Присел я и начал молоть разную чепуху о погоде, тяготах жизни, новом кинофильме. Девица отвечает односложно, не всегда впопад, занятая своими мыслями, но не молчит же. Уже не помню, как разговор на медицину и экстрасенсов перешел. Пользуюсь случаем, беру за кисть, общая по пульсу диагноз поставить и силу биополя определить.
      У тут же поверил в свою удачу - руку не отняла, впервые с интересом на меня посмотрела. Говорит: "Вы не так пульс слушаете. Я операционная сестра и знаю, как это делается". И сама мою руку перехватила. У меня от её нежного прикосновения дрожь по телу пробежала: "Электрическая женщина! Дурак последний буду, если упущу. Ведь явно клюнула и сама меня поощряет".
      Начал лихорадочно придумывать, как в попутчики набиться, а она сама пригласила: "Вы не могли бы, если есть свободное время, меня проводить, а то с тяжелым чемоданом от метро ещё метров триста до дома тащиться". И я, идиот, согласился, сам голову в петлю засунул.
      Как доехали до её остановки, схватился я за чемодан и чуть не ахнул: камней туда она что ли понапихала. Но делать нечего - тащу. Пока до дома её добрались, я весь взмок. Возле её подъезда три старые бабки сидели. Хотел я мимо проскочить, да Нина сама остановилась, поздоровалась и разговор никчемный завела, словно, нарочно, чтобы меня эти сплетницы повнимательнее рассмотрели и запомнили. "Это, - говорит, - мой дальний родственник проездом из Сибири. В гостинице мест нет и он у меня сегодня переночует, а завтра уедет". Бабки понимающе усмехаются, дескать, все ясно, сами молодыми были. Похоже, не первого родственника Нинка к себе ведет, да мне что за дело? Не жениться же собираюсь. На лифте поднимаемся, а у меня уже легенда для жены придумалась: скажу, что "шефа" на дачу перевозил, задержался, остался переночевать, а из-за города позвонить возможности не было. Это сработает - ведь самое начало лета.
      Зашли в квартиру, а там всего одна маленькая комната, да и мебели немного - диван с вишневым покрывалом, торшер, столик журнальный, полки с книгами, сервант. Все как у людей. А вот картина над диваном приковала внимание: обнаженная женщина с длинными распущенными по плечам волосами, изогнувшись в поясе, откинулась назад и, запрокинув вверх лицо, жадно вдыхает аромат розы, протягиваемой ей мужчиной, изображенным в правом верхнем углу.
      Художник был явным оригиналом: тело женщины он изобразил со знанием натуры, выписав мельчайшие детали, а в верхнем углу картины виднелись лишь голова мужчины и две руки, молитвенно сложенные. Но самое удивительное это колорит картины: девушка была выписана розовым цветом, а мужские голова и руки, протягивающую черную розу, - зеленого. Может быть, именно благодаря этим странностям все изображенное на картине словно излучало сексуальность. И хотя черты лица изображенной жещины не были четко прочерчены, я был уверен, что позировала моя новая знакомая.
      Заметив мой интерес, хозяйка пояснила: "Рисовал один мой знакомый. Нравится?" Я кивнул. Она усмехнулась: "Раньше мне тоже нравилось". Ох, и насторожил меня тон этой фразы - озлобленный и жесткий. Но я сумел отогнать тревогу: нет мне дела до её прошлых страстей, поставлю ещё одну галочку в своем победном списке и завтра навсегда исчезну отсюда. По дороге успел наврать, что работаю на секретном предприятии, не женат и зовут меня Михаилом. Я так всем девкам называюсь - пусть потом разыскивают.
      А хозяйка времени не теряла: быстро изжарила яичницу, поставила на стол огурцы и редиску, а из холодильника достал бутылку сухого вина. Не очень изысканно, да ведь и гость нежданный. На всякий случай, соблюдая приличия, пообещал женщине в следующий раз организовать ужин за свой счет. Хозяйка мои слова выслушала равнодушно, словно понимая, что следующего раза не будет.
