Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Сыщики - Иерихонские трубы

ModernLib.Net / Детективы / Ильвовский Сергей / Иерихонские трубы - Чтение (стр. 7)
Автор: Ильвовский Сергей
Жанр: Детективы
Серия: Сыщики

 

 


      — Я в общем-то не специалист в этой области, но, думаю, что очень плохо. Мощные низкочастотные колебания вообще крайне вредны. Существует например вибрационная болезнь, которая нередко приводит людей к полной инвалидности. Вам бы надо обратиться за консультацией к специалистам по профессиональным заболеваниям.
      — Уже обратился, Геннадий Алексеевич. Сегодня я был в одном медицинском институте, где как раз занимаются такими исследованиями и узнал много интересного. Не просто плохо эта штука влияет на организм — убийственно влияет. Неврозы, скачки давления, бессонница, даже галлюцинации. При мощном воздействии запросто может здорового человека довести до инфаркта, и довольно быстро. Самое интересное, что у нас в руках были результаты вскрытия и всё, понимаете, всё — и инфаркт, и кровоизлияния, даже панкреатит — и тот явился следствием такого воздействия. Но обычные патологоанатомы никогда не сталкивались со случаями смерти под воздействием инфразвука и не смогли связать эти факты между собой. Придётся проводить повторную экспертизу тем более, что должны найтись и другие изменения — в крови, костях — теперь они узнают точно, что и где искать. А мы, пожалуй, продолжим поиски здесь. Алексей Львович, как вы считаете — вот эти колонки способны воспроизводить инфразвук?
      — Ниже двадцати герц? — Луконин внимательно посмотрел на чёрные громадины. — По моему, это фирма «Мираж», активные, низкочастотные… Сабвуфер огромный… С этой моделью, конкретно, я не знаком, но… вполне возможно. Надо бы посмотреть документацию на них.
      — Да-да, конечно. Это мы обязательно сделаем. А, вот можно рассчитать так, что очаровательная Бэлла не пострадает, а господин Капсулев испытает все прелести «божьего голоса»?
      — Если учесть все параметры помещения — да, можно рассчитать так называемый «акустический ящик»; при колебаниях определённой частоты в кабинете возникнет стоячая волна и её максимальная мощность будет сконцентрирована…
      — Здесь! — палец Колапушина был уставлен на большое чёрное кресло Балясина, в котором сидел бледный, сосредоточенный Капсулев. — Теперь понял, Егор? Сидел бы ты вчера на этом месте — тебе стало бы плохо, хоть ты семейный и ухоженный. А я бы около аудиоцентра практически ничего и не почувствовал. Я правильно понимаю, Алексей Львович?
      — Да, да. Там, как раз, образовался бы узел. Можно попробовать подсчитать частоту и…
      — Благодарю, вас, пока не надо. Спасибо за консультацию.
      — Не за что, Арсений Петрович. И Дима мог бы вам то же самое рассказать.
      — Естественно, мог бы. Но почему-то не рассказал. Ты, Егор, как думаешь, чем занимался кандидат наук физик Капсулев в своём сверхсекретном ящике?
      — Ну… Откуда мне знать? Наверное, бомбами какими-нибудь нейтронными.
      — В этом-то вся и закавыка. Все бы так и подумали — физик, в секретном «ящике» — чем ему заниматься, кроме атомной энергии? Ну, может быть, лазерами ещё. А в физике много разделов разных. И акустика один из её разделов, не так ли, господин Капсулев?
      Не только взгляд Колапушина был сейчас прикован к бледному, что-то сосредоточено соображавшему Капсулеву. Взоры всех присутствующих тоже были устремлены на него. Лицо Анфисы окаменело. Луконин часто моргал небольшими глазами за толстыми стёклами очков. А на лице Паршина… на лице Паршина выражение страха постепенно начало заменяться на выражение полнейшего восторга от всего происходящего.
