И надо ж было случиться такому, что Грише все-таки повезло. Мыкаясь по экстрасенсовским и прочим «магическим» тусовкам, наткнулся Лизютин на человека, кажущегося в этой среде вызывающе чужим. Как будто пришедшим из другого мира. Из мира больших денег и больших дел, настолько же далеких от магии, насколько сам Григорий Гаврилович был далек от большого бизнеса. И именно этот человек оказался настоящим магом.

– Они такие, – рассказывал унган, а Альгирдаса кривило от отвращения, – настоящие – они не похожи на других. Они на людей похожи. Успешных, знаете, как сейчас принято говорить. Успешных, да! Потому что ты, если маг, ты себя чувствуешь… и все соответствует.

И день, когда Лизютин попал на собрание настоящих магов, показался ему лучшим днем в жизни. Он и сейчас вспоминал его с мечтательной улыбкой, как, наверное, вспоминает светская львица свой первый взрослый бал. А уж тогда, тогда чуть не пел от восторга, оказавшись среди людей, не нуждавшихся для подтверждения своей силы ни в нелепых костюмах, ни в громких словах, ни в титулах и званиях, которые так любили в других компаниях.

Просто люди. Хорошо одетые, хорошо выглядящие, в хорошем настроении. Держащиеся свободно и друг с другом, и с ним, новичком – приблудным псом с ближайшей помойки.

А еще там был Владыка. Его называли так за глаза – Владыка. А вообще-то звали его господин Элиато, и сам он просил называть себя именно так. Господин Элиато, а для друзей просто – Адам. Говорили, что он бывший священник. Расстрига. И «Владыка» – это потому, что занимал он в церкви очень большой пост. Говорили, что он знается с силами, которые не снисходят до обычных, пусть даже и настоящих магов. Говорили, что он не человек. Было ли все это правдой – трудно сказать. Лизютин мог поручиться только за то, что Владыка мог выполнить любое желание.

Любое.

Достаточно попросить.

И Григорий Гаврилович попросил. Попросил могущества. Волшебной силы. Он очень хотел стать магом, но только таким, чтобы самому верить в свою силу. Он очень хотел походить на этих людей. Он готов был платить любую цену – действительно любую, хотя бы даже и душу отдать. Вот на душе и сошлись.

– Бред! – фыркнул Орнольф.

«Нет, – хотел сказать Альгирдас, уже протянувший ниточку от унгана к Владыке, – это не бред, он действительно отдал душу…»

Хотел сказать. Но устал так, что даже подумать толком не смог. По натянутой паутине скользнул прямо в сердце заряд иссушающей боли. Последнее, что сумел Альгирдас, прежде, чем свалиться на пол, это запомнить – запомнить существо, попытавшееся убить его.

Орнольф успел его поймать… Он всегда успевает, Молот Данов, он не позволит Пауку упасть… Злые боги, как есть-то хочется, а?

– Так я научился повелевать различными духами, – продолжал Лизютин.

И Орнольфу совсем не понравилось то, как изменился взгляд унгана, когда Эйни сломанной куклой повалился на пол. Кого-то искал Паук – кого-то далекого, уж не Владыку ли, скупщика душ? Да нет, при всей своей наглости, малыш все-таки не сумасшедший. Не настолько сумасшедший, чтобы тянуть паутину к таким существам. Ему бы крови сейчас, но… вот уж чего точно не стоит делать, так это демонстрировать свои отношения под этим жадным, испуганным взглядом. Испуганным. Жадным. И – да, на дне зрачков в блеклых глазах плесенью проступает похотливая зависть. Ну не дерьмо? И этот туда же!

– Что ты устроил здесь? – резко спросил Орнольф, возвращая унгана к реальности. – Зачем? Кто все эти зомби?

Что ж, вполне понятно, зачем. Новая сила требовала применения. Не сразу, конечно, но довольно скоро родился у Григория Гавриловича дерзкий и красивый план. Вообще, надо сказать, что с обретением силы и голова начала работать как-то иначе. Как будто в череп вложили другие мозги. Идеи так и брызгали, так и лезли, теснились, рвались быть реализованными.

А фабрика по производству зомби просто показалась из всех самой глобальной. Если уж браться за что-то, так пусть это будет большое дело.

