Существует огромная разница между царем и обычным человеком. Когда обычный человек нанимается по контракту, у него есть возможность прервать контракт или пересмотреть его, если для него не находится достойной работы. Но царь, находясь на службе у чужеземцев, такого позволить себе не может. Народ будет против царя, когда окончательно утратит к нему доверие, и если царь будет рассуждать и поступать таким образом, народ никогда уже не сплотится вокруг него и никогда его не простит. Начинающему правителю, который стремится сделать народ могущественным, отстаивает его интересы и независимость, пусть и совершая ошибки, народ позволит начать все сначала и исправить эти ошибки. Но того, кто его предал, народ не простит. Народ все простит тому, кто принимает волю народа и не противится ей, кто готов пойти на большие жертвы, жертвуя даже короной. А того, кто принял условия чужеземцев, унизив тем самым достоинство своего народа и забыв о том, что такое могущество государства, народ не простит и будет замышлять против него. Тогда испытает царь или правитель одиночество в полном его смысле, а тот, кто испытывает одиночество, понимает, что такое отчужденность, и дрожит от страха. Твое положение будет ничем не лучше, мой царь, если ты уподобишься тем царям, что вокруг нас. Ты окажешься в кулаке у чужеземца и станешь послушен движениям его пальцев. Ты будешь служить ему во всем, чего бы он ни потребовал, нравится тебе это или не нравится. Ты утратишь сладость ощущения того, что ты слуга народа и его господин или, если хочешь, господин его и слуга, и, находясь под влиянием чужеземца и под его властью, никогда уже не станешь господином. Ты станешь презренным слугой, а не тем слугой, что занимается благовидными делами. Так не лучше ли быть слугой народа и господином его, чем презренным прислужником чужеземцев?
      - Да, но лучше господином народа и слугой его, Забиба.
      Поднялась Забиба, обняла царя обеими руками и, не спрашивая его на то разрешения, поцеловала его в лоб. Так уж заведено у царей, что простолюдин, прежде чем поцеловать царя, должен спросить его согласия, а тот вправе позволить или отказать. Зато если царь пожелает поцеловать любую женщину из народа, ему нет нужды спрашивать у кого-либо разрешения.
      * * *
      Царь сказал:
      - Я снова хочу вернуться в прошлое и сказать, что в те времена, когда я навещал вас в деревенском доме, расположенном рядом с домом презренного Хискиля, и когда ты приходила ко мне во дворец, в речах твоих был виден опыт простого человека и глубокое знание вопросов власти. Скажи мне, где и как ты могла узнать все это.
      - Мой ответ так важен для тебя, мой царь, что мне ничего не остается, как отвечать?
      Удивило царя, что Забиба колеблется с ответом, и еще больше захотелось узнать то тайное, из-за чего Забиба не спешит отвечать на его вопрос. Он сказал:
      - Разве не ясность и равенство - то, на что опираются любые отношения?
      Отвечала Забиба:
      - Ты прав, мой царь.
      - Разве не необходимо, чтобы между влюбленными было равенство, Забиба?
      Сказав это, царь заимствовал то, что говорила когда-то сама Забиба, словно хотел напомнить ей сказанное и тем самым облегчить ответ на его вопрос.
      Забиба сказала:
      - Да, мой царь, об этом я тебе раньше уже говорила.
      - Так желаешь ли ты себе того, чего не пожелала бы другим?
      - Боже упаси меня поступить так, мой царь, это было бы эгоистично, и никто не доверял бы мне после такого.
      - Тогда отвечай на мой вопрос.
      - Твоя воля, мой господин.
      Было видно, что она предпочла бы не отвечать, но он не освободил ее от ответа.
      - Я говорила и рассказывала тебе о том, что имеет отношение к народу, о предпосылках и чувствах, об образе мышления, о приятии того, что можно принять, и об отвержении того, что он отвергает.