      — Чего вы гоните? — по Вите было видно, что он понял, но не поверил. — Да он же сам, первый!.. Дмитрий Саныч сам отсюда как покойник вышел…
      Настоящий учёный проверяет свою науку на себе. Так, Дмитрий Александрович?
      — Полная ерунда! Я пожалуй пойду. У меня запись, через десять минут.
      Капсулев встал и направился к выходу. Ему никто не препятствовал. Луконин, глядя на него с ужасом, отодвинулся вместе со стулом.
      — Вы конечно, уверены, что доказать нам ничего не удастся?
      — Было весьма интересно послушать. Вам стоит попробовать себя в литературе — писать научно-фантастические романы.
      Он протянул руку к дверной ручке, но дверь, неожиданно, распахнулась сама. На пороге появилась чёрная фигура, загораживая выход. Капсулев, с перекошенным лицом, шарахнулся от неё. Старуха в чёрном — страшная, с тяжёлым взглядом и крючковатым носом смотрела на него с дьявольской улыбкой, заставляя невольно пятиться назад. Бэлла, с остановившимся взглядом, смотрела на старуху открыв рот.
      — Здрасьте. — сказала старуха глухим, замогильным голосом, — Вы меня звали? Я пришла.
      Немигайло еле успел подхватить Витю, который, закатив глаза под лоб, едва не грохнулся с дивана.
      Старуха перевела удивлённый взгляд на Колапушина и вдруг сказала интеллигентным, хорошо поставленным мужским тенорком:
      — Арсений Петрович — я сразу в гриме, как вы просили.
      — Спасибо, Вадим Анатольевич. Вы только повторите нам всем, кто вас нанял для этого необычного розыгрыша?
      — Так вот — Анфиса Николаевна попросили. По улице походить, в окно заглянуть. Три дня я работал. Богатые господа шутят, а наше дело актёрское…
      — Спасибо. Вы можете вернуться в свой театр.
      — Свободен? Вот и чудненько. А то я боялся, что это надолго — к спектаклю не успею. Всего наилучшего. Анфиса Николаевна! Благодарю, что не забываете старика. Целую ручки.
      Старуха исчезла за дверью. Колапушин встал с дивана и медленно подошёл к побледневшей Анфисе.
      — А вот и сообщник — Анфиса Николаевна. А может быть даже и не сообщник, а главное действующее лицо? Сдаётся мне, что Дмитрий Александрович про старушку-то и не знал. Вчера, когда мы плёнку просматривали, он был удивлён не меньше нашего. Значит так вы сводили с ума своего мужа? Что вас свело вместе — любовь, или ненависть? Ради моего начальника мы просто обязаны это выяснить.
      — Любовь! — убеждённо сказал Немигайло, оторвавшись от Вити, уже пришедшего в себя. — Он ведь сел вместо неё — в это кресло.
      — Пожалуй, да. — согласился Колапушин. — С его стороны это была, действительно, любовь. Так Лютикову и скажем. А старушка ведь была вашей ошибкой, Анфиса Николаевна. Её, по замыслу, никто, кроме Балясина не должен был увидеть. А он успел её снять на видео. Вот эта плёнка кое-что мне и прояснила. Старуха на ней была вся какая-то уж — «слишком». Слишком монашеская внешность. Слишком фанатичный взгляд. Слишком пристальное внимание к окнам офиса. Меня ещё вчера смутила нарочитость этого образа, но я сразу не понял, в чём дело. А ночью я сообразил, что это просто актёрская игра. Но всё равно что-то меня смущало в этой старухе, пока я не вспомнил что в детских спектаклях Бабу-Ягу, или страшную колдунью обычно играют не женщины, а мужчины — и всё сразу встало на свои места. А найти подходящего артиста, владея актёрским агентством, дело несложное.
      — Это всё?.. Все ваши доказательства? — Капсулев, за это время, смог взять себя в руки, но голос выдавал его внутреннее напряжение.
