ГЛАВА 4

…«Ястребы дороги» – так они себя называли. Так они себя чувствовали. Хищники, неотвратимые и стремительные, как сама смерть. Хозяева ночи, они появлялись из тьмы и во тьму уходили – чудовища на ревущих двухколесных машинах, – и никто не смел стоять у них на пути.

Никто и не вставал.

В тех краях, где они охотились, смертные давно научились крепко запирать на ночь двери и, слыша рык моторов на дороге, даже неразумные дети в своих кроватках пытались творить молитвы.

Иногда это помогало. Чаще – нет. Смертных не спасал их бог. И другие смертные тоже не могли их спасти. «Ястребы» приходили и уходили, но никто не верил в них, кроме тех, кто еженощно дрожал от страха в ожидании их появления.

Это был их мир, их тьма и их дорога – дорога без начала и без конца, территория охоты, крови и чужого предсмертного ужаса. И конечно у них был Хозяин – очень древний и очень мудрый. Он пренебрегал обжигающей страстью ночной охоты, редко выходил из логова, а жертвы шли к нему сами, добровольно, с радостью и без всякого страха. Хозяин не был «ястребом», но он был главным, и «ястребы» гордились тем, что служат именно ему и только от него получают награды или наказание.

Сегодня у них была свободная ночь. И стая вырвалась из города под звезды, по светлой ленте своей дороги, мимо полицейских постов, мимо затаившихся коттеджей в пригороде, мимо развилок, указателей, заправочных станций. Они наскоро перекусили постояльцами подвернувшегося мотеля, а сейчас просто неслись во тьму, не включая фары – невидимые, грохочущие и страшные. Настоящие ночные твари, которым не нужен свет, чтобы видеть.

Вообще-то, по их дороге – немаленьком отрезке федерального шоссе – ночью не отваживались ездить даже дальнобойщики. Слухи ходили. Верили им или не верили – это другой вопрос, может, и не верили, но прислушивались. Тем более что люди-то пропадали, а это уже не слухи, это реальность, пусть и необъяснимая для смертных. Последние пару лет нужна была большая удача, чтобы встретить кого-то прямо на дороге. Поэтому, когда Чанг, ехавший впереди всех, указал вперед и радостно, бессмысленно заревел, его поняли без объяснений.

В полумиле от стаи несся одинокий байкер. Легкая добыча. Легкая, но интересная, потому что можно будет поиграть.

«Да это девчонка!» – возликовал Даймон, разглядев бьющуюся по ветру длинную косу.

Стая взвыла на разные голоса.

Мало того, что девчонка, еще и больная на всю голову. Ездить на такой скорости и в таком плаще – это надо самоубийцей быть. Фалды стелились вдоль задних колес, и Даймон всерьез обеспокоился, что добыча убьется раньше, чем они ее догонят. Тем более что догнать как-то и не получалось. Машина будущей жертвы нисколько не уступала мотоциклам «ястребов», а может, даже была и покруче.

Однако они продолжали выть и орать и неслись вслед за сумасшедшей байкершей, зная, что рано или поздно настигнут ее. Разорвут и уничтожат, и выпьют кровь, и это будет славная охота. Воистину так… И даже не сразу сообразили, что во-первых, это не они догоняют байк, а жертва притормаживает, позволяя себя догнать. И во-вторых, никакая это не баба, а чувак с длинными волосами, издалека его и вправду можно было принять за женщину…

Вблизи, в общем, тоже. Но только если не присматриваться.

Присматриваться не хотелось. Почему-то. Даймон отвел глаза, когда их жертва рывком развернула свой байк поперек дороги. Его еще можно было объехать, просто пронестись мимо, с воплями, уханьем и диким смехом, напугать и умчаться в ночь. Дорога широкая, места на ней хватит всем…

Херня какая-то! Дорога принадлежит «ястребам». Ночью – только им. И любой чужак должен быть…

Времени на то, чтобы додумать уже не осталось. Стая приблизилась и начала описывать круги вокруг парня, развлекаясь, играя, запугивая. Только вот он и не думал бояться. Даже не шевельнулся, когда рядом с ним свистнула тяжелая мотоциклетная цепь. Лицо стало скучным, до того скучным, как будто он с трудом удерживается, чтобы не зевнуть. И… он был серебряный. Хрен его знает, что это значит, но на ум Даймону пришло именно такое слово: «серебряный».

