— Регина Васильевна говорит, что операция оказалась необычайно сложной и длилась почти четыре часа.

— Я смотрю ты подружился с Адвокатами, — с гордостью и ехидством произнесла она. — А это тебе мама Олега рассказала?

— Что именно? — не понимая до конца резких перемен тем и интонации голоса этой странной во всех отношениях одноклассницы.

— Ну, про операцию? И что значит необычно сложная? — с неохотой и явным укором непонимания Виталия, говорила она.

— То, что длилась она долго, я знаю, потому что почти всю ночь прокараулил под дверями операционной.

— Ах, вот что? — немного подумав, она снова резко спросила. — А что значит необычная?

— То аппаратура из строя выходила, то… — Виталик чувствовал себя будто на допросе, как в фильмах. Он прекрасно понимал, что это не просто любопытство, за этим кроется нечто большее. Какая-то тайна, а какая он не знал, и вряд ли ему ее откроют. — Да и потом, с того момента он был в коме, и только вчера пришел на несколько минут в себя. Но мы верим, что все будет в порядке.

— Верите? Кто это мы?

— Я и Регина Васильевна верим, надеемся, ожидаем, как хочешь понимай эти слова. Она даже попросила меня все контрольные задания для него переписать, чтобы, когда он будет в состоянии заниматься, смог догнать нас.

Виталик впервые заметил, что Ирину можно ввести в замешательство, и пока представилась возможность, он должен был, нет он обязан был спросить о том, что так долго не давало ему покоя.

— А что случилось тогда на площадке у школы?

— Ты говоришь — в коме… — все еще размышляла девушка над прошлой репликой, — а когда ему стало лучше? Я имею в виду операцию. Когда была критическая точка?

— Это было около часа ночи, — именно это время запечатлелось в памяти паренька, и он был уверен останется там еще долго. — Где-то может без пятнадцати…

— Без пятнадцати…

«До чего она непредсказуемая, — думал Виталий, — пару минут назад, это был гестаповец в юбке, а теперь она разбита и растеряна».

Ирина не сомневалась, что все это не совпадение. На следующий день после того, как Ирина узнала, что Олег в больнице, она направилась к Саньку домой, но его там не оказалось… Равно, как не было дома Коли и Тима. Стас был у себя. Так она решила, заметив свет в окне его комнаты, но он не захотел выходить и в квартиру ее не впустил. Света была внезапно отправлена к бабушке, как ей сказали: «На неделю погостить». В учебное-то время, да еще выпускного класса.

Сашина мама поначалу ни о чем не хотела говорить, но сегодня она провела Ирину в комнату, где были найдены ребята с ожогами и в шоковом состоянии. В милиции развели руками и решили, что небольшой взрыв вызвала утечка газа, хотя подтверждений этому никто не нашел. Потом объявились странные люди в пиджаках, что было редкостью для сентября в этой местности. Они изолировали ребят в ожоговом отделении. Провели своеобразную проверку помещения, и буквально через час комната была в таком же состоянии, как и до злополучной ночи. Ни ожогов, ни пятен от восковых свечей, которые расплавились в одно мгновенье, ни пепла от сгоревших книг.

Единственное, что удалось спрятать матери, в память об этом случае, чтобы ее не приняли за сумасшедшую, это сильно деформированные часы. Словно привезенные из Хиросимы, они представляли жалкое подобие наручных часов. Пластмассовый корпус, редкий для того времени, расплавился, а на циферблате навеки замерли стрелки, показывающие без тринадцати минут час.

Если так сильно были повреждены часы, то оставалось только догадываться, что случилось с ребятами. Мать Сани сказала, что когда их утром нашли, большая доля ожогов была на руках, сцепленных по кругу — между Сашей, Колей, Стасом и Тимом. Стасу досталось больше всех, так как его отнесло ударной волной в угол комнаты. А Света сидела рядом на диване и, не сводя с мальчишек глаз, плакала. Никто ничего не мог объяснить. Шок был довольно велик.

— Ирина, с тобой все в порядке? — настороженно спросил Виталик. — Что с тобой произошло?

