Александр ХУРГИН
      Воскресный троллейбус
      РАССКАЗ
      Фридрих Петрович звонил Анне Владимировне каждое воскресенье. А бывало, и по субботам звонил. Так как им что суббота, что воскресенье - разница небольшая и незаметная. Да вообще никакой нет разницы, если подходить строго. Поэтому Фридрих Петрович звонил Анне Владимировне иногда в субботу, а иногда в воскресенье - по настроению и самочувствию. В воскресенье почему-то чаще. И они с самого утра договаривались о предстоящей встрече - о свидании, значит. Обычно в одном и том же месте их большого и родного обоим города. Возле бывшего кинотеатра "Правда". Это тот, в котором теперь благотворительная роликовая дискотека спонсорами организована. Для малолетних преступников и прочих трудновоспитуемых детей улицы, стоящих на учете в милиции и в разных диспансерах. То есть кинотеатра как такового ныне не существует. Одно название от него осталось и здание, построенное из железобетонных плит и конструкций. В период расцвета эпохи социализма, начавшего входить в застой, всё из таких конструкций строили - и дома жилые улучшенной планировки, и здания общественных мест. И они все по сей день успешно стоят. Только предназначение свое многие изменили коренным образом. В том числе и кинотеатр "Правда". Фридрих Петрович по этому поводу говорит: ""Правды" теперь нет",- и получается смешно. Но если честно, это он не сам придумал. Это когда-то давно в городе шутка такая была на тему о кинотеатрах. Когда старый кинотеатр "Победа", вместо того чтоб отремонтировать, бросили и он стал саморазрушаться, в кинотеатре "Родина" пожар случился второй категории, а на той стороне Днепра (на левой, если по течению считать) возвели по самому последнему, типовому, слову техники новый кинотеатр "Правда". И тогда по городу пошла гулять эта злая, но справедливая шутка: "Победу забыли, родина сгорела, а правда на той стороне". И Фридрих Петрович, значит, говорит: ""Правды" теперь нет",- и получается что-то вроде продолжения той известной шутки и связи времен.
      И, значит, возле этого бывшего кинотеатра они по традиции и встречаются. Только не возле, а напротив. На противоположной стороне проспекта, который, к слову, тоже именем "Правды" назван. Потому что если встречаться возле кинотеатра, то ехать от него практически некуда. От него три остановки - и кольцо, где загород начинается, поля с угодьями, а также с аэродромом областного и сельскохозяйственного значения. А в противоположную сторону весь маршрут впереди к их услугам. И не один, а два маршрута, ведущих в разные точки центра города через разные мосты - Новый и Старый (это названия у мостов такие - прямолинейные, но официальные). И, встретившись по предварительной договоренности, Фридрих Петрович и Анна Владимировна ждут первый попавшийся, независимо от маршрута, троллейбус, садятся в него и едут. Обычно здесь, на этой остановке, в троллейбусе народу еще мало и полно свободных мест, и они выбирают себе те, что получше и поудобнее. Ну чтоб сиденье неразрезанное и невыпотрошенное и чтоб не на колесе, где трясет, и не у печки, в любое время года работающей. И, конечно, не с той сто
      роны, куда бьют лучи с утра палящего солнца. Солнце им медициной строго противопоказано и вредно. Из-за преклонного пожилого возраста, чреватого повышением давления. Жизнь у них у обоих в сложных условиях протекала, и от этого в конце ее они заболели гипертонией и регулярно поддерживали давление в своих артериях лекарством "адельфан". А без лекарства оно у них не держалось на нужной отметке и то повышалось до недопустимо опасных по
      казателей, то падало ниже всякой установленной нормы. Из-за этого они и избегали сидеть на солнце. Да и просто им бывало по-человечески жарко - ехать в троллейбусе летом с солнечной стороны. И никакого тогда от поездки удовольствия. И зачем нужна сама эта поездка - неясно. Они же не куда-то ездили или там за чем-то необходимым. А потому, что могли себе это разрешить и позволить. В выходные дни для всех пассажиров проезд дорогой - пятьдесят копеек вместо обычных тридцати, а для пенсионеров - как и в будние дни, бесплатный. Ну и людей в транспорте гораздо меньше. Вот они всеми этими льготами в комплексе и пользуются для своего удовольствия. Фридрих Петрович всегда при посадке пропускает Анну Владимировну вперед и всегда говорит:
      - Садись, заслужили.