      Отправив меня на кухню порезать хлеб и откупорить бутылку с вином, Нина успела переодеться в легкий, просвечивающийся халатик, а черная юбка с белой кофтой, ещё более возбуждая меня, были аккуратно сложены на табуретке.
      Во время ужина с дамой главное не молчать, а болтать не умолкая, избавляя женщину от излишней скованности и напряжения и ни в коем случае не давая ей заскучать. Самое сложное - приступить к вопросу о переходе в постель. Но в этот вечер все получалось помимо моей воли, и женщина сама проявляла активность, подталкивая меня в мутный омут греховной близости. Лишь на мгновение в её глазах я заметил колебание, когда предложил потанцевать. Но тут же, отбросив сомнения, она подошла к углу и включила магнитофон. Подогретый вином и предчувствием любовной близости, я крутился вьюном, а дама танцевала легко и непринужденно, но без страсти, двигаясь, как заведенный автомат. Танцуя, я при каждом удобном случае старался прижаться к партнерше, но эти жаркие прикосновения, все более распаляя меня, не вызывали ответной реакции! Обидно, ну прямо кукла бесчувственная! И зачем, тогда домой затащила?
      Музыка замолкла, и она склонилась перед магнитофоном, меняя кассету. Упускать такой момент было глупо. Я обхватил её сзади, захватив ладонями груди, прижал к себе и начал целовать в шею. В первое мгновение женщина инстинктивно дернулась, словно намереваясь вырваться, но тут же, заставив себя смириться, покорно расслабилась, позволив моим рукам жадно обшаривать её тело. Распаленный, я подхватил её под колени, поднял и поднес к дивану.
      "Подожди, мне надо обязательно принять душ!" - голос был неприятно властным и не допускал возражений. Я невольно подчинился, поставив её на ноги. Стремясь смягчить свою резкость, Нина ласково провела холодной ладонью по моей щеке: "Потерпи немного, дорогой, я теперь никуда от тебя не денусь! Раздевайся пока и ложись!"
      "Ну что же, подождать немного можно. Не нравится мне только эта деловитость и холодность. Не похоже, что женщина пылает ко мне страстью, но зачем-то она меня сюда все-таки затащила? Не из-за денег же, которых у меня сроду лишних не было. Ну да теперь все равно: в бой я уже ввязался, а завтра меня уже здесь не будет".
      Свет погас, и обнаженное тело женщины, тускло освещаемое в темноте бледными лучами уличного фонаря, бесшумно скользнуло ко мне под одеяло. Ну что же, если даже у этой женщины и не было ко мне страсти, то все компенсировалось опытностью горячего молодого тела, легко угадывающего и охотно откликающегося на мои непроизвольно пылкие желания.
      Когда первая буря наших жарких схваток утихла, я, с удовлетворением откинувшись на подушки, подумал, что не зря все это затеял. Но никто не волен предугадать, какие испытания его ожидают!
      Разгоряченный только что отзвучавшей симфонией близости, я даже сразу не понял, о чем она меня просит. "Какое мне дело до её тяжеленного чемодана? И почему от него надо скорее избавиться?" Но постепенно тревожная мысль о том, что я вляпался в какую-то грязную историю, заползла мне в сознание: "А что там у тебя в этом чемодане?" "Тебе что за дело? Женщина просит помочь, и ты не должен отказать". Она гибко поднялась, подошла к столу, налила остатки вина в бокалы и вернулась к дивану. Темнота скрывала черты её лица, но грудь, живот и стройные ноги довольно четко просматривались в полутьме и, вновь почувствовав острое желание, я отбросил в сторону тревожные мысли. Мы чокнулись, и кисловатая влага вина окропила и смягчила сухость во рту. Я вновь был готов к любовным играм.
      На этот раз наше сближение было более длительным. В какой-то момент примерно равной битвы она оказалась сверху в позе наездницы и я уверенно опознал в силуэте изображенной на картине женщины свою напарницу. Пугающий мрачный символ на мгновение притупил радостное возбуждение близости, но молодая гладкая кожа столь сильно желанной женщины вновь отвлекла от подозрений и я почувствовал приближение окончания и этой схватки.
