Глава семнадцатая

Следующие два дня все мы были словно на иголках.

– Его светлость не вернулся? – спросила я мистера Тимса вечером.

– Нет, моя леди, – он выглядел еще озабоченнее, чем обычно.

Я глубоко вздохнула.

– Мистер Тимс, скажите всем – всей прислуге, чтобы не говорили ему ни слова. Я все расскажу сама, как только он появится, – я увидела облегчение на его лице.

Я очень надеялась, что Лео вернется не во время кормления Томми. Не из-за того, что он мог войти неожиданно, я не боялась этого, потому что он никогда не заходил ко мне без приглашения. Кроме того, сейчас он вообще держался от меня подальше, потому что злился на меня. Но мне все равно придется рассказать ему все – меня дрожь брала от этой мысли. Вдруг Лео заставит меня отослать Томми обратно? Что тогда? Но я уже знала ответ – я откажусь это сделать, как бы он ни гневался на меня.

Он приехал на третий день, ближе к вечеру. Когда Клара сообщила мне об этом, дети были между кормлениями, поэтому разговор можно было не откладывать.

– Будь добра, – сказала я ей, – передай мистеру Тимсу, что ее светлость будет признательна, если его светлость придет к ней наверх, когда у него выдастся свободная минута.

Вернувшись, она сказала, что Лео придет ко мне сразу же, как примет ванну и переоденется. Я сидела и молилась, чтобы Томми не закричал до его появления. Вскоре я услышала его тяжелую походку.

Лео вошел, но не подошел ко мне, а остался стоять в дверях, с каменным лицом.

– Ну?

Я встала и подошла к нему.

– Мне нужно кое-что сказать тебе, – я облизала пересохшие губы перед началом исповеди. – Как я уже говорила, я побывала в Лондоне у лорда Квинхэма, – губы Лео поджались, а я быстро добавила: – Но мне не следовало ездить туда, это больше не повторится.

Наступило длительное молчание. Я опустила взгляд на кончики его огромных ботинок – они были пыльными. Джесси должен был почистить их, но пока плохо справлялся со своими обязанностями.

– Это... все... о чем ты хотела меня информировать? – раздался над моей головой голос Лео.

Я оторвала глаза от ботинок Лео и уставилась на пуговицу его жилета.

– Нет, я сделала кое-что еще... – я поправилась, – ...я делаю кое-что еще. Ты рассердишься из-за этого, очень рассердишься – но только я не перестану это делать, что бы ты мне ни говорил. Я не могу прекратить это, потому что нужна ему.

Лео напрягся всем телом.

– Ну? – в одном этом слове я услышала всю силу его гнева.

Я с трудом справлялась со словами, приводя оправдания.

– Три дня назад пришла телеграмма. Том Тайсон, муж Мэри, был убит. А у Мэри – ведь она потеряла еще и брата – от потрясения пропало молоко.

Я не осмеливалась взглянуть в лицо Лео, но услышала холод в его голосе, когда он переспросил:

– Молоко?

– Для ее малыша, маленького Томми, – я торопилась высказать все, пока Лео, не вспылил. – Томми родился раньше времени, ему еще нет двух месяцев и он слишком мал для своего возраста. Мэри все время с трудом кормила его, а теперь, когда у нее пропало молоко, он не ест из рук. Все пытались, доктор Маттеус принес бутылочку, но даже бабушка Витерс не сумела заставить малыша взять ее, – я быстро перевела дух. – Видишь ли, в Истоне сейчас не кормит никто, кроме меня... – собрав все свое мужество, я заявила: – поэтому я взялась кормить его, – мои руки затряслись, выдавая мое волнение. – Не беспокойся, Розе не будет хуже. У меня полно молока, даже для двоих – когда надо, оно появляется, и оно нужно маленькому Томми, поэтому я не могу перестать кормить его, – я все еще не осмеливалась взглянуть в лицо Лео – просто стояла и ждала, упершись взглядом в пуговицу его жилета.

Кажется, я ждала очень долго.

– Ты... кормишь... ребенка другой женщины? – спросил он.

– Да.

Лео повторил снова, словно не верил своим ушам.

– Ты... моя жена... кормишь ребенка одной из моих бывших служанок?

– Извини, но я не могла этого не сделать, – тихо сказала я.

Лео повернулся на каблуках и вышел.

Как только дверь закрылась, я заплакала. Я бы еще выдержала, если бы он накричал на меня, но уйти так, без единого слова – неужели он никогда ко мне не вернется?