      И, сказав об отвержении того, что народ отвергает, она добавила:
      - Но я не могу в этом выражать точку зрения всего народа. Я говорю только от имени основной его массы.
      - А почему ты не можешь выражать позицию всего народа? Разве не гарантировал я тебе равенство в нашем разговоре?
      - Гарантировал, мой царь, но я не давала тебе этот тяжелый ответ, пока ты не подготовился к тому, чтобы вынести его тяжесть. Чтобы не тяжело тебе было слушать о том, что не приемлет народ.
      - Значит, ты поступала так по своему усмотрению, а не потому, что я не позволял?
      - Да, мой царь, по своему усмотрению. Это потому, что я хорошо тебя чувствую.
      - Как это, Забиба?
      - Приучила меня жизнь, как приучила она и других людей из народа, принимать то, что я не желаю, если другой вправе навязать мне это. Так приучена я, и так приучены другие люди с самого начала жизни. Но ты не привык к этому, потому что решения в своей жизни принимаешь ты, а исполняют их другие. Все устроено так, что народ или те, кто тебя окружает, не могут противиться твоему решению, а ты не откажешься от своего решения, даже если оно не пользуется поддержкой народа и народ его не принял бы, будь у него возможность его оспорить. Поэтому тебе необходимы отношения совсем другого уровня. Тебе следует понять, что такое ответственность. Поэтому я старалась до поры не говорить тебе об этом, а я, с твоего позволения, представляю здесь совесть народа. Мне известно все, что не приемлет и отвергает народ. Но в соответствии с моим планом, я рано или поздно все тебе расскажу.
      - Но разве не должен я, Забиба, чтобы принять окончательное решение, иметь полную ясность во всем или хотя бы в основных понятиях? Разве не должен я знать все о народе, как народ знает все обо мне, чтобы принять его таким, какой он есть, а он принял меня таким, какой я есть?
      - Да, мой царь, но всему свое время, и глубина начинается от берега. Люди не всегда готовы, и не все могут сразу окунуться в глубину и сопротивляться стремительному течению. Поэтому сначала они плавают возле берега. И никто не может нырнуть в самом глубоком месте, если он не доплыл до него, если он еще не созрел внутренне и в практическом плане.
      - Это верно, Забиба. Значит, ты расскажешь все потом и разъяснишь все, что касается жизни народа?
      - Да, мой царь, и приятное, и печальное.
      - А разве в жизни народа есть что-то печальное, как это бывает в коридорах царских дворцов и в царских покоях?
      - Да, мой великий царь, и есть, и нет.
      - Как же это, Забиба?
      - В его жизни есть печальное. Но печальное это вовсе не такое, как в коридорах царских дворцов. Печально то, что у народа есть и неблаговидные желания, и поведение, которое трудно назвать пристойным, и жадность.
      - Народ так же жаден, как и цари?
      - Народ не жаден, мой царь, но в народе есть жадные люди. Каждый из них жаден по-своему.
      - А дальше что?
      - Смешались в народе правда и неправда, и не сможет он их различить, если не пожелает этого.
      - Послушать тебя, Забиба, так получается, что у меня такое же положение, как у того, кто просит у огня защиты от зноя.
      - Не совсем так, мой царь. Заговоры, разногласия, интриги и тому подобное, что случается во дворцах царей или в их отношении к народу и его проблемам, порождены не отсутствием ясности или недостатка сознания, культуры или необходимой подготовки. Иные вещи поселились в душах, и потому болезнь прогрессирует. Но тот, кто сможет рассмотреть в народе те недобрые качества, которые мы сейчас упоминали, сможет устранить их и излечить народ, используя для этого сознание, ясность, подготовку, глубину веры, принятие справедливых законов и их решительное проведение.
      - Разве народ нуждается и в решительности, Забиба?
      - Да, мой великий царь, людям нужна сейчас решительность, чтобы добрые люди нашли в ней защиту и чтобы опасались ее те, кто слаб душой.