      Теперь мне понадобилось больше времени, чтобы придти в себя, успокоиться и вернуть ровный ритм дыхания. Изгоняя телесную усталость, я растянулся на спине, закинув за голову руки, стараясь расслабить чуть онемевшие от предшествующего напряжения мышцы. И вот тут-то, когда позади остались экстаз и восторг чувственных наслаждений, тревога по-настоящему заполонила все мое существо: этот проклятый коричневый чемодан, весь обвязанный веревками, явно таил опасность. Иначе зачем она так желала от него поскорее избавиться, да ещё с моей помощью? Ну да и я не простак, пока не выясню, в чем тут дело, в чужую историю влезать не буду. Хотя чего там крутить - уже влез и теперь надо попытаться выбраться без потерь. Мой план был прост: подожду, когда дама уснет, и загляну в чемодан, а пока сделаю вид, что я утомленный любовными утехами, отключился.
      Прошло не менее часа, пока я решил, что она уснула. Стараясь не шуметь, я сел на диване, откинув в сторону одеяло. Обнажились соблазнительные и привлекательные ягодицы моей партнерши. Совсем некстати мелькнула мысль о новом сближении. Выругав себя, заставил подняться и, осторожно ступая босыми ступнями по холодному паркету, прокрался на кухню. Тугой узел веревки поддавался с трудом. Наконец, мне удалось освободить чемодан от веревочных пут. На какое-то мгновение замер, не решаясь отомкнуть блестящие металлические планки замков. Сидя на корточках, пытался унять сильное биение сердца. И чего я так боюсь?
      Разозлившись на свою нерешительность, резко кляцнул запорами замков и приподнял крышку. Сладковатый запах начинающегося гниения ударил в ноздри. Даже в свете уличного фонаря легко можно было разглядеть сквозь прозрачное полиэтиленовое покрытие мужское туловище без головы и ног. Этот обрубок человеческого тела с туго привязанными к туловищу руками был особенно страшен в мирной обстановке жилого дома среди аккуратно развешенной кухонной утвари. Натекшая, кровь скопилась в складках прозрачной пленки и напомнила разбредшийся пакет фасованной печени, длительное время хранившейся в тепле. Меня замутило.
      Словно взводимый курок угрожающе сухо ударил по нервам щелчок выключателя, и яркий свет резанул по глазам. В дверях стояла хозяйка. Ее тонкое длинное лицо ещё более вытянулось вперед по направлению ко мне и оскаленные мелкие зубки придали ей сходство со злобным мелким грызуном, приготовившемся к атаке. Она успела накинуть на себя халатик, и я, стоящий перед ней во весь рост, внезапно застыдился своей наготы перед женщиной, с которой недавно был близок.
      Она, казалось, наслаждалась моим смятением. "Ну что, удовлетворил свое любопытство? Теперь доволен? Вед предупреждала, незачем тебе знать, что там под крышкой чемодана. Давай закрой, это - неприятное зрелище!"
      Мои дрожащие пальцы никак не могли защелкнуть замок. Грубо отстранив меня в сторону, женщина с силой надавив на крышку, ловко защелкнула замки. Затем я помог ей крест на крест обвязать чемодан веревкой. Наклоняясь, приподнимая и переворачивая чемодан, я действовал чисто механически, преодолевая тошноту и головокружительную дурноту. Женщина ловкими сильными движениями протаскивала и вязала страшный груз. Не застегнутый халат то и дело приоткрывал передо мной все прелести молодого гибкого тела с гладкой привлекательной кожей. Но вместо прежнего радостно возбуждающего волнения в крови я ощущал отвращение к этой привлекательной плоти, казалось, лишенный всех нормальных человеческих чувств.
      "Надо же было так вляпаться! Если выберусь благополучно, то дам зарок на всю жизнь: ни разу не взглянуть ни на одну женщину, кроме жены. Бот только как выкрутиться? А что? Вот уйду сейчас и все. Пусть ищут молодого мужика без особых примет по имени Михаил".