В следующее мгновение Чанг взмахнул цепью, чтобы ударить, а не напугать. И бледная кисть чужака змеиной головой метнулась из рукава плаща. Сверкнули драгоценные камни в перстнях. Пальцы сомкнулись на цепи, звенья послушно обмотались вокруг кулака, и Чанг вылетел из седла, не успев даже крикнуть. Грохнулся на асфальт, и нога в высоком, до колена, кожаном сапоге наступила ему на голову.

Хруст был слышен даже сквозь оглушительный рев моторов.

Брезгливо скривившись, Серебряный вытер сапог о куртку Чанга. И, как будто только этого и дожидаясь, тело лучшего из «ястребов» рассыпалось в прах.

Дальше помнилось плохо. Кажется, вся стая налетела на чужака одновременно. Только Даймон не сдвинулся с места… у него был шок – точно, это так называется. У него случился шок. «Ястребы» не могли умирать. Они уже были мертвы, они были неуязвимы – нельзя убить мертвеца! Невозможно убить вампира…

И все же Чанг стал пылью. Только что он был здесь, смеялся и орал, размахивал цепью, а теперь осталась только одежда. А Даймон смотрел, как рванулись к Серебряному и замерли на месте другие «ястребы». Как, воя моторами, бились, словно упершись в невидимую стену, их байки. Вой становился все громче, все истошней, невыносимо терзал слух, кажется, даже мозги дрожали от этого звука. Тишина… она просто случилась. Такая мягкая, такая нужная, что Даймон вздохнул от облегчения. А ведь он уже давно дышал лишь для того, чтобы говорить.

– Упыри…

Голос у Серебряного оказался нежным, аж мурашки побежали по коже. А слово было незнакомое. «Упыри» – это что? Это он их так называет? «Ястребов»?

– Такие юные… – не было в этой нежности страха, но было сожаление, или что-то вроде того. – Я убью вас быстро, – закончил он.

И ничего, вроде, не сделал, только пальцами слегка повел, а тринадцать голов вдруг скатились на дорогу. Как будто кукольные. Как будто… не по-настоящему. К тому времени как Даймон понял, что раз он видит все это, значит его голова пока что на месте, от «ястребов» остались лишь кучки праха, выдуваемые ветерком из пустой одежды.

– А ты? – Серебряный повернулся к нему. Высокий какой. Черт! Ни за что не подумаешь, что он такой высокий, пока не увидишь близко. Даймон не смог отвести взгляда от этих глаз – лиловых, прозрачных, глубоких, равнодушных… Нельзя было смотреть! Он же знал, что нельзя. Откуда-то знал с самого начала, когда хотел отвернуться, объехать, не останавливаться и сразу забыть. Сразу, как только этот… кто? человек? ангел? – остался бы за спиной. Он бы забыл наверняка, пусть не сразу, но когда-нибудь. Смотреть было нельзя, потому что эту убийственную красоту Даймон успел почувствовать еще до того, как разглядел Серебряного ближе. И уже тогда красота эта показалась ядовитой. А сейчас… сейчас – все. Отвернуться уже не получится.

– Почему ты не стал нападать? Струсил? – мягко поинтересовался Серебряный.

Его голос вполне мог бы принадлежать женщине, такой отстраненно-чувственный, разве можно таким голосом задавать такие вопросы?

– Ты… колдун? – вопросом на вопрос ответил Даймон. – Это какое-то гребаное вуду или что? Я тебя видел… в японском мультике. Ты – охотник на вампиров. Ты сам вампир.

