- Да ладно ты каркать. Там лес был. А перед ним болото. Какие там, к черту, помидоры.
      - А дальше?
      - А дальше три сросшихся дерева...
      - И корова на лугу, от которой сто шагов на север. Нашел тоже примету.
      - Ну-ка придержи. Здесь был холм. А под ним ручей. Скорее даже речка. Точно, речка. Мы тогда еще увязли и машину толкали. Ну вот же они.
      Речку пересекал добротный бетонный мост.
      - И мост был?
      - Моста не было. Врать не буду. Дорога была. В лес.
      Свернули. Дорога была ненаезженная, что внушало некоторые надежды. Слева показалась поляна, заросшая густой травой.
      - Все, встаем. Где-то здесь.
      - Уверен?
      - Уверен - не уверен. Все равно другого выхода как искать нет.
      - Ладно, разбредаемся по секторам. Я: север - северо-восток. Ты: восток - юго-восток. Ты... Сбор через час у машины. Что ищем?
      - Три дерева. И еще такой узкий овраг.
      - Ну, деревьев-то уже, наверное, нет. Скорее три пня. Значит, три пня и овраг.
      - И корову.
      - Да ладно вам. Мы же не прятали склад, мы его закапывали. Зачем нам было приметы запоминать?
      - А если нас лесник или еще кто-нибудь заметит?
      - Скажи, медаль "За оборону Шепетовки" потерял. В сорок четвертом. А теперь ищешь. Потому что пенсию не пересчитывают. Что ты идиотские вопросы задаешь?
      Через час пни нашлись. Даже в двойном комплекте.
      - Как перерывать лес будем? Вдоль или поперек? - съязвил Сан Саныч.
      - Копают дураки. Умные ищут, - сказал Борис, надевая на уши обыкновенные плеерные наушники. - А теперь не шумите, не мешайте работать.
      Он вытащил из кармана небольшой прибор и, удерживая его над землей, стал водить из стороны в сторону.
      - Это, конечно, не полевой миноискатель, но, если верить Семену, и железа здесь побольше будет, чем в простой мине.
      Ветераны уважительно замолчали. Борис и тогда, когда они умели только стрелять, бросать гранаты и противника через бедро, был способен с закрытыми глазами, под плащ-палаткой и под обстрелом, починить разбитую радиостанцию.
      Через полчаса наушники запищали.
      - Копайте, - сказал Борис, отходя в сторону. Ветераны разобрали лопаты.
      - А что мы скажем, если на нас какой-нибудь ротозей выскочит? Что нашли медаль и откапываем?
      - Тоже верно.
      Лопаты поставили в пирамиду. Как винтовки.
      - Борис, Михась - давайте в дозор. Мы тут как-нибудь сами справимся. Если кого заметите - шумните. А лучше отгоните его подальше. От греха. Семен, а ты ближний круг отсматривай. Через час смена.
      Яму не копали - вскрывали. Точно так же, как делали, когда отрывали землянки в тылу врага. Вначале острым ножом взрезали дерн, подняли, оттащили травяные квадраты в сторону. Затем сняли первый слой грунта, сложив его не на траву, где могли остаться земляные крошки, а на расстеленные плащ-палатки. И еще слой. И еще один. До тех пор, пока лопаты не стукнули о дерево.
      - Есть!
      Очистили лежащие вплотную друг к другу полусгнившие бревна. Подняли. Откатили. Под ними увидели другие. Второй накат. Вот почему землянка за столько лет не просела. Приподняли еще два бревна. Открылась черная щель провала.
      - Кто полезет?
      - Тот, кто складывал.
      В дыру спустился Семен. За ним Анатолий. Долго копались.
      - Ну, скоро вы там?
      - Скоро только мины обезвреживать, если не умеючи!
      Наконец на поверхность вынырнула голова.
      - Ну, я вам скажу, мужики, - это что-то, - удивленно сообщил Анатолий, демонстрируя на указательном пальце толстый слой оружейной смазки. - Все как на складе. Все в ящиках, ящики на чурбаках, чурбаки на каменных подложках. Все железо в сантиметровом слое масла. Если что и взялось ржавчиной, то только в нижних ящиках. Видно, знали мужики толк в таких делах. Видно, на многие годы оружейку закладывали. Про запас. Да Семен помешал.