Роза еще спала, но я подошла к кроватке и взяла ее, чтобы приласкаться к ней для утешения.

– Ох, Роза, твой папа так рассердился на меня! Позже Клара сказала мне, что Лео куда-то вышел:

– Мистер Тимс спросил его насчет ужина, но он даже не ответил.

– Может быть, он вернулся в Саттон Вени?

– Нет, он не на машине. Кроме того, мистер Тимс заметил, что с ним собака, поэтому он должен привести ее обратно, – мы с Кларой переглянулись. – Наверное, со временем он успокоится, – неуверенно сказала она.

– Но не могла же я поступить иначе, Клара? – взмолилась я.

– Да, по-моему, вы не могли, – признала Клара. Я заметила, что она чуть выделила слово «вы», и мои глаза защипало от слез. – Вам принести ужин на подносе?

– Не знаю, хочется ли мне ужинать.

– Моя леди от вас зависят, двое малышей, вы должны есть, – настояла она.

В половине десятого, как раз в конце кормления Томми, ко мне явился взволнованный мистер Тимс.

– Моя леди, его светлость вернулся. Он хочет поговорить с вами и спрашивает, не согласитесь ли вы с ним встретиться в ближайшие полчаса? Если, конечно, вы не легли спать.

У меня был соблазн сказать, что я уже сплю, но это было бесполезно – рано или поздно мне все равно придется встретиться с ним лицом к лицу. Лучше пусть он сразу выбранит меня – ждать было еще хуже.

Минутная стрелка на часах только что ползла медленнее улитки – но в течение следующего часа она понеслась, словно заяц. Может быть, Лео передумал? Но, наконец я услышала снаружи звук его шагов, а затем стук костяшек пальцев в дверь. Мое «войдите» прозвучало жалко.

Лео тщательно закрыл за собой дверь.

– Прошу прощения за вторжение в твои покои в такой бессовестно поздний час, – заговорил он, и я поняла, почему мне пришлось ждать – он был пьян. – Можно выключить свет? – не дожидаясь моего ответа, Лео щелкнул выключателем. На мгновение наступила темнота, а затем я различила его корявые очертания в слабом ночном освещении. – Летнее время – смелое нововведение, не так ли? Человек сражен наступающим часом, но это завоевание – всего лишь иллюзия... – он запнулся. – Но я не должен отвлекаться. Я пришел не обсуждать хронометрию, я пришел поговорить с тобой... своей женой.

– Мне очень жаль, что я прогневала тебя, только... – я старалась сохранять спокойствие в голосе.

Лео удивленно прервал меня:

– Гневаться на тебя? Я не гневаюсь. Многие чувства терзали меня этим вечером, но ни одно из них не было гневом. – Я недоверчиво уставилась на Лео, а он подошел и включил настольную лампу рядом с моим стулом. Он возвышался надо мной, поэтому свет полностью освещал мое лицо, тогда как его лицо оставалось в тени. – Ты испугалась? Испугалась меня? – взгляд Лео потух. – Конечно, ты испугалась меня. Когда Красавица услышала рев Зверя, как она могла не испугаться? Только я подумал... подумал, если напьюсь, может быть, ты будешь меньше бояться меня, – его голос был полон печали. – Мне лучше уйти?

Наконец я овладела своим голосом.

– Нет-нет, конечно, нет. Мистер Тимс сказал, что ты хотел о чем-то поговорить со мной.

– Да, поэтому я и напился... естественно, ты это заметила. Можно мне сесть?

– Конечно.

Лео тяжело опустился на стул.

– Где он, ребенок, которого ты кормишь?

– С Мэри. Сейчас он заснул на пару часов, поэтому миссис Доусон пока нет здесь.

– Значит, у меня есть два драгоценных часа наедине с моей женой.

– Если не считать Розу, конечно, – быстро добавила я.

Внезапно Лео поднялся и пошел заглянуть в кроватку.

– Роза, такая красивая Роза. Какое счастье, что она похожа на мать, – он заметил, что я вздрогнула. – Тебе холодно, Эми?

– Нет, – встряхнула я головой.

– Значит, страшно. Прости, Эми, прости за все – но не это я собирался сказать тебе сегодня. Я пришел рассказать тебе кое-что, но не знаю, как начать, – он безостановочно ходил по комнате, пока не остановился перед портретом.