      Словно пресекая мои мысли, женщина предупредила: "Ты особенно не суетись и глупостей не делай. Соседки мои тебя видели. Чемодан нес ты, а не я. Скажу: ты убил, а мне подсунул. А я тебя и знать не знаю. Подъехал к работе, представился, что из наших краев, со стороны тетки родня. Утром встала, тебя нет, а в чемодане труп. Если уйдешь, мне даже легче оправдаться будет. Так что, как ни крути, а лучше всего тебе завтра от чемодана избавиться, а я тебе помогу. У меня уже все продумано".
      "Ишь ты, теперь она мне, оказывается, поможет, а не я ей. Ведь эта сука права: меня видели с чемоданом в руке её соседки. Если теперь найдут, то она все на меня свалит. И буду в тюрьме гнить за чужие грехи, а может и расстреляют. Придется избавиться от этого проклятого чемодана. Интересно, как она думает это сделать?"
      Подумав о той, чье тело доставило мне столь острое удовольствие всего несколько часов назад, я ощутил омерзение и страх: женщина, сумевшая танцевать под веселую музыку, пить вино и, не давясь, есть яичницу, а затем кувыркаться в постели с первым встречным мужчиной после убийства близкого человека, - способна на все. Надо быть начеку!
      "Пойдем, тебе надо выпить, и не кислятину какую-нибудь, а настоящее мужское питье. У меня есть немного спирта. Да прикройся же, наконец, нечего передо мной в таком виде стоять".
      Я послушно позволил себя увести. Из серванта хозяйка достала графин и две стопки. Одну из них она налила доверху, а во вторую лишь немного плеснула. Полную протянула мне. Заметив подозрение в моем взгляде, она усмехнулась: "Не бойся, с двумя трупами мне не справиться". Я выпил залпом и не стал закусывать. Женщина одобрительно усмехнулась: "Ну вот и молодец, сейчас полегчает". Без закуски спирт подействовал сразу. Все поплыло перед глазами. Я сидел, упершись обоими локтями в край стола, и подпирал ладонями невольно клонящуюся вниз от бессонной ночи голову: "Да будь оно все проклято! Только я со своей неуемной страстью к легким победам мог вляпаться в подобную историю. И выход теперь один - избавиться от этого кошмарного чемодана и скрыться, забыв все, как страшный сон".
      Сквозь затуманенное тревогой и спиртом сознание пробивались отрывки её рассказа, хотя зачем мне её исповедь, когда и так все в целом понятно. Они встретились два года тому назад. Он был на пять лет моложе её, только вернулся из армии. Влюбившись, он и её увлек своей страстью, хотя она отлично понимала, что ничего серьезного быть не может. А он ничего слышать не хотел. Своей настойчивостью и её переубедил, хотя планов особых она и не строила, довольствовалась тем, что имела. А три месяца тому назад стала замечать, что он избегает её. Никогда всерьез его не принимавшая, она к своему удивлению почувствовала, дикую ревность. Проследила, увидела с молодой девушкой и все поняла. Устроила против своей воли скандал, чем ещё более озлобила и оттолкнула любовника.
      В принципе, он ей и не был нужен, да глупая женская гордость взыграла. Из-за уязвленного самолюбия решила наперекор всему вернуть себе мужика, а потом сама дать ему отставку. Сумела уговорить его на последнее свидание. К ней домой идти не захотел. Согласился на выяснение отношений в своей художественной мастерской. Пришла к нему уже ближе к вечеру, когда в студни никого не было. Женщина помолчала, а затем продолжила: "На мои слова о любви он начал твердить о будущей семье, детях. Словно, я в свои тридцать лет родить не могу". А он в ответ: "Родить, конечно, можно, а вот люблю теперь другую, а тебе благодарен за все эти годы". Я ему, дураку, сказала: "Ко мне любовь прошла и к ней пройдет, а привязанность - это навсегда: тебе лучше остаться со мной". Но не поверил он мне - романтичный был мужчина.