      - Ты лучше скажи, в ящиках что?
      - Все, что надо. Ассортимент не богатый, но ходовой. Трехлинейки. "ППШ". Несколько револьверов. Противотанковые гранаты.
      - А противотанковые-то им зачем нужны были?
      - Так они, наверное, оружие тоже не в магазине брали Что нашлось. Да, забыл, еще ручной пулемет. "Дегтярь". Добротная вещица. У меня такой в сорок первом был.
      - Ты бы меньше восторгался, больше дело делал. Пока сюда какой-нибудь ненормальный грибник не заявился.
      - А что, там "маслят" навалом, целыми ящиками. На всех хватит. И на первое, и на второе. Как грузить будем?
      - Ну, конечно, не в ящиках. Вы там отберите что поновее и наверх подавайте.
      Не повезло Семену. Так-таки пришлось ему на себе оружие Конопатого таскать. Хоть через уйму лет, а пришлось. Нашла его недоделанная работа.
      Вытащив все необходимое, "оружейку" закрыли бревнами, на них насыпали ту же самую, что сняли, землю, на которую, в свою очередь, аккуратно, так, чтобы не было видно "швов", уложили квадраты дерна. Отошли, осмотрели со всех сторон. Поляна как поляна. Все на месте. Все как должно быть. Даже случайный мухомор торчит. В голову не придет, что вовсе это не поляна, а крыша, под которой рядком лежит боевое оружие.
      Возвращались по длинной, но хорошей дороге. Чтобы гранаты не растрясти.
      - Вот будет смеху, если нас ГАИ остановит. С таким-то багажом.
      - Ничего. Отобьемся.
      Дома оружие расконсервировали: сняли смазку, поставили на место затворы, проверили боевые пружины.
      - Надо бы отстрелять по пол-обоймы. Как положено. Все-таки столько лет хранения, - напомнил Михась.
      - Ты еще наставление по стрелковому делу процитируй. Здесь не фронт, чтобы без опасения быть услышанным под орудийно-минометный шумок в небо палить. В бою проверим. Если успеем.
      - Значит, все-таки будет бой?
      - Будет. Теперь нам от них зайцами бегать смысла нет. Теперь мы стали гордые, - твердо сказал Сан Саныч, клацая затвором автомата. - Если кто-то со мной не согласен - пусть сдает оружие.
      Оружие никто не сдал. Оружие плотно легло рукоятями в ладони старых разведчиков. Как тогда, во время войны. Как после войны, во время боевых, не описанных в газете командировок. Теперь его нельзя было бы вырвать даже силой. Даже из мертвых рук. Разведчики не отдают своего оружия.
      - Ладно, Полковник, все уже сказано. Пора действовать. Командуй.
      Глава 14
      Бой никогда не начинается со стрельбы: Это не драка, где можно позволить себе удовольствие вначале съездить соперника по физиономии, а потом думать, что делать дальше. Бой, если ты командир, а не лапоть, требует заблаговременной подготовки. Начинается она с тщательного изучения местности. Каждая второстепенная, на дилетантский взгляд, высотка, балочка, болотце, овраг в реальных боевых условиях способны самым решительным образом повлиять на исход битвы. Сан Саныч помнил стремительные танковые прорывы немцев через водные преграды, глубину которых никто не удосужился перепроверить. Недобросовестных командиров отдавали под трибунал, срывали погоны и расстреливали перед строем. Но жизни ребят, раздавленных танками, вернуть уже никто не мог.
      Сан Саныч был хорошим командиром. Он не хотел платить за собственные ошибки кровью своих товарищей. Он не желал ввязываться в бой, в исходе которого был не уверен. Он, уж коли заварил всю эту кашу, желал семь раз отмерить, прежде чем один раз ударить.