      - Я тебя понял. Но вернемся к тому, о чем я тебя спросил. Как ты могла так глубоко познать вопросы власти и царствования, ты, какая ты есть и какой я знаю тебя с того момента, как мы встретились?
      - Не соглашусь с тобой, мой царь, ибо ты плохо меня знаешь.
      - Разве такое возможно, Забиба?
      - Таковы уж женщины, что они не выставляют на обозрение все свои качества. Так устроен характер женщины, и так ведет она себя в жизни и с мужчиной. И поскольку раньше ты не задавал мне этот вопрос, я не желала раскрывать тебе то, что расскажу сейчас, отвечая на твой вопрос, но за это тоже кое о чем тебя попрошу.
      - Говори, Забиба, чего ты желаешь.
      - Давай отдохнем, чтобы я могла вдохнуть твой аромат и поцеловать тебя.
      Улыбнулся царь и сказал:
      - Клянусь Аллахом, я хотел того же просить у тебя, любимая моя Забиба. Но народ опережает царей, потому что он ближе к жизни. Не это ли ты хотела сказать мне, Забиба?
      - Сказала бы, мой царь, если бы ты сам не сказал.
      Они насладились отдыхом и снова вернулись к разговору.
      Царь сказал:
      - Я готов слушать тебя, Забиба.
      - А я готова и внутренне настроена на то, чтобы служить моему царю.
      Царь сказал:
      - Я слушаю тебя, Забиба.
      Продолжила Забиба говорить так, будто вернулась из мира грез или очнулась ото сна:
      - Да, да, мой царь, я готова.
      И сказала, немного смущаясь:
      - Дом наш стоял, как ты знаешь, очень близко, почти вплотную, к дому Хискиля, и он поначалу хотел снести его, потому что вид его был несовместим с видом его роскошного дворца. Дом был из глины, покрыт деревом и тростником, а сверху снова обмазан глиной. Построен дом был по-простому и из таких материалов, которые недорого стоили, но отец хотел сделать его уютным внутри. Он использовал гипс, который остался от постройки дворца, и покрыл им стены дома внутри, приспособил старые окна, которые выбросили на свалку работники Хискиля после того, как разрушили стоявший поблизости старый дом, чтобы в наш дом падал солнечный свет. Жили мы в этом доме, я и мой отец, пока я не вышла замуж и не стали мы жить все вместе.
      Забиба замолчала и подумала про себя:
      - Стоит ли рассказывать царю все о моих отношениях с мужем и о моих чувствах в связи с ними?
      Потом сказала сама себе:
      - Верно говорят мудрые люди, что женщина, которая жалуется на свои отношения с мужем чужому человеку, призывает его к себе или дает знак об этом. Нет, не стану ему все рассказывать.
      После чего снова заглянула в свою душу и спросила ее:
      - Но разве царь не властен над всеми делами нашими и не можем мы рассказать ему все, что пожелаем, когда жалуемся на то, что не дает нам покоя? Как он поможет мне, если не будет убежден в моей правоте? А как он будет убежден в моей правоте, если не будет знать всей правды?
      И продолжила уже вслух:
      - Муж мой обращался со мной так, словно приобрел меня для своих половых потребностей: как будто он баран среди стада овец, а я одна из овец. Он заталкивал меня в постель, не заботясь о том, чтобы меня подготовить. Он никогда не спрашивал моего желания и ставил в трудное положение моего отца, которому из-за чувства неловкости нередко приходилось спать во дворе. Отец входил в дом только по необходимости или когда видел, что мой муж ушел. Представь себе, мой великий царь, как он спрашивал меня, чтобы записать на свой счет очередную победу: "Сколько раз мы проделали это сегодня, Забиба? Сколько еще осталось до нашей обычной нормы?" Вот так он спрашивал меня и так обращался со мной, не пытаясь даже узнать, желаю я этого или нет. Он и не пробовал выразить своих человеческих чувств по отношению к тому, кого любит, и смотрел на то, что он делает, как будто все это было только для него. А когда я спрашивала его иногда, он говорил, что желает показать мне, как он меня любит, через те разы, которые считает в постели, и что только так он способен выразить свою привязанность ко мне. Возможно, в его голове вертелась мысль о том, чтобы сказать, что так я выплачиваю долг своего отца за тот калым, который он взял за меня.
