вынул из кармана план Астрахани. - Так вот, братишка, - начал он, обращаясь к Фокину. - Сергей Миронович Киров посылает тебе эту карту и наказал мне объяснить, где наши, а где беляки. И, тыча пальцем в план города, матрос принялся уточнять положение наших войск и районы, еще занятые мятежниками. Объяснял он примерно так: - На Цареве{3} каланчу пожарную видел? Так вот, от нее через квартал к Волге уже беляки... Как подашься через бывший царевский рынок, так и давай жару белякам. Из всех этих объяснений с трудом можно было понять, где находятся мятежники. Пожалуй, более важным было сообщение матроса о том, что по приказанию товарища Кирова все наши воинские части, ведущие бой, предупреждены о возможном появлении советского самолета и стрелять по нему не будут. Не дожидаясь вылета, матрос ускакал. Все понимали, что задание это сложное. Нанести удар с воздуха по мятежникам, засевшим в некоторых районах города, можно было только с малых высот, порядка двухсот - трехсот метров. Малейшая неточность при бомбометании и пулеметном обстреле была бы опасна не только для частей Красной Армии, но и для мирного населения. Кроме того, полет на такой малой высоте на самолете "Сопвич", где летчик и наблюдатель помещались в не защищенном от пуль фюзеляже, представлял большую опасность. Даже посредственный стрелок мог без особого труда попасть в летчиков. Но кто не подвергал себя опасности на войне? Командир и комиссар торопились с вылетом. Помимо бомб, они захватили с собой легкий пулемет с несколькими дисками. Взлетев, "Сопвич" взял курс на юго-западную часть города. Там самолет начал делать большие, круги и медленно снижаться. С высоты примерно двухсот метров летчики сбросили бомбы. Послышались разрывы, потом стала ясно слышна пулеметная стрельба, снова взрывы бомб и пулеметные очереди. Через несколько минут самолет опять начал набирать высоту. Покружившись над городом, чтобы сориентироваться, Фокин вторично пошел на снижение. Так повторялось несколько раз. Самолет находился в воздухе минут сорок. Наконец он снизился настолько, что мы перестали видеть его из-за крыш домов. Прошла минута, другая - и вдруг воздух огласился ворвавшимся грохотом мотора. "Сопвич" неожиданно "выскочил" из-за крыши большого дома, стоявшего недалеко от аэродрома. Развернувшись против ветра, самолет пошел на посадку. Благополучное возвращение летчиков всех очень обрадовало. Им наперебой жали руки, поздравляли с успешным выполнением задания. Да, задание было выполнено. Фокин появился над районом, занятым мятежниками, на большой высоте. Надо было ориентироваться и выбрать цели. Кроме того, Фокин хотел, чтобы самолет увидели наши бойцы и враги. У первых он хотел поднять боевой дух, а у вторых вызвать страх. Мятеж был быстро подавлен благодаря энергичным мерам, предпринятым Сергеем Мироновичем Кировым, и его исключительно высокому авторитету среди трудящихся города и в частях Красной Армии. Атака с воздуха имела успех. Правда, мятежники понесли незначительные потери, но моральное и психологическое значение этой атаки было велико. Как потом рассказывали захваченные контрреволюционеры, каждому из них казалось, что большевистский самолет снижается именно на него. В рядах мятежников поднялась паника, многие разбежались. Летчик-наблюдатель отряда Николаев оказался изменником. Позднее удалось установить, что он был одним из руководителей заговора и с оружием в руках активно участвовал в мятеже. Николаев пытался скрыться, но был схвачен и расстрелян. Сомов появился в отряде как ни в чем не бывало тотчас же после подавления мятежа. Этот "анархист" ко всему прочему был большим трусом. Он не примкнул к мятежникам, но и не боролся с ними. Как установило следствие, Сомов во время мятежа вместе со своими приятелями - уголовниками грабил магазин. Он был предан суду военного трибунала. Дней через десять после ликвидации контрреволюционного мятежа в Астрахани к нам на аэродром приехал Сергей Миронович Киров. К его приезду оба самолета были выведены из палатки-ангара, возле них собрался весь летный и технический состав отряда. Киров одет был во все кожаное. Стоя около "Сопвича", он расспрашивал Фокина о летных и технических качествах этого самолета. Командир подробно докладывал. Сергей Миронович попросил запустить мотор и внимательно наблюдал работу мотористов. Фокин, сидя в кабине, обратился ко мне с вопросом: - Хотите полетать? Видя мои загоревшиеся от восторга глаза, он предложил: - Полетаем над аэродромом, оденьтесь