      - А что, мужики, не сходить ли нам по грибы-ягоды? - предложил он. Например, завтра с утречка. Пораньше, пока другие грибники не проснулись.
      - Отчего же не сходить? Можно и сходить, - вразнобой согласились ветераны.
      - Можно и сходить. Только у меня от грибов изжога, - добавил Борис.
      - Как бы у нас всех от такого меню заворот кишок не случился...
      Выехали вечером, чтобы на месте быть до первых лучей солнца. Разведка - дело темное и оттого тяготеет к ночи. Не любит разведка дневного света. Как сказочная нечисть, которая после третьего петушиного крика норовит уйти в землю, забиться под корягу или занырнуть поглубже в омут. От того, наверное, мало кто эту нечисть видел. Точно так же, как и живого разведчика.
      Собирались ветераны-разведчики с полным соблюдением мер конспирации: по одному, в разных, заранее оговоренных точках города, объясняя близким свою ночную отлучку охотами, рыбалками и тому подобной, не внушающей подозрений, чушью.
      Перекресток улиц Советской и Красной.
      Анатолий:
      - Здорово, мужики! Куда спиннинг девать?
      - Да выбрось ты его к чертовой матери, пока кому-нибудь глаз не высадил.
      - Скажете тоже! Я его у соседа еле-еле под честное слово и бутылку водки выпросил. Я же теперь, мормыш меня задери, заядлый рыболов. Кстати, домой мне лучше вернуться без простуды, но с богатым уловом. Если вы, конечно, хотите, чтобы в следующий раз меня отпустили без сопровождения конвоя родственников.
      - Будет тебе рыба. Живая. Я в одном магазине договорился.
      - Дорого?
      - Дешево - в реке.
      Остановка "Школа" 23-го автобусного маршрута.
      Семен:
      - Вы что так долго? Я уже два автобуса пропустил! Торчу здесь как бельмо в глазу...
      Площадь Восстания.
      Михась:
      - Как настроение, бойцы?
      - Как в танке! Который без горючего и боекомплекта!
      - Ну теперь все, что ли?
      - Все. Ложись на курс.
      Дальше ехали молча. Кто-то один постоянно не отлипал от заднего стекла.
      - Ну что там?
      - Вроде чисто.
      - Мы не дворники. Нас "вроде" не устраивает.
      - Сопровождающих машин не видно. Повторяющихся тоже. Собственно говоря, никаких не видно. Дорога пуста до самого горизонта. Похоже, нет придурков ночами по мокрому асфальту носиться. Кроме нас.
      - Может, и нет. А только береженого бог бережет, - сказал Анатолий, сворачивая на первом же перекрестке. - Покрутимся еще с полчасика. Может, чего и заметим. Они тоже не лохи, чтобы на машину слежки дополнительные фонари навешивать. Смотрите там в оба.
      - Да смотрим мы, смотрим.
      На место прибыли далеко за полночь. Как и рассчитывали. Машину загнали в кусты, замаскировав с боков ветками. Словно танк в засаде. Здесь же переоделись, сменив цивильную одежду на маскхалаты. Переодевались долго, с пыхтениями, проклятьями и совместными поисками куда-то запропастившихся пряжек.
      - Ну и видок у вас, - усмехнулся Сан Саныч, оглядывая сменивших экипировку друзей. - Свинячьи туши в камуфляже.
      - На себя взгляни.
      По лесу шли как во фронтовом поиске: разреженной, след в след колонной. Не от того, что опасались неожиданной пулеметной очереди из засады, которая, передвигайся они вплотную, свалила бы сразу несколько человек - по старой армейской привычке. Просто потому, что иначе ходить не умели.
      Ноги быстро вошли в ритм и размер, задаваемый впереди идущим дозорным. Он шел не как было удобно ему - как было удобно всем. Там, где можно было ступить широко, он ступал узко, памятуя о длине ног самого низкого из следующих за ним бойцов. Этим отличается походка диверсантов и еще, наверное, альпинистов от прогулочного шага всех прочих людей.