Самым сложным оказался первый этап: объяснить Бекешеву… Почему именно Бекешеву? Да просто повезло ему. Их, таких, некоронованных королей, в этих диких землях предостаточно. Но вот выбрал Григорий Гаврилович именно его – хваткого, хотя и несколько простоватого мужика. К тому времени он сам уже научился правильно держаться и правильно подавать себя, умел произвести впечатление. И вот надо же – не произвел. На Бекешева – никакого. То ли видал тот в своем королевстве и не такие персоны, приходившие на поклон. То ли просто не впечатляли его, плоть от плоти здешней, суровой и далекой от изысков земли ни самоуверенность жителя столиц, ни деньги, ни предполагаемые возможности и связи.

Денег, если уж на то пошло, у Лизютина тогда особых не было. Связей и возможностей, естественно, тоже. Из столицы же он попросту сбежал, потому что для громадья его планов не подходил ни один большой город.

Как бы там ни было, Бекешев предложил ему не понтоваться, а объяснить толком, чего надо, сколько это будет стоить и какую пользу принесет.

Ну, Лизютин и объяснил.

Король долго смеялся, а потом сказал: да пробуй, хрен ли там – народишку хватает.

К чему Орнольф так и не смог привыкнуть, так это к тому, как люди умудряются не помнить о том, что вокруг них – тоже люди. Такие же как они. Имеющие столько же прав на жизнь. Привыкнуть не смог – научился принимать это как факт, делать на это поправку, учитывать в расчетах. Но по сей день горько недоумевал: как же так вышло, что даже Змей, даже его чудовищный сын человечнее множества настоящих людей.

Сейчас он баюкал на руках слишком человечного вампира и слушал исповедь упыря куда более страшного. Человека. Обычного, в прошлом не слишком удачливого человека. Сколько их – вот таких? Сколько людей на месте вот этого удержались бы от искушения? И стоят ли они того, чтобы защищать их?

Эйни сказал бы, что стоит. В свои двадцать лет Орнольф тоже не сомневался в этом.

А Лизютин начал с малого: с создания для Бекешева небольшой армии. Называлось это безобидными словами «внутренняя охрана». И было в охране всего пятьдесят человек. Пятьдесят зомби. На создание каждого десятка понадобился один заживо погребенный. Итого – пятерых человек ожидала мучительная смерть в заколоченном гробу. На создание каждых двух десятков понадобилась одна женщина, погибшая через отрубание головы. Что ж, и с этим проблем не возникло.

«Народишку» действительно хватало. Кто только не ехал сюда, за большими деньгами, на тяжелые, но серьезные заработки или, наоборот, за легким фартом. За икрой и золотом, за красной рыбой, за пушным зверем или за дешевыми автомобилями с японских свалок. Кто только не пропадал здесь – без вести, в диких лесах, на заброшенных военных базах, в глубоких, холодных реках.

Идею производить солдат уже не для себя Лизютин подал хозяину через несколько месяцев после создания первых пятидесяти зомби.

И Бекешев согласился. Потому что вот это было уже всерьез. И обещало деньги, такие деньги, какие и не снились даже ему, королю лесов, земель и вод, и всего, что в них обитает. Private military companies. [37] В современных условиях, с тех пор, как на планете вновь начались крупные войны, для подобных организаций настали золотые деньки. Грех было не воспользоваться ситуацией.

Он так и сказал, этот, еще испуганный, но уже вполне пришедший в себя человечек: «Грех было не воспользоваться».

И он ни разу не назвал грехом то, что делали он и его хозяин на протяжении нескольких лет. Не назвал грехом убийства погребение живых людей, порабощение чужих душ. И ведь даже не отдает себе отчета, тварь, в каких преступлениях признается. Надеется на что-то? До того уже нагло, жадно, ощупывает взглядом Хельга, свернувшегося на руках Орнольфа, что хочется то ли посмеяться над ним, то ли в зубы сунуть.

Орнольф почти неосознанно прижался губами к виску Паука, к нежной белой коже, под которой не слышно было биения пульса.

«Это – мое. Даже не думай о нем, унган».

Осталась самая малость: уточнить детали обрядов. К чему нужны знаки, в которых нет силы?

Ага. Ну, наконец-то, что-то интересное! Значит, Элиато настаивал на том, чтобы обряды проводились без Данбала Ведо . Странный тип этот Владыка. Уж куда как странный!