— Без Олега они не смогли контролировать силу, а без меня — направить …

— О чем ты? — удивился Виталик, видя, что девушка словно в состоянии транса, говорит в никуда. Как круто изменилась его жизнь, чем дольше он в этом городке, тем больше начинает понимать, что тут не все в порядке. Он сходил за водой и, стараясь не думать о последствиях, плеснул из стакана в лицо побледневшей Ирине, которая бормотала: «Этого не должно было произойти… прошлый раз должен был стать последним… с каждым разом все хуже».

Всплеск воды, и струйки быстро побежали по лицу, спрыгивая и оставляя после себя мокрые следы, как слизняки оставляют полоски на сухих кусочках асфальта. Мысли сразу встали на свое место, и первым желанием было ударить Виталика по щеке, но тот успел увернуться.

— Ты что, ополоумел! — закричала она что есть силы.

— Сама как ненормальная тут бредила, — огрызнулся Виталий, удивляясь своей реакции.

— Что? — шокированная не меньше его выдавила она. — Я и не думала, что ты так можешь. — и она улыбнулась.

— Я и сам не думал, — немного смутился он своей выходки. — Тебе идет, — Виталик попытался сделать комплимент, чтобы разрядить ситуацию.

— Что, быть мокрой? — уже не чувствуя к нему особой злости, хотя нужно было бы, говорила она, улыбаясь и смотря в его испуганные глаза.

— Нет, улыбаться. У тебя красивая улыбка, — приходя в себя, проговорил Виталий, хотя язык все равно еще почти не шевелился и прилипал к нёбу.

— Подхалим. Знаешь, мама Олега вряд ли меня впустит, но ты мне сможешь помочь, — эта мысль озарила, словно молния. Если она доберется до Олега, многое встанет на свои места, а этот голубоглазый сможет ей помочь как никогда. — Пошли скорее, они могут попытаться снова…

— Извини, но я не понимаю…

— Пойдем, может мы с Олегом тебе потом все и расскажем, раз ты тут такой друг выискался.

Виталий быстро открыл дипломат, на удивление Ирина решилась ему помочь. Он понимал, что если она поставила цель, то достигнет ее любыми силами, а становиться у нее на пути не особо хотелось. Уже через минуту они покинули класс с исписанной формулами доской и маленькие «корабли» снова пустились танцевать свой вальс размеренной и словно замирающей жизни.

Дворами этого маленького городка можно было ходить, не уставая. Улиц было всего около пятидесяти, ну может шестидесяти, и самой прекрасной из них была самая маленькая, состоящая из трех домов — улица Мира. Этот город был очень тихим, здесь даже самое маленькое происшествие становилось настоящей сенсацией. Буквально каждый знал, когда в чьей-то семье происходило какое-либо событие. Рождение ребенка, а в городе это происходило примерно раз в неделю, тоже было своеобразным чудом.

Одна школа, одна больница, один стадион, один большой и красивый городской сад, где на праздники жители собираются смотреть представления, поставленные небольшой драмгруппой, тоже единственной в городке. Оркестр здесь звучал чаще обычного, так как репетиции проводились прямо в парке, среди высоких и старых акаций, запах которых сводит с ума и наполнет легкие приятной романтической дурнотой.

Этот город особенный — другого такого не найти. Он почти затерян в глубине украинских, то и дело сменяющих друг друга лесов и полей. Несмотря на все зоркий глаз и крепкая рука коммунистов и партийных работников контролировали все в округе. Свобода была призрачной и создавала фантастический мир утопии и атеизма, где человек был творцом и хозяином своей жизни и окружающего мира.

Только время не подчинялось ни горожанам, ни властям, ни даже ученым, лихо опровергающим реальность духовного мира. Оно шло, бежало и просто отсчитывало мгновенья, каждое из которых, было мучительным для Регины Васильевны, пока Олег находился в бессознательном состоянии. Она сидела у окна, оперевшись локтями на подоконник, и глубоко вдыхала воздух: теплый, пропитанный осенними ароматами сухой травы и зрелых фруктов. Она пыталась привести в порядок мысли и чувства, стихией бушевавшие глубоко внутри.