– Элизабет, графиня Ворминстерская. С этого я и начну – со своей матери. – Лео повернулся лицом ко мне, но в полумраке я не могла разглядеть выражение его лица. – Она была гораздо моложе моего отца, хотя у них разница в годах была меньше, чем у нас с тобой. Первой любовью отца была армия, поэтому он долго тянул с выбором невесты – Этти Бартон рассказала мне это. Мой отец был статным и красивым мужчиной, славившимся храбростью, поэтому имел возможность подыскать молодую жену по своему вкусу. Еще больше, чем жену, он хотел сына, но это оказалось не так просто. Моя мать тоже хотела сына, для своего мужа и для себя, однако почти до двадцати семи лет она была бесплодной. Как-то однажды, когда она уже потеряла надежду, надежда пришла. Моя мать обнаружила, что ждет ребенка, – Лео понизил голос. – Она не знала, не догадывалась, что носит во чреве. Вместо этого она шила для младенца и мечтала, что шьет совершенную одежду для совершенного сына. Сидя за шитьем, она выбрала имена, которые будет носить ее сын-воин, имена трех своих любимых героев – Леонидас, Артур, Гектор. А затем родился я... и убил ее! – последние слова Лео неожиданно громко раздались в тишине комнаты.

– Ты не виноват в этом... – начала я, но он не слушал.

– Пока я не увидел, как ты рожаешь моего ребенка, я не знал, как мучаются женщины, производя на свет свое потомство. Я видел, как рождаются щенки, жеребята, телята – немного напряжения, немного усилий, и потомство здесь, на ногах. Но у женщин не так, правда? Бог предопределил в своей мудрости – «В муках ты будешь рожать детей своих». Поэтому ты родила Розу в муках, боли и страхе. Хотел бы я их вынести вместо тебя – но я не мог. Но когда ты взяла ее на руки, в этот момент я понял – розы и шипы, шипы и розы. Для моей матери в этом были одни шипы, и они были бы еще острее, если бы она осталась жива. И, может быть, ее смерть была милосердием, потому что она так и не увидела меня.

Я пыталась заговорить, но не находила нужных слов. Вместо этого я слушала голос Лео, звучащий мукой.

– Но меня увидел отец, а увидев, убрал с глаз долой. Поэтому я попал сюда, в Истон, в дом, где прошло детство моей матери. Он ненавидел меня за то, что я был таким, но я был его единственным сыном, его наследником, он не мог позволить мне умереть. Поэтому он нашел мне кормилицу, чтобы та делила со мной изгнание. Я не помню ее – я помню только Нэнни Фентон, которая была для меня всем. Она была кормилицей моей матери, поэтому, конечно, была старухой, но я не сознавал этого. Я знал только то, что она всегда любила меня, любит меня и никогда не покинет меня.

Лео прервался на мгновение.

– Когда мне исполнилось восемь лет, меня отослали в школу. Так принято. Дети злы и жестоки, ты это знаешь. Они чуждаются тех, кто не похож на них. Позже я это понял, но тогда... – он неуклюже шевельнул плечами, изображая пожатие. – Но я помнил, что вернусь домой, а там меня ждет Нэнни Фентон, и это давало мне силы выжить. Однако, когда я вернулся, она не встретила меня, она умерла.

Он закрыл глаза, отдаваясь воспоминаниям.

– Кроме нее, был еще и пастор Хелмсли, предшественник Бистона. Свои первые уроки я брал у него, он очень, очень помог мне. Он научил меня наслаждаться латынью, любить греческий – и боготворить розы, – голос Лео чуть просветлел. – Он даже научил меня боксировать. Должно быть странной мы выглядели парой – старик в одежде клирика и горбатый мальчик на боксерской тренировке. Благодаря ему, я смог защищаться от забияк, пока не подрос, и меня оставили в покое. Я многим ему обязан – но он тоже умер, в лето, когда мне исполнилось семнадцать. Его розы были в цвету, я собрал его любимые и положил на его могилу.

На следующий год умер мой отец. Это было совершенно внезапно – он хотя и был глубоким стариком, но оставался активным вплоть до дня своей смерти. Поэтому я предпочитаю верить, что если бы она не была внезапной, он послал бы за мной. Все мы верим в то, во что хотим верить – беспочвенный оптимизм лежит в натуре человека, иначе как бы мы выжили? Я был молодым, самонадеянным, поэтому принял решение исполнять свой долг, связанный с наследованием. Я стал изучать родовые записи, но открыл только то, что у меня была кормилица, молодая замужняя женщина из Пеннингса. Я помню волнение, которое почувствовал, сделав это открытие – кто-то все-таки остался из моего детства. И я предположил, что у кормилицы должен быть свой ребенок, значит, у меня был молочный брат или сестра. Конечно, я решил разыскать их.

