Перевод: Оксана Андреева, Гуторова Наталья

Художественный редактор Александр Бакланов

Когда выпускник школы Радар О’Рэйли покинул Оттумву, штат Айова и поступил на военную службу, его единственной целью было сделать карьеру в Сигнальном Корпусе Армии США . Роста в Радаре было всего пять футов и три дюйма, но при этом у него была длиннющая шея и огромные уши, ответвляющиеся от головы под совершенно прямым углом. Кроме того, при благоприятных атмосферных и метаболических условиях, усиленно сосредоточась, и призвав на помощь уникальные экстрасенсорные способности, он мог получать сообщения и улавливать разговоры на расстояниях недоступных простому человеческому слуху.

Имея такое веское преимущество, Радар был уверен, что органически впишется в армейские службы связи. Поэтому сразу по окончанию школы он решил добровольно пойти служить Родине, отвергнув целую кучу весьма лестных, и даже пару вполне законных карьерных предложений. До того как его забрали в армию, он еженощно спал и видел целый парад сменяющихся рангов и званий, где полосы на рукаве перевоплощались в нашивки на плече, а те уж постепенно превращались в четыре звезды на его погонах, под сенью которых он руководил важными заседаниями в Пентагоне, посещал торжественные ужины в Белом Доме, и гордо проносил себя через толпу к самым завидным столикам популярнейших ночных клубов Нью-Йорка.

В середине ноября 1951 года Нашей Эры, Радар О’Рэйли – капрал Медицинского Корпуса Армии Соединенных Штатов, обнаружил себя сидящим практически верхом на 38 параллели Южной Кореи в Покерной Доброго Поляка, которая была одновременно и Зубоврачебным кабинетом 4077-го Передвижного Армейского Хирургического Госпиталя, мучительно пытающимся собрать стрит-флэш. Осознав, что шансы добиться благосклонного отношения Фортуны равны 72192 к 1, он на самом деле стал прислушиваться к телефонному разговору.

Разговор этот проходил в условиях отвратительной телефонной связи между бригадным генералом Хамильтоном Хартингом Хаммондом – Важным Медицинским Генералом из Сеула – сорока пятью милями южнее, и лейтенант-полковником Генри Брэймором Блэйком, сидящим в офисе командующего 4077м МЭШэм в сорока пяти ярдах восточней Радара О’Рэйли.

Уши Радара излучали розовое сияние после такой огромной нагрузки

Таким образом, персонал 4077-го МЭШа узнал о скором изменении как своего количества, так и, вполне возможно, качества.

И таким образом, в серое, сырое утро десять дней спустя в 325-м Эвакуационном Госпитале в Йонг-Донг-По, что через реку Хан от Сеула из противоположных концов Общежития транзитных офицеров вышли капитаны Агустус Бедфорд Форрест и Бенджамин Франклин Пирс. Они взвалили на плечи по сундуку и, волоча по земле вещмешки, потащились в сторону выделенного для их нужд джипа.

Капитан Пирс был двадцати восьми лет отроду. В нем было чуть больше шести футов росту. Плечи его были покатыми. Он носил очки, а его коричневые волосы сильно нуждались в ножницах.

Капитан Форрест был на год старше. Он немного не дорос до шести футов, и был более плотным. На его черепе топорщился рыжий «ёжик», а под светло-голубыми глазами извивался нос, не вполне вернувшийся в своё естественное состояние после контакта с чем-то более твердым, чем он сам.

Капитан Форрест подбросил биту вертикально в воздух. Пока она летела вниз, Пирс мастерски схватил её левой рукой прямо за перебинтованное основание. Капитан Форрест схватился за биту левой рукой выше руки Пирса. Капитан Пирс перехватил биту правой ладонью, и капитану Форресту осталось только хватать правой рукой воздух над закончившимся деревом.

Больше он ничего не сказал. Они залезли в джип, и не разговаривали миль пять, пока, наконец, капитан Форрест не нарушил молчание.

Капитан Пирс свернул на обочину и затормозил джип. Капитан Форрест разыскал флягу в вещмешке и откупорил. Так они и сидели, уставившись на обросшую неубранным и уже облепленным ноябрьскими ледышками рисом дорогу, разговаривая, и то и дело, передавая друг другу флягу.

Дюк Форрест узнал, что Ястреб Пирс был женат, и уже успел родить двух сыновей. А капитан Пирс выяснил, что капитан Форрест тоже был женат, и являлся счастливым папой двух маленьких девочек. Кроме того, они узнали, что оба имеют похожее образование, подготовку и опыт, и, к взаимному облегчению, ни тот ни другой не считает себя Великим Хирургом.