Как долго научный коммунизм не давал ей признать себя беспомощной без Бога, Который ждал ее не один год. Ждал долго и терпеливо, любил и ждал, когда она откроет свое сердце и сможет довериться Ему. Он любил ее всегда, с самого рождения, и даже до него. Он любил ее. Когда Иисус умирал здесь на земле, даже тогда, с сердцем исполненным любовью Он помнил о ней. Когда в молодости она совершила ошибку, полюбив мужчину старше ее на полтора десятка лет, и родив от него ребенка, родные отвернулись от нее, придав позору, но Отец любил ее и тогда. И даже, когда она хотела наложить на себя руки, Он удержал ее, потому что любил.

Теперь никто не сможет помешать ей, говорить о своей любви к Тому, Кто любил ее вечно. Мысли-переживания о сыне уже не так обжигали ее разум, ведь любовь и счастье от обретенного покоя наполняли сердце и разливались по всему телу вместе с запахами осеннего леса.

— Ма-а-а… — донеслось, словно тихий шорох листьев, и всем своим естеством женщина бросилась к постели, в которой лежал ее ребенок.

Со вчерашнего дня он снова был в забытьи, но то, что сын иногда открывал глаза было очень значимым для нее. Голова Олега была перевязана, щеки впали, а под глазами появились страшные синяки, но все это останется в прошлом. Она переживала, что в сознании сына может что-то нарушиться, но теперь услышала речь, мальчик узнал ее, значит Бог по-прежнему любит ее, а может теперь и сильнее прежнего.

— Привет, герой, — наклонилась она так низко, что ее волосы опустились, словно занавес, за которым были только мама и сын.

— Привет… — он попытался улыбнуться, но мышцы на лице не слушались его. Это было больше похоже на искривленный рот, в который попало что-то невыносимо кислое.

— Ну и напугал же ты нас, — Регина Васильевна убрала волосы, и слабые лучи пробивающегося в окно солнца снова заиграли на бледном лице сына.

— Вас? — он сглотнул, прежде чем спросить, так как за эту неделю горло отвыкло от речи, голова побаливала, но мысли были трезвыми, правда приходили слегка с опозданием.

— Меня и Виталика… — стараясь дать понять о ком идет речь, она сделала небольшую паузу.

— Он был у меня в больнице? — смутно припоминая эпизод встречи, спросил Олег.

— Да он говорил, что ты приходил в себя на пару секунд.

— Угу.

— Он такой молодец, дежурил у тебя не один час, если бы не Виталик не знаю, что бы я делала, — мать не сдержала слезы благодарности, для нее и в правду этот голубоглазый парнишка стал огромным благословением и чудом прямо с небес.

— Я хочу поговорить с ним, мне надо сказать ему очень важную вещь, — Олег вдруг вспомнил о страшном заговоре, он понимал, что если не предупредит своего нового друга, тому грозят большие неприятности.

— Не волнуйся, Виталий скоро должен прийти, мы с ним договорились, что он посидит у тебя, пока я буду на работе, — Регина очень нежно погладила сына по голове, стараясь не задеть того места, где под бинтами находился шов, который останется шрамом на всю жизнь.

— Мамочка мне надо его предупредить, — Олег стал нервничать, и горло перехватил спазм. Мама сразу разрешила ему глотнуть немного теплой воды из термоса, откуда она брала воду, чтобы смочить тряпочку и протереть Олегу губы. — Саша и ребята задумали неладное против него, — и он снова сделал глоток.

— Не волнуйся, ничего они ему не сделают.

— ???

— Не на одного тебя свалились напасти.

— О чем ты? Я не понимаю, — он прикрыл глаза и попытался сглотнуть появившуюся в его сухом рту слюну. Это ощущение было настолько болезненным, что он поморщился.

— Попей еще воды, — и она протянула ему стакан, но он покачал головой, давая понять, что его больше интересует значение маминой фразы. — Наутро, — продолжила мать, — после того, что случилось с тобой, к нам в ожоговое отделение под конвоем поступили все твои друзья…

— Как все? — перебил он ее, пытаясь приподнять голову, но мать ласковой рукой вновь уложила сына. — Как все? Кто именно?

— Ну, Саша твой, Стас, Коля и Тим, вроде никого не забыла, — Регина Васильевна хотела улыбнуться, но прочитала в глазах Олега испуг. — Что ты так испугался? Насколько я знаю все обошлось, говорят баловались с газом и все руки пообжигали.

— Мам, ты их видела?

— Нет, они были под конвоем милиции, их видела заведующая ожогового отделения, я с ней говорила.