      — Не все. Вы наделали много ошибок Дмитрий Александрович. Вы испугались репортажа по телевидению и прибежали к Лютикову. А он перестраховался на всякий случай; приказал опечатать кабинет и вы не успели заменить компакт-диски с записанным на них инфразвуком на другие — обычные. И с «проклятьем Шаманки» вы перемудрили — она ведь ничего нигде не прятала.
      — Как? — голос Бэллы был, еле различим. — Я же сама видела…
      — Вы видели, Бэлла, что эта бумажка выпала из-за плаката. Вот только кто её туда положил? Эти репродукции появились здесь после её смерти, когда Балясин уже находился в плену своего изменившегося сознания. И для того, чтобы прикрепить их к стене, плакаты пришлось перевесить повыше — вот же, от них следы остались. А плакат Шаманки тоже перевешивали?
      — Я сам его перевешивал. — подал голос Витя.
      — И ничего оттуда не выпало? Может быть, это дух Шаманки сунул бумажку за плакат? А, заодно, он явился Анфисе Николаевне и рассказал про страшную старуху в чёрном? Вот Егор Фомич пожалел бедную вдову — надо же было ей так неудачно попасть, в самый напряжённый момент. А если наоборот — очень удачно? Достаточно телефонного звонка — и Анфиса Николаевна попадает прямо к кульминации. Как вообще пришла в голову Балясину идея — искать проклятье? В книге вычитал? Вы видите сколько их там, и чего в них только не понаписано. Надо же было случайно вычитать, что проклятья пишут на бумажках и прячут по кабинетам.
      — Да я же сам уговаривал его уехать отдыхать. Врача ему вызвал!..
      — Вызвали. Только не сказали, что у Балясина очень сильные боли и рука отнимается.
      — Я говорил, он забыл.
      — Что?.. — вскинулся с места Фартуков. — Да любой фельдшер знает…
      — Успокойтесь, Геннадий Алексеевич — Колапушин поднял руку — господин Капсулев ведь не случайно пошёл звонить из другой комнаты. Зачем, вот же телефон — на столе. А с Испанией? Да, все видели и слышали, как вы уговаривали Балясина уехать. Вы были уверены, что он никуда не уедет. Почему? От кого Шаманка узнала так много про инфразвук? Даже песню написала. Почему, никогда не пьянеющий Балясин, отдал ей ключи от машины? Почему он хотел, чтобы она погибла? Вы заставили его это сделать?
      — Я поняла. — неожиданно для Колапушина, заговорила Бэлла. Её голос был каким-то безжизненным и лишённым интонаций. — Я, тогда, подумала, что они про альбом говорят. Теперь я поняла…

За две недели, до смерти Шаманки…

      — Ты Диму не видел? — спросила Бэлла у Вити, выскочившего из двери студии звукозаписи. — Мне документы подписать надо.
      — Там. — ткнув пальцем, односложно буркнул Витя и быстро зашагал по коридору.
      Удивлённо посмотрев ему вслед, Белла вошла в тамбур и нерешительно остановилась — подпись нужна была срочно, но в студии, вместе с Капсулевым, находилась Шаманка, а Белла категорически не желала столкнуться с ней.
      …-Мне Женя рассказал про ваши штучки, Димочка. Про то, как заставить людей покупать ваши компакт-диски… Вы больше знаете. Расскажите. Мне жутко интересно. Я напишу про это стихи.
      Капсулев резко обернулся — не слышит ли кто, но в полутьме не заметил, что в тамбуре стоит Бэлла. Натянуто улыбнувшись, чтобы скрыть смятение, он тихо заговорил:
      — Я вам расскажу. Там много поэтических образов — Иерихонские трубы… шхуна «Мария Селеста»… «Голос Бога»…
      — Так, так. — Колапушин покачал головой. — Значит — шантаж. Иначе, зачем было бы заставлять Балясина отдавать ей пьяной ключи от машины? А он, бедняга, никак не мог понять почему сделал это и мучился.