      Каждый из идущих думал о каждом, а не только о себе. Последний повторял шаг, хотя был за несколько метров от него и почти его не видел. Ступня ступала в отпечаток чужой ступни, и если кто-нибудь обратил бы внимание днем на этот след, он решил бы, что прошла не группа людей, а один, тяжелый и неуклюжий человек.
      И еще такая техника передвижения позволяла соблюдать максимальную тишину и максимальную безопасность. Если под ногу попадала случайная ветка, она ломалась только один раз. Если коварная яма - ногой попадал туда только один человек, Прочие ее уже обходили стороной, в то же время не проваливаясь в другие, возможно, притаившиеся в промежутках между этими шагами ловушки. На минном поле подрывался тоже только один возглавлявший колонну человек. Остальные шли по его разорванным, проложившим им дорогу, останкам. Пока не погибал другой, разряжая ценой своей жизни следующую. И так до замыкающего колонну бойца. Подорваться в середине колонны, ступая шаг в шаг, было нельзя. Первым всегда погибал первый!
      Именно так шли ветераны. Как через линию фронта, как по минным полям. Надев маскхалаты и встав в колонну, они не могли передвигаться иначе, даже если бы их попросили об этом. Даже если бы это от них потребовали. Они шли так, как диктовали им их фронтовые рефлексы. Так, как учили их первые отделенные, взводные и ротные командиры. Как учили вражеские пулеметчики и снайперы. Как учили чужие мины под каблуками.
      Первым шел "смертник". Первым шел Сан Саныч. Это было справедливо. Больше всего должен рисковать тот, ради кого пошли на риск остальные.
      Иногда Полковник останавливался, приподнимал руку, и все идущие за ним повторяли его жест. "Внимание! Стой!" - обозначала задранная вверх рука. Все мгновенно замирали и стояли столько, сколько стоял он. "Вперед!" указывала опущенная горизонтально ладонь, и колонна приходила в движение. Без единого лишнего слова или звука. Только жесты и плавное скольжение ног над землей.
      "Стоп!"
      Движение ладоней навстречу друг другу - сошлись в группу. Два пальца вверх - "два человека" - большой палец в сторону - "идут в данном направлении". Два пальца вверх - "следующие двое", большой палец в другую сторону - "в другом направлении". Один палец - "я сам", тычок в землю "остаюсь на месте". Большой палец, растопыренная пятерня и еще раз пятерня - "сбор через один час десять минут".
      И мгновенно все расходятся. Никаких дополнительных разъяснений, протестов или вопросов. Каждый знает, что делает. Каждый делает свое дело. Встреча через час десять плюс-минус одна минута. Как ты умудришься отыскать в темноте место сбора, как сможешь рассчитать время, чтобы не опоздать, твои проблемы. Справишься - уложился в нормативы. Нет - штрафбат.
      Сурово?
      Значит, справишься.
      По законам военного времени все ветераны попали бы в штрафбат. Все опоздали на пять, а кто и на пятнадцать минут. Ветераны подходили, печально разводя руки. Этот жест в практике разведки был новым, но тем не менее понятным - ну что поделать, мужики, возраст. Ноги не те, глаза не те, сердце и голова тоже не те. Поизносилось все, в былые нормативы не влезает.
      Сан Саныч демонстрировал облаченный в черную перчатку кулак, энергично шевеля губами, беззвучно ругался, но в целом был доволен своей ветеранской командой. После стольких лет простоя могли бы и вовсе заблудиться или, того хуже, скончаться от физических перегрузок и душевных волнений от инфаркта где-нибудь под ближайшим кустом. Снова ладони навстречу. Сошлись плотной кучей, встали на землю на колени, наклонились, сомкнувшись головами, накинули сверху одну за другой плащ-палатки, в кромешной темноте зажгли фонарик с заклеенным на две трети стеклом. Ни один лучик его не вышел за пределы импровизированного, из человеческих тел и защитной ткани, убежища. Ни один звук не просочился.
      - Ну, кто что видел?