«Твою мать! – паниковал кто-то внутри, какой-то другой Даймон, наверное, гораздо более здравомыслящий. – Вот дерьмо! Что я несу? Какой-то бред. Это он делает, пьет мои мозги или как-то так…»

Но ведь все правда, и Даймон действительно видел тот мультик – аниме, это называется аниме, – про этого чувака в длинном плаще, с длинными волосами, еще у него шляпа была. И меч. Он убивал мечом. Вамиров. Таких, как Даймон… как «ястребы», и вот – «ястребов» больше нет. Но ведь такого быть не может!

Перемать! Еще два года назад Даймон был уверен, что вампиров не бывает.

Серебряный… хрен там, его зовут Ди, и он – охотник на вампиров. Ди смотрел на него с искренним недоумением. Но Даймон уже увидел меч, притороченный к седлу его байка. Тот самый гребаный меч, из мультика. Катана, или как там? И байк японский, V-Strom, – да, дорогая штучка.

Охотник Ди убил «ястребов», не притронувшись к мечу. Убил всех. Всю банду.

– Ты прав, я убиваю вампиров, – задумчиво признался Ди, – но не понимаю, о чем ты говоришь. Я не колдун. Меня называют Паук.

– А я Дайм… – начал было Даймон и неожиданно для себя сбился. – Дмитрий, – буркнул он.

Серебряный чуть поморщился:

– Мне нет дела до твоего имени.

Это было плохо. Очень. Только Даймон не мог понять, что же плохого в таком безразличии.

Байки «ястребов», все еще стоящие кольцом вокруг Паука, вдруг взревели моторами и рванулись с места как звери, которых спустили с цепи. Стаей пронеслись через дорогу, взрыли колесами жесткую траву на обочине, и где-то там, далеко, свалились наконец-то. Двигатели продолжали рычать, но на таком расстоянии это уже не действовало на нервы.

– Ты проводишь меня к своему создателю, – сообщил… Паук? Видимо, все-таки Паук, хотя, конечно, на самом деле, он – Ди. Что?!

– Нет! – еще час назад Даймон знал, что бессмертен. Сейчас он чувствовал себя более смертным, чем любой человек, потому что его смерть стояла от него в нескольких шагах. И все же он повторил:

– Нет.

– Тебе придется, – равнодушно сказал Паук, – я знаю, где он, и я могу найти его сам, но кто-то должен пригласить меня в его логово. Поэтому ты станешь моим проводником. Больше некому, – носком сапога он поворошил ближайшую к нему куртку, кажется, она принадлежала Кэтти, Печальной Кэт, Темной Кэт… превратившейся в кучку пыли. – Видишь? – Паук развел руками. – Никто из них не сможет мне помочь.

Вот черт! Да у этого парня просто дар убеждения.

Он пугал Даймона, пугал гораздо больше, чем когда-то хозяин. Те несколько дней, когда Даймона – тогда еще живого – преследовал во сне и наяву кто-то чудовищный и неотвратимый, казались самым страшным переживанием до и после смерти. Но вот он встретил Паука и понял, что тот страх был нормальным, обычным человеческим страхом перед неизбежной гибелью. А настоящий ужас Даймон испытал только сейчас.

Он не знал, чего боится. Умереть? Понятное дело, что и этого тоже. Очень погано умирать, когда уже успел привыкнуть к бессмертию. Но при жизни было гораздо хуже: тогда он знал, что ему никто не поможет. Никто не спасет. Он ведь пробовал… что-нибудь предпринять. Не в его натуре было просто взять и смириться с неизбежным. Но друзья его высмеяли, а родители потащили к врачу, а в вампиров он тогда не верил, и ему в голову не пришло попробовать защититься каким-нибудь дурацким способом. Типа, там, чеснок, или серебряный крест.

Все равно бы не помогло.

Сейчас Даймон был в лучшем положении, потому что надеялся на помощь хозяина. Тот, кто однажды спас его от смерти, сделав бессмертным, может спасти вновь. Даймон уже воззвал к нему, зная, что будет наказан за то, что уступил чужаку, и зная, что теперь он под защитой. Но кто спасет от другого страха? Когда смотришь на Паука, он как будто пьет твою душу – это больно. Тянущее чувство в груди. Не нужно смотреть, но взгляд отвести невозможно. И ты не умираешь, ты просто таешь.