      — Подонок! — перебивая Колапушина, выкрикнула в лицо Капсулева Бэлла — Он столько для тебя сделал!
      — Я больше ничего не скажу. — осипшим голосом проговорил Капсулев.
      — А у меня столько вопросов. Что узнала Шаманка? Как вы ухитряетесь делать всё это?
      Капсулев, плотно сжав губы, отрицательно помотал головой.
      — Что же, это не последняя наша встреча, господин Капсулев. Егор — крикни там Снегирёву, чтобы зашёл.
      Снегирёв наверное был рядом с дверью, потому, \ что вошёл в кабинет сразу после этих слов Колапушина. Капсулев всё понял сам. Взяв Анфису за руку, он молча посмотрел ей в глаза, словно прося прощения, и, без приказа, протянул руки вперёд, чтобы удобнее было защёлкнуть наручники. Повинуясь указательному жесту Снегирёва, он пошел к двери. На пороге Капсулев приостановился и ещё раз посмотрел на Анфису с растерянным видом, наверное, жалея себя и её, и так не сказав больше ни слова, шагнул за порог.
      — Арсений Петрович. — голос Луконина сорвался и «дал петуха». — Я не могу понять. Женя ведь был музыкантом. Он должен… обязан был почувствовать, что с этой музыкой, что-то не то!
      — Он и понял перед самой смертью. А вот что ему мешало понять раньше? В этом деле отнюдь не всё ещё ясно. Надеюсь, вы, как специалист, поможете нам разобраться, если конечно — Колапушин повернулся к Анфисе — Анфиса Николаевна не захочет что-нибудь рассказать. Я так полагаю, что она посвящена в кое-какие тайны. Я прав, Анфиса Николаевна?
      Несколько секунд Анфиса смотрела прямо в лицо Колапушина, не произнося ни слова, а затем, уставив взгляд куда-то в угол, спросила:
      — Мне кажется: я имею право позвонить адвокату?
      — Конечно, Анфиса Николаевна. Можете отсюда позвонить, а можете из дома.
      — Вы собираетесь ехать ко мне домой?
      — Только если вы нас пригласите. Мы и здесь-то, честно говоря, не имеем права находиться без вашего разрешения — вы же теперь прямая наследница всего этого хозяйства.
      — Так вы меня не арестуете? — похоже, голос Анфисы, всё-таки немного дрогнул.
      — Помилуйте, Анфиса Николаевна, разве у меня есть для этого основания? Ваш адвокат очень быстро добьется вашего освобождения из-под стражи, а я пожалуй выговор схлопочу за превышение должностных полномочий. Или я не прав?
      Ничего не ответив, Анфиса встала и пошла к выходу. У двери она замедлила шаг. Колапушин ожидал, что Анфиса обернётся но этого не случилось. Немигайло, напрягшийся и приготовившийся рвануться с места, бросил вопросительный взгляд на Колапушина и… расслабившись, опустился на диван.
      Наступившую тишину неожиданно нарушил резкий звук — это Паршин звонко ударил кулаком по ладони:
      — Мой теперь рынок!
      Немигайло сердито взглянул на Паршина, но тот не испугался, а наоборот горделиво утвердил своё торжество:
      — Мой!

Глава 17

      — «Слушай только меня… Слушай… Ты умрёшь… Ты скоро умрёшь, как и она…» — из динамика, сквозь странные гудки и тихие писки, раздавался тягучий голос. Иногда темп речи и громкость неожиданно менялись, слова начинали частить высокой скороговоркой, а потом, снова возвращались к прежнему ритму.
      — Что это? — полковник Лютиков с испугом посмотрел на Колапушина, но ответил ему эксперт лаборатории фоноскопии:
      — Это, как бы, бутерброд такой многослойный: сверху была записана музыка. А под ней, в инфразвуковой области спектра, этот голос. Мы только отфильтровали высокие частоты и ускорили воспроизведение.