      - Северная, северо-западная и западная стороны объекта соответствуют описанию. Освещение среднее: шесть уличных фонарей, прожектор вблизи ворот, двухсот- трехсотсвечовые лампы над входами в помещение. В удалении ста-четырехсот метров от забора две высотки, с которых возможен обзор внутренних территорий. Передвижений личного состава и транспорта не зафиксировано.
      - Юг, юго-восток, восток. Совпадение с планом. Дополнительное освещение в районе гаража. Одна подходящая для организации наблюдений высотка. Со стороны юго-юго-запада вблизи забора заболоченные участки грунта, в обход которых проложена слабо протоптанная тропинка. Сегодня и вчера по тропинке никто не проходил. Людей, транспорта не замечено.
      - Что будем делать?
      - Надо продолжать наблюдение. То, что мы увидели, слишком мало для того, чтобы делать какие-либо выводы. Предлагаю два НП поднять на высоту хотя бы десяти метров. Один - поставить вблизи дороги, возле ворот. Еще один на высотке с северной стороны. Анатолий в арьергарде, на случай непредвиденных обстоятельств.
      - Другие предложения? Тишина. Других предложений нет.
      - Тогда приступаем.
      Потушили фонарик, сбросили вниз плащ-палатки, походной колонной, словно лесные призраки, двинулись к намеченным точкам.
      Первое облюбованное для наблюдательного пункта место. Три близко расположенные друг к другу, почти сросшиеся березы.
      Тише, чем сама тишина, разговор жестами.
      - Кто?
      - Михась. Он самый легкий.
      - Давай!
      - Один не смогу. Подмогните.
      Сан Саныч и Анатолий подставили колена.
      Михась, опершись на плечи друзей, встал на эту шаткую ступеньку, приподнялся по стволу, ухватился за сук. И на этом все закончилось. Подтянуться, обвить ветку ногой, перебросить тело дальше он не смог. Сил не хватило.
      - Жрать надо меньше, чтобы задница не отвисала! - показал Сан Саныч.
      - На себя погляди! Тоже ж... не из самых маленьких, - ткнул в седалищное место Полковнику Михась.
      Решили изменить тактику. Сан Саныч и Борис опустились на колени, Михась взобрался им на плечи. Теперь нижнему ряду ветеранов надо было встать, чтобы поднять стоящего на них товарища на высоту роста. С тем, чтобы там он мог оседлать ветку. Но встать они не смогли. Они пыхтели, кряхтели, шатались, цеплялись руками за гладкий ствол и наконец уронили Михася на выступающие из земли корни. Упал он молча, не раскрыв рта, не издав ни звука, как и положено разведчику. На этом героические сходства и закончились. Раньше они подобные гимнастические упражнения проделывали легко и красиво без какой-либо помощи извне. Раз-два - и готово. Теперь, чтобы усесться на вершину дерева, в пору было его подпиливать и валить на землю.
      - Ну? - мотнул головой Сан Саныч.
      - А черт его знает, - пожал плечами Михась.
      - Может, попробовать его убедить? - показал свой пудовый кулак Анатолий.
      - Не поможет, - безнадежно махнул Сан Саныч. - Рожденный ползать взлететь не сможет. Даже с помощью мер физического убеждения.
      Старики сели на землю возле дерева. Нет, все-таки они не были разведчиками. Они только изображали их. В меру сил.
      - Может, пирамиду? - показал пальцами Борис.
      - Да ты что! Мы простую лесенку изобразить не смогли!
      - А если с помощью шеста?
      - Где его взять, шест? И как его поднять? С нашими-то силенками.
      Выход нашел Семен. Он расстегнул, снял с пояса ремень и завязал на его конце петлю.
      - То есть если он не захочет одолеть это деревце, то мы его... показал на петлю и на шею Михася Борис. - Как не выполнившего боевой приказ?
      Михась красноречиво постучал костяшками пальцев по лбу.
      Семен подвязал к петле веревку и протянул ее Михасю.
      Борис оживленно закивал. Мол, конечно, должен избавить от греха друзей, должен сам, не вынеся позора переедания и связанного с тем избыточного, мешающего оседлать березу, веса.