и привяжитесь. Мошков стал помогать мне одеваться. Откровенно говоря, поглощенный мыслями о предстоящем, первом в моей жизни полете, я не отдавал себе должного отчета в том, что происходит вокруг. Самолет легко, как невесомый, побежал по земле. Я как сейчас помню улыбающееся лицо товарища Кирова, стоявшего около него комиссара Шкуро, хмуро и как-то настороженно смотревшего на меня, Фокина, Мошкова. Вырулив на старт, Фокин оглянулся, посмотрел на меня, затем вперед, на поле аэродрома. (В следующий момент мотор заработал на полную мощность. "Сопвич" стремительно двинулся вперед. Земля начала резко проваливаться. Вот под нами промелькнуло кладбище. Значит, мы летим уже над окраиной аэродрома. Я поднял взгляд - и невиданное никогда ранее зрелище развернулось передо мною. Вид, открывшийся мне, был настолько прекрасен, новизна и сила моих впечатлений так необычны, что я запомнил этот полет на всю жизнь. И сейчас, спустя много-много лет, я отчетливо представляю его себе в деталях. Впереди расстилалась бесконечная даль; вот перед нами голубая лента рукава Волги - реки Болды, вот проток Казачий Ерик. Так хорошо знакомые мне места, где прошло мое детство! Панорама быстро менялась. Неожиданно для меня прекратилась работа мотора, стал слышен свист тросов летящего самолета, и я увидел быстро несущееся на нас поле нашего аэродрома. Самолет шел на посадку. Еще в самолете, когда мы подрулили к палатке-ангару, Фокин, повернувшись в кабине, протянул мне руку и поздравил с первым полетом. - Спасибо, спасибо, - говорил я, взволнованный пережитыми ощущениями полета и, что греха таить, радостью его благополучного завершения. Только что я успел выйти из гондолы, ко мне подошел товарищ Киров и тоже поздравил с участием в первом полете. Ему, наверное, рассказали о моем стремлении стать летчиком. После Фокина летал на своем "Ньюпоре" Лапса. Сергей Миронович хотел посмотреть взлет, полет и посадку самолета-истребителя, видимо с целью проверить состояние самолетов и степень подготовки летчиков. Киров остался доволен полетами и, собрав нас у ангара-палатки, стал расспрашивать о наших нуждах. Нас особенно тревожил недостаток авиационного бензина. Подвоз бензина с Кавказа давно прекратился, а запасы, хранившиеся в Астрахани, были на исходе. В отряде было мало и самолетов и летчиков. Высказывая свои просьбы, все заверяли товарища Кирова, что всегда готовы выполнить любой приказ советского командования. Сергей Миронович записал все, что мы говорили ему, и обещал оказать помощь. Потом поблагодарил нас за верную службу Родине и отметил, что он вполне полагается на такой революционный отряд, как наш. Это заявление товарища Кирова имело очень большое значение в дальнейшей работе по укреплению политико-морального состояния всего личного состава отряда. Так этот день оказался для меня вдвойне знаменательным: во-первых, я близко видел товарища Кирова, разговаривал с ним; во-вторых, первый раз в жизни я летал на самолете. Неожиданно в отряд возвратились летчик Демченко и моторист Сероглазов. Связь в те времена была плохая, и розыски "пропавших без вести" успеха не имели. Как оказалось, перелет Демченко из Астрахани в Святой Крест был неудачным. Километрах в пятидесяти от города на высоте около 600 метров начались неполадки в работе мотора. Демченко вынужден был спуститься и совершить посадку в степи. При осмотре мотора выяснилось, что засорились жиклеры карбюраторов. Наскоро прочистив карбюраторы, Демченко и Сероглазов решили лететь дальше. Не успели пролететь 5-6 километров, как мотор снова стал давать перебои, и Демченко вынужден был вновь совершить посадку. После вторичного ремонта Демченко взлетел, стремясь во что бы то ни стало добраться до города Святой Крест. Но летчиков постигла новая неудача: от выхлопов загорелось крыло под мотором. Пожар тотчас же заметил Сероглазов. Он сообщил об этом Демченко. Летчик поспешил посадить самолет, который тут же сгорел. Летчики едва успели выскочить из машины. Только к вечеру Демченко и Сероглазов вышли на малонаезженную полевую дорогу, никого не встретив в степи. Шли с остановками всю ночь. На рассвете вдали от дороги увидели какой-то сарай. Там оказался небольшой склад невывезенной овечьей шерсти, вблизи находились загородки для отар и были заметны следы стоявших здесь когда-то кибиток. Усталые летчики соорудили из шерсти себе постели под навесом и уснули. Проспали до двух часов дня и пошли дальше. Сильно оказывалась усталость. Только