— А дальше? — Олегу нужны были подробности, он не понимал того, что могло произойти, даже его фантазии не хватало что-нибудь придумать. Но версия с газом была не очень правдоподобной. — А Ира, Света? Что про них известно?

— А что? Ты же знаешь, кто у Светы папа. Говорят, она была там, но никаких ожогов, папа ее сразу увез, а Ирины, скорее всего, не было — про нее ничего не слышно. Я всегда знала, что ваши шутки и розыгрыши до добра не доведут. Они опять, наверное, новый трюк выдумывали, чтобы Виталика пугать, и перехимичили.

— Мама, о чем ты?

— Ну не надо, я наслышана о ваших проделках, и не знаю, что вы там творите и где вы этих трюков нахватались, но многие и вправду верят, что вы вызываете призрака. — Внезапно ей самой стало страшно от сказанных слов, но, пытаясь развеять эту сумасбродную мысль, она снова улыбнулась, поправила волосы и добавила, — пойду варить бульон, будем ставить тебя на ноги.

— Мам, а когда придет Виталик?

— Минут через двадцать, — сказала она, посмотрев на настенные часы, — мне в три надо быть на работе.

— Еще мама, если тебе не сложно, узнай поподробней про Ирину, и что с остальными, хорошо? — он произнес это так, что тяжело было отказать.

— Извини, но это практически невозможно, хотя я постараюсь, а теперь отдыхай. Я прикрою окошко, а то что-то влагой потянуло.

Регина Васильевна подошла к окну. Еще недавно не предвещавшее дождя небо слегка потемнело, и где-то с западной стороны леса появилась дождевая туча, похожая на щупалец гигантского осьминога.

Она прикрыла окно и пошла на кухню. Зажгла печь, набрала в кастрюлю воды, положила туда приготовленные куриные ножки и пошла собираться, размышляя при этом: «А ведь и вправду странно, из-за какой-то проблемы дома дети были под конвоем. Одно дело, если бы они повредили что-то государственное или чужое, а тут даже собственный дом не пострадал, только испуг и незначительные ожоги, по крайней мере, так ей сказали».

Меньше всего ей хотелось сегодня идти на работу, еще дежурство очень не кстати. В крайнем случае, если не будет операций, она возьмет отгул и вернется к сыну. Хотя с ним будет Виталик, которому можно доверять, тем более что им есть, о чем поговорить. Убедив себя, Регина Васильевна немного успокоилась, хотя сердце все же не унималось.

Олег не думал засыпать, в его, и без того больной голове, кружились назойливые мысли. Больше всего на свете он хотел узнать, что произошло с ребятами, и еще надо было все рассказать Виталику. Он понимал, что это будет разговор не из легких. Да и поверит ли тот ему, ведь не каждый день признаются в том, что твой одноклассник — колдун, попавший в капкан, из которого с каждым днем вырваться становится все сложней.

Лимузин мистера Гредисона колесил улицами Нью-Йорка. Впереди и сзади следовали сопровождающие: черные бронированные форды, еще один лимузин с правительственными флагами для отвода глаз и дюжина полицейских на мотоциклах. Этот караван направлялся к месту проведения непонятного для всех праздничного выступления. Можно было подумать, что новый 2001 год не наступит до тех пор, пока этот толстосум не поздравит жителей. Хотя уже было четвертое января, но традиции нарушать нельзя. Народ приходил толпами не для того, чтобы полюбоваться на отъевшееся лицо Гредисона. Всех интересовали рождественские распродажи, на которых после выступления нечистого на руку чиновника, можно было купить все, что угодно за полцены.

В лимузине работал маленький цветной телевизор. Гредисон не любил канал новостей, но сегодня приходилось перестраховываться. И вот он долгожданный блок новостей, относящихся к событиям этой ночи. Улыбаясь во все тридцать два зуба Шейла Квест, симпатичная ведущая первого канала, пыталась донести телезрителям правду обо всем произошедшем этой ночью.

— Сегодня ночью в недавно открывшемся отеле «Стар сквер» произошел страшный по силе взрыв, как говорят эксперты полиции, его могла вызвать утечка газа. К счастью, никто не погиб, но есть раненые, так как взрывной волной были выбиты окна шести этажей. В частности, все пострадавшие получили незначительные порезы. В качестве компенсации страховая компания отеля выплатит пострадавшим более десяти миллионов долларов.