      Михась перешагнул через петлю, поднял ее по ногам до туловища, затянул на бедрах. К другому концу веревки Семен подвязал небольшой камень и швырнул его в листву. Камень с шумом, который всем показался оглушительным, упал обратно на землю. Семен прицелился еще раз, но его схватил за руку Сан Саныч.
      - Тише! - прижал он палец к губам, потом снял плащ-палатку и растянул ее между руками. Остальные сделали то же самое. Теперь камень не мог упасть на землю, не мог шумом падения демаскировать разведчиков.
      - Бросай! - показал Сан Саныч большим пальцем вверх.
      Семен бросил один раз, второй, третий. Каждый раз камень падал в растянутую ткань. Практически без звука. На четвертый он перекинулся через ветку. Семен ослабил веревку, и камень пополз вниз.
      - Готов? - поднял подбородок Сан Саныч.
      - Готов! - кивнул Михась, закусывая между зубов свернутую в несколько слоев ткань плащ-палатки. Он не исключал возможность падения с высоты в несколько метров. Он готовился упасть. Он готовился упасть молча.
      - Вира?
      - Давайте.
      Ветераны дружно навалились на веревку. Вряд ли они смогли бы поднять своего товарища вдвоем или втроем, но вчетвером, с его отчаянной помощью кое-как справились.
      Михась дотянулся до ветки, потом до другой и словно по лесенке полез выше. Прежде чем окончательно исчезнуть в темноте, он показал большой палец.
      - У меня все нормально. Работайте дальше. Следующего, с противоположной стороны забора, на березу взгромождали Бориса. На этот раз операция прошла без сложностей. То ли опыт появился, то ли веток было гуще, то ли Борис был ловчее.
      Семен и Сан Саныч наблюдение вели с земли.
      Тяжелее всего пришлось Полковнику. Его засада должна была располагаться как можно ближе к воротам. Желательно в пределах слышимости тихого разговора. А это всего лишь в нескольких метрах.
      Подходящее место было только одно - небольшая, заполненная жидкой грязью и сухими ветками канава, с заросшими кустарником берегами. Сан Саныч углубил в одном месте дно канавы, перемешал грязь с более сухой землей, подождал, пока влага впитается, подсыпал еще земли, застелил ее сверху сырыми, чтобы они не ломались под весом тела, ветками, потом листвой. Расстелил плащ-палатку, накидал по всей поверхности ветки, листья и прочий лесной мусор, аккуратно заполз под нее сбоку. Наблюдение он вел через прорезь в ткани и через наваленные сверху в несколько слоев ветки. Заметить его, если не искать специально, было невозможно.
      Не менее надежно устроились и его боевые соратники. Что вы хотите опыт! Когда чуть не полвойны проводишь в засадах и скрытых от глаз противника логовищах и гнездах, поневоле овладеешь этой наукой в совершенстве.
      Засевшие на березах облюбовали места разветвления толстых веток, которые по возможности закрывали бы их со всех четырех сторон. Недостаток естественной листвы они компенсировали искусственной. Для этого в направлении, куда следовало вести наблюдение, и сверху, откуда замечать их, кроме птиц, было некому, они срезали ветки с густой листвой, заострили с одной стороны и воткнули в отверстия, просверленные в стволе и толстых суках, со сторон, где крона была наименее густа. То есть они сделали то же самое, что делает любящий своих малолетних отпрысков отец, превращая перед Новым годом две чахлые елки в одну - пышную. Но сделали не для того, чтобы обвесить елочными шарами и гирляндами, а для того, чтобы укрыться от случайных посторонних взглядов.
      Наверное, они даже перестарались. Как правило, люди, гуляющие по лесу, голову вверх не задирают и верхушки деревьев не рассматривают. Хотя бы потому, что неудобно - шея затекает. Они все больше по сторонам глядят или под ноги, если грибники или сборщики стеклопосуды, брошенной после очередного уикенда влюбленными в природу горожанами. Кому придет в голову искать грибы и бутылки под небесами?