      Нина иронически усмехнулась, вновь разлила по стопкам спирт: мне опять полную, а себе - до половины. Молча выпили, словно помянули. А ведь я, грешным делом, как и этот парень в подобных ситуациях бывал и объяснялся с бывшими подругами не один раз. Так что же и меня вот также убить могли? Не выдержал, спросил: "Неужели из-за этого жизни лишать надо было. Ну полюбил другую, ну ушел, все равно через полгода, если чувства остались, к тебе бы опять бегать начал".
      "И без тебя сама знаю, - внезапно озлобилась женщина. - Только он лишнее сказать решился. Такие слова женщинам не говорят!" Она замолчала, лишь сведенные судорогой скулы выдавали напряжение и еле сдерживаемую ненависть к бывшему любовнику. "Сравнил он меня с тою, что моложе меня. Посмел сказать, что она - живой человек с теплой кровью, чувствующая его каждой своей жилкой, а я всего-навсего заводная кукла, способная лишь технически грамотно выполнять заранее заученные упражнения, больше напоминающие ему соревнования по акробатике, чем акт высших человеческих отношений". Голос у рассказчицы начал прерываться от ярости и обиды.
      "Да, - подумал я, - досадил ей мужик крепко, прямо в душу плюнул. Хотя, если честно, то он прав. Эти кульбиты мне в новизну и по вкусу пришлись, а от еженощных таких схваток вряд ли получишь много удовольствия. Но говорить этого, безусловно, не стоило, и тот парень ляпнул лишнее. Интересно, как же она его убила?"
      И, словно угадав мой немой вопрос, женщина пояснила: "Когда шла к нему в мастерскую, ещё не знала, убью или нет, но с собой захватила кое-что из операционного инструмента с работы. Когда прозвучало оскорбление, отбросила все сомнения и исполнила задуманное. Предложила в последний раз лечь в постель. Отказался: "Не хочу предавать чувство к невесте!" Тогда попросила: "Ну хоть поцелуй меня на прощание, не такая уж я бесчувственная, как ты считаешь". На это он решился, подошел, положил руки на плечи, а целовался он всегда неумело, робко, даже глаза от стеснения прикрывал, как девушка. К моему изумлению Нина, не выдержав, внезапно всхлипнула, но, взяв себя в руки, продолжила: "Тут я его и резанула по сонной артерии. Шума боялась, а он только пискнул как мышонок и побежал в ванную, открыл кран и холодной водой стал поливать рану, быстро слабея. Я его наклонила над ванной, и кровь туда стекала, пока он не забился в агонии. Я привыкла к такому в операционной, но тут не выдержала, перевалила его через край ванны и вышла, оставив тело истекать кровью. Затем минут через десять заставила себя зайти в ванную. Все было кончено. Раздела и приступила к работе. Хлопот с ним было мало - тщедушный был мужик. Оставлять его в мастерской было нельзя: мог ведь заранее кому-нибудь проговориться о свидании со мной. А так, пропал человек - и все. Пока хватятся, пока искать начнут-следов не останется".
      Нина опять замолчала, вылила остатки спирта в свою стопку, но после некоторого раздумья придвинула её ко мне: "Выпей лучше ты, я и так справлюсь с моими трудностями: с двадцати лет живу одна в большом городе. Всего добилась сама. Я сильная. Даже вот за эту квартиру, где мы сейчас сидим с тобой, я заплатила такой ценой, которую платить никому не посоветую. Старые, толстые, потливые мужики за малейшее продвижение к простому человеческому жилью меня затаскивали к себе в постель либо пользовались моим телом прямо на столах своих служебных кабинетов. А Вадим упрекнул, что я механическая кукла. Да, я и действительно стала такой, привыкнув ложиться под мужиков лишь когда мне от них что-нибудь нужно. Но не должен, не должен был Вадик мне об этом говорить. Я, может быть, о себе ещё хуже думаю, так пусть бы сказал кто-нибудь другой, но не он. Именно с ним я хоть что-то чувствовала, не любовь, конечно, а привязанность была, жалость была. Он - единственный, кто давал мне испытать что-то, отдаленно похожее на нормальные человеческие отношения, и он - единственный, кто не должен был мне сказать такое", В её голосе опять зазвучала ненависть. "Да она просто опасна в своей слепой ярости! Мне надо следить за каждым своим словом".