      - У вас родился ребенок?
      - Нет.
      Царь улыбнулся, и она догадалась, что он хочет сказать:
      - Как получилось, что вы не нажили детей, если вы оба молоды и делали то, о чем ты сейчас рассказала?
      Забиба сказала:
      - В начале нашей совместной жизни я забеременела девочкой, но выкинула ее после того, как он, затаскивая меня в постель, пнул в живот. Он часто и жестоко меня бил. После этого у нас не было уже детей. И я благодарю Аллаха за то, что так вышло.
      - Как ты можешь такое говорить, Забиба? Разве рождение ребенка - не миссия живущих в этой жизни?
      - Это так, но не каждому дано ее выполнить.
      - Да, это часть миссии того, кто на это способен.
      - Правильно, царь мой, но кроме способности необходимо еще и желание.
      - Согласен, Забиба, трудно представить себе того, кто способен на это, не имея желания.
      - Во всяком случае, - сказала Забиба, - муж мой считал то, что он делал со мной в постели, но не сумел разбудить мое нутро и мою душу, чтобы я снова понесла. Он делал это машинально, как тот, кто делает это с женщиной против ее воли.
      А желание женщины нужно уважать, ибо иногда оно бывает необходимо, чтобы родился ребенок, мой царь, а без него женщина может и не понести.
      - Желание женщины должно соблюдаться, так как без него трудно представить это возможным. Разве женщины не половина общества? Если они будут отрицательно относиться к другой его половине, выйдет из строя руль корабля жизни. Что будет, если они станут избегать второй половины, продолжая оказывать на нее такое сильное влияние?
      - Вот мы и пришли к одному мнению. Не потому ли, что способны к взаимопониманию и стремимся к нему?
      - Да, Забиба, сейчас у нас все именно так. У нас есть обоюдное желание и обоюдные способности, и еще равенство, которое ощущает каждая из сторон, несмотря на то что один из нас - царь, а другая - народ. Мы оба стремимся к тому, чтобы соглашаться друг с другом, а не противоречить.
      И царь, улыбаясь, добавил:
      - За исключением некоторых случаев.
      - Да, мой великий царь, да, тот, кому Забиба отдаст свою душу! Ты стал говорить почти так же душевно, как говорит народ.
      - После всего этого ты говоришь "почти"?
      - Да, мой царь, приходится учитывать остаточное влияние того состояния, в котором ты пребывал, пока в тебе не произошли большие перемены. Разве титул царя не отличается от звания простого человека? Поэтому я и говорю "почти". Царь не должен забывать о своем титуле и нести бремя, возложенное на него титулом. И народ не должен это забывать, помнить о своих обязанностях перед властью и нести свое бремя, да еще не беспокоиться о том, о чем ему беспокоиться не положено.
      Так вот, Хискиль созывал всех к себе на пир, который он устраивал в своем дворце ежедневно после захода солнца. И приходили к нему эмиры и министры, знатные люди, богатые купцы и крупные сводники. Бывали там и женщины и мужчины.
      - А что, у сводников есть своя иерархия, как в правительстве или в царском семействе?
      - Да, мой царь, у каждого свое положение в зависимости от его влиятельности в той сфере, в которой он специализируется. Есть сводники крупные, мелкие и средние.
      - И они присутствовали там на равных со знатными людьми?
      - Да, мой царь, почти на равных.
      - Опять ты сказала "почти".