      А кондукторше, если она все-таки спрашивает у них проездной документ - по глупости своей или по недоброте душевной,- Фридрих Петрович говорит:
      - Пенсионерам проезд бесплатный.
      И после этих слов он обычно продолжает ту же самую начатую тему, но уже обращаясь к Анне Владимировне. А если кондуктор к ним не пристает, на глаз определяя, что они льготники по возрасту, Фридрих Петрович все равно говорит:
      - Хоть что-то мы заслужили у нашей родины милой и многострадальной.
      А Анна Владимировна отвечает:
      - И не говори.
      И разговор их продолжается сам собой - произвольно.
      - Раньше слово "Родина" только с большой буквы писалось,- говорит Фридрих Петрович,- по правилам советской грамматики. А сейчас рука не подымется так его на бумаге написать, хотя бумага и всё терпит. Даже в газете этой, которая "Факты", пишут родину с маленькой беззастенчиво.
      - Да уж,- говорит Анна Владимировна,- факты есть факты. У нас Родина была не в пример нынешней и не ей чета, как говорится. И в троллейбусе могли себе позволить проезд оплатить все граждане без исключения, независимо от возрастной группы и общественного статуса.
      - И льгот никаких транспортных от государства никому не требовалось.- Это уже Фридрих Петрович резюмирует.- Потому что энергоносителей всех возможных видов хватало с лихвой, страна была великая, и народ в ней жил не менее великий, а даже более.
      Они едут какое-то время молча и в движении вспоминают о том, какой великий жил в их стране и в их время народ. И не только великий, но и хороший, добрый и сочувствующий. Например, когда муж Анны Владимировны в результате неизлечимого профзаболевания и инвалидности безвременно ушел из жизни, предприятие все расходы на себя приняло. И похороны произвело за свой государственный счет, и компенсацию Анне Владимировне выплатило, и все ей от души сочувствовали и с нею, как могли, сопереживали. А теперь всем все до лампочки: и беды людские, и страдания - тоже. Каждый только о себе и думает, а другие никого не интересуют. И народ, значит, распадается на отдельных безразличных индивидуумов, переставая быть народом в высшем понимании этого слова.
      А Фридрих Петрович и Анна Владимировна - люди сильно пожилые и не привыкли жить в распавшемся народе, не чувствуя и не ощущая своей к нему исторической принадлежности. Поэтому живется им неуютно. Не только, конечно, поэтому. Еще и потому им неуютно, что они вдовствуют, так сказать, на этом свете, и потому, что жизнь их подходит к своему логическому завершению. Чего, конечно, никому не удается избежать - логического завершения, в смысле. Но от этого и не легче никому.
      Конечно, Фридрих Петрович и Анна Владимировна могли бы соединить свои судьбы в одну посредством простого законного брака. Ничто им не мешало это над собой проделать. Но они тем не менее воздерживались и не проделывали. Наверно, они как только начинали думать, что это же надо кому-то переезжать со всеми необходимыми пожитками и квартиру свою оставлять опустевшей, так у них и пропадало всякое желание к объединению стремиться. И они продолжали встречаться в выходные дни, чтобы куда-нибудь съездить на троллейбусе, погулять вместе по городу и вместе же вернуться к бывшему кинотеатру "Правда". А от кинотеатра уже разойтись по домам и жить по привычке, сложившейся и выработанной годами жизни.