      — А что там гудит всё время?
      — Пока ещё непонятно. Предполагаем, что эти импульсы каким то образом воздействовали на ритм сокращений сердца — частота их следования примерно такая же. А иногда они резко меняются — и по амплитуде и по форме. Очень сложный вопрос — тут ещё разбираться и разбираться.
      — Выключите, Сергей Николаевич, не ровён час…
      — Да в таком виде это не страшно — засмеялся эксперт, но послушно щёлкнул тумблером — вот когда это в инфразвуке, да ещё при большом уровне мощности…
      — Ты мне, Арсений, попроще объясни — что это такое?
      — Главная тайна фирмы «Бал-саунд-рекордз». Инфразвук позволяет записать ещё никому не слышный голос. Это зомбирование — кодировка сознания. От этого и сходил с ума Балясин.
      — Это на простом компакт-диске?!..
      — Да. Вы думаете, что слушаете песню, а заодно в подсознание вам внедряется этот голос.
      — Спаси нас Господь! Погоди… Он же не слышен — как же он внедряется-то?
      — Это вам лучше Алексей Львович объяснит — кивнул головой Колапушин в сторону Луконина, стоявшего вместе с Немигайло у стола, заставленного разнообразной электронной аппаратурой.
      — Правильно, правильно — закивал головой эксперт, и обращаясь к Колапушину добавил — Большое вам спасибо, что нас познакомили. Алексей Львович очень нам помог. Не смущайтесь, Алексей Львович, рассказывайте.
      — Да, я, собственно, — всё-таки смутился Луконин — не так уж особенно и помог. Тут видите ли дело в том, что этот звук всё равно воспринимается организмом. Вы слышали, наверное, что в кино существует так называемый 25-ый кадр. Он проскакивает на экране так быстро, что человек не успевает это осознать. Но глаз это изображение зафиксировал, информация попадает в мозг и начинает там обрабатываться на подсознательном уровне. И здесь, примерно то же самое — звук не слышен, но информация заложенная в нём достигает мозга. Вот это-то и страшно — информация внедряется помимо вашей воли и вашего сознания.
      — Надо проверить все тиражи этой фирмы. — добавил Колапушин. — Не зря их продукция пользуется таким успехом. Егор вот прослушал несколько раз — теперь только и твердит: «Кайф! Чума! Купить ещё! Купить ещё!»
      — Кайф, кайф… — тут же подтвердил Немигайло, в глазах которого снова зажёгся лихорадочный огонек. — «Техно» — это такая штука классная! Вы сами послушайте…
      — Ты погоди пока — Лютиков повернулся к Колапушину — Арсений! Балясин ведь знал про эти фокусы, как же он тогда сам-то попался?
      — Наверное, не ожидал от лучшего друга. К тому же весь был в страданиях из-за смерти Шаманки. Она, очевидно, шантажировала его. Тогда он спровоцировал несчастный случай — и пьяная Шаманка разбилась на его машине. Вот только сознательно он это сделал, или — Колапушин кивнул на стол с аппаратурой — под действием внушения: возможно мы так никогда и не узнаем. Но после этого несчастного случая он стал «слабым звеном».
      — Поэтому Анфиса с Капсулевым решили и его убрать?
      — Сложный вопрос. Тут и их личные отношения, и ревность — похоже, она хотя и была сама любовницей Капсулева, ревновала Балясина к Шаманке; и деньги большие здесь замешаны. А кончилось всё это тем, что Капсулев использовал свои наработки, сделанные в том самом «ящике» который закрыли. Вот такой любовный роман.
      Лютиков бросил взгляд на Луконина, занятого разговором с экспертом. Они, не обращая внимания на окружающее, полностью погрузились в обсуждение каких-то зелёных кривых рисуемых компьютером на экране монитора, но полковник всё же понизил голос:
      — Ребята! Это же она всё организовала — ясно ведь. И что — так ей всё с рук и сойдёт?