к вечеру, когда уже начало смеркаться, увидели в километре от дороги всадника. Он оказался пастухом, стерегущим невдалеке отару овец. Старик ехал как раз на склад шерсти, где ночевали наши вынужденные путешественники. Демченко и Сероглазов, держась от усталости за стремена, добрались со стариком пастухом к месту нахождения отары. Там они поели и отдохнули. Из рассказов пастухов выяснилось, что Демченко и Сероглазов шли не к городу Святой Крест, как они предполагали, а в сторону от него. После долгих скитаний Демченко и Сероглазов добрались все-таки до города, когда Кучинский уже улетел в Георгиевск, а передовая команда отряда выехала из города. С отступающими нашими частями они возвратились в Астрахань. Глава 3 Военная обстановка на Северном Кавказе и в Астраханском крае. Первые налеты самолетов интервентов. Полеты на разведку. Воздушный бой. Летчики-истребители Щекин и Коротков. Пробные полеты. Воздушный бой с английскими интервентами. Победа летчика Щекина. Еще один сбитый самолет противника. Наступление белых армий на Астрахань. Бомбы и стальные стрелы по врагу. В часы досуга. Расправа белых с Фокиным и Соколовым. На Волге закончился ледоход. Весеннее солнце быстро просушило почву. Степь зазеленела и украсилась лютиком, молочаем, овсяницей, мятликом. Запестрели тюльпаны, а в низинах, на темных плодородных луговых почвах, степь покрылась пыреем, осокой и солончаковой полынью. Тростники и камыши в дельте Волги, залитые половодьем, бурели среди бескрайнего разлива длинными узкими полосами, обозначая скрывшиеся под водой берега протоков. Ильмени{4} вокруг Астрахани наполнились до краев весенними водами. Все, даже небольшие речушки в степи, пересыхавшие, как правило, летом, зашумели и стали многоводными. А красавица Волга разлилась на километры и величаво несла массу бурой весенней воды в Каспий. Солнечные, ясные, теплые дни порождали жизнерадостное настроение у людей. С большим подъемом работали все с утра до ночи на аэродроме. А работы было много. Вскоре все было готово. Аэродром просох, и начались полеты. Летали на разведку в трех направлениях: на запад - в сторону местечка Яшкуль, откуда двигалась к Астрахани белая конница; на юго-запад - вдоль берега Каспия, в сторону города Кизляр, где белые теснили наши части, отходившие с Северного Кавказа; на восток - вдоль берега Каспия, где советским войскам угрожала военная флотилия белых. Кроме того, было сделано несколько разведывательных полетов в южном направлении над морем. Задания по разведке выполнял Фокин с наблюдателем Витьевским на "Сопвиче". В разведывательных полетах с Фокиным участвовал несколько раз также комиссар Шкуро. В качестве моторного топлива мы использовали пока бензин. На других фронтах в авиационных частях в это время бензина уже не было, и там летали на разных суррогатах топлива. Наш отряд получал бензин благодаря налаженной товарищем Кировым доставке его на лодках с Кавказа. На Северном Кавказе и в Астраханском крае к весне 1919 года военная обстановка сложилась следующим образом. 11-я и 12-я советские армии, которые вели боевые действия на Северном Кавказе, несли большие потери от эпидемии сыпного тифа и испытывали острый недостаток в боеприпасах. Они вынуждены были еще в конце 1918 года начать отход с Северного Кавказа к Астрахани. Войска Деникина к весне 1919 года захватили весь Северный Кавказ, Кубань, почти всю Донскую область и часть Донецкого бассейна. В марте 1919 года 11-я и 12-я советские армии были расформированы. Из новых формирований и остатков 11-й и 12-й армий были созданы боеспособные части новой 11-й армии, прикрывавшей район Астрахани -примерно в 150 километрах с запада и юго-запада. С востока Астрахань оборонялась от уральских казаков; фронт там проходил примерно в 100 километрах от города. Располагавшиеся в Астрахани воинские части составляли так называемый "общий резерв города Астрахани". Командование и штаб 11-й советской армии, а также командование и штаб авиации и воздухоплавания 11-й армии находились в Астрахани. В руководстве обороной Астраханского края большая роль принадлежала Сергею Мироновичу Кирову, который был 7 мая назначен членом Революционного Военного Совета 11-й армии, а с 18 июня 1919 года и представителем Революционного Военного Совета Южного фронта. Северо-западнее 11-й армии проходил фронт 10-й советской армии, которая в течение марта - апреля оттеснила белых от. района Царицына. Основная задача, которую выполнял наш авиационный отряд, была