Данбала Ведо – главный и обязательный элемент во всех обрядах одун. Он – начало и конец всех вещей, источник силы, местонахождение всех духов. И о том, что с некоторых пор ситуация изменилась, люди, вроде бы, знать не должны. Данбала Ведо – Мировой Змей – стал Жемчужным Господином, но весть об этих переменах среди смертных не распространялась. Тем более что духи до сих пор послушны ему, ведь именно Змей питает их силой. В память о старой дружбе, так он когда-то говорил. Да уж, нелегко ему приходится.

Что же это получается? Значит, появились духи, действующие помимо Змея? Кормящиеся из другой руки? И кто бы мог быть этот кормилец? Уж не та ли тварь, которую ищут Артур и Альберт. Они ведь явились в этот мир по следам некоего отца Адама, бывшего священника, бывшего митрополита. Ах, как оно все нехорошо сходится!

Не хочет, значит, господин Элиато, чтобы Змей знал, что происходит. Не хочет, чтобы Змей знал о том, что нашлись духи, не желающие ждать, пока образумится и перестанет скрываться Волк. Духи, признавшие господином существо, когда-то бывшее человеком, и способствующие его вхождению в силу. Надо думать, это будет интересно Змею.

И уж точно это будет интересно Артуру.

Взгляд унгана Лизютина стал торжествующим. На Орнольфа как из печки дохнуло Силой. Одним быстрым движением колдун вскочил на ноги, но еще быстрее, сверкнув чешуйками плаща, взметнулась тонкая рука Хельга.

Несколько секунд Лизютин оставался на ногах, сверху-вниз глядя на Орнольфа, на облизывающегося Альгирдаса. Из вспоротой когтем артерии хлестала кровь, и Орнольф уже начал опасаться, что унган так и не упадет, пока в теле его останется хоть капля. Однако же нет, против природы не попрешь, колдун не падал просто потому, что не сразу понял, что случилось. А когда понял, схватился за шею, захрипел и свалился на пол.

– Давно бы так, – слабым, но довольным голосом отметил Паук, – я уж думал, помру.

И, вывернувшись из объятий, достал из кармана складной серебряный стаканчик.

– Приятного аппетита, – без энтузиазма пожелал Орнольф.

Лизютин, поганец, дозвался-таки своего господина, взмолился и получил ответ. После чего, как «успешный» жрец, стал пригоден в пищу голодному Пауку.

Вот что называется: хрен угадал.

Орнольф не то, чтобы был против кровопийства и не то, чтобы ревновал. Все-таки есть разница между питьем крови для насыщения и кровавыми поцелуями любви, так что о ревности речи не шло. Просто не любил он просыпающегося в Эйни людоеда.

Ну а здесь, пожалуй, все. Осталось связаться с местными ипэсовцами, пусть пришлют врачей и психологов: освобождение зомби – непростая работа. Души-то отпустить легко, но вот объяснить людям, когда придут они в себя, что с ними случилось и как теперь жить – эта задача даже лучшим из чародеев не по зубам.

Что делать с Бекешевым? Не подпустить к нему Хельга, а там пусть смертные разбираются.

Что делать с отцом Адамом? Хм-м… Интересно, сколько раз задавал себе такой же вопрос Артур Нордан? Надо думать, он давно нашел ответ, вот пусть что-нибудь и делает.

И самое главное: а что сделает сам отец Адам?

– Попытается убить меня, – весело сообщил Хельг. – Я знаю, где он. Я могу до него дотянуться.

– Пока зубы не почистишь, ко мне даже не подходи, – предупредил Орнольф.

– А-ага, – протянул Паук.

И изумительно длинным языком облизнул свой стаканчик изнутри.

Распоряжение о зубах Орнольф отменил незамедлительно.

Братья Норданы прибыли первыми.

На территории комбината, в связи с боевой тревогой, не осталось уже ни одного лишнего человека. Боевики-зомби, перешедшие под управление Паука, оцепили административный корпус. Под их равнодушными взглядами Альберт нервно поежился и сообщил, что на его взгляд зомби – мертвяки мертвяками, смотреть даже не на что. Что, впрочем, не помешало ему, едва поздоровавшись с Орнольфом, отправиться вниз, в хранилище. Технология изготовления зомби была для Нордана-младшего в новинку.