      — А что мы сможем ей предъявить? — пожал плечами Колапушин — Конечно она, только доказать это невозможно.
      — Ну, а этот, как его… — Лютиков досадливо пощёлкал пальцами — Немирович-Данченко?
      — Какой Немирович-Данченко? — изумлённо уставился на него Колапушин.
      — Артист этот… чёрт, забыл… фамилия у него ещё двойная какая-то.
      — А-а, — сообразил Колапушин — да она не двойная. Просто он по паспорту Тутышкин, вот и взял себе для сцены псевдоним — Сумароков. Да он же не знает ничего — его наняли старуху поиграть, вот и всё. Детских фильмов сейчас не снимают, в театре зарплата мизерная, он и согласился без лишних вопросов. А она что-нибудь придумает: скажет, например, что хотела таким способом мужа попугать, чтобы домой вернулся.
      — Капсулев не даст показаний?
      — Про неё? Нет — о ней Капсулев ничего не скажет.
      Лютиков, с надеждой, повернулся к Немигайло, но тот отрицательно покачал головой. Пожалуй, то, что Егор не сказал при этом ни слова, убедило полковника больше всего.
      — Значит, выкрутилась. — С досадой констатировал полковник. — Жаль!
      — Как знать? — Колапушин вспомнил гаденькую улыбочку Паршина. — Может быть ей ещё придётся пожалеть об этом. Да и ничего она не выиграла — теперь на фирму налоговики насядут, опять же: использование незаконных методов рекламы… Как бы ей боком такое наследство не вышло.
      — Твои бы слова, да Богу в уши, Арсений. С Капсулевым-то — хоть доказать удастся? Сергей Николаевич, голос идентифицировали?
      — Что? — непонимающе оторвался эксперт от экрана. — А-а… да, да. Квадрат совпадений достаточно показательный. И частота основного тона голоса… А мы только начали материал разбирать. Что это его голос — мы докажем, вот только как на это всё в суде посмотрят — я не представляю. Очень уж необычное дело. Тут столько чудес всяких; вот, скажем, фонограммы для концертов Шаманки. Там ведь тоже инфразвук был. Конечно, мощности совсем не те и форма сигналов другая. Видимо это нужно было, чтобы создавать в зале определённую атмосферу — у нее тексты многих песен имели такое мистическое содержание, а фонограмма усиливала впечатление таинственности.
      — Аура? — Колапушин вспомнил слова Лидии Викторовны.
      — Ну — развёл руками эксперт — ауру я никогда не видел, и не знаю что это. Да и никто пожалуй не знает — разговоры только. А суд просто словам, даже громким и модным не верит, так что я обязан опираться на науку, а не на мистику. Но определённое психологическое воздействие этот звук, конечно, оказывал. Самое интересное — Алексей Львович уверяет, что это музыка!
      — Несомненно, музыка. — убеждённо сказал Луконин. — Это ведь цель любой музыки — оказать психологическое воздействие на человека. Я не собираюсь критиковать, или восхвалять то, или иное направление, но взгляните на лица людей, которые слушают Бетховена, а потом на лица фанатов какого-нибудь «тяжёлого рока» во время концерта и сразу станет ясно _ насколько разным может быть такое воздействие. И то, что написал Женя, для её концертов, это конечно музыка — необычная, но музыка!
      — Женя? — Колапушин удивлённо посмотрел на Луконина. — Я думал, что всем этим занимался Капсулев.
      — Нет, нет. Дима выполнил техническую часть работы, и прекрасно выполнил, но он не музыкант, и тем более не композитор. А написать такую музыку, которая не слышна и тем не менее, является хорошей музыкой — для этого надо быть очень хорошим музыкантом. Я же говорил — Женя был очень талантлив. И на что они всё это променяли? — печально закончил Луконин словами, которые Колапушин однажды уже слышал от него.