      Торопливо схватив придвинутую мне стопку, я залпом осушил её, стараясь не выдыхать воздух, чтобы не обжечь горло. Эта последняя доза окончательно доконала меня. Все поплыло перед глазами. Я уже совсем смутно воспринимал её само истязающий рассказ о том, как, избавляясь от улик, привычная к занятиям в "анатомичке", она отделила голову и ноги. Найдя в студии много пленки и дерматиновую сумку, завернула отдельные части тела и, отъехав на автобусе три остановки, незаметно выбросила их в мусорный контейнер. Вернувшись в студию, упаковала туловище в большой чемодан, неизвестно для чего хранимый в мастерской, и, замыв следы крови, стерев, где возможно, отпечатки своих пальцев, с трудом вынесла свой страшный груз из дома. Добравшись до метро, сначала хотела оставить чемодан и незаметно выйти из вагона. Но это было опасно: могли заметить. И тут подсел я, и она придумала новый план, в котором главная роль отводилась мне. Так я и оказался у неё в доме.
      Мне было уже все равно: от бессонной ночи и спиртного я здорово опьянел. Хотелось скорее лечь в постель и уснуть.
      "Э да ты совсем размяк, пойдем, ты мне нужен утром крепким и сильным". Я послушно полез под одеяло и с равнодушием воспринимал то, как женщина поудобнее прикладывается ко мне сбоку. Ее руки осторожно провели по моим волосам: "Да не волнуйся ты так, дурачок. Вот увидишь, все будет хорошо. А пока мы с тобою сегодня вдвоем - надо этим воспользоваться. Не так ли?" И её руки начали умело ласкать мое тело.
      Первым побуждением было возмутиться и оттолкнуть эту страшную в своей эгоистической гордыни женщину, но нервное перенапряжение, опасение вызвать гнев моей непредсказуемой партнерши окончательно сломили мою волю. Да и умело возбуждающие плоть нежные прикосновения принудили покориться. Когда очередное сближение бурно завершилось, я в изнеможении откинулся на подушку и, погружаясь в спасительное, отгораживающее меня от страшной действительности забытье, успел с горечью осознать: "Я такой же, как эта дрянь, сумевшая после преступления заставить себя хладнокровно пить, есть, танцевать и заниматься плотскими утехами". Эта мысль странным образом успокоила меня, заставив понять, что я утром сделаю все необходимое для спасения себя и этой женщины. Она разбудила меня в 6 часов утра и, несмотря на столь раннее время, уже была одета. С удивлением я почувствовал голод и с аппетитом проглотил вареные яйца, хлеб с маслом и выпил два стакана сладкого чая. Затем Нина посоветовала мне сбрить щетину, которая могла вызвать подозрение у бдительных постовых милиционеров, и предложила воспользоваться её бритвой. Скобля намыленные щеки, я с омерзением думал о предназначении этой бритвы в её ванной комнате. Скорее бы избавиться от хозяйки этого дома и никогда здесь больше не появляться, забыв это нереальное в своей страшной нелепости происшествие. Нестерпимо захотелось чудесным образом перенестись отсюда и оказаться дома с женой и Дашу т ко й.
      Но реальность требовала избавиться от чемодана. Женщина в белоснежной кофте и черной юбке, накануне напоминавшая мне одноклассницу, была суеверна и перед выходом заставила меня посидеть на диване под картиной с черной розой, неосторожно протянутой зелеными руками мужчины своей обнаженной партнерше. Помолчав, мы словно по команде поднялись и я, преодолев отвращение и страх, поднял тяжеленную ношу и пошел к выходу. На улице каждый встречный прохожий заставлял учащенно биться мое сердце и сжимать челюсти от страха, словно стенки огромного чемодана были прозрачными.