      - Да, мой господин, потому что тот, кто строит отношения с человеком не посредством его убеждения, а через сводника, сам не лучше сводника, и того же достоинства. Но естественно, что с ним обращаются почти на равных, потому что если сводник не пожелает, его клиент не получит то, что он хочет.
      - Ты поставила человека в положение вещи, Забиба, когда сказала о нем "то".
      - Да, мой господин. И все потому, что тот, кто предлагает себя и свои способности таким образом, перестает быть человеком.
      И она продолжила:
      - Они танцевали там и пили допьяна вино, и каждый делал то, что хотел, не спрашивая разрешения, если, конечно, дело не касалось той стороны отношений, которая требовала наличия желания или хотя бы отсутствия нежелания. Представь себе, царь мой, как иногда в лунные ночи они играли в игру под названием "растерзание в лесу". Суть игры заключалась в том, что они выходили из дворца в окружавший его сад и во двор, после чего мужчины пытались овладеть женщинами без всякого разбора. Любая женщина могла быть "растерзана" любым мужчиной, и между ними заранее не было никакой договоренности. Женщина могла защищаться от мужчины только голыми руками, а мужчина старался овладеть ею, пока не возьмет силой. Или изображали это. Потом все возвращались во дворец, чтобы рассказать, что любопытного было у каждого в этой игре - растерзании. А проклятый Хискиль был изобретателем и воплотителем всех этих новшеств.
      - А что ты, Забиба? - спросил царь.
      - А ты как думаешь, мой царь? - спросила Забиба.
      - Я думаю о тебе только хорошее. Ты человек гордый и возвышенный, Забиба, но ты была среди тех, о ком рассказала.
      - Да, мой царь, среда притягивает к себе того, кто не в силах устоять перед ее пороками, но не может сладить с сильными людьми, которые черпают силы внутри себя. Я была такой, какой ты меня представляешь, той Забибой, которую ты хотел бы видеть, дочерью народа и его совести. Я уходила оттуда, как только они начинали свои мерзкие игры, но наблюдала за ними со стороны. Некоторые женщины отказывались участвовать в этом, но их мужья разводились тогда с ними, опасаясь, что их настигнет презрение Хискиля или его помощников. А если кто-то отказывался выгонять своих жен, Хискиль со своей компанией воевал с ним до тех пор, пока тот не повиновался. И подчинялись все, кроме одного из них, и это был мой муж. Не знаю, как и почему разрешали ему участвовать в этих играх, хотя он не брал меня с собой и не осмеливался предложить мне это.
      У меня была одна подруга из подавальщиц, и уж очень хотелось мне увидеть жизнь тех людей, чтобы узнать, о чем они думают и что собой представляют. Своя жизнь мне уже была известна, оставалось узнать о жизни других. Мы с подругой договорились, что я, как и она, оденусь в платье подавальщицы, которая обслуживает гостей Хискиля во дворце, и буду делать все необходимое - подносить кувшины с вином и кубки, наливать по просьбе гостей вино в кубок и подавать его. Обходились там со мной ласково, а иногда даже приглашали играть с ними в их азартные игры.
      Забиба почувствовала, что царь удивился, посчитав, что она играла с ними в их игры, и сказала:
      - Нет, мой царь, принципы не допускают двойственности. Я, бывало, сидела с ними, но принципы мои от этого не пострадали. Я не играла с ними в их игры, а самое большее - позволяла кому-нибудь из них, у кого уже закружилась от вина голова, напоить меня вином.
      Царь сказал:
      - Они сажали тебя рядом с собой, Забиба?
      - Да, мой царь, и иногда пытались добиться меня, но безрезультатно.
      Она сказала это так, будто хотела похвастать перед царем, и добавила:
      - Видел бы ты их! Эмиры, министры и торговцы склонялись, чтобы целовать мои ноги, ноги Забибы, дочери народа, надеясь на то, что я удовлетворю их желания, но я высокомерно им отказывала.