В этот момент камера крупным планом показывала обгоревшие рамы, разбитые стекла, покрытые копотью стены. Несмотря на то, что пожар был потушен, кое-где из окон еще валил черный дым.

— Как считает администрация, отель понес неизмеримый финансами ущерб — ущерб репутации. Но по словам распорядителя отеля, через пару недель все будет отреставрировано и гости Нью-Йорка смогут вновь пользоваться услугами одного из самых престижных отелей города по сниженным ценам, дабы вернуть прежнее имя, и показать, что ни один взрыв не может сломить команду, стоящую у штурвала во благо людей.

А теперь наш корреспондент расскажет о событиях происходящих на центральной площади города, куда экстренно было перенесено празднование ярмарки в связи со взрывом в отеле. Сегодня здесь, как и в последние три года, с поздравительной речью выступит «Санта Клаус» Нью-Йорка Бенжамин Гредисон. Судебный процесс, на котором он обвинялся в незаконном сотрудничестве со странами Ближнего Востока, тянулся до ноября, и закончился оправданием обвиняемого из-за недостатка доказательств. Сегодня Гредисон впервые за долгое время вновь обратится к народу. Брендон, пожалуйста.

На экране появился корреспондент с гладко выбритым лицом и белозубой улыбкой, которая из-за пребывания на холоде стала больше похожей на оскал.

— Спасибо Шейла. Приветствуем вас, это первый канал новостей и мы находимся на открытии ежегодной ярмарки «В Новый год — с новыми ценами». С минуты на минуту здесь должен появиться один из самых скандальных людей этого года. Так называемая «Темная лошадка» Садама Хусейна. Многотысячная аудитория собралась сегодня на этой площади, и у каждого свои цели.

Гредисон поморщился и казалось, рассмеялся.

— Что за дурная вещь политика, — то ли жалуясь, то ли издеваясь над самим собой проговорил он.

— А что вы хотели, за все приходится платить, — поддержал его водитель, который к тому же был начальником службы безопасности Гредисона.

— Власть в обмен на свободу. Я больше не могу побыть наедине с собой, мне даже приходиться лишний раз оглядываться, когда захожу в туалет. Везде камеры, жучки, как мне это надоело.

— Это ваша судьба, шеф…

— Что именно? Быть клоуном у всех на виду? Я так хочу в отпуск в такое место, где не будет всех этих назойливых корреспондентов.

— У вас запрет на выезд, вы забыли? Хотя вы бы могли уже сегодня отправиться в такое место, где бы вас никто кроме чертей не беспокоил.

— Это лучше чем идти на пресс-конференцию. Эти канальи, — и он кивнул на экран телевизора, где Брендон брал интервью, — похлеще всех бесов преисподней. А что известно про киллера и того, кто его нанял?

— Кто нанял? Хороший вопрос, по-моему, это все жители Америки по десять центов сбросились. Проще угадать, кто не хотел вашей смерти. А киллер — профессионал из МАКС, надеюсь, слышали?

— Это те полуроботы, полулюди?

— Вроде да, хотя, скорее всего, такую силу им дают спецэффекты и стимуляторы. Но электроникой у них напичкано все. Поймать их невозможно — они не оставляют следов. Ходят слухи, что это только третий или четвертый из пойманных киллеров МАКС.

— Так что мне повезло? — Бенжамин сморщился, имитируя улыбку. — Киллер мертв?

— Похоже на то. Мне сообщили, что он разбился, падая с крыши гостиницы.

— А где гарантия, что кто-то другой из этой шайки не попытается снова убить меня?

— Даже профессионалам, какими они являются, надо время, чтобы подготовиться. А без подготовки он будет неловок, а наши люди засекут, если кто-то появится.

— Ты меня почти утешил… — обеспокоенный политик выглянул в окно. — Мы уже на месте?

— Почти, еще пять минут.

Картинка на экране поменялась и на фоне трибуны, украшенной еловыми ветками и блестящей мишурой, около которой было полно охраны, проводился опрос населения. В этот момент на экране был крепкий мужчина-строитель, в теплой куртке и без головного убора.

— Что привело вас сегодня сюда? — задал вопрос Брендон.