Они катили на север, и только бормотание джипа нарушало тишину. Пошел холодный дождь, и его серые штрихи спрятали остроконечные, почти совсем лысые холмы по обе стороны долины. Они подъезжали к Уижонгбу – убогому лачужному поселению, с размытой грязной центральной улицей застроенной туристическими достопримечательностями, главной из которых был Всемирн оИзвестныйПубличны йДомБыстрог оОбслуживания в северной части города.

Слава Всемирн оИзвестногоПубличног оДомаБыстрог оОбслуживания, в силу своего удачного местонахождения вдоль самой загруженной дороги между Сеулом и линией фронта, гремела далеко за пределами города: здесь останавливались практически все водители грузовиков снабжения. Уникальность заведения заключалась в методе обслуживания, а также в похвальном вкладе в облегчение острой проблемы венерических заболеваний, стоявшей перед Армейским Медицинским Корпусом США. Заведение состояло из полудюжины глиняных и тростниковых хижин, рекламируемых вывеской «Ваш последний шанс. Следующая возможность – в Пекине», и возвышающегося среди них центрального сооружения, увенчанного американским флагом. Заигрывающий и подмигивающий штат борделя, разодетый в самые цветастые наряды, предлагаемые каталогом Сиэрс-Роэбак, выстраивался вдоль дороги независимо от погоды, и многие водители челночных рейсов пользовались предлагаемыми услугами в грузовом отсеке своих машин, предпочитая их грязным соломенным матрасам глиняных хибар.

Джип Пирса и Форреста пробирался сквозь машущий и аукающий калейдоскоп.

Скрывшись подальше от настойчивых глаз сирен, Ястреб вновь свернул на обочину. Когда жидкость во фляге закончилась, в холодный косой дождь добавились плоские мокрые снежинки.

Прямо за палатками, известными как Канадская Станция Перевязки, они наткнулись на развилку. Дорога направо, согласно указателю, вела к Пуншевой Чаше и Хребту Разбитых Сердец; дорога налево обещала увести их в северном направлении в сторону Чорвона, Холма Свиной Отбивной, Старого Лысого и МЭШа 4077.

Проехав четыре мили, они обнаружили, что бурный речной поток снес мост, и патрульные махнули им в сторону , чтоб встать в очередь из дюжины других военных машин, где было даже два танка. Там они прождали около часа, наблюдая за ростом очереди, пока впередистоящие не стали, наконец, двигаться. Ястреб провел джип по илистому дну через плещущую на пол машины речку.

В результате всех задержек темнота уже спускалась на долину, когда напротив знака «ВОТ ЭТО ОНО И ЕСТЬ – 38-Я ПАРАЛЛЕЛЬ» они разглядели менее броский знак «4077-Й МЭШ, ТО МЕСТО, ГДЕ Я НАХОЖУСЬ – ГЕНРИ БЛЭЙК, ПОДПОЛКОВНИК», указавший им, что пора свернуть влево с главной дороги. Следуя указателю, они сначала наткнулись на четыре вертолета, принадлежавших 5-й Воздушно-Спасательной Дивизии, а затем обнаружили несколько дюжин палаток всяческих размеров и форм, безнадежно пытавшихся выстроиться по форме подковы.

Дождь уже совсем превратился в снег, и земля везде, кроме дороги, стала белой. Когда мотор замолчал, они услышали отдаленные артиллерийские раскаты.

В столовой они нашли несколько офицеров, сидящих за одним длинным столом. Пирс и Форрест выбрали свободный стол, сели и были обслужены корейским мальчиком в военных штанах и грязно-белом пальто.

Они ели, чувствуя на себе изучающие взгляды. В конце концов, один из офицеров поднялся и подошел к ним. Он был пяти футов восьми дюймов роста, толстеющим и лысеющим мужчиной с несколько красноватыми лицом и глазами. На крыльях его воротника блестели серебряные дубовые листья, а лицо выражало настороженность.

Они достали бумаги, протянули их полковнику, и наблюдали за тем, как он читает, а потом заново измеряет взглядом их обоих.

Вот и получилось, что Радару О’Рэйли, первому прознавшему о их грядущем появлении, довелось вести капитанов Пирса и Форреста к их новому дому. На момент их прихода, майор Хобсон отсутствовал, и Ястреб с Дюком, сориентировавшись и выбрав койки, повалились спать. Только они начали проваливаться в сон, дверь открылась.