Чувствуют ли боль леденцы, когда тают?

– Ты не педик? – осторожно спросил Даймон, прежде чем оседлать свой байк. Хрен их поймет, японцев: в аниме каждый третий – педераст.

– Нет, – отрезал Паук. Тускло блеснула серьга в правом ухе.

«Жаль», – подумал Даймон. И изумился этой мысли.

Юный упырь очень хотел до рассвета вернуться в убежище. Альгирдас не стал объяснять ему, что смерть придет раньше, чем закончится ночь. Зачем? Парень уже достаточно взрослый, чтобы понимать очевидное. По дороге к городу они немного пообщались и, хотя понятно было далеко не все, судьбу упыря это общение определило. Он ничего не знал о Договоре. Его создатель почему-то не счел нужным рассказать своим детям о добровольно принятых упырями правилах поведения. Может, он и сам о них не слышал? Нестыковок хватало. Альгирдас, например, понятия не имел о городе под названием Ведиус, а если верить упыренышу, это был… как они теперь говорят? мегаполис? – да, мегаполис, с населением в десять миллионов человек. Даже будь Альгирдас таким дикарем, как воображал эмпат Максим, он и то знал бы, существуй такой город в его реальности.

Кроме того, упырь ничего не знал о катастрофе, разразившейся в тварном мире. И был в этом не одинок: пока они добирались до города, Альгирдас и сам убедился, что здесь жизнь идет, как шла, со всеми благами и ужасами «человеческой цивилизации».

Ну и, конечно, фейри… их не было. Ни одного. Даже комэйрк не отзывались. Как будто и здесь гнев Паука, помноженный на рвение дивных народов, уничтожил всех до одного духов местности. Только вот почему же в таком случае уцелело все остальное? То, что эти духи, собственно, и олицетворяли.

Непонятно. Непонятно. Непонятно. Ни-че-го.

Впрочем, много ли толку от молодого парня, который еще и жить-то не начал, когда старый вампир решил взять его себе на службу? Что он может знать, кроме жажды крови и иллюзии полной безнаказанности?

Они приехали в город, покружили по залитым огнями, людным улицам, где дурно пахло и от смертных, и от их мыслей, и в конце концов остановились у входа в какой-то… эйт трэйсе?

– Клуб «Кор Марди Грас» [83], – сказал упырь. – Это наше место, и хозяин всегда здесь.

«Клуб», – повторил про себя Альгирдас. Слово это он, конечно, знал, и что такое Кор Марди Грас, или Кор Кадавр, тоже знал не понаслышке. Но он не чувствовал поблизости никого из духов. А для места силы, каким являлось большое темное здание, подошло бы, скорее, название «храм» или «капище». Ладно, пусть будет клуб.

У Паука слегка рябило в глазах от ярких огней, полыхающих над тяжелыми дверьми и по всей стене до самой крыши. Кажется, огни складывались в слова, но попытка прочесть их была чревата головной болью. Странное дело, фейри любят яркие, цветные, ослепительные зрелища, но почему-то феерическое буйство красок не раздражает взгляд и не отдается звоном в ушах. А люди, как специально, подбирают такие цвета, оттенки, ритм вспышек, что хочется зажмуриться и бежать подальше.

Может, и в самом деле, специально?

Двери открылись, выпуская наружу грохочущие раскаты музыки. «Варварской», как определял ее Орнольф, и Альгирдас всегда соглашался с ним. Да, она была варварской – ревущая, грохочущая, безудержная. Нечеловеческая, в этом и прелесть. Музыка высших демонов, а кому как не им знать толк в подлинной гармонии?

Когда Паук узнал, что смертные пытаются воссоздать музыку Ифэрэнн, он сначала отнесся к этому скептически. А потом… стал уважать людей немножко больше. Потому что у них получилось. И теперь Орнольф проклинает тот день, когда принес Пауку первые… э-э… «записи», да?