Если не считать Хелмсли, вся доброта, какую я помню в своей жизни, была связана со слугами. Я представлял, как она обрадуется, увидев меня снова, я мечтал перевезти ее в Истон, предоставить ей лучшее жилье, лучшую работу ее мужу и ее ребенку – моему молочному брату или сестре. Мой отец хорошо платил ей, но она дала мне такой драгоценный дар – говорил я себе – что я должен ей больше, – Лео запнулся, а затем тихо добавил: – Но, по правде, мои мечты были эгоистичными, я хотел кого-то для себя. И, как всегда, эгоизм был наказан.

Я узнал всю историю от ее сестры. У меня не было молочного брата, потому что мой отец приказал ей оставить своего ребенка. Видимо, это обычно для кормилиц – тогда я не догадался об этом. Когда появляется выкормыш, собственный ребенок должен лишиться прав, которые положены ему по рождению, – Лео наблюдал за мной, но я не шевелилась. – Ты не догадываешься, почему я тебе это рассказываю, Эми? Ты же всегда была такой шустрой. Я родился в мае, в начале лета, когда оставлять ребенка без груди особенно опасно. Сестра этой женщины осталась ухаживать за ребенком. Она сказала мне: «Летом он подхватил горячку и умер у меня на руках. Он был таким красивым мальчиком». Она больше ничего не сказала, но, произнося это, окинула меня взглядом, такого скрюченного, и уродливого.

– В этом виноват не ты, а кормилица – она могла отказаться, – воскликнула я.

– Не говори глупостей, Эми, – покачал головой Лео. – Как я говорил, она была молодой женщиной из Пеннингса. У них с мужем просто не было выбора. Их дом, их средства к существованию зависели от ее уступчивости, и из-за этого она потеряла своего первенца. Но она ничего не забыла. Этих проклятых денег, которые мой отец заплатил ей, хватило им с мужем оплатить проезд до Канады. Моя кормилица сказала сестре, что уезжает в страну, «где нет ни лордов, ни леди». Когда ее сестра рассказала мне об этом, я просто повернулся и ушел. Но я никогда не забывал, что тот ребенок умер из-за меня. До сих пор меня жгла эта вина.

Он подошел вплотную к моему креслу. – Я поехал в Пеннингс с намерением уплатить долг, но оказалось, что он гораздо больше, чем я могу заплатить. Но сегодня моя жена сообщила мне, что выплачивает его. Спасибо тебе, Эми. Спасибо.

– А я думала, что ты разгневаешься, – тихо сказала я.

– Не гнев, только не гнев – но так много других чувств, – я услышала, как напряжен, был его голос. Подойдя ближе, Лео наклонился надо мной, я не могла избежать его взгляда. – Эми, все они твои, эти чувства! – воскликнул он. – Я кладу их к твоим ногам. Какое из них ты хочешь? Выбирай, Эми, выбирай! Которое из них отдать тебе?

– Я не могу...

Лео наклонился ближе, его голос прозвучал неуверенно.

– Но ты должна хоть что-нибудь хотеть от меня. Я должен быть способен дать тебе хоть что-то, – его голос снова окреп. – Скажи, что я могу дать тебе? Чего ты хочешь?

– Ничего. Я не хочу ничего!

Лео отпрянул от меня, развернулся и заковылял к двери, словно большое раненое животное.

– Розы! – закричала я вслед. – Дай мне букет своих роз! – Лео замер на мгновение, и я поняла, что он услышал меня. Последним неуклюжим движением он распахнул дверь и вышел.

Я проплакала всю ночь, лежа в постели. Я так много плакала, что стала бояться, что у меня пропадет молоко. Но крепкие рты моих малышей высосали его из меня, пока я прижималась и ласкалась к их теплым младенческим тельцам.

Наверное, Лео лег спать очень поздно, потому что я не слышала его шагов, проходящих мимо моей двери, а наутро Клара сказала мне, что он чуть свет уехал в Саттон Вени. Она неуверенно поглядывала на меня, думая, что эта новость расстроит меня, но я чувствовала только облегчение.