      Кстати, правило это общее, для всех времен и категорий населения, кроме орнитологов, разумеется. Солдаты противника в ту войну тоже нечасто поднимали глаза от земли. Не до того им было. Тут бы каску на башке удержать, из строя не выпасть да на мину не наступить. До верхушек деревьев, до неба ли им? Солдат - существо сугубо земное, если не сказать приземленное. Земля-матушка ему дает кров, защиту и надежду на жизнь. Не заметил вовремя овражек, воронку или, на худой конец, ямку из-под вывороченной сосны, не сориентировался - значит, остался во время неожиданного минометного обстрела на виду, как голый на площади. Даже хуже, чем голый, потому что над тобой не смеются, тебя - убивают. Очень быстро по этой простой причине привыкает солдат глаз от земли не отрывать. Без надобности ему небеса, кроме разве случаев авиационных налетов. Чем разведчики да диверсанты еще с дохристианских, еще с античных времен и до дня сегодняшнего пользуются. Хоть даже те, не к ночи будут помянуты, положившие не одну тысячу наших бойцов и командиров, финские снайперы-кукушки.
      И товарищи Сан Саныча, и сам он тоже не однажды сиживали чуть не над самыми головами марширующих немецких колонн. И день сидели, и два, и никто их не замечал. А однажды почти неделю, когда свернувшая с шоссе часть разбила лагерь не где-то, а именно под той сосной, где восседал рядовой тогда еще разведчик Дронов. Так и пришлось ему на дереве жить, как птичке Божьей - и есть, и спать, и естественные нужды справлять в пустой вещевой мешок да собственный снятый с ноги сапог.
      И теперь пришлось. И в еще более дискомфортных условиях. Потому что тогда года были за него, а теперь - против. Теперь каждая мышца болела и ныла, протестуя против творимого над ней насилия. Покоя им хотелось, а не многочасовых лежек в сырой канаве.
      Об остальных, до следующей ночи, часах даже говорить неохота. Проезжали машины. Проходили люди. Затекала шея. Сводило судорогой ноги. Ползали по шее вездесущие мураши. Самопроизвольно, из-за бессонно проведенной ночи, закрывались глаза.
      Один раз пришлось, а куда деваться, сходить под себя. Точнее, в заранее засунутые в штаны детские памперсы. Слава богу, что такие можно теперь купить в любой аптеке, прикрываясь заботой о малолетних внуках. Во время войны о подобной роскоши никто и мечтать не мог. Обходились подручными средствами: фляжками, пустыми консервными банками или заранее вырытыми под собой узкими вертикальными ямами.
      Лучше и одновременно хуже приходилось высотным наблюдателям. Лучше потому что суше. Хуже - потому что приходилось сидеть как попугаям на жердочке, не имея возможности поменять положение тела. Такое испытание даже в молодости сравнимо с пыткой, а в старости - мука адова! Старому заду даже стул без мягкой обивки представляется острым шилом - не умостишься, а умостишься, больше минуты не просидишь, а тут всего-навсего две-три ветки. И, главное, стоит чуть неудачно повернуться, чуть задремать - и вот ты уже паришь в свободном полете. Недолго паришь и недалеко - метров десять. А потом лежишь - со сломанным позвоночником.
      Ладно бы только неудобства, их перетерпеть можно, но ведь еще и работать надо. Трудиться не покладая рук и не смежая век. Замечать, кто откуда вышел, куда ушел, сколько находился в отлучке, откуда появился, как выглядит, как ходит, во что одет... И все чуть не по секундам. Прибыл убыл - отсутствовал. Глаза горькой слезой заплачут. Руки устанут бинокль держать.
      А еще нужно слушать, что вокруг происходит - не треснула ли ветка под чужой ногой, не закричали ли потревоженные птицы, не слышно ли шума моторов приближающейся колонны... шин, самолета-разведчика или далекой артиллерийской канонады. Хотя нет, вру, это уже сугубо фронтовые требования. Но уши их все равно вылавливают из окружающей какофонии звуков. Привыкли уши - очень давно и навсегда. Не обошлось и без происшествий. Завернула-таки одна машина под березку, на которой восседал Михась. Завернула и встала как вкопанная. Вылезла из нее милая молодая парочка, потянулась, размялась, осмотрелась по сторонам и влезла обратно. Что б им пусто было! Нашли где любовью заниматься.