Несколько минут спустя появились и человеческие маги. Кортеж автомобилей, состоящий в основном из передвижных парамедицинских лабораторий, не без лихости въехал в открытые ворота. Очень быстро машины заняли всю внутреннюю стоянку.

Среди голубых халатов парамедиков, расшитых знаками силы, мелькали пятна военной формы. Жизнь во дворе забила ключом. Слова команд заглушались хлопаньем автомобильных дверец, писком оборудования, руганью, без которой, ясное дело, ни один процесс не обходится.

Артур, в своей орденской форме почти неотличимый от прибывших боевиков, особого внимания не привлекал, пока полковник Эйхлер, командир здешних охотников… точнее, директор Дальневосточного отделения Института прикладной этнографии, не пробился сквозь толпу, направляясь к Орнольфу.

Вот он-то смерил Нордана подозрительным взглядом, увидел сразу и незнакомые нашивки и, мягко говоря, необычную внешность. Однако лицо выдержал. Невозмутимо поздоровался с Орнольфом. Представился Артуру. И сделал паузу, ожидая ответной любезности.

С Касуром он, понятное дело, был знаком. Орнольф всех их знал. Директора региональных подразделений ИПЭ уполномочены были контактировать с ним, потому что на меньшее не соглашался Альгирдас. Как показали январские события, Альгирдас и командиров за людей не очень считал, а уж с кем-то рангом пониже попросту запретил бы разговаривать.

Шляхетский гонор.

– Мое имя Нордан, – сообщил Артур, – я рыцарь ордена Храма. У вас приватный разговор к господину Касуру, сын мой?

На лице Эйхлера отразилась целая гамма чувств. Ясно было, что только рыцарей Храма ему недоставало ко всем неприятностям. Конкурирующая организация, пусть даже под таким претенциозным названием, совершенно точно не должна была оказаться на подведомственной полковнику территории. Это, не говоря о мягком «сын мой», что в устах молодого, здоровенного как дуб парня звучало минимум издевательски.

– У нас не разговор, – опередил Эйхлера датчанин, – у нас доклад о происшествии.

И прежде чем полковник успел вставить хоть слово, коротко изложил ситуацию.

– К вашим услугам, господин полковник, все базы данных, – добавил Орнольф напоследок, – вся информация и необходимые доказательства, кроме, разумеется, технологии зомбирования. Пострадавших – три тысячи человек. Девяносто пять из них находятся сейчас здесь. Пятеро погибли. Местонахождение остальных нам также известно – эти данные там, внизу. Извольте назначить места сбора, где этих людей встретят специалисты, чтобы оказать медицинскую и психологическую помощь. Расходы мы оплатим. Еще что-нибудь вас интересует?

– Отец Артур, – надо отдать должное полковнику, он умел быть дипломатом, – вы позволите нам с господином Касуром переговорить наедине?

– Извольте, – слегка кивнув Орнольфу, Артур отошел подальше. И тут же Эйхлер заговорил совсем другим тоном:

– Вы же понимаете, господин Касур, что сложившаяся ситуация беспрецедентна. За последние четыре месяца это уже второй раз, когда вы требуете от нашей организации действий, выходящих за рамки некоего неписаного договора. Если хотите, нарушающих, status quo.

– Договора? – Орнольф понятия не имел, о каком договоре речь, и вникать сейчас не собирался. Хельг все еще оставался внизу – скрытый от взглядов смертных, он забирал в свои руки контроль над рассеянными по планете зомби. Чем скорее Эйхлер решит организационные проблемы, тем раньше можно будет забрать Паука домой. – О чем вы, полковник? Нет никакого договора.

– Вот именно. А между тем, последние события показывают, что нам с вами необходимо как-то регламентировать отношения. Мы, конечно же, окажем помощь тем, кто в ней сейчас нуждается, и предоставим вам смету, но такие масштабные действия потребуют не только финансовых расходов. Организация не всесильна. Ну а ситуация с лейтенантом Чавдаровой вообще выходит за рамки. Господин Касур, вы не можете просто так прийти и забрать человека, чтобы использовать его в каких-то своих целях. Забрать ребенка…

– Стоп! – сказал Орнольф, поднимая руки. – Я вас понял. Это вы не понимаете. У вас, полковник, есть полчаса на то, чтобы организовать репатриацию зомбированных людей и оказать им помощь. Больше нам говорить не о чем.