Альгирдас улыбнулся воспоминаниям, разглядывая компанию из шестерых смертных, вывалившихся из дверей вместе со звуками адских песен. Молодые, веселые, шумные и пьяные. Принюхавшись, он уловил, что люди еще и под действием какого-то наркотика. Удивило его не это, а то, что четверо из шестерых: трое парней и одна девушка, были одеты в плащи, очень похожие на его собственный. Лица их казались неестественно-бледными, глаза и губы у всех шестерых были накрашены.

Черным. И ногти тоже.

– На входе фейс-контроль, – сообщил упырь, пока Альгирдас изучал смертных. И угрем ввинтился между двумя крупными молодыми людьми в униформе. Видимо, местной стражей.

Двери закрылись.

Пожав плечами, Паук, не торопясь, скинул плащ, застегнул перевязь с мечом и снова облачился в шуршащую змеиную кожу. По пути к дверям он добрым словом помянул Малышку. Девочка не ленилась рассказывать ему о нравах и обычаях смертных, и слова «фейс-контроль» Альгирдас отыскал в памяти без труда. Если там, внутри, все такие, как эти шестеро, к нему не должно возникнуть претензий. Вот только непонятно, зачем эти молодые – живые! – люди так искажают собственную внешность. Или это ритуал для обмана злых духов?

«Каких духов, Паук? – он сердито мотнул головой. – Тусау асву [84]. Они так играют… развлекаются. Это маскарад ради маскарада, не забивай голову ерундой».

Он мог бы войти внутрь, просто отведя глаза и страже, и тем смертным, что веселились внутри, и упырям, которых там, за стенами, тоже было предостаточно. Но, начав с убийства вассалов, не очень-то красиво прятаться от сюзерена. Тот, кого молодой упырь называл своим хозяином, уже знал о том, что его дети уничтожены и, разумеется, знал, что убийца рядом, а единственный выживший из стаи сейчас изо всех сил спешил к нему, надеясь найти защиту.

Ниточка паутины разматывалась, а Паук не спешил ее натянуть. Все равно убивать придется обоих – и хозяина, и молодого упыря, и, наверное, всех мертвяков, которые собрались здесь. Так какая разница, когда это случится: сейчас, или чуть позже?

«Недалеко, недолго и осторожно», – сказал Орнольф. Что ж, так и будет. Альгирдас пробыл в белом пятне всего ничего, каких-нибудь два часа. Осторожность же нужна только тогда, когда грозит опасность, а здесь ему не грозило ничего.

…Его почти пропустили. Стражники скользнули равнодушными взглядами. И оживились лишь когда Альгирдас уже прошел мимо. Преграждая путь, из стены выскользнул металлический барьер.

– Погоди, парень, – чуть не в один голос произнесли оба стража.

– У нас тут порядок такой, – объяснил тот, что бы справа, – безопасность, понимаешь, ли.

– На входе – обыск, – дополнил второй.

И голос его прозвучал со сбивчивым придыханием, до того знакомым – липким… Малышка так и говорит: липко смотрят, липко дышат – это она о людях, на свою беду увидевших Паука.

– Ты, вообще-то, парень или девчонка? – приближаясь, поинтересовался первый. – Так вот сразу и не скажешь.

Альгирдас не разозлился. Мог бы, но его уже захватила музыка. Развеселился – это да. Он хотел прийти открыто, но прийти громко, это ведь даже лучше.

– Я, вообще-то, убийца, – сообщил он, с мягким шелестом вынимая из ножен меч, – в этом случае пол не имеет значения, правда?

Лорд Маркус Инблакки был раздосадован. И заинтригован. Какой-то придурок, подвинутый на аниме и фильмах про «Горца» оказался достаточно крутым, чтобы угробить четырнадцать очень перспективных ребят. «Ястребы» были не единственной, созданной Маркусом, бандой, но в них вложено достаточно средств, сил и времени, чтобы разозлиться на такое бездарное завершение еще не начавшейся карьеры.

Что, черт возьми, происходит?