      — Алексей Львович. — Увидев, что Луконин снова погружается в печаль, Колапушин решил его отвлечь. — Заодно уж, объясните мне: почему Витя не пострадал — он ведь ту же музыку слушал, что и Капсулев?
      — Я же говорил: Дима создал в кабинете стоячую волну — где мощность возрастала в десятки раз. Кроме того Витя слушал диск на плеере, а наушники плеера просто не в состоянии воспроизвести такие частоты, даже и усилитель плеера на это не рассчитан. Это возможно только на хорошей аппаратуре — её сейчас много продают. А вот вы, Арсений Петрович, сильно рисковали; больше таких экспериментов не проводите — у вас до сих пор лицо измученное.
      Толстая, обитая мягкими звукопоглощающими пластинами, дверь лаборатории приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась круглая голова Снегирёва.
      — Савелий Игнатьевич. — позвал он громким шёпотом.
      Лютиков обернулся на голос и грозно нахмурил брови.
      — Ты чего сюда притащился? Делать нечего?
      — Савелий Игнатьевич, — не оробев, громче повторил Снегирёв — тут к вам один человек приехал, просит, чтобы вы к нему вышли.
      — Ко мне?! Нет, ну надо же — и здесь разыскали! Вы подождите немного, я сейчас.
      Вернулся Лютиков, действительно, быстро и, настороженно косясь на дверь, смущённо сказал:
      — Это, Арсений, вообще-то, к тебе. Вот что, братцы. Давайте-ка мы все выйдем пока: тут с Арсением Петровичем один его старый знакомый потолковать хочет.
      — Здорово, Арсений Петрович. — Поздоровался вошедший — Что такой мрачный?
      — Здравия желаю, товарищ полковник!
      — Надо же, как официально.
      — Как положено, товарищ полковник.
      — Ну, ну. Мы забираем это дело и все материалы по нему к себе, в ФСБ.
      — Я уже понял.
      — Обиделись? Зря, Арсений Петрович. Поймите правильно: секретный проект, даже если он и был закрыт, всё равно остаётся секретным.
      — А он правда, закрыт, Валерий Иванович? — Колапушин посмотрел прямо в глаза собеседнику. Зачем вам эти материалы?
      — Вы знаете, я бы вам сказал, хоть и не положено. Насколько мне известно, закрыт. И хорошо — сами видите, каких дел натворили. Мы, сейчас, будем изымать из продажи всю продукцию этой фирмы. Надо выяснить объём утечки информации по проекту «Иерихонские трубы».
      — Мальчишки… — как-то отрешённо бросил Колапушин.
      — Ничего себе мальчишки! — изумился полковник. — До убийства дело дошло.
      — Да я не о том. Я говорю: — «Отняли мою копеечку; обидели Николку».
      — Это вы бросьте! Не на сдельщине. Хлопот вам только… Э-э. Похоже, не о том вы. Пушкина вспомнили? «Борис Годунов», правильно? Бросьте, Арсений Петрович. Вспомните: мы вас два раза к себе приглашали. Только скажите — завтра же к генералу пойду.
      — Не стоит — я уж «на земле», как-нибудь… Привык… — Колапушин подушечками ладоней крепко потёр глаза. — Устал я что-то, Валерий Иванович, в отпуск бы сходить… Ладно, поехали бумаги писать…

Глава 18

      — На улице было холодно. Точнее — было не так уж и холодно, но после трёхнедельной изнуряющей жары казалось что наступила чуть ли не поздняя осень, хотя до неё было ещё далеко. Просто погода сменилась настолько резко, что многие прохожие на улице вырядились в осенние куртки и плащи. Впрочем не так уж они были и неправы — порывы сырого ветра выворачивали зонты, и забрасывали прямо под них капли мелкого противного дождя.