      Пришлось вступать в дело Анатолию. Не оставлять же машину вблизи НП! А вдруг ухажер надумает веток с дерева нарвать или на коре, повыше, надпись вырезать - "Люблю Люсю". Начнет резать, голову задерет и увидит чью-то нависшую над ним задницу. А чью? А зачем? Опасные вопросы.
      В боевых условиях жить бы этому забредшему куда не следует франту не больше пяти минут. В мирное - приходится использовать более щадящие методы избавления от опасного свидетеля.
      Михась сверху прекрасно видел всю картинку происходящего. Видел, как Толя зашел за кусты, засунул в рот два пальца и, пошевелив ими, вызвал обильное очищение желудка. На собственный плащ. Потом, покачиваясь и хватаясь за кусты, он пошел к машине, пиная по дороге лесной мусор и что-то громко и недовольно выкрикивая. Он увидел машину, набычился и заорал:
      - А вот и хорошо, что такси! Мне как раз нужно такси! Тормози, шеф. Мне в город надо! - и стал лапать дверцу.
      Водитель и его дама забеспокоились, заторопились, застегивая одежду.
      - Тю, так ты еще и с бабой! - буйствовал Толя, расплющивая лицо по стеклу окон. - Ты еще и баб дерешь! Ну, молодец, мужик! Слышь, мужик. И баба твоя. Свезите меня домой. Что-то я раскис совсем.
      Водитель приоткрыл дверцу.
      - Чего шумишь? Чего тебе надо?
      - Домой, - удивленно сказал Толя. - Я же тебе уже говорил! Мне домой надо. В постельку.
      Водитель быстро оценил внешний облик Анатолия, его несфокусированные глаза, его дурно выглядевший и дурно пахнущий плащ, которым тот, допусти его в салон, будет ерзать по богатой обшивке сидений.
      - Шел бы ты, дедушка, своей дорогой.
      - А мне идти не надо, мне ехать надо, - попытался объяснить Анатолий. И потянул ручку дверцы на себя.
      - Ты что, человеческого языка не понимаешь? - перешел на тон угрозы водитель.
      - Понимаю! - примирительно сказал Толя. - Все понимаю. Сколько? - и, отворачивая пальцами воротник заляпанного плаща, полез за портмоне, одновременно пропихивая внутрь салона ногу.
      - Уйди, дед! - начал свирепеть водитель.
      - Сережа. Сережа! Успокойся! - закричала его спутница. - Поехали отсюда скорее.
      Ну, умная же женщина. По крайней мере, много умнее своего тугодума кавалера.
      - Без меня? - страшно обиделся Анатолий. - Без меня не дам! Без меня нельзя. Я такси... Я первым... заказывал.
      Водитель захлопнул дверцу.
      - Слышь-ка. Плачу за два конца. И за бензин. И за бабу. Слышь-ка, вернись! - продолжал гримасничать вслед удаляющейся машине Толя. Потом затих, быстро протрезвел и пошел оттирать плащ к ближайшей луже.
      Тоже служба не сахар, хоть и не приходится на дереве висеть. Хорошо еще, водитель миролюбивый попался. Другой мог бы и зашибить.
      И снова: мужчина, лет тридцати пяти - сорока, с залысинами на висках, прямым носом, в пиджаке коричневого цвета вышел в... из... прошел пятьдесят метров на северо-северо-восток до... находился там до... вышел в... И так до бесконечности.
      Вечером, в темноте, усталые разведчики собрались вместе. "Верховых" пришлось снимать общими усилиями. Они так засиделись на своих ветках, так затекли, что сами стали похожи на деревяшки. В пору обрубать вместе с суками.
      - Что б мы еще когда!.. Что б мы еще хоть раз!.. - недовольно ворчали они, сползая по стволам. - Да лучше помереть, чем так мучиться. Лучше сдохнуть на диване, чем жить на дереве...