Маркус не афишировал то, что эти ребята, как и несколько других банд, понадобятся ему для работы в чужих округах. Собственно, он сразу заявил их как будущих телохранителей, и другие лорды, вроде бы, приняли заявление на веру. Любой из них нуждался в охране, и любой время от времени искал талантливую молодежь на замену старшим поколениям, продвигавшимся дальше по иерархической лестнице. На то, чтобы вырастить из молодняка надежных бойцов, требовалось не одно десятилетие, поэтому в окружении лордов всегда хватало молодых вампиров. А за всю историю округов ни разу не было такого, чтобы один лорд вмешался в дела другого. Маркус намеревался стать в этом деле пионером. Таким образом, предположение о том, что кто-то из лордов прислал своего слугу, чтобы слегка укоротить ему руки, было ничем не оправдано.

Кроме того факта, что одну руку все же оттяпали. А справиться с «ястребами» обычному смертному было не под силу. С любым из «ястребов», не говоря уже сразу обо всех пятнадцати.

Но присылать в чужой округ слугу такого уровня: по сбивчивому рассказу Даймона и образам в его памяти, парень, назвавшийся Пауком, сам тянул на лорда – это очень наглая выходка. Все равно, что прямо заявить: я влезаю в твои дела, Маркус, и нарушаю все законы. Этот Паук – личность приметная: выяснить, кому он служит, не составит труда.

Лорды не любят нарушения законов. И обожают наказывать преступников.

Включив обзорные мониторы в своем кабинете, Маркус смотрел, как Паук входит в двери его клуба. Даймон, притихший за спинкой его кресла, тихо заскулил, когда вновь увидел чужака. Это было неправильно: никто из слуг не смеет бояться чего бы то ни было в присутствии хозяина, что Маркус и дал понять Даймону, не отвлекаясь от мониторов.

Теперь тот скулил уже от боли. Зато не мешал.

Охранники на входе, обычные люди, хоть и не были предупреждены, повели себя странно. Вообще-то они должны были пропустить Паука, не задавая лишних вопросов. Выглядел он точь-в-точь как завсегдатаи «Кор Марди Грас», смертные идиоты, изображающие из себя вампиров. Длинный кожаный плащ, длинные черные волосы, белый грим на лице. Разве что губы накрашены густым серебром, вместо более традиционной черной помады.

А он красавчик… О, такой красавчик, что становится понятным странное поведение охраны. И он кажется нежным, как лилия. Хочется налюбоваться на него вдоволь, а потом – сломать. И, возможно, это самый лучший вариант.

Маркус с удовольствием наблюдал, как Паук обнажил длинный блестящий клинок. Даймон прав – это что-то японское. Одним плавным ударом сверху вниз меч рассек стальной барьер, преграждающий вход в зал, и, продолжая движение, теперь уже снизу вверх, разрубил пополам пистолет в руках одного из секъюрити… а потом Паук еще чуть развернулся – самую малость, но этот поворот был уже за пределами человеческих возможностей – и, не останавливая клинка, так же аккуратно развалил надвое оружие второго.

Меч скользнул в ножны. Паук пошел вперед. А оба охранника, вместо того, чтобы действовать по инструкции и осуществлять задержание нарушителя, применив на этот раз боевое оружие вместо «нетравматических» пистолетов, выскочили на улицу, отталкивая друг друга плечами.

У Маркуса сложилось впечатление, что возвращаться они не собираются.

Интересно, что это было за воздействие?

Внушить человеку какую-нибудь несложную идею, тем более эмоцию вроде страха, мог даже самый юный из вампиров, но не здесь же, не в клубе Маркуса, где все было подчинено ему одному, и им одним контролировалось.

В первый раз с той минуты, как были уничтожены «ястребы», господин Ведиуса ощутил укол беспокойства. И пришлось приложить усилие, чтобы убедить себя в отсутствии причин для страха.

Это было его место, место, где сотни смертных каждую ночь впадали в экстаз от бешеной музыки, наркотиков и полной ирреальности происходящего.