      Но нам повезло. Доехав до вокзала, мы сели в пригородную электричку. Ранним будним утром потоки людей устремились в город, а в противоположном направлении шли почти пустые вагоны, с редкими дремлющими пассажирами. Пока все. шло по плану. Переходя из вагона в вагон, мы нашли то, что нам было нужно: полностью разбитое стекло в тамбуре, сквозь которое вполне мог пролезть даже этот громоздкий чемодан. Но Нина мудро предложила не спешить: "Подожди, надо отъехать подальше. Скоро пойдут безлюдные места. Там найдут не сразу. А лучше дождаться моста и сбросить его в реку". Она была права, но напряженные нервы сигнализировали об опасности: в любую минуту в тамбур могли войти люди, и к тому же кто-нибудь мог обратить внимание на нас, везущих обвязанный веревками старомодный чемодан.
      И как только за окном замелькали сосново-березовые перелески, а электропоезд, замедлив ход, начал преодолевать подъем, я, поднатужившись, приподнял чемодан, просунул его в разбитое окно и, превозмогая противодействие холодного воздушного потока, с силой вытолкнул страшный груз вниз под откос. Испуганно схватившись за руки, мы поспешили пройти в вагон. Я хотел выйти на следующей остановке, но хладнокровная спутница остановила меня: "Когда найдут чемодан и начнут всех опрашивать, то наверняка могут вспомнить нас, вышедших рано утром на пустынной платформе. Через четыре остановки будет крупная станция, и в толпе на нас не обратят внимания". Все было правильно, но до чего же хотелось побыстрее покинуть этот проклятый, словно отмеченный невидимой печатью электропоезд.
      Но моя спутница опять оказалась права: на крупной узловой станции, протиснувшись сквозь толпу пассажиров, мы пересели во встречный поезд и незамеченные вернулись в город. По дороге оба молчали. Говорить, в сущности, было не о чем. Нина даже сумела задремать. Я же не мог успокоиться: "Вот уж погулял, так погулял! Идиот несчастный. Если сейчас удастся из этой истории благополучно выбраться - ни к одной девке на улице больше не подойду. Буду вечерами дома сидеть' и Дашку воспитывать. Да и ни одна баба не стоит покоя моих домашних". От ужаса потерять все и оказаться в тюрьме замирало сердце. Скорее бы вокзал, а там, расставшись с этой женщиной, быстро исчезнуть, раствориться в многомиллионном городе. Вот только, как от неё поскорее избавиться? Но я зря волновался: моя спутница, как и раньше, все проделала легко и просто. На привокзальной площади она решительно повернулась ко мне: "Ну вот и все. Спасибо, что помог. Мне теперь в эту сторону, а тебе - в другую. Может когда-нибудь и встретимся еще, Мишенька". И пошла прочь, не оглядываясь, Все хорошо, вот только издевательски ироничный тон, каким она произнесла мое вымышленное имя, ой, как мне не понравился! Ну да ладно, пусть теперь попробует разыскать. И я, не испытывая больше судьбу, поспешил в подземный переход, ведущий к метро.
      Прошло десять дней. Жена, давно отвыкшая от моих ранних возвращений домой, видя наши вечерние игры с дочкой и пресекая мои настойчивые попытки помыть посуду и сходить в магазин, чувствовала неладное. Но не мог же я на её робкие расспросы отвечать откровенностью. И каждую ночь, словно испрашивая искупления, я стремился к близости с ней. Чувствовала, ох, чувствовала беду жена, но крепилась, молчала. И за это я ей тоже был благодарен!
      С каждым днем страх становился все глуше и притуплялось чувство стыда за уступки этой омерзительной бабе. Ну да ладно, вроде бы все кончилось благополучно.
      Но в тот вечер казалось бы обычный телефонный звонок заставил сердце забиться рывками и перехватило дыхание. "Это тебя", - жена передала трубку и вопросительно посмотрела на меня.