      Так говорила Забиба, но забыла она, что тот, с кем она говорит, царь.
      - Но разве то, что они приглашали тебя сесть рядом с ними и пытались добиться твоей благосклонности, не говорит о том, что в отношениях с тобой они забыли о своих чинах и титулах?
      - Нет, мой царь, они хотели овладеть народом во мне, после того как не смогли сделать этого раньше.
      - Ты уверена, что все было именно так, как ты говоришь?
      - Есть разница, мой господин, между тем, кто сначала стирает в своей душе и сознании все социальные границы и различия, а затем обращается с людьми так, как велят ему ум и совесть, и тем, кто действует выборочно, повинуясь возникшему в определенное время велению души. Поэтому, царь мой, ты, как и народ, должен понимать, что вся разница - в отношении. Если кто-то изначально относится к народу благожелательно, на его отношение не повлияют никакие условия, события и прихоти. А если его отношение неискреннее, подмена немедленно обнаружится. Настоящее единение с народом проявляется в воле и вере. Если же его только изображают, это очень быстро раскрывается, поскольку в первом случае единение продолжается непрерывно, а во втором проявляется от случая к случаю и является лишь тактическим ходом, а не проявлением человеческого стремления и желания. Поэтому все их заискивания передо мной вовсе не означали, что они отказались ради меня от своего образа мышления и идеалов. Все это делалось лишь для того, чтобы овладеть мной.
      - А что делала ты, Забиба?
      - Я была как тот, кто идет по вспаханному полю в безлунную ночь, и путь ему освещает только его сердце.
      - Умница, Забиба! Воистину свет внутри нас - подлинный свет, который не позволит ошибиться ни глазу, ни душе, ни сердцу.
      - Да, мой царь, тот, кому пожертвовала я свою душу. Говори так, чтобы слышали тебя люди во всем мире. Говори как люди из народа, чтобы стал ты нам близким и чтобы ты ничем от нас не отличался, кроме того, к чему обязывает тебя во имя нас твое положение.
      - Прекрасно, Забиба! Если бы ты на сей раз перед словом "положение" не сказала "во имя нас", я точно бы на тебя рассердился.
      - Да как смогу я вынести гнев моего любимого и моего господина?
      И оба рассмеялись.
      * * *
      Пришел к ним главный распорядитель дворца и сообщил царю, что несколько эмиров ищет с ним встречи.
      Царь спросил:
      - Кто они?
      Главный распорядитель принялся перечислять их имена.
      Царь выслушал весь список. Затем велел ему удалиться и сказал, что вызовет его, когда придет время.
      Удалился главный распорядитель. И правильно сделал царь.
      Хотя и не было ничего такого, что заставило бы его сомневаться в намерениях эмиров, впоследствии царь узнал, что их встреча с ним являлась частью заговора, который они составили против него и Забибы. Среди выдвигаемых ими требований было и то, чтобы царь не позволял Забибе приходить во дворец (ее приходы стали уже почти ежедневными, а сама она стала постоянным советником царя, особенно в том, что касалось народа и его проблем).
      Забиба продолжила свой рассказ:
      - Я видела, как крупные торговцы замышляют против мелких и средних, как одни группы выступают против других, как каждый торговец соперничает с другим и как они стараются превзойти друг друга в торговых выгодах и подлости. И подобно торговцам и сводникам, эмиры соперничают между собой за царя. За тебя, мой великий царь. А когда дело заходит о том, кто станет в нашем царстве наследным принцем, они расходятся между собой и плетут друг против друга заговоры. Мне больно было видеть, как два эмира проигрались в азартные игры и один, чтобы продолжить игру, продал по совету Хискиля торговцу, который пришел из страны Элам свой меч, а другой - доспехи. И так делали многие. Они продавали свое оружие и коней торговцу из Элама или самому Хискилю, или тому, кто приходил туда издалека, а мне хотелось спросить, откуда они возьмут оружие, если им придется вдруг воевать. Но в душе моей уже готов был ответ: "Тот, кто может купить их оружие и снаряжение за проигрыш в игре, может купить и их самих за ту помощь, которую он окажет им в осуществлении заговора, который устроит вместе с ними. Он одолжит им оружие для того, чтобы убить тебя, а потом заберет его обратно".