«Орнольф! – ворвался в его разум яростный вскрик Хельга. – Здесь демоны!»

И, словно услышав этот крик, сорвался с места Артур, на ходу выхватывая из петли на поясе огромный, сияющий топор.

Ему нельзя было вниз! Нельзя туда, где хранятся контейнеры с душами. Но там, внизу, был Альберт. И только смертник мог встать на дороге Артура.

Орнольф умирать не собирался.

Альгирдас ничего не имел против демонов – двух-трех. Или четырех. Ну, не больше пяти. Пять – это уже излишество. Десяток сразу, бесплотных, злых, очень сильных почти напугал его.

Почти, потому что испугаться по-настоящему он просто не успел.

Надо было бежать – любой, кто хочет жить, должен убежать от такого количества демонов. Но в зале полно было смертных. И они еще даже не поняли, что произошло.

Оборвав протянутую к зомби паутину, Альгирдас первым делом смел к стенам людей, а после ринулся в бой, думая только о том, что демоны не должны добраться до смертных. Он услышал краем уха возмущенный возглас Альберта, вместе с другими запутавшегося в липких нитях, и предоставил магу самому выбираться из паутины.

Очень скоро тот поддержал его ураганным огнем заклинаний.

Десять…

Атака! Удар пучком нитей в самую суть адской твари. Мгновенный всхлип боли – даже бесплотные чувствуют боль. Девять!

На мгновение – холодная слабость, почти смерть. Это остальные ударили разом прежде чем разлететься в стороны, обжегшись о защиты, выставленные маленьким магом.

Вставай, Паук!

Встать сразу Альгирдас не смог, но это было не так уж важно, главное не останавливаться, не позволять им увидеть себя. Не позволять им увидеть Альберта… Орнольф! Да где же ты?!

Восемь… Альберт, молодец, малыш!

Альгирдас перекатился по полу, змеей увернулся еще от одной атаки. Снова ударил сам. Промахнулся. И даже не удивился этому. На него снова ринулись всем скопом. Того и надо было. Он смерчем ворвался в дурно пахнущий воздух: запах серы – единственный ориентир, но в тесноте достаточно и этого. Закрыв глаза, затанцевал, выстреливая смертельными нитями. Вслепую было легче – так он мог видеть. И видел.

Мерцающие средоточия оусэи, цветные ленты чужих ударов – целая круговерть красок. И снова он не успел увернуться. И снова едва не погиб. Но достал еще одного. И свою уходящую жизнь восполнил чужой, выпитой, как сырое яйцо – только скорлупа треснула, сдавленная паутиной.

Семь…

Альберт, видно положившись на его живучесть, ударил по всем сразу. Смертный не способен убить демона, даже Орнольф не может этого, но ранить, обжечь, напугать, сковать заклинанием – на это Альберта хватит. Он сильный маг. Он, пожалуй, сильнее рыжего. Только рыжий не маг вовсе, рыжий – чародей, а это другое дело…

Шесть… Еще удар. Еще одно сердце хрустит в смертельной хватке нитей. Есть! Осталось пятеро!

Снова шестеро…

Семь…

Восемь…

Девять…

Ох, нет, не надо! Да откуда же они лезут?!

– Альберт! Имэда! [38] – заорал Паук, на миг почувствовав себя так, словно к нему вернулся дар чародейства.

Но Альберту плевать было на его приказы, он бы и на чары наплевал, пожалуй. Радужная, пестрая, слепящая сетка упала сверху, и сразу двое демонов с воплями исчезли в столбах желто-серого дыма и пламени. Мгновенной заминки хватило Альгирдасу, чтобы наконец-то различить в мешанине красок нужные цвета и оттенки.

Оставшиеся семеро ударили все вместе.

Он принял удар. Показалось, что его разорвали на куски, а может, так оно и было, во всяком случае, силовые поля, которыми окружил его маленький маг, залило изнутри кровью… с закрытыми глазами Альгирдас видел ее серебряной. Такой же, как у фейри, как у демонов, когда они во плоти.

Ему самому плоть была уже не нужна.

Жадные, живые нити паутины окрасились в те же цвета, что и ленты вражеских атак. Червями расползлись во все стороны. Что-то хлюпнуло, что-то лопнуло, влажно подалось, и сила, направленная против Паука, вернулась к атакующим сторицей. Сокрушающим ударом одного из врагов вышвырнуло за пределы тварного мира, другого сковало, третьего заставило воплотиться и ринуться врукопашную. На этом он и погорел.