После завтрака я, как обычно, пошла в свою гостиную. Едва я открыла дверь, как меня захлестнул запах роз. Весь пол был завален ими. Они лежали, как были брошены – чайные розы, ползучие розы, «Бурбон», «Нуазетта», душистый шиповник и «Альба», «Махровая» и «Дамасская». Лео, наверное, срезал все розы парка и принес их сюда. Я шагу не могла сделать, чтобы не наступить на их хрупкие лепестки, их душистые бутоны громоздились у моих ног.

Клара притащила все вазы в доме, но этого не хватило. Я послала за кадками в конюшню, но даже этого оказалось мало. Когда все они были заполнены, еще больше роз осталось лежать на полу. Пришла Флора и забегала среди опавших лепестков, сгребая их в ладони и подбрасывая вверх, а затем подбежала к кроватке Розы и осыпала сестричку пригоршнями лепестков.

– Это – Розе, это – Розе!

Клара вернулась с очередным кувшином из кладовки.

– Сюда войдет еще немного, – она обернулась и увидела мое лицо. – Не расстраивайтесь, моя леди, это всего лишь цветы. Посмотрите, как они прекрасны в свой короткий час!

Они были прекрасны, прекрасны и блистательны, но я плакала не по ним. Я плакала по нему, по человеку, который сложил их к моим ногам.

Глава восемнадцатая

Клара вернулась снова, с ней был Джесси, разнорабочий, который нес лохань, взятую у садовника.

– Я подумала, что цветы можно положить сюда, стеблями в воду. Мистер Хикс говорит, что где-то есть еще две лохани, если нам удастся найти их. Остальные розы поместятся в них. Они чуть-чуть завяли, но вода быстро оживит их. Мистер Хикс не очень доволен, что его светлость срезал их все, но я объяснила ему, что у вас на следующей неделе день рождения, а его светлость опасался, что его не будет дома. Я сказала, что другие подарки он оставил мне, но захотел подарить вам что-нибудь сам. Сейчас дожди, вы не можете гулять по саду – зато теперь весь розовый парк у вас в комнате. Там ветер растрепал бы розам лепестки, а здесь они целее.

Она говорила твердым, уверенным тоном, Джесси соглашался с ней.

– Верно, говоришь, Клара, – он улыбнулся своей бодрой, открытой улыбкой. – Кажется, они туда уберутся. Пойду, узнаю, не нашел ли мистер Хикс другие лохани.

Мы обеспечили водой все розы, кроме, растоптанных. С этим ничего нельзя было поделать, потому что роз было слишком много. Затем мы намели кучу белых, розовых, красных лепестков, а Берта и Лили Арнотт вынесли ее из комнаты.

Клара вытерла руки о передник.

– Очень мило выглядит, правда. Я всегда говорила маме – как досадно, что его светлость никогда не срезает свои розы и не ставит в доме. Прошлой ночью он, наверное, подумал об этом сам, – я раскрыла было, рот, но снова закрыла – Клара была права, лучше было представить дело так.

Только вот беда – стоя в гостиной, впитывая запах, цвет, красоту его роз, я сознавала, что больше не могу притворяться. Я слишком долго притворялась прежде, пора было сказать правду. Но я не представляла, как скажу ее Лео.

Флора дала мне ключ. Этим вечером я протирала полотенцем ее волосы после ванной, а она сидела на моих коленях и, как обычно, просила сказку.

– Про Зверя, мама, «Красавица и Зверь», – и читая ее любимую сказку, я поняла, как вести себя.

Лео прибыл поздно вечером, когда время ужина давно прошло. Он не постучал ко мне в дверь – если бы я не прислушивалась в ожидании его шагов, то не узнала бы, что он здесь, за дверью.

– Войдите, – окликнула я, и дверь открылась, очень медленно. Лео, словно большой неуклюжий медведь, ввалился в комнату и, не глядя на меня, сел в кресло. – Я позвоню, чтобы принесли кофе, – живо сказала я.

Он сидел молча, пока мистер Тимс не поставил поднос с кофе на столик рядом со мной и не удалился. Затем Лео оглядел свои розы, вазу за вазой, кадку за кадкой, и три огромных лохани, набитые розами.

– Извини, Эми, – проговорил он, заикаясь, с густо покрасневшим лицом. – Я больше не буду напиваться, обещаю.