— Во-первых, я хочу купить себе шапку, сильно лысина мерзнет, во-вторых меня убедила придти дочь, — и камера крупным планом показала семилетнюю девочку, которая, слегка смущаясь, все же улыбнулась в объектив.

— А почему ты уговорила папу прийти сюда?

— Мистер Гредисон, мне кажется очень добрым, так как всем детям дарит игрушки. В прошлый раз он мне подарил куколку, о которой я мечтала. Я хочу сказать ему спасибо.

— Ради такого стоит прийти сюда в десятиградусный мороз. Надеюсь, Гредисон оценит это, — сказал снова появившийся в камере строитель.

— А что вы сами думаете об этом человеке?

— Моя дочь верит, что Гредисон хороший человек, я ее не разубеждаю и думаю, что нужно верить в добро, которое есть в плохом человеке. И пусть этого добра будет очень мало, но благодаря вере таких людей, как моя дочь, человек может измениться.

— Спасибо, это золотые слова, — сказал Брендон в камеру и собрался подойти к следующему горожанину, но маленький наушник прожужжал, что «караван» приближается. — Итак, вот уже слышны звуки полицейских сирен.

— Мистер Гредисон, мы подъезжаем, — сказал водитель, постепенно сбрасывая скорость перед въездом в живой коридор, — я думаю, что вы сами должны быть предельно внимательны. Бронежилет не давит?

— Терпимо, мне бы еще противотанковый шлем и я был бы совсем спокоен. — Гредисон пытался шутить.

Дверца лимузина открылась. Резкий, свежий и холодный воздух ворвавшись окутал Бенжамина. Не успел он появиться, как эмоции ворвались в холодное утро Нью-Йорка. Там было все: радостные возгласы, позорный свист и просто непонятные крики. Незамедлительно группа телохранителей проделала в толпе коридор, чтобы и без того напуганный Бенжамин, смог пробраться к трибуне.

Он шел, оглядываясь по сторонам, не замечая, что нервничая, расцарапал подбородок. И хотя с волосами было все в порядке, Гредисон время от времени причесывал их руками. Он не чувствовал сильного волнения, когда находился в машине, но теперь страх пробрался под бронежилет и, дергая за невидимые нити, заставлял сердце, то бешено стучать, то вовсе замирать.

«Бред какой-то…

Кому это все нужно…

Я чувствую себя, словно кролик, который идет на охоту с удавом, зная при этом, кто победит. Надо уезжать пока не поздно».

Бенжамин повернулся, и его взгляд сразу же был пойман «шофером».

— Мы должны уехать отсюда немедленно.

— О чем вы? Вы же сами уговаривали меня привезти вас сюда.

— Уговаривал, — согласился Гредисон, — а теперь прошу увези меня отсюда.

— У вас просто паника, — пытался успокоить его подчиненный.

Действительно его лицо было бледным, а руки смертельной хваткой вцепились в одежду телохранителя, глаза были словно покрыты какой-то пеленой, а лицо усеяно крупными каплями пота. И тогда, желая не дать разразиться очередному скандалу, «шофер» изо всех сил ущипнул за плечо ополоумевшего политика.

Как всегда подействовало, и никто почти ничего не заметил.

— Вы правы, я не должен казаться слабым перед врагами. Они не смогут меня запугать, — это было больше похоже на прежнего Гредисона.

— Вы справитесь сэр.

Бенжамин кивнул головой и снова, словно индюк, зашагал к трибуне. Уже почти перед самым подъемом, «шофер» окликнул его:

— Мы наблюдаем за вами, не беспокойтесь. Но если заметите что-то неладное, не раздумывая, падайте на пол. Вы меня поняли?

— Конечно, — Бенжамин «одел» на свое мертвенно бледное лицо дежурную улыбку, приветственно поднял руку и взошел на трибуну.

Первые две минуты он готовился, улыбался, махал рукой, и в этом привычном состоянии страх ушел. Политик вновь почувствовал себя героем времени. Ничто его не возьмет. Ничто не сможет его сломить. Он вышел сухим из воды с руками по локоть в крови. Купленный суд оправдал его, а многомиллионное состояние теперь греет сердце воспоминаниями о выгодных, хотя и опасных сделках с Востоком. Ни писаки, ни профессионалы-убийцы, не смогут одолеть его. Он смеется всем назло. Никто и никогда не сможет удержать его. Деньги — это власть, власть даже над смертью.