И снова атаковал Альберт, а Паук лишь тихо выругался, когда и его накрыло новой волной. Телу из плоти и крови такая магия не страшна, но все, что было в нем от фейри, корчилось от ожогов. Он успел, прикрывшись этой атакой, сожрать сердце еще одного врага. Заорал от боли, чувствуя, как восстанавливается разорванное тело. Кто уж это сделал – он сам, за счет убитого демона, или Альберт своим заклинанием, – было не разобрать, и Паук слегка испугался.

Успев удивиться, когда на смену пятерым погибшим демонам, явились еще пять, он снова проделал фокус с умноженным отражением удара. Потом в зал наконец-то ворвался разъяренный Орнольф, а следом за ним пылающий золотым и синим огнем рыцарь с топором в руках.

И этот свет обжег сильнее всех заклятий.

Демоны с воплями исчезали, крутясь в огненных столбах, а Альгирдаса раздирало надвое. Кто-то рвал сердце у него из груди. Не бесполезный кусок плоти, гнавший по телу бесполезную кровь, а истинное, живое сердце, отмеченное адской печатью. Душа корчилась, скручиваясь бумажным листом на огне. Он кричал в голос, бесполезно пытаясь свернуть вокруг себя защитный кокон из прочных нитей. Паутина сгорала раньше, чем выстреливала из кончиков пальцев, горела вместе с руками. И Орнольф сгреб его в охапку, потащил прочь из зала, подальше от страшного пламени, под жалящими вспышками нарисованных на стенах крестов. Прошло, кажется, несколько часов, прежде чем они выбрались наконец-то наружу, во двор. Только там Альгирдас пришел в себя и смог встать. И Орнольф снова обнял его, сказал, что он сумасшедший – драться сразу с десятком демонов, – сказал, что он самый смелый проклятый безумец на этой гребаной планете, сказал, что в следующий раз лучше сам убьет его, сказал, что смертных там было два десятка, и что Альгирдас с Альбертом спасли их всех.

Может быть, это искупало убийство пятерых зомби?

Вряд ли.

Хуже всего было то, что Артур… ведь это был Артур, не так ли, тот всесжигающий пламень? Да, конечно, это был святой Артур Нордан. И он одним своим присутствием сломал печати на сосудах с душами. Теперь никто не мог поручиться за безопасность бывших зомби…

А во дворе, оказывается, было множество смертных. И сейчас все они – смотрели. Смотрели, как всегда смотрят на Паука. Даже если он с головы до ног в засыхающей крови, воняет серой и копотью, и кроме плаща одет в невразумительные лохмотья.

Они смотрели. И от этих взглядов черное веселье закипало в груди. Нет уж, не время было сейчас веселиться. И не место. И компания не подходящая.

Глубоко вздохнув, чтобы успокоить незваную, заливающуюся смехом злость, Альгирдас ухмыльнулся в ответ на чужие взгляды. И впился в губы Орнольфа демонстративным, долгим, горьким, как яд поцелуем… сладким, как яд. Темным… как кровь. Заверяя, как печатью, что принадлежит только одному человеку, отчетливо давая понять, насколько далеко простирается право собственности.

Абсолютное право.

Смертные в один голос издали тихий, завороженный стон.

И очнулись.

И такие лица были у них, будто очнулись они голыми на городской площади.

Уже за воротами их догнал командир охотников, полковник Эйхлер. Альгирдас немедленно скользнул в машину и повернул ключ зажигания, но к разговору прислушивался.

– Господин Касур, – позвал полковник, – мы с вами недоговорили…

– И ни хрена не успели сделать, – зло согласился Орнольф. – Вы подготовили план репатриации?

– Практически…

– Где он?

– Он практически готов, господин Касур. Но…

– Мне некогда, – сообщил Орнольф таким голосом, какой раньше Альгирдас знал только за собой. – Из отпущенного получаса у вас осталось еще двадцать две минуты. Вы знаете, где меня искать, Эйхлер. Как только будете готовы, приезжайте, привозите план и смету. Хельг, ты уверен, что хочешь вести?

Это был дурацкий вопрос. Так что ответа Орнольф не дождался.