      - И так делает каждый игрок?
      - Да, мой царь, они способны продать даже собственных жен. Что отчасти делают уже тогда, когда позволяют им находиться там, где мужчины играют в азартные игры и пьют вино.
      - Как это так, Забиба?
      - Если муж позволяет жене присутствовать там, где идет азартная игра и пьют вино, значит, он внутренне готов к тому, чтобы не ревновать свою жену к взглядам других мужчин, а то и к их пошлым шепоткам и улыбкам. Разве не должен мужчина защищать свою жену от посягательств других мужчин и блюсти ее поведение? Увы, так делали все эмиры, торговцы и знатные люди, приходившие туда по приглашению. А Хискиль внушал тому, кто колебался, что ему не место среди них, и оказывал на него давление, в том числе внушая, что он отсталый, ограниченный и не достоин того, чтобы подняться на их уровень, если не сделает того, чего от него хотят. Это плохо, но еще хуже то, что мы смотрим на это зло по-разному. Знаешь ли ты, царь мой, что они водили в свои святилища голубоглазых людей, приехавших издалека, и однако же не позволяли войти туда тем, кто обладал на это куда большими правами? Разве после этого есть для них хоть что-то святое? Разве после того, что они делали, осталось в их понятиях что-либо светлое? Разве сохранилось в них хоть что-то от той морали, что связывает их с нашим народом и со всеми народами, что вокруг нас? Осталось ли в них, если вообще когда-то было, что-то от человека, который даже при минимуме положительных качеств способен наводить мосты, на которых происходили бы встречи, чтобы идти к цели вместе?
      Забиба даже расплакалась из-за того, сколь презренным было положение тех, о ком она говорила. Но продолжила говорить после того, как вытерла слезы, а царь помог ей прийти в себя.
      - Оказавшись среди них, я научилась всему, что необходимо, мой царь. Научилась тому, что не соответствует их нравам, поведению и мышлению, потому что отвергла их мышление и поведение сознательно и благоразумно, когда содрогнулась моя душа от того, что открылось моему взору. Я поняла, на чем мы должны стоять, когда моя совесть, проникнувшаяся глубокой верой и славной ролью народа, подсказала мне, в чем интересы и устремления народа.
      - Какая ты молодец, Забиба! - сказал царь. Но прежде, чем он напомнил ей, что по их обыкновению настало им время расстаться, Забиба сказала:
      - А теперь, когда ты все знаешь, не затруднит ли тебя, мой господин, выполнить мою просьбу?
      - Повелевай, Забиба.
      - Прости меня, царь мой. Благодарю тебя за благосклонность и снисхождение.
      - Ты заговорила так, словно встречаешься со мной впервые!
      - Нет, мой царь, это просьба подданного к своему царю, а в этом случае такт и уважение вполне уместны. Разве одним из элементов влияния человека не является то, что он придерживается правил приличия, всегда о них помнит и не забывает о требованиях элементарной вежливости?
      - Это верно, Забиба. И тот, к кому мы обращаемся, будет охотнее внимать нам и помогать, если мы, общаясь и разговаривая с людьми, соблюдаем нормы приличия и поведения. Говори, что ты хочешь сказать, Забиба.
      - Скажи мне, после того, как выслушал мою историю до конца, а рассказала я тебе даже о своем муже, разве не вправе требовать я развода с моим мужем?
      - А что может тебе помешать, если ты решишь это сделать, Забиба?
      - Ничто мне не мешает, кроме моей слабости.