      - Здравствуй, Николай! Или предпочитаешь, чтобы тебя называли Мишкой? Ну что молчишь? Трубка в руке повлажнела от пота: этот голос нельзя было спутать ни с каким другим.
      - Николай, слушает, - попытался отозваться я твердо и уверенно, но не удалось, и голос сорвался на писклявый фальцет.
      - Да не волнуйся ты так! Найти тебя было легко. Называешься Мишкой, а служебный пропуск в пиджаке держишь. Пока ты чемодан развязывал, я твои карманы проверила. А сослуживцы на работе домашний телефон подсказали. Ну что молчишь?
      - Что тебе нужно? - сам не узнаю свой писклявый голос.
      - Да не волнуйся, говорю, ты так. Просто я решила, что ты мне подходишь. Ни с кем я теперь после смерти Вадима счастья не найду. А с тобою одним делом повязаны. Да и тебе в семье житья не будет. Не отстану я от тебя.
      - Ты что, с ума сошла?
      - Да нет, наоборот. Поняла, что жить смогу только с тобой: недалеко от меня ушел мужик. Да и на крючке ты у меня: соседки по дому свидетели, да и на чемодане, у железнодорожного пути брошенном, только твои отпечатки пальцев остались, Пока ты брился, свои я все стерла. Так что выхода у тебя нет!
      Решайся!
      Все мое тело немеет, и я содрогаюсь от реальности ощущения, что моя рука, судорожно держащая трубку, словно наручником приковывается к висящему на стене телефонному аппарату. "Алло, - доносится из трубки неестественно близкий с другого конца города ненавистный мне голос. - Чего молчишь? Ты что там в обморок грохнулся?"
      В коридор мимо меня из комнаты с грохотом выкатила коляску с куклой Дашутка. Она громко и протяжно укачивает "дочку". И эти её завывания напоминают мне горькие причитания женщин на похоронах близких и дорогих им людей.
      КРИМИНАЛ С ПАРАПСИХОЛОГИЕЙ
      Отмечающийся в последнее время интерес к необычным явлениям заставил меня вспомнить давнюю историю.
      В начале 60-х годов вместе со мной в уголовном розыске 123 отделения милиции города Москвы работал капитан милиции Павлов Александр Павлович, ныне, к сожалению, покойный. Это был сыщик высокого класса. Предметом его особой гордости была надпись на стене пересыльной тюрьмы, сделанная обозленными осужденными: "Смерть Павлову из Болшево"1.
      В практике этого сотрудника отдела уголовного розыска был необычный случай, о котором он не очень любил рассказывать из-за боязни, что ему не поверят, либо, что ещё хуже, примут, мягко говоря, за ненормального человека. Постараюсь передать рассказ Павлова таким, каким его услышал и запомнил.
      Шел 1954 год. Проведенная почти год тому назад амнистия ещё давала о себе знать, и число уголовных проявлений было довольно велико. Редкий день проходил без серьезных происшествий, и Болшевский райотдел милиции работал с полной нагрузкой. Особенно трудно было раскрывать преступления, совершенные новичками - молодыми людьми, ранее не судимыми и попавшими под влияние рецидивистов, - поскольку они, как правило, в поле зрения милиции ранее не попадали и на оперативном учете не состояли.
      В этот осенний день новых заявлений о происшествиях не поступило, и оперативный состав работал по отработке версий по ранее зарегистрированным уголовным делам. Уже подходил к концу утомительный рабочий день, когда в райотдел пришла женщина, заявившая, что на углу улиц Сталина и Буденного2 к ней подошел молодой парень и, угрожая ножом, потребовал отдать сумочку с деньгами. Испугавшаяся женщина повиновалась. Не удовлетворившись этим, грабитель приказал отдать ему ещё и пальто. Женщина с криками о помощи рванулась в сторону, но оказалась прижатой к высокому забору и вынуждена была отдать грабителю пальто.
      Взволнованная потерпевшая плохо помнила приметы преступника, и лишь дала подробное описание своего похищенного пальто: темного цвета с воротником из серого меха и отороченными таким же мехом рукавами.