Майору Хобсону было тридцать пять. Он долго работал в поликлинике, иногда делал несложные операции, и каждое воскресенье читал проповеди в Церкви Назарена в маленьком городишке Среднего Запада. По воле судьбы и войны, ему досталась должность, к которой у него не было ни подготовки, ни способностей, и окружение людьми, которых он не в состоянии был понять.

Джонатан Хобсон смутился. Новички совершенно сбили его с толку, а из сказанного ими он почти ничего не понял. Он вообще перестал что-либо понимать сразу после девяти часов. Косоглазые действительно разгромили холм Келли, раненые заполнили весь лагерь, и у пятерых хирургов ночной смены руки не останавливались с 9 вечера до 9 утра.

В 9 утра стало ясно, что б ольшая и труднейшая часть работы была выполнена Ястребом Пирсом и Дюком Форрестом. Кроме всего прочего, эта двойка, работала так слажено, будто годами стояли за операционным столом друг напротив друга. Они сделали две резекции кишечника, что означало вырезание из солдата куска кишечника, пострадавшей от инородных тел вроде осколков патронов или мин. Еще они сделали торакотомию, с целью предотвратить внутреннее кровоизлияние, что означало вскрытие грудной клетки, чтобы остановить кровь, бьющую из сосудов разорванных аналогичными инородными телами. Наконец, они извлекли расстрелянную селезенку и изрешеченную почку из одного и того же пациента.

Легкость, с которой они проделали эти и еще множество менее серьёзных операций, вполне понятно, вызвала многочисленные комментарии и предположения в их адрес. Но после завершения работы и окончания завтрака Ястреб и Дюк почувствовали себя слишком усталыми, чтоб обращать внимание на шушукающихся, и отправились через лагерь в Палатку Номер Шесть.

Сооружения госпиталя 4077 располагались вдоль воображаемой подковообразной линии таким образом, что крытая жестяным шифером операционная палатка находилась в середине дуги. Предоперационная палатка и лаборатория стояли справа от неё, а послеоперационная – слева. За лабораторией следовала Покерная и Зубоврачебная Клиника Доброго Поляка, потом столовая, рентген-кабинет, душевые, цирюльник, и палатки рядовых. С другой стороны, следом за послеоперационной, располагались палатки офицеров, за ними начиналась страна медсестер, и завершали подкову жилища наёмных корейских работников. В пятидесяти ярдах от всего этого военно-архитектурного великолепия, на краю минного поля зеленела одинокая палатка. Это был Офицерский Клуб. Если осторожно пройти от Клуба наискосок ярдов семьдесят пять на северо-запад, стараясь не свалиться в заброшенный бункер, то можно было очутиться на высоком берегу, открывающем вид на широкий, хотя и обычно очень мелкий приток реки Имджин.

Дюк последовал взглядом туда, куда указывал палец Пирса. В углу, на земляном полу их жилища, на коленях и облокотившись на свою раскладушку перед развёрнутой Библией, сидел майор Хоббс. Он в отрешении медленно шевелил губами, и совершенно не реагировал на внешние раздражители.

Майор не изменил позы за всё время, которое понадобилось капитанам на поглощение не одной, а целых двух огромных порций беспошлинного солдафонского пойла. Он даже не среагировал, когда ужасными, громкими и скрипучими голосами они спели всё, что были в состоянии вспомнить из «Вперёд, Христианские Солдаты», после чего заползли в свои спальные мешки в полном изнеможении.

Когда они проснулись, на лагерь уже снова надвигалась темнота, а с машин отгружали новых раненых. Массы окровавленных солдат продолжали поступать в течение всей недели, а новые хирурги продолжали перевыполнять норму по работе и выносливости. Их поведение вызвало большое уважение со стороны коллег, правда, смешанное с чувствами неуверенности и сомнения, так как оно не вписывалось ни в какие привычные рамки.

Через девять дней после появления капитанов Пирса и Форреста в Двойном-Неразбавленном – так окрестили 4077-й местные игроки в кости, произошли два важных события. Волны поступающих раненых утихли, в лагере наступил штиль, и как следствие первого, распорядок в операционной изменился: двойка стала работать в дневные смены. Такой распорядок гораздо больше устраивал и того и другого, за исключением того, что теперь при пробуждении и выходе на завтрак им приходилось наблюдать и обходить своего соседа, распластавшегося в религиозном исступлении на полу возле раскладушки.

Ястреб остановил его. Было видно, что Дюк совершенно не желал получать отпущение грехов от первого попавшегося янки-евангелиста, поэтому Ястреб кивнул ему, предлагая выйти из палатки.

Ястреб и Дюк постучали в дверь палатки полковника Блэйка, и были приглашены внутрь. Оба устроились максимально комфортно, и Ястреб открыл рот.