      - Разве ты слабая, Забиба?
      - Да, мой царь, даже герой бывает слабым перед правом.
      - А что такое право и в чем заключается его противоположность?
      - Муж мой заплатил за меня калым моему отцу, а отец мой нуждался в том, что он ему дал, чтобы справиться со своим затруднительным положением. И хотя муж мой был моим двоюродным братом, он не считался с родством по крови и хотел жениться на мне, воспользовавшись нуждой моего отца в деньгах, которых у моего будущего мужа, после того как он затесался в компанию Хискиля, оказалось предостаточно. Даже не знаю, где и когда они сошлись. Отец мой предложил мне выйти за того замуж и дал мне свободу выбора, потому что раньше я отвергала его всякий раз, как он предлагал мне стать его женой. Я говорила ему, что соглашусь, если он оставит компанию Хискиля, отойдет от их обычаев и привычек. Когда отец мой в последний раз предложил мне выйти за него замуж, я согласилась на том условии, что останусь в том доме, в котором ты нас навещал, а он будет жить в этом доме с нами или приходить туда время от времени. Мой будущий муж к тому времени уже перенял все обычаи своих господ и приятелей по играм и несколько раз женился, и у него, как и у его друзей, появились наложницы. Я согласилась выйти за него замуж на этих условиях, и он тоже их принял. А то, что было потом, женитьбой не назовешь, разве что куплей и продажей. А еще ужаснее было то, что мой муж обращался со мной так, словно, купив меня, хотел тем самым растоптать мою честь. Он хотел меня раздавить, но я изо всех сил сопротивлялась. Потому что принципы, если они поселились в душе, дают человеку упорство, терпение и способность сопротивляться. Я боролась с ним до тех пор, пока не узнала тебя.
      И хотя притеснения, которые я терпела от постоянно бившего и унижавшего меня мужа, по понятным тебе причинам, прекратились после того, как ты стал приходить в наш дом, я все равно осталась проданной ему, и мне не освободить мою шею от его петли, пока я не освобожусь от той суммы, которую он за меня заплатил.
      - Это поможет тебе, Забиба, когда ты примешь окончательное решение относительно своего мужа?
      - Да, мой царь, и это главное. Я согласилась на эту свадьбу, чтобы не быть обузой своему отцу, который к тому времени уже не мог нас прокормить. Со своим мужем я даже и секунду не была счастлива. Но наше расставание должно произойти не только по моему желанию, но и согласно закону.
      Царь сказал, улыбаясь:
      - Все, что ты пожелаешь.
      Тогда она бросилась к нему и обняла его за плечи. Она целовала его голову и лоб, целовала его руки, а когда хотела поцеловать и ноги, он поднял ее, не позволив ей это сделать. Тела их оказались так близко, что почти соприкасались, и он поцеловал ее в лоб.
      Забиба заплакала, и ее слезы закапали на щеку царя и на его одежды. Потом она вытерла слезы и сказала:
      - Аллах послал тебя мне и твоему народу. Ты по праву царь нашего великого государства.
      * * *
      Когда пришло время уходить, Забиба спросила у царя позволения отправиться домой, но царь не позволил ей уйти. Тогда она заговорила на другие темы, не о том, о чем они говорили до этого.
      Царь спросил Забибу:
      - Как ты можешь описать свою любовь ко мне, Забиба?
      - Когда я говорю, что люблю тебя, царь мой, эта фраза, прежде чем сорваться с моего языка, проходит через всю меня. Я говорю ее как и все, но происхождение слов и их источник не такие, как у всех. Возможно, отличается даже направление букв, из которых состоит фраза "я люблю тебя". А если ты желаешь большего, мой царь, то я скажу тебе, что, когда человек чувствует, что вещи вокруг него, включая природу, преображаются светом, свет этот исходит не иначе как от лучей его любви, без которой, как без солнца, жить невозможно.