      Немигайло, после одного из таких порывов, зябко поёжился и решил прервать затянувшееся молчание:
      — Арсений Петрович. Ну это уже вообще ни в какие ворота — мы пашем, а они, значит, урожай собирают?
      — Егор. Ты подписку дал? О неразглашении? Вот и не разглашай, тем более на улице!
      — Нет, ну…
      — Хватит, Егор, хватит. Смени тему, пожалуйста.
      С ходу, Немигайло темы не нашёл, и пару минут Колапушин провёл в относительном покое.
      — Арсений Петрович: вы, что сегодня вечером делаете?
      — Да, так… ничего. Дома посижу, музыку послушаю.
      — Поехали ко мне, а? Оксанка таких пельменей налепила — сила!
      — Спасибо, Егор, в другой раз.
      — Да поехали, чего вы? Знаете: со сметанкой — вместе с вилкой проглотите! Возьмём бутылочку, посидим…
      — Не уговаривай — всё равно не поеду. Давай, если хочешь, лучше ко мне зайдём. У меня и коньяк неплохой есть. Или ты домой торопишься?
      — Точно — воодушевился Немигайло — устроим мальчишник! Что они, в самом-то деле, без меня не поужинают? Ну что — на автобус?
      — Подожди. Как ты думаешь — эти старички ещё стоят там?
      — Это — которые в переходе? Стоят, наверное — они знаете какие упрямые.
      — Подожди меня здесь, я быстро.
      Колапушин отошёл к ларькам и, через пару минут, вернулся с небольшим пакетом в руках.
      — Пойдём, заглянем к ним на минутку.
      Внизу гулял такой сквозняк, что подземный переход временами становился, похож на аэродинамическую трубу. Ветер, с шуршанием, тащил по переходу обёртки конфет и рваные пластиковые пакеты. Пикет заметно поредел — только Иван Платонович и Анна Сергеевна, похожие на нахохлившихся замёрзших воробьёв, упрямо держали, вырывающиеся из рук, плакаты.
      — Здравствуйте: Анна Сергеевна, Иван Платонович.
      — Здравствуйте, товарищ старший оперуполномоченный. — Ого! Иван Платонович даже должность запомнил. — А… вы зачем к нам? Мы ничего не нарушаем; у нас, есть разрешение от управы.
      — Ну что вы, Иван Платонович, уберите. Я вот горячих хот-догов вам принёс. Ешьте, не стесняйтесь, вы ведь замёрзли.
      Старички удивлённо переглянулись, и Анна Сергеевна несмело протянула руку к пакету.
      — Вы бы, шли домой, — сказал Колапушин, с жалостью глядя на жующих стариков, — очень холодно сегодня.
      — Нет, нет! — Иван Платонович даже перестал жевать. — Мы должны, понимаете?! Ведь никто не знает, что творится — только мы знаем. Кто же расскажет обо всём людям, если не мы? Мы будем стоять!
      — Да, мы будем стоять! — эхом откликнулась Анна Сергеевна.
      — Ну, как, лечимся?
      Колапушин выпустил из трубки клуб ароматного дыма и, с, немного грустной улыбкой, взглянул на Немигайло, сидящего в соседнем кресле.
      — Мне нравится. Это кто, Арсений Петрович: Мирей Матье?
      — Нет, Егор — это Эдит Пиаф. Как, хорошо поёт?
      Вместо ответа Егор неожиданно вскочил и, остановив проигрыватель, снял с него старую виниловую пластинку. Подойдя к торшеру, он начал внимательно разглядывать блики света на чёрном диске, словно надеялся найти на нём какие-то тайные знаки.
      — Ты что?
      — Арсений Петрович — с паническими нотками в голосе, заговорил Немигайло — вы запись проверили?.. Может опять что-то?.. Мне нравится… Ловлю фишку…
      — Успокойся, Егор, ничего там нет — усмехнулся Колапушин. Просто — это хорошая музыка.

КОНЕЦ


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7