Он продолжал смеяться, а народ выражать эмоции. Кто боготворил этого человека, а кто готов был, несмотря ни на что, кинуться с автоматом. Все внимание на нем, камеры, лица тысяч людей, внимательные взгляды службы охраны.

— Соединенные Штаты сильная держава! — эта первая фраза еще больше завела народ. — И в новом 2001 году мы станем еще сильнее!

Гредисон был горд собой. Он то махал людям, то подмигивал стоящим в первых рядах красоткам. Раскрасневшиеся на морозе щеки придавали им особое очарование. Бенжамин не забывал помахать рукой в телекамеры.

Он говорил легко, наслаждаясь каждым словом. Это был его час. «Глупые людишки не знают, какой властью я обладаю. Я лучший из лучших, ну где вы видели такого как я?» Эта мысль как испорченная пластинка вновь и вновь звучала в его голове.

Вот уже десять минут как он говорит, а они восторженно слушают. Он и вправду молодец. Каков он Бенжамин Гредисон — богоподобный владыка, политик с большой буквы. Да, место президента должно принадлежать ему и только ему.

— А теперь веселье! — закричал он и, подняв обе руки вверх, наслаждался триумфом.

В этот миг с неба полетели ленточки, серпантин, конфетти, и даже снег пошел, словно по приказу. Толпа не сдерживала эмоций, он видел эти лица. Как мало им надо — зрелищ и хлеба, теперь он вновь обожаемый многими. Кто бы мог подумать, что всего этого могло бы и не быть. Если бы не Интерпол…

Яростный рев мотоцикла прервал поток его мыслей. Он посмотрел в сторону, откуда донесся загадочный звук и никого не увидел. Померещилось…

Грохот мотора испугал и людей. Со стороны сквера за небольшим перекрестком люди стали отскакивать в стороны, пропуская несущийся мотоцикл, который был еще вне поля зрения Гредисона. Коридор из живых людей соединял его и сквер, но Бенжамин по-прежнему ничего не видел.

Думая, что это один из трюков, оператор первого канала новостей пробирался сквозь толпу к тому месту откуда шел рев. Брендон тоже, не жалея сил, распихивал всех по сторонам — их канал должен быть первым во всем. Достигнув цели, они были удивлены не меньше остальных.

На земле четко была видна тень мотоцикла и водителя. Был слышен звук мотора именно с этого места. И ни одного намека на то, что могло бы отбрасывать эту тень.

— Ты снимаешь? — спросил Брендон, не веря своим глазам.

Ждать ответа было некогда, так как дальше произошла еще более невероятная вещь. По тени было видно, что мотоцикл встал на заднее колесо и, грохоча, понесся к трибунам. Оператор вскочил в живой коридор и, поскольку изумленные люди стояли на местах, объективу открылся потрясающий вид.

В двадцати метрах от трибун, словно из под земли, появился мотоциклист. Сначала голова, потом плечи. Тень как бы отрывалась от земли, образуя объемную фигуру одетого во все черное человека. Парадокс состоял в том, что теперь тень исчезла вовсе. Не сбавляя скорость тень оторвалась от асфальта и на мгновение застыв в воздухе остановилась метрах в пяти от Бенжамина.

— Кто ты? — закричал Гредисон. — Что тебе надо?.. Денег?.. Сколько?.. У меня их много, назови сумму?! — он говорил и сам понимал, что несет полный вздор. Это призрак, который пришел за его грешной душой, и которого нельзя подкупить. Но все же, может его можно убить, и нужно дать возможность своей охране сделать это.

Это был абсолютно черный силуэт. Объемная тень в воздухе. Разум не принимал, но глаза заставляли поверить. Не спеша, силуэт приподнял руку, в которой четко вырисовывался контур пистолета.

С разных сторон в черный мираж полетели пули, но проходя насквозь, рикошетом ударялись об асфальт.

Выстрел.

Из ровного отверстия во лбу засочилась кровь, она сбегала на глаза Бенжамина, застилая их алой пеленой. Последнее, что запечатлелось в его пробитой голове — это мираж, который, взорвавшись клубом дыма, исчез в воздухе.