      Конечно, если бы они были людьми какой-нибудь новой формации, то они бы одну, освободившуюся при объединении, квартиру, допустим, сдали внаем и стали бы получать некоторую нетрудовую прибыль или, другими словами, прибавку, равную двум их пенсиям в сумме. Ничего для этого фактически не делая и никаких усилий не прилагая. Нет, риск в этом квартирном вопросе существовал. Могли им жильцы попасться бессовестные и нахальные. Сейчас много таких людей откуда-то у нас в стране взялось и появилось. И, значит, они свободно могли вселиться и не платить за квартиру. Посмотреть, что со стариками беззащитными дело имеют и воспользоваться их беззащитностью ради корысти. Можно было бы с жильцов вперед деньги взять - допустим, за год. Ну а пройдет этот год быстро и незаметно что тогда? И денег следующих не получишь, и из квартиры не выселишь. Так что лучше не рисковать и за дармовщиной не гоняться. На старости лет. Так, наверно, они думали - Фридрих Петрович и Анна Владимировна. Или вообще они об этом не думали, а думали о другом. О том, предположим, что упустили свое время и оно прошло. Могли же они раньше подумать и побеспокоиться - чтобы свои близкие отношения отрегулировать и документально оформить. Хотя бы тогда, когда Фридрих Петрович перестал быть мужем своей жене, а стал вдовцом. Да и еще раньше могли. Анна Владимировна чуть ли не половину жизни у Фридриха Петровича в любовницах просостояла, и все об этом знали. И жена его, ныне покойная, знала, и другие. Только муж Анны Владимировны, может, достоверно не знал. Но, может, и он знал. Или по крайней мере смутно догадывался. Если был не дурак и не слепой. А теперь, конечно, теперь чего уж пертурбации затевать вместо того, чтобы жить, как живется исстари. Много ли им радостей жизни надо? Вот на троллейбусе они ездят по выходным, бесплатным проездом пользуясь и денег на длительные поездки совсем не тратя. И чувствуют они себя от этой экономии хорошо. И от экономии, и от общения друг с другом в привычной, непринужденной обстановке. И они начинают ждать воскресенья или там субботы еще с четверга. А случается, и со вторника начинают ждать. Потому что больше ждать им нечего. Не происходит в их жизнях ничего такого, чего надо было бы с нетерпением ждать. Только встречи эти, ими самими придуманные. Может, кстати, из-за этих встреч они и не соглашаются жизнь свою поменять на семейную. Потому что тогда естественным путем никаких встреч у них не станет за ненадобностью. Какие могут быть встречи, когда друг с другом пребываешь с утра до вечера, с вечера до утра и ни "здрасьте тебе", ни "до свиданья" вставить некуда? Хотя тут могут быть и другие, самые разные причины. Может, при мыслях о женитьбе
      Фридрих Петрович вспоминает, как сумасшедшей Лане какая-то старушка с трясущейся головой и челюстью привозит в красных "Жигулях" потенциальных женихов. И все соседи эту картину неизменно наблюдают, и потому им есть о чем говорить целыми днями, так как есть предмет и тема обсуждения. У Фридриха Петровича и Анны Владимировны случай, конечно, несколько иного характера, им никого искать и осматривать не надо. Но все равно как-то неловко им - жениться в глубоко преклонном возрасте. Они люди по характеру и воспитанию стеснительные. Робкого, значит, десятка. И предметом разговоров, и обсуждения, и чьих-то домыслов быть им не улыбается. Наверно, их и так обговаривают в подробностях, поскольку, ясное дело, они вместе некоторым общим знакомым на глаза попадались и встречались. И в троллейбусе встречались, и на улицах города, и у того же бывшего кинотеатра "Правда". Но, с другой стороны, мало ли почему и зачем они могли вместе в троллейбусе ехать или на остановке под навесом стоять? Тут пойди докажи что-нибудь определенное. Ничего тут доказать невозможно. И некому к тому же доказывать. Разве что друг другу от нечего делать и от скуки. А все по-настоящему заинтересованные люди, которым их теплые отношения небезразличны были, они или так постарели, что все забыли и только собой и своей старостью заняты, или вообще умерли во времена оны. Как парторг завода Евгений Ильич Мачула, к примеру. Да, он в свое время крови из Фридриха Петровича попил со вкусом. То требовал объяснить, откуда у него