Я не ответила, а налила кофе и протянула ему чашку. Лео отпрянул, словно я ударила его. Усевшись на место, я заговорила:

– Вчера я читала Флоре сказку, сказку о Красавице и Звере – она ее любит. – Лео, не смотрел на меня, но я почувствовала, что он насторожился. – Я тоже люблю ее – признаться, это моя любимая сказка. Мне всегда было жалко Зверя, потому что он обожал Красавицу, а она каждый раз говорила «нет», когда он просил ее выйти за него замуж. – Большое тело Лео застыло от напряжения. – Но и Красавице было нелегко, – тихо продолжила я. – Понимаешь, Зверь ей нравился, она ждала его вечером к ужину, он всегда был добр с ней, добр и великодушен. Он так много дал ей, и, конечно, она была ему признательна. Очень признательна, – повторила я. – Поэтому каждый раз, когда он просил Красавицу выйти за него замуж, она расстраивалась, отвечая «нет», потому что огорчала его, но, видишь ли, она не могла ответить ему «да», – я запнулась, бросив взгляд на Лео. Он держал в руке нетронутую чашку с кофе, так и не шевельнувшись, пока я говорила. Я вновь обрела голос. – Она не могла ответить «да», потому что не любила его.

Наступило молчание. Я заметила, что костяшки его пальцев побелели под черным волосяным покровом.

– Это было самым трудным для Красавицы, – быстро добавила я, – потому что каждый раз, когда Зверь бывал усталым или расстроенным, ей хотелось утешить его, но она не могла этого сделать, чтобы не подавать ему ложных надежд.

Я остановилась – я больше не могла продолжать. Наконец Лео поднял свою огромную голову. Я не видела его лица, но чувствовала, что он смотрит на меня.

– Значит... для Зверя... нет даже надежды? – спросил он.

Я не смогла ответить, а просто покачала головой. Лео отвернулся от меня и уставился на лохань, полную роз, его роз. Затем он поставил нетронутую чашку и встал.

– Но если бы он это понял, – быстро сказала я, – ей было бы легче заботиться о нем, без боязни, что он может понадеяться на большее. Она бы чувствовала себя свободнее, если бы захотела утешить или приласкать его, просто как друга, если бы она была уверена, что он это понял.

Когда я кончила говорить, Лео ответил не сразу.

– Но... даже если... он понял... – заговорил он приглушенным голосом. – Звери – торопливые, неуравновешенные создания... по своей природе. Они могут и не хотеть вести себя плохо, но все-таки поступают так.

– Осмелюсь сказать, – прошептала я, – что Красавица не обратила бы на это внимания, если бы знала, что он понял.

– О да, он понимает, – Лео говорил очень тихо. Затем он поднял нетронутую чашку с кофе и поставил на поднос рядом со мной. – Уже поздно. Мне пора идти. – Он вышел так поспешно, что даже не пожелал мне доброй ночи.

Я улеглась на кровати с Розой. Я чувствовала себя последней дрянью, но что еще я могла сделать? Я должна была сказать ему правду.

Лео, не приходил ко мне до дня моего рождения. Мы разговаривали с ним формально, вежливо, словно двое чужаков, по случайности живущих под одной крышей. Накануне Клара передала мне его подарок – картину, где была нарисована девочка в капоре, кормящая кур на траве рядом с коттеджем. В саду у коттеджа цвели цветы – маргаритки, маки, высокие пурпурные люпины и розы. Их розовые цветы так высоко карабкались по старой кирпичной стене, что доставали до окошка под карнизом. Картина мне понравилась, я повесила ее над своим письменным столом, но, придя поблагодарить Лео, не нашлась, что сказать ему.

– Спасибо, Лео, большое спасибо. Она прекрасна, – только и сказала я.

– Я рад, что тебе понравилось, – ответил он.

– Да, она прекрасна, – повторила я, и мы оба замолчали.

– Я, пожалуй, схожу на прогулку с Флорой, – сказал, наконец он, неловко поведя плечами.

– Конечно, она будет рада.

Когда Лео вернулся с Флорой в детскую, я рассказала ему, что Мэри получила письмо от офицера из Франции, где говорится, что ее Том пал смертью храбрых. Лео покачал головой, а затем, подойдя к Розе, протянул ей руку. Она, смеясь, ухватилась за пальцы Лео, вызвав его улыбку.

– Хочешь подержать ее?

Лео осторожно поднял ее и прижал к плечу. Затем за мной пришла миссис Доусон – Томми просил есть. Когда я вернулась, Лео уже уехал в Саттон Вени.