воздушная разведка противника. Фронт простирался на сотни километров на запад и восток от Волги, где только на отдельных направлениях группировались войска. В этих условиях особенную угрозу представляло внезапное наступление конницы белых на слабо обороняемые участки фронта, и воздушная разведка приобретала поэтому особое значение. В Каспийском море действовала военная флотилия англичан и военная флотилия белых. Побережье Каспийского моря в районе дельты Волги прикрывала Астрахано-Каспийская советская военная флотилия, которая нуждалась в сведениях воздушной разведки. Флотилия имела свои самолеты, но мало. Поэтому наш отряд иногда работал совместно с морскими летчиками. * * * 21 апреля 1919 года в безоблачный и теплый день во время обеденного перерыва группа военнослужащих отряда находилась на обширном балконе нашего дома-общежития в городе. Из соседней комнаты слышалось пение под аккомпанемент пианино. Пел Мошков надтреснутым баском свою любимую песню. Сквозь смех, шум и слишком громкие звуки пианино все же отчетливо слышались слова песни: Как задумал сын жениться, дозволенья стал просить... Отец сыну не поверял, что на свете есть любовь... В это время мы услышали рокот мотора. Все начали искать самолет в небе. Вот он. На высоте примерно 2000 метров самолет делал круги над городом. По виду он не был похож на известные нам машины. По размеру был намного больше "Сопвича". Судя по шуму мотора, он был не ротативным, как "РОН", а стационарным. Сделав несколько кругов над центром города, самолет улетел к железнодорожной станции. Вскоре раздалось подряд несколько глухих разрывов. Сразу стало ясно: самолет противника бомбит находящиеся на станции военные эшелоны. Не теряя более ни минуты, Фокин, Шкуро, Лапса и несколько мотористов помчались на полуторке на аэродром. Отрядный шофер Ваня, вообще большой любитель быстрой езды, на этот раз выжимал из своей машины все, на что она была способна. Приехав на аэродром, мы бросились расшнуровывать палатку, чтобы вывести скорее самолеты, и в первую очередь "быстроходный" "Ньюпор". Но самолет противника уже улетел. Он скрылся в юго-западном направлении. Преследовать его на нашем "Ньюпоре" было явно бесполезно. Самолет противника нанес незначительный ущерб. На железнодорожной станции от сброшенных бомб сгорели две платформы с сеном, остальные вагоны состава удалось отцепить и отвести. Несколько бомб упало недалеко от железнодорожной станции в поле. Это был первый налет на Астрахань, и он застал нас, к сожалению, врасплох. В какой-то степени это объяснялось тем, что раньше самолеты противника ни разу не появлялись даже на дальних подступах к Астрахани. Наши летчики, выполнив задания по разведке, обычно отдыхали, и на аэродроме никто не оставался. Налет самолета противника, естественно, очень встревожил всех нас. Мы понимали, что защитить город от этих налетов обязаны прежде всего мы. На следующий день товарищ Киров собрал специальное совещание по вопросу противовоздушной обороны Астрахани. На совещании присутствовали и представители от нашего авиационного отряда: командир, комиссар и летчик Лапса. После совещания для обороны Астрахани от воздушного противника было приспособлено несколько 76-миллиметровых пушек, организованы посты воздушного наблюдения и оповещения, расположенные на подступах к городу. Сообщения о замеченных самолетах с мест, где не было телефонной связи, передавались ракетами и кострами. Сигналом воздушной тревоги для всего населения и гарнизона Астрахани служили два выстрела из пушки, установленной в центре города, в старой астраханской крепости. В очередную разведку с командиром отряда пришлось лететь мне как летчику-наблюдателю. Мы летели на "Сопвиче". Перед нами стояла задача найти аэродром белых, с которого совершаются налеты на Астрахань; кроме того, мы должны были проверить, нет ли в море, на пути к дельте Волги, неприятельских судов. Вылетели мы около одиннадцати часов в жаркий безоблачный день. На высоте 700-800 метров сильно болтало, это усложняло полет. Давно уже скрылась позади Астрахань. Степь, над которой мы летели, не имела каких-либо заметных ориентиров. Только слева от нас блестели, как осколки зеркала, многочисленные озера и заливчики, разбросанные между Бэровскими буграми северо-западного побережья Каспия. То был край изобилия рыбы, водоплавающей птицы. Среди озер и заливчиков я с трудом отыскал село Басинское. За ним, далее к югу, начинался фронт. Мы долетели до села Яндыковского. На дороге из села Яндыковского в Басинское мы заметили до эскадрона конницы противника со взводом артиллерии. Яндыковское было забито войсками белых. На всех улицах стояли обозы, к заборам были привязаны лошади. Белые накапливали силы на подступах к Астрахани. Аэродрома противника у села Яндыковского не обнаружили. Пролетели еще около 30 километров на юг, но и там не нашли аэродрома. Значит, белые летали с более отдаленного от Астрахани места, вероятно, с аэродрома города Кизляра. Но лететь туда не хватило бы горючего, и мы направились на восток, к морю. Полет над морем на сухопутном самолете у многих в то время вызывал неприятное чувство: слишком ненадежна была техника. Правда, нам никто не угрожал обстрелом, тогда как при полете над сушей по самолету стреляли из винтовок и пулеметов все кому не лень - и пехотинцы, и кавалеристы противника, а нередко, по ошибке, и свои. И все же мы чувствовали себя в полете над морем значительно хуже, чем над сушей. А море, расстилавшееся внизу, блестело, как огромная бескрайняя чаша расплавленного свинца, на поверхности которого сверкали бесчисленные солнечные зайчики. Безграничное бледно-голубое небо сливалось в легкой дымке на далеком горизонте с серебристыми блестками моря. И все казалось неподвижным: и море, и небо, и наш самолет, повисший над свинцовой бездной. Как внимательно мы ни смотрели, нам не удалось обнаружить каких-либо судов. Томительно медленно тянулось время. Наконец в светлой дымке горизонта показалась береговая полоса, испещренная протоками дельты Волги. Не прошло еще и часа полета, как на горизонте засверкали золотистые купола астраханских церквей. Слева проплыл под крылом самолета центр города, потом оно накрыло окраину. Но вот шум мотора смолк, засвистели тросы, и навстречу нам снизу понеслась земля. Самолет шел на посадку. Под вечер над городом вновь появился самолет противника. Взлетевший по тревоге на "Ньюпоре" летчик Лапса не смог его настичь. Самолет противника имел значительно большую скорость. Через день, рано утром, когда мы только что начали расшнуровывать нашу ангарную палатку, послышались артиллерийские выстрелы, и в безоблачном небе появились ватные комочки. Стреляла зенитная пушка. Лапса бросился к самолету, торопливо застегнул кожаную куртку и шлем. "Ньюпор", как будто только ждавший этого, сорвался с места и быстро покатился по зеленому ковру аэродрома. Вот он уже в воздухе, оглашает его певучим гулом работающего мотора. В это время на самолете "Сопвич" взлетел и командир отряда Фокин. С ним полетел комиссар Шкуро, который должен был вести огонь по противнику. Наблюдая с земли за всем, что происходило в воздухе, мы видели, как к нашему аэродрому на высоте около 1500 метров приближались три вражеских самолета. Наши летчики набирали в это время высоту и были пока еще намного ниже противника. В следующий момент послышался свист падающих бомб. Мы повалились на землю. Сразу же раздался грохот. На нас набежала волна едкой гари. Кто-то застонал. Потом все смолкло. Но в воздухе слышалась стрельба. Там шел бой. Осколком бомбы на аэродроме ранило в ногу моториста Касицына. Около него уже суетились Кузьмин и другие мотористы. У кого-то нашелся индивидуальный пакет, Касицына быстро перевязали, отнесли и положили у палатки. А в воздухе продолжалась трескотня пулеметов. Лапса, отставший от вражеских самолетов метров на четыреста, все же вел стрельбу, хотя было ясно, что на таком расстоянии она не могла быть эффективной. Самолет Фокина плохо набирал высоту и отстал еще больше. Как только самолеты противника пересекли Волгу, направляясь на юго-запад, Лапса и Фокин, покружившись некоторое время над городом, пошли на посадку. До поздней ночи продолжали мы обмениваться впечатлениями и жарко спорили о том, как же нам на самолетах, уступающих в скорости противнику, суметь обезвредить врага. В следующие две недели налеты на Астрахань не прекращались. Обычно в них участвовало по три - четыре самолета. Противник, располагая большей скоростью полета, уклонялся от воздушного боя и, сбросив кое-как бомбы, немедленно уходил. Зенитный огонь не давал результата. Первого июня в Астрахань в адрес отряда прибыли по железной дороге два самолета-истребителя: "Спад-7" и "Ньюпор-23". В тот же день приехали к нам два летчика-истребителя: Анатолий Коротков и Даниил Щекин. И летчиков и самолеты к нам направили из Москвы по настоятельным просьбам товарища Кирова.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
|