имя нерусское Фридрих, то угрожал вынести его моральный облик на повестку дня партбюро и освободить от занимаемой должности. Только одно препятствие парторга останавливало - что Фридрих Петрович действительным членом компартии не был, а на предложение того же Мачулы вступить отговаривался: мол, не достоин и не готов морально взять на себя такую высокую ответственность перед товарищами. И какой, значит, толк был его разбирать? Ни строгий выговор объявить, ни из коммунистических рядов исключить с позором, ни на вид поставить. А насчет имени Фридрих тоже у Мачулы не сложилось серьезных обвинений. Фридрих Петрович сначала пугался и не знал, как оправдать свое буржуазное имя, а потом придумал сказать, что имя у него в честь Энгельса, а отчество, хоть и не Ильич, но тоже рабоче-крестьянское - в честь революционера Петровского. Того, чьим именем город Днепропетровск назван. И Мачула от него отстал с именем. Только иногда цеплялся, на территории встречая,- воспитывал и угрожал за аморалку привлечь и обесчестить перед лицом коллектива. А теперь парторга Мачулы нет с ними, поскольку он умер, дожив до преклонных, старческих лет, и к нему мало кто пришел на похороны. Но Фридрих Петрович и Анна Владимировна пришли. И память его почтили вставанием и поблагодарили мысленно, что он не вызвал их когда-то в партком и не унизил перед всем предприятием, хотя, конечно, вполне мог, так как полагалось ему это по долгу службы. В общем, неплохим он мужиком был, покойный парторг Мачула - к такому утешительному выводу пришли на похоронах Фридрих Петрович и Анна Владимировна.
      Да, и вот они встретились, как всегда, у бывшего кинотеатра "Правда", троллейбус подождали минут пять и поехали. Через Новый мост, потому что седьмой номер подошел, а не третий. И места в троллейбусе были свободные. Много свободных мест на любой, как говорится, вкус. И они сели в середине салона с правой стороны, прямо за средними дверями. Кондуктор их не тронул. И вообще никого он не тронул, так как его, наверно, или совсем не было, или он торчал в кабине водителя, о чем-нибудь с ним беседуя и отвлекая от выполнения прямых обязанностей. Ну не обратили они внимания на кондуктора и его отсутствие. Они сидели, ехали и разговаривали о квартплате, а также о других коммунальных платежах. И по сторонам не смотрели. Поэтому они и не поняли, что именно и как произошло. Они только дым почувствовали, вдохнув его и закашлявшись, от разговора своего внутреннего отвлеклись, а троллейбус уже не едет, а стоит, и народ из него выйти всей душой стремится. Кто через двери открывшиеся тесные лезет, а кто и окна разбить пытается от нетерпения и страха. И они - Фридрих Петрович и Анна Владимировна - тоже, конечно, со своих мест вскочили и, увидев, что троллейбус горит на ветру, тоже к дверям кинулись. Но. К этому моменту, к моменту возгорания, в салоне уже много людей собралось и на остановках набилось. Этот троллейбус как раз к электричке успевал на станцию Нижнеднепровск, и в нем дачники ехали. С лопатами, граблями, ведрами, удобрениями и кто с чем.
      Короче говоря, чтобы не затягивать и никого не томить излишней интригой, смогли из троллейбуса все эвакуироваться. И Фридрих Петрович с Анной Владимировной смогли. Правда, самыми последними и в самый последний миг, так сказать. У Анны Владимировны даже волосы обгорели и подол сарафана, собственноручно ею сшитого из старого, лежавшего в запасе отреза крепдешина. Еле потушила она подол. Ладошками по нему хлопая. И когда всё обошлось без жертв, она Фридриху Петровичу сказала:
      - Ты как хочешь, а я больше в троллейбус не сяду. Ни за что.
      И пошла в обратном направлении пешком к дому. А Фридрих Петрович зачем-то остался в толпе потерпевших и свидетелей происшествия и следом не пошел. Он принимал участие в общем возбужденном разговоре, слушал водителя, объяснявшего пассажирам истинную причину возгорания, сам что-то говорил, но параллельно все время думал. Одну и ту же мысль: "Будние дни - хрен бы с ними, много ли нам их осталось, но как же теперь,- думал,- воскресенья или субботы, и что же теперь по этим дням делать и чем заниматься - неужели дома в окружении стен сидеть без женской